Для каждого чудовища всегда найдется своя красавица

— К сожалению, господина Уэйна нет дома. — А мне он не нужен. Я к вам. Альфред вытянулся, заложив руки за спину. — Чем моя скромная персона могла возбудить ваш интерес, сэр? — Не напрашивайтесь на комплимент, господин дворецкий. Вашим сединам это не идёт. — Джеймс красноречиво взглянул на старика. — О, комплиментов я не выношу. — Напрашиваетесь. — Господин Гордон, я не считаю себя в праве тратить чьё-либо время на подобную гривуазность. — Скажите, мистер Пенниуорт, вы боитесь чего-нибудь? Альфред внимательно посмотрел на гостя, поморгал и вздохнул: — Да. Я боюсь, что не смогу помочь вам, покуда вы не изложите суть вашего визита. Джеймс усмехнулся: — Никогда не понимал, как вам это удаётся, но признаюсь — всегда восхищался. — Сэр? — Вы могли бы найти более достойное применение вашим талантам. — Уверяю вас, многие, в том числе и я, остались в выигрыше от избранного мною рода деятельности. — Это смотря в какую игру вы играете, мистер Пенниуорт. Альфред шевельнул бровями: — Вы всё же сделали мне комплимент, назвав игроком. Что ж, вы умеете ловить за язык. И из вежливости поддержу этот тон. Кхм. Всегда удивлялся способности говорить много и с пылом, но ни о чём конкретно. Это тоже из ряда неких, м-мнь, талантов, полагаю. — Вас не так просто вывести из себя, верно? — Верно. В моём возрасте, о котором вы любезно упомянули вначале разговора, выходить из себя неразумно. Можно заблудиться на обратном пути. — А-хах. Сомневаюсь, что вы из таких. Любой на моём месте не стал бы рассыпаться в любезностях. Неужели не догадались? Альфред парировал: — Нет. К несчастью, ни один ваш намёк не возымел должного эффекта. Джим искал, за что ухватиться, но матёрый дворецкий был безупречен. «Матёрый. Ха. Звучит нелепо. Да... какая разница. Не раскрываться же перед ним — ведь он... они станут осторожнее». Но тогда зачем он взял с собой треклятую рубашку? Плюс ещё напрягало то, как Пенниуорт сочувственно выдал: «...боюсь, что не смогу помочь», словно уловил сигнал с тонущего корабля. Да, ему нужна чёртова помощь! Ведь если и раньше он всегда всё делал один (не считая Бэтмена), а теперь-то он не просто один, — смело можно сказать, что его не существует. Как и Бэтмена. И кто-кто, но уж только не опекун Уэйна ему помощник в этом деле! «К дьяволу. Стоит рискнуть. Самое худшее, что может случиться, я буду знать, в каком направлении идти дальше». После минутного колебания Гордон вытащил из-за пазухи скомканную рубашку и указал на место под воротником, вопросительно глядя на пожилого человека. Альфред сощурился, тщетно напрягая глаза: — Простите, зрение стало подводить меня, — он полез в боковой карман пиджака. — А что я должен там увидеть, сэр? — спросил, надевая очки. Гордон невесело улыбнулся: — Надеюсь, на память не жалуетесь? — А вот она мне ещё ни разу не изменяла, — он сосредоточенно сдвинул брови, рассматривая, чуть отстранившись, как при дальнозоркости, — Любопытно... Весьма любопытно, — заключил Пенниуорт, уже засовывая очки обратно в карман. Джеймс выжидательно поднял брови, вновь собирая складки на лбу: — Впервые за сегодня у нас с вами настоящее единодушие. И мне тоже любопытно. Только вот моё любопытство не поддельное. Альфред опять вздохнул: — Господин Гордон. Если позволите, дам вам совет на правах более старшего. Я подозреваю, что вы находитесь в непривычном для вас положении. Может быть, оскорблены со стороны властей. Поэтому проявляю понимание и даже некоторое сопереживание — не примите за бестактность. Я всегда уважал вас. Мне нравилось, как вы несли службу, хотя, порой вам не хватало единомышленников. А сейчас, как мне показалось, вы немного не отдаёте себе отчёта в том, к чему может привести ваше частное расследование без надлежащих полномочий. Вы никогда не были бесчувственным чурбаном и именно