ID работы: 1116451

Для каждого чудовища всегда найдется своя красавица

Гет
NC-21
В процессе
395
автор
Размер:
планируется Макси, написано 386 страниц, 36 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено с указанием автора и ссылки на оригинал
Поделиться:
Награды от читателей:
395 Нравится 965 Отзывы 99 В сборник Скачать

Глава 19. Питер и Харлин. Джим Гордон, Альфред, Брюс Уэйн

Настройки текста
Новое для Питера ощущение появилось после того, как он спешно покинул дом Марджори Розовски: ноющая боль за грудиной. Боль возникла с одним чересчур сильным толчком сердца, когда изумлённым глазам явились знаки. Белая простыня сползла с тела жены, как оболочка-прикрытие с инопланетянина, обнажая истинную сущность. И с того момента боль не только не отступала, а усиливалась. С каждым часом. С каждым новым ударом пульса. «Трус», — этого слова не произносила Клэр, но Питер прочитал его в глазах, полных вызова. Разве можно упрекать в несмелости человека, который боится упасть в пропасть, когда земная твердь разверзается под ногами? Обвинять в малодушии не решающегося поднять голову и взглянуть на то, как падает дом, который он строил всю жизнь? Не опрометчиво ли нарекать трусом того, кто боится потерять свою любовь? Если это справедливо хотя бы на толику, тогда — да, он трус. Питер ведь не дурак, ему предельно ясно — случилось что-то очень серьёзное. Он слепец. А Клэр всё видела и знала и не пришла к нему, чтобы поделиться, посоветоваться, просить помощи. Она скрыла, уберегла это в тайне от него, своего мужа. Почему? Да потому что это ей понравилось больше, чем то, что она так и не оценила. Понравилось настолько сильно, что она, наверное, горда собой. Коварная и лживая, вероломная разрушительница его счастья, она хотела, чтобы он сам спросил теперь, когда уже поздно. Но он не стал доставлять такого удовольствия. Важен лишь факт — свершилось. И никакой Брюс Уэйн и никто другой тут не при чём. Ведь как звучит народная мудрость: сучка не захочет, кобель не вскочит. Бог ты мой, до чего же он, Питер О'Шонесси, дошёл, опустился ниже низкого, рассуждая подобным образом! Куда подевались его благие помыслы о семье, о детях и о светлом будущем? К чему теперь высокие стремления и благородные чаяния? Для чего нужны все его усилия, раз некому их принять, восхвалить по достоинству, и продолжить начатое и взлелеянное им? Одиночество — это когда тихо и темно посреди шума и света; когда созерцание радости на лицах других вынуждает скрежетать зубами, а чей-то задорный смех отдаётся надрывным стоном в душе; когда чужое счастье слепит глаза так, что из них льются слёзы одна горше другой. Да он же мужик, в конце концов. Нюни распустил. Нюни! В кого можно превратиться из одной только жалости к самому себе? Курить. Да. Плевать он хотел на здоровый образ жизни, когда эта жизнь проклята, когда уже неважно. Харлин. Прикуривая, он почему-то вспомнил, как держал зажигалку возле её лица в машине. Женские пальцы подрагивали, зажимая разгорающуюся сигарету, а огонь выхватывал из темноты водянистый взгляд из-под густо накрашенных ресниц. Питер задумался. Что-то неправильное было в ней, такой гармонично сложённой женщине. Что-то патологичное источала она изнутри. Она напоминала Питеру бабушкину куклу, которая неизменно сидела на выцветшем комоде. Кукла была стара, сломана и наспех отреставрирована. Ей пошили новое платье, заново нарисовали глаза и алые губы, и она стала краше прежней. Только нельзя было с ней играть, потому что тронь — рассыплется в прах. Может, работа с душевно больными так сказывается на докторах? Может, от исковерканных одному богу известно как мозгов и душ несёт заразой, и невозможно поймать момент инфекции, а потом уже слишком поздно — недуг вовсю тлетворно властвует в глубинах сознания?.. Вот и он тоже никогда не забудет своего подопечного. Джокер влиял на всех, кто оказывался в зоне досягаемости: на кого больше, на кого меньше, а на иных в полной мере, — всё зависело от стойкости иммунитета контактёров. А откуда ему взяться, иммунитету? Нет ведь такой прививки — от Джокера. Странные мысли посещали Питера и хотелось поделиться ими с кем-то, кто хотя бы на минуту мог почувствовать то, что гложет его сейчас. Чем больше думал он о докторе Квинзель, тем явственнее казалось, что такую же боль скрывает с виду беспечная блондинка за отрывистым смехом, за холодным взглядом, за охватывающей её временами необъяснимой мимолётной дрожью. Он сидел на диване, положив голову на подушки, закинув ноги на стол, и выпускал дым в потолок. Потолок. Часто в последнее