это я так ценю. Но только представьте — я не вызвал полицию по причинам, которые изложил выше. А кто-то другой сделает это рано или поздно, ведь далеко не все так же расположены к вам. Если не случится или, упаси бог, уже не случилось чего похуже. Потому что — даю вам слово джентльмена — я не имею никакого отношения к вашей сорочке. Гордон слегка оторопел, осмысливая нежданно откровенную тираду из уст Пенниуорта, и постарался сконцентрироваться всё же на деле: — Премного благодарен. Уверен, что ваше уважение не так-то легко заполучить. Но... Так вы утверждаете, что это не ваш питомец? — Не наш. Иными словами... за вами наблюдают. Сэр. Джеймс поискал глазами, прокручивая события сегодняшнего дня: — За на-ами... — медленно произнёс он с неопределённой интонацией, размышляя вслух. — Или за всеми нами, — пожал плечами Пенниуорт. — Это исключено, никто не знал, что я собираюсь в Уэйн-Мэнор. Та-ак... Постойте, — Джим вдруг встрепенулся, припоминая: — У парковки около двух часов по полудню на меня налетел один тип на скейтборде. Буквально повис на моей шее. Да, это мог быть и он. Это событие как-то не зафиксировалось. Прошу извинить, мистер Пенниуорт. Я и впрямь чересчур увлёкся собственной персоной, тяну одеяло на себя, и это непозволительно даже для бывшего... — Ну-ну. Пустяки, — добродушно прервал самокритичного Гордона Альфред. — Обычно мы замечаем только то, о чём думаем. — Я не имею на это права. Постараюсь выяснить, кто это был. Джим протянул руку для пожатия — Альфред ответил. — Будьте осторожны, сэр. Будьте осторожны. — Сообщите мне, если заметите что-нибудь подозрительное, — и, спохватившись, добавил: — Если не сочтёте за-а... — Не сочту, сэр. До свидания. — А Джим заметно растерялся после твоих дифирамбов, — Брюс вышел в холл, наблюдая, как дворецкий закрывает дверь. — Не ревнуйте, мастер Брюс. Вы навсегда останетесь моим единственным воспитанником. — Ух, отлегло, — Уэйн смахнул воображаемый пот со лба и нахмурился. — У Гордона проблемы. И серьёзные. — Так это не ваша затея? — как бы между делом спросил Альфред. — Ты не был уверен? — почти удивился Брюс. — После сами знаете каких событий годичной давности я вообще ни в чём и ни в ком не уверен, сэр, — прозвучало с налётом сарказма, впрочем, как и всегда, когда возникала эта тема. — Даже в самом себе. — Альфред, я говорил тебе, что твоя фамилия звучит иначе? — снова попытался шутить Брюс. Дворецкий остановился у выхода из холла и обернулся: — Главное, чтобы ваша звучала по-прежнему, мистер Уэйн. Это было произнесено так серьёзно и столь укоризненно, что у Брюса засосало под ложечкой. Он сглотнул, провожая взглядом поникшие под сугробами времени плечи — плечи, которые до сих пор безропотно несли на себе свою ношу. И Брюс весь съёжился внутри, будто этим мог хоть как-то облегчить долю единственного человека, ставшего самым близким. Старик ведь не просто капризничал, он чувствовал и переживал что-то вроде предательства. Так не должно быть. Это нечестно. Но есть. «Потерпи, Альфред. Потерпи, мой старый друг». — Прости меня, — беззвучно произнёс он одними губами и угрюмо зашагал к себе. Сумерки сгущались. Его жгло. Сколько ночей он не патрулировал город? Он и не знал, что выдержит так долго. На самом деле у него было точно подсчитано, сколько. До наступающей ночи включительно. Как одиночка на необитаемом острове делает зарубки на деревьях, так и он отмечал — мысленно метал бэтаранги себе между глаз. Забавно. Джокер бы оценил. И не только он. Всякая, даже уже давно притихшая, казавшаяся обезглавленной и обесчлененной преступность снова повылазила из своих клоак и расползлась по Готэму, истекая ядовитыми ручьями. Многоголовая гидра снова задышала, зашевелилась и засмердила с новой силой. Он понимал, что долго не сможет скрежетать зубами — сотрутся в крошку. И этот огонь внутри рано или поздно превратит его в пепел. Но сначала будут тлеть угли — долго, мучительно. Ровно столько, сколько он будет на них дышать. Сколько он будет дышать. Сколько дышать... Он дышал. Вдох-выдох. Ритмично, чтобы не сбивать темп. Чтобы все мышцы группировались вовремя и правильно. Мышцы — его армия, мозг — главнокомандующий. Всё. Больше ничего нет. Сердце — тоже мышца. Двигатель. Мотор. Поэтому она должна быть самой дисциплинированной и натренированной до автоматизма. И холодной, чтобы не свариться в кипящей плазме. Нервы — его связной. Кровь — идеология с нужной концентрацией кислорода. И всё должно работать как часы в темноте, потому что часам не нужен свет для функционирования. Для этого он сам должен быть чёрным, чтобы во мраке дать наткнуться на себя — ошибочно принять за спасительную тьму. Потому что угли только снаружи чёрные, а внутри всё ещё достаточно горячи для того, чтобы обжечь до вони палёной плоти. Альфред догадывался, что Брюс снова начал усиленные тренировки. Это удручало старика. Но он уже смирился с тем, что Томас и Марта покинули этот мир не по случайному стечению обстоятельств. Таково было условие. Жертва, которую они принесли Готэму во имя его же спасения. В час их смерти у них родился другой сын — Бэтмен.

***

Питер стоял на перепутье, потому что никак не мог определиться, что хуже: быть обманутым и униженным или обманутым и униженным подонком. Выбор в корне менял дело и это действовало на нервы много больше, чем причина, по которой он в этом положении и оказался. Он ведь уже не хотел знать — почему. Боялся ответа Клэр. А она могла сказать что-то слишком страшное о нём таком, каким он не был готов себя увидеть и признать. Она могла бы сказать единожды и точно, как пуля в яблочко, и убила бы его. Второй раз. Питер хотел знать, ради кого Клэр предала его. Хотел сравнить себя с тем, другим, — тут-то он предвкушал победу, ведь Питер явно благороднее, потому как никогда не позволит себе такой пошлой разнузданности. А какой же дрянью должна быть она сама, коли не прячет и не стыдится следов измены, а выставляет их напоказ. И в этом случае он уже никакой не подонок, а человек, стремящийся докопаться до истины — имеет право, — и разве можно упрекнуть его за это? Наконец он смог мысленно разорвать эмоциональную связь с женой, посмотреть со стороны на всё это и сообразить, что не нужно делать никакого выбора. Харлин абсолютно права, да и как ей не быть правой, — знаток души человеческой как-никак. Он сам виноват, что позволил жене настолько запудрить свои мозги, что стыдно не только перед доктором, а перед самим собой. Будто глаза открылись. Наконец-то Питер ощутил лёгкость, так давно покинувшую его, и, казалось, навеки. А Клэр? Недолго пришлось её уламывать. Он теперь даже жалел, что развезло его так, что чуть было не спалился. Повезло, что вовремя вырубился. А так ещё и Харлин бы подставил. Лучше уж быть подонком, чем идиотом. Но чш-ш, — об этом лучше никому не знать, тем более, он уже пришёл к выводу, что при таком раскладе он им и не станет. Нет. Просто у него есть гордость и честь. Н-да. Доктор Квинзель явно положительно на него влияла. И сама обрела поддержку в его лице. Своеобразный тандем у них. Питер, он ведь как обиженный ребёнок сейчас: помани конфетой — пойдёт и не оглянется. Назло. А прозреет — поезд ушёл. Особенно польстило ему то, как Харлин пыталась пробудить в нём боевой дух. Клэр-то пошучивала над его гордостью своим происхождением — по-доброму, конечно, изредка, однако ж посмеивалась. А Харлин со всей серьёзностью и верой взывала к его корням. Вот и понесло его, как дрожжи, в которые сахар подсыпали. И за родителей своих вдруг обидно стало: он ни за что не допустил бы, чтобы они узнали, как поступила с их сыном невестка, не заслужили они такого. И все-все мысли виделись ему вновь логичными, правильными и благородными. Он точно воспрял, восстал из пепла и возродился... Нет, он переродился. — Она согласилась, Харлин. На другом конце Готэма длинноволосая блондинка выдохнула с таким облегчением, что у неё закружилась голова, как от хорошей затяжки. Все члены её тела расслабились во внезапной истоме, и она рухнула на диван, распластавшись на спине. И, казалось, не потрескавшуюся штукатурку на потолке она видит, а яркое голубое небо с миллионами радуг по всей протяжённости необъятного горизонта. — Харл? — Да-да, Пит. Я слышу тебя. Я... горжусь тобой. Я в тебе не только не ошиблась, я не сомневалась в тебе ни на йоту. Это надо отметить. Как ты считаешь, м? — Ликующая улыбка не давала её пухлым, красивым губам сомкнуться. — Гордишься? Мною? Харлин привстала — не перегнуть бы палку, а то она может невзначай. — Да, Питер, я горжусь тем, что ты услышал мои мысли о зове бунтарской крови твоих предков. Ты обрёл себя самого, и я подозреваю, что это случилось с тобой впервые. Поэтому буду всячески поддерживать тебя, ведь теперь я чувствую ответственность так же, как и ты, когда предложил мне помощь. А я не люблю быть перед кем-то в долгу, — изрекла и удивилась, как такой пафос у неё в глотке не застрял. Сплюнуть бы — да ладно, можно и перетереть ради хорошего дела. Питер был сражён тем, как эта женщина может... воодушевлять. Да, и правда, такое происходит с ним впервые. — Я уже, — он глянул на часы, — через час буду у тебя. Или ты хотела бы куда-нибудь сходить? — Питер, подожди, а где Клэр? — Она пока в своей... — хотел сказать «норе», но одёрнул себя, потому что никогда не замечал и малейшего пренебрежения к жене. Совсем не в его духе. — Завтра Клэр вернётся в нашу квартиру. Харлин обратила внимание на заминку и поспешила с нужными словами: — Запомни, что ты ни в чём не виноват. Всё, что случилось в её жизни, случилось не из-за тебя. На это были другие причины. Обещай, что не будешь лепить из себя злодея или агнца на заклание. О'кей? — Обещаю, — играя желваками, он отбросил последние, мешающие сейчас чувства. — Обещаю. — Вот и славно, — она снова упала на спину, раскинулась, прикрыв глаза от удовольствия, как сытая кошка. Заурчала бы, если бы умела. — Так в котором часу, говоришь, она возвращается?

***

Клэр не хотела уходить из своего подвальчика. Цокольная атмосфера как губка впитала пространственно-временное событие под названием «Джокер» и до сих пор звенела его присутствием. Казалось, уйди Клэр оттуда, и последняя фиолетовая ниточка оборвётся. Девушка сидела и перебирала пальцами белое махровое полотенце, которое накидывал вокруг пояса тот, из-за кого жизнь куда-то провалилась и поплыла в сюрреалистической плоскости. Оно всё ещё лежало на полке в ванной, готовое встретить и обнять мягким ворсом худое тело. Господи. Какая же разрушительная мощь в этом тщедушии! Какую точную формулировку он дал себе самому — Чёрная дыра — звезда с массой и плотностью, измеряемых в таких числах, что не хватит земных обозначений. Не хватит никакой материи, чтобы утолить её галактическую жажду. И Клэр уже у горизонта событий. Нужно срочно запускать двигатели. Почему? Почему всё так в её жизни? Почему всё так в Готэме? И почему она сама до сих пор здесь — в этом городе? Можно ведь было бы попросить родственников подсобить с переездом в Германию или... Нет. России она побаивалась, хотя, где может быть хуже, чем там, где сейчас сама Клэр? Она положила полотенце обратно в шкаф — только напоследок ещё раз зарылась в него лицом. Невозможно. Самоистязание какое-то. Бессмысленное, болезненное и разрушительное до рванья в клочья. Пора возвращать прежнюю колоду карт в обмен на джокера. Хватит измываться над Питером и Марджори. Хватит играть в эгоистичную девочку. Всё. Клэр собрала сумку и отправилась домой. Домой. Только сейчас поняла она, насколько чуждо ей это слово. Единственное место, которое она считала своим домом, был дом, где она жила с мамой и папой. Где она была так счастлива. И так недолго. Курносая непоседа с веснушками и длинными косичками. Теперь весь этот период длиною в восемь лет и вовсе казался одним мигом, ослепительной вспышкой посреди бездны. Даже у Мардж она чувствовала себя больше «у себя», чем в их совместной с мужем квартире. Понимание этого пришло недавно. Сейчас самое уютное для неё место — маленький подвальчик без окон. — Ну... — стоя перед выходом, Клэр ещё раз сверху окинула взором комнату. Горло сдавил ком, предвещая слёзы. — Пока? Она оставила себе призрачную надежду неизвестно на что, оправдываясь своим хобби: будет иногда приходить сюда. Печь для фьюзинга, стекло и инструмент остались здесь в точно таком же ожидании, как и их владелица. Ведь, как бы ни пыталась обмануть себя Клэр, не только с помещением она расставалась на неопределённый срок. А с пространственно-временным событием... — Всё. Хватит. Клэр закрыла дверь и направилась к своему автомобилю. Сердце тревожно застучало, когда машина встретила её белым прямоугольником на лобовом стекле. Клэр вытащила послание из-под «дворника» — карта джокер. Как всегда вовремя. Внутренности скрутило так, что Клэр согнулась пополам, опираясь на капот. Он ведь не отпустит её, да? Чёрная гравитация непреодолима. Двигатели не включаются. Вместо топлива пульсирующая жижа — вязкая как смола, тёмная и горячая, блестящая до рези в глазах. Его душа. Она кинулась умолять собственное равнодушие, взяла карту обеими руками и поднесла поближе, обращаясь к злобно оскалившемуся шутнику: — Ты-то мне и нужен. Я снова меняюсь. Только теперь всё наоборот: исчезнешь ты, а не моя жизнь. Клэр порвала карту на мелкие кусочки и развеяла по ветру. Быстро заскочила в машину, у которой с двигателем было всё в порядке, и уехала прочь. К собственному удивлению, по дороге Клэр смогла отключиться от горестных переживаний. Решила даже, что акт уничтожения игральной карты подействовал как снятие чар. Хорошенько прислушалась к себе в очередной раз: не показалось, и правда стало легче. Она постаралась продлить и укрепить это долгожданное ощущение. Настроение медленно поднималось — первая крошечная победа над собой. У неё ведь есть долг перед близкими людьми. И не только перед ними — в Готэме немало хороших граждан, которые хотят мирно жить и воспитывать своих детей. И она должна быть на их стороне. Должна. Пусть и не ради себя самой. Ей захотелось сделать что-нибудь приятное для Питера, ведь совесть не находилась на своём месте. Предстоит просить прощения у мужа. Когда-то он вытащил её из пустоты. Только не смог заполнить пустоту в её душе. Да ведь такую дыру и осилить-то некому. А недостатки у каждого имеются. Разве у её самой их не предостаточно? Но надо жить ради того хорошего, что есть в человеке. Она зашла в кондитерскую за сливочными пирожными. Питер обожал их. Но какие бы планы ни строила сейчас Клэр на счёт встречи с мужем наедине — увы. Возле дома стояла машина Мардж. «Нечего теперь сетовать и вздыхать. Ты сама сделала выбор в пользу людей». — Клэр всё-таки не была готова целиком вылезти из своей скорлупы. На коврике у входной двери обнаружила серый бумажный конверт. Подняла, перевернула — никаких опознавательных знаков. Не запечатан. Открыла и потянула за уголок вложенное — фотография её родителей и первый снимок с УЗИ её беременности. Удар под дых. Что-то вдруг оторвалось внутри, разбрызгивая багровое. Все самые ужасные события жизни замелькали, как адский калейдоскоп. Ключи, сумка и коробка со сладостями упали на кафельный пол. Она будто и не заметила этого, лишь прижала ладонь к дрожащим губам, не в силах отвести глаз от нечётких очертаний маленького серого комочка на тёмном фоне. Горе, отчаяние и страдание от невозвратимой утраты снова разодрали тоненькую плёнку времени с незаживающих ран на душе. Немые вопросы утопали в ни с чем не сравнимом мраке холода одиночества. А с фотографии смотрели на неё мамины глаза — самые добрые, самые любящие, самые родные. Любые слёзы казались пустяком, когда маленькая Клэрри купалась в особенном тепле этого взгляда, а любые тревоги таяли от одного прикосновения самых нежных и ласковых рук на свете.   Дрожащие пальцы гладили бумажные лица, и каждый завиток на подушечках прожигало болью, устремлявшейся к сердцу. Сознание, наконец, встрепенулось и стало убийцей: никому и никогда она больше не будет нужна так, как матери, и никто и никогда не будет её любить так, как мама. Мама... Слёзы наконец-то потекли в два ручья, заливая бумагу. Губы её шевельнулись... — Мама... Мама, мамочка моя. Родная, — она пошатнулась, сползла по стене на пол и заговорила словно молитву: — Забери меня к себе, мама. Пожалуйста, не оставляй меня здесь, мамочка, пожалуйста, умоляю тебя, родная моя, любимая, мама, мамочка, сжалься надо мной, мамочка! Мама, мама... Дверь распахнулась: — Что здесь происходит? — Марджори, услышав возню у дверей, взглянула на монитор домофона и в ужасе открыла дверь настежь. — А ну-ка быстро входи! — Тётя буквально затащила племянницу, сжимающую в пальцах источники её мучений. — Клэр? Дорогая, что случилось?! — Питер вышел с кухни, подхватил её под руку и усадил на диван. Прежде чем закрыть дверь, Марджори подозрительно оглядела лестничную площадку, поднимая вещи Клэр. — Кто это делает со мной? — задавала Клэр вопросы самой беспомощности, воплощённой на лицах мужа и родной тётки. — Почему? За что?! — выбрасывались и снова тонули в рыданиях слова. — Клэрри, милая, — Марджори пыталась виноватой улыбкой компенсировать собственный испуг, — послушай, я... — Тётя! — Клэр вдруг оттолкнула Питера и вцепилась в её руки. — Скажи, почему я такая? А? Почему у меня всё так, а... не иначе, почему? — всё спрашивала она, не надеясь получить ответ, и ужаснее всего то, что знала его сама. Но всё происходило по инерции, просто невозможно ведь перестать быть кем-то по щелчку. — Этот конверт выпал из моей сумки... Прости, я должна была предупредить, но... клянусь, я и представить не могла, что это так на тебя... — Что? — Клэр в один момент перестала стенать. — Повтори, что ты сказала? Марджори перевела дух и молвила увереннее: — Да, — она переглянулась с Питером, в глазах которого смысла было меньше, чем во взгляде голубя,— я всегда ношу этот конверт с собой. — Бо-оже... Мардж! — Клэр схватилась за голову, зарываясь пальцами в волосах, тараща глаза. — Зачем?! — А... Вообще-то, я положила этот конверт уже очень давно, когда ты сделала первое... не важно. Положила его в боковое отделение своей сумки, — Марджори старалась чётко выговаривать слова и слегка кивала им в такт, смотря то на Клэр, то на Питера. — Но совсем забыла. А сегодня вытащила журнал оттуда и, видимо, не заметила, как случайно прихватила и обронила этот конверт. Питер вздохнул: — Ну вот и объяснение. — Мардж! — воскликнула Клэр, потрясая руками. — Они все мертвы! Понимаешь?! Они все! Мертвы-ы! Их больше нет и не будет ни-ко-гда! — Чш-ш, чш-ш, чш-ш. Я знаю, — тётка присела рядом, погладила по голове и крепко обняла племянницу, целуя в лоб. — Прости меня, девочка моя. Чш-ш-ш. Сейчас наш дорогой Питер принесёт нам стакан воды, — продолжила с убаюкивающей интонацией и метнула на вновь остолбеневшего мужчину грозный взгляд. — Питер ведь принесёт воды, да? Вода — это такая прозрачная жидкость, которая течёт из крана. Боже мой, как вы все беспомощны, земные особи мужского пола. Питер неожиданно встрепенулся, провёл рукой по волосам: — О. Конечно, извините, один момент. — Коне-ечно, извиняем, — всё так же, слегка раскачиваясь в обнимку с Клэр, пробормотала Марджори. — Мы и не ждём от вас большего. — Питер, тут что-то не так, — быстро заговорила Мардж, когда Клэр ушла в ванную. — На самом деле это не мой конверт. — Что ты хочешь сказать? — А то, что я соврала, чтобы совсем не напугать её. Питер нахмурился: — Не понимаю. — Я поднялась за несколько минут до того, как вернулась Клэрри. Перед дверью ничего не было!  — Тогда я совсем ничего не понимаю, — Питер почесал затылок. — Откуда взяться конверту? Кому надо досаждать Клэр?  — Ты у меня спрашиваешь? Мне это очень не нравится. Кстати, почему ты так уверен, что хотят досадить именно ей? Может, это на тебя пытаются повлиять через жену. Вот ты какое дело сейчас ведёшь? Питер сделала большие глаза и криво улыбнулся: — Что за вопрос, тётушка Мардж! — Какая я тебе тётушка! — она почти с негодованием посмотрела на него. — А какое дело Марджори Розовски до моих дел? — А такое, что эти снимки могут быть предупреждением. Угрозой, то есть. — Что? — Питер наморщил лоб, показывая всем своим видом, что Марджори сморозила ахинею. — Детективов на ночь начиталась? Лучше бы в театр или в кино с каким-нибудь мистером писателем-публицистом сходила. А то так совсем... — он хотел сказать «тронешься», — зачахнешь в издательстве своём. — А! — громко вдохнула Марджори. — Мальчик стал не на шутку разговорчив! Это тебе Брюс Уэйн такие уроки преподаёт? Да-а. А я тебя защищала перед племянницей! — Заметь, я этого не просил! Мардж слегка наклонилась в его сторону: — Пити, дорогой, не забывайся, я ведь не твоя тёща! — Я помню, кто ты, тё-туш-ка Мардж! — съязвил он, на что женщина только презрительно фыркнула, подняла голову выше и скрестила руки на груди. — К дьяволу нас с тобой. Питер, ты хоть понимаешь, что твоей жене нужна помощь? — И почему я не удивлён. — Если ты будешь плохо за ней присматривать, то я поселюсь у вас дома. — Ты же в курсе, она находит эту самую помощь на стороне. — Я понимаю, как тебе трудно. Но дыма без огня не бывает. И я уверена, что это произошло впервые и связано с её общим состоянием. Её надо лечить! Питер вздохнул и полез за сигаретой: — Надеюсь, не возражаешь, что я закурю в собственной квартире? — Возражаю, но дело не в том, что ты вдруг начал курить. В последнее время ты вообще стал другим. — Правда? — весело удивился он, прикуривая. — И с чего бы это! — Это не смешно. Я не поощряю Клэр. Я была на твоей стороне, но ты не желал всё уладить, когда я просила тебя. А потом что-то произошло... Так зачем ты вернул её, Пит? — Она моя жена. Марджори прищурилась: — Кого из нас троих ты обманываешь? Клэр, меня, или себя самого? — Я просто пытаюсь сохранить брак. — Серьёзно, Питер. Я же вижу, что тебе всё равно. Ты отстранился от неё и это не может не бросаться в глаза. — Брось. Не выдумывай. — Это ты брось. Ты никогда не умел врать. — Да. Вполне достаточно, что этим искусством владеет твоя племянница. — Не переводи стрелки. Ты что-то скрываешь и поэтому с сегодняшнего дня я буду следить за тобой. Не подумай, ничего личного, это ради Клэр. — Найди себе мужика. — Питер выпустил струйку дыма. — Хамство — ещё одно доказательство тому, что ты изменился. — Это был совет. — И советов ты раньше не давал, а наоборот, спрашивал. — Женщина усмехнулась и цокнула языком. — А не слишком ли многого ты требуешь? Это ведь я — пострадавшая сторона. И я же нашёл в себе достаточно великодушия для прощения. Так в чём ты подозреваешь меня? — Ты даже говоришь иначе. — Думаю, что немногие мужья-рогоносцы остаются прежними зайками и котиками, когда перед ними открываются такие карты! — Боже мой! — всплеснула руками Мардж. — Карты! — Пошло всё к чертям! — Питер затушил сигарету и собрался уйти. — Питер О'Шонесси, не смей разворачиваться ко мне задом, когда я говорю с тобой! — Разговор окончен, — отмахнулся он. — Нет! — она подошла к нему. — Лифт в вашем доме останавливается между этажами. Так вот, когда я поднималась по лестнице, ведущей к вашей квартире, я нашла карту джокера и положила её на подоконник в подъезде. — И что с того? — Ну... не знаю, вдруг это подложил тот же тип, что подбросил конверт? — Или какой-то любитель покера обронил. — Но сейчас я подумала, что... эта лестница ведёт только к вам. — Я понимаю, тебя всё это потрясло. Завтра отдам конверт с фотографиями на дактилоскопию. Правда, там уже наверняка всё в пальчиках Клэр. Марджори вдруг быстро открыла входную дверь и вышла наружу. — Карты нет! — громким шёпотом поражённо заявила она, вернувшись. — Ну и что? — Как это — что! Ты же должен в этом понимать! Это значит, что он был там... прямо сейчас! — Кто? — Тот, кто принёс конверт! Питер закрыл глаза и надавил пальцами на веки: — Что за дилетантский подход? Это мог быть ребёнок, уборщица, разносчик заказов, да кто-угодно! — Или да, или нет! Гадать будешь? — О'кей, мисс Марпл, сдаюсь, — он провёл ладонью по лбу, уже не видя смысла противоречить. — Я попрошу видеозаписи с камер. Мардж облегчённо кивнула головой: — Обязательно! Неужели тебе самому не интересно? — Конечно, интересно. Э-э, Марджори, раз уж ты тоже видишь, что Клэрри нужна помощь... Поможешь мне уговорить её возобновить сеансы у психотерапевта? — Не беспокойся об этом. Я сделаю всё, что в моих силах. Даже вместе с ней могу пойти, если потребуется. — Спасибо. Но это уже лишнее. Послышался звук открывающейся двери ванной комнаты. — Клэр, дорогая моя, тебе уже лучше? — Он поспешил к жене.

***

Монти разглядывал фото психопата в оранжевой робе. Визуально по возрасту, который был неизвестен, теоретически Джокер мог бы сойти за его бастарда. Шрамы мешали сделать выводы о портретном сходстве или различии. Более светлые, но всё же карие глаза, высокий лоб с характерными залысинами также имелись и у Монти. Волнистые волосы тоже росли когда-то на его голове. Даже если какая-то из шлюшек родила от него (чёрт с ним, можно и генетическую экспертизу организовать, только нужды нет), то какое отношение это имеет лично к нему? Он никого не то что бы не насиловал, и не уговаривал — сами ноги раздвинули. Этот, выражаясь гуманно, "человек" ненормален. В роду Монти не водилось таких экземпляров. Пусть ищут виноватых на другой стороне. Если кто-то промолчал — уж извините, Монти не ясновидящий. Чёрта с два Витторио Монти вообще должен отвечать за чьи-то решения и беспокоиться об их последствиях. Возможно, его кровь несётся по жилам психопата, — после стольких лет он не собирается нести за это ответственность! Есть только один скверный момент в этой истории — Папа. Его отношение. Ему плевать. Просто насрать на человека, который столько сделал и делает для его благосостояния. Монти подозревал, что ди Папарески уже готовил ему замену. Даже догадывался, кем именно заткнут дыру в палубе. Этим паскудным, наглым щенком, который подставил его, — Риккардо. Поэтому, как посчитал мэр, Папа не станет помогать, а добьёт последним щелчком. Но Марко проявил открытый интерес кое в чём другом. Монти очень хотел разобраться и просчитать, что именно это означает. Манипуляция, шантаж, угроза или последний шанс. Или как бы то ни называлось предложено боссом в качестве альтернативы прежнему положению вещей, пусть и в такой форме? Может, это и есть следующая ступень для синьора мэра? Или это акт расплаты: Папа просто выжмет из Монти все соки, высосет у него самое дорогое и выплюнет в помойку ненужное. Или Папа нарочно уничтожает его, потому как уверен, что Витторио ничем не побрезгует ради того, чтобы удержаться на плаву? А если синьору Марко приглянулся мальчик, то вряд ли кто-нибудь сможет ему помешать. Таким образом, выходит, что так и так ди Папарески заполучит лакомый кусок. Тогда у Монти есть один единственный выбор — как именно отреагировать на притязания Папы. Добровольно отдать родного сына на заклание или нет?..

***