время он смотрит на него. Разглядывает. Точно ждёт, что однажды проступят буквы на немой белизне и сложатся в слова и фразы, которые станут ответами на его вопросы. — Алло. — Не помешал? — Питер прочистил горло. — Добрый вечер, Харлин. — Да, вечер сегодня явно добрее, чем утро, — ответила она, вспоминая утренний визит к Крейну, и с любопытством прижала телефон плотнее к уху: — Добрый вечер, Питер. — Мисс Квинзель, Харлин, кхм, я хотел бы пригласить вас в кафе или куда-нибудь на ваше усмотрение. Обычно бодрый голос мужчины звучал настолько подавленно, что она поспешила принять предложение. Ведь очевидно, что, а точнее, кто может так сильно испортить настроение добряку Питеру О'Шонесси — его пресловутая жёнушка. И кто как не Харлин должна узнать первой, что ещё могла выкинуть та, мысли о которой не давали покоя непростительно много времени. — Я буду готова через полчаса. — О, — он немного удивился такой прыти, но это приятно польстило, так как всё выглядело, будто его звонка ожидали, — постараюсь не опоздать. Позвонив в домофон, Питер получил предложение подняться. Харлин встретила его в платье слишком скромном для посещения вечерних развлекательных заведений: тёмный беж, длинные рукава, никаких декольте. — Питер, — улыбнулась она, — некоторые... обстоятельства вынуждают меня остаться дома. Тем более, не обязательно ведь куда-то идти, чтобы побыть вдвоём. — Я... не уверен, что сказать. — Он ощутил неловкость. — Даже не думайте смущаться. Всё в порядке. У меня есть бутылка сухого вина и фрукты. И вот ещё что, — Харлин заглянула в глаза, — давайте, наконец, перешагнём через официальность. Это так мешает, воздвигает бессмысленные стены. Прошу, будем на "ты". Доктор Квинзель облегчила задачу, так как Питер и сам хотел предложить это, но чрезмерная галантность в отношении противоположного пола сковывала намерения. А ведь так хотелось расслабиться и отдохнуть прежде всего душевно, потому что там, внутри, напряжение было сравнимо с нагрузкой каната альпиниста. — С большим удовольствием, — покорно ответил он. — Вот и отлично, Питер, — улыбнулась она в ответ, — проходи и располагайся где понравится, а я — сейчас. — Скрылась за кухонной перегородкой. Он вошёл в тесноватую комнату. У противоположной входу стены возвышался торшер, обтянутый тёмно-фиолетовой с чёрными продолговатыми листьями материей, от которого исходил приглушённый свет. Рядом — столик и два кресла. Шторы, расцветка и рисунок которых в точности повторяли мотив на светильнике, струились с потолка до пола, полностью скрывая окна. Чёрный диван с лиловыми подушками и небольшой ковёр в сиренево-чёрный ромб завершали своеобразную и мрачноватую обстановку. Питер устроился в кресле, потому что на столе уже стояли открытая бутылка вина и фрукты в широкой вазе. Харлин вернулась с двумя бокалами, салфетками и присела в кресло напротив. — Ты не возражаешь, если я включу музыку? — спросила она, взявшись за миниатюрный пульт. — Возражаю ли я? Напротив, только за! — взбодрился он. Зазвучал лёгкий джаз. Чересчур интимная атмосфера для дружеского свидания. Но Питер не находил в этом ничего предосудительного, всё пришлось как нельзя кстати. Его даже немного отпустило — ослабло гнетущее давление под рёбрами и наконец-то удалось вдохнуть полной грудью. Они пригубили бокалы, и Харлин спросила: — Тебя что-то беспокоит? Вопрос расстроил Питера и вернул прежнее состояние фрустрации, от которого он стремился избавиться хоть на какое-то время, бежать от самого себя. Поэтому он и здесь — вопреки. А ему подсунули зеркало: полюбуйтесь-ка, кто у нас тут — старина Пит! В конце концов это его личное дело. Речь могла пойти только о том, что он больше не нуждался в докторе Квинзель как в лечащем враче для Клэр. Беспокоиться о душевном здоровье практически бывшей жены — ныне чьей-то любовницы — не представлялось вероятным. Но будь эта мысль высказана, она разрубила бы все связи с обеими женщинами. И ещё кое-что важное: Клэр по заключению Харлин безусловно нуждалась в психологической помощи, и рассчитай он доктора — оказался бы законченным мерзавцем. Да и противоестественно обсуждать с кем-то самое сокровенное — то, чем годы жизни он привык делиться с женой. Всегда считал, что семья — его тыл и крепость. Только и камня на камне не осталось от былого оплота. А, между тем, голубые глаза смотрели на него сейчас столь сочувственно, участливо и, чёрт побери, даже нежно, что после недолгих колебаний неожиданно для себя самого он рассказал о том, что произошло между ним и Клэр. И подсознательно, всё же надеясь на помощь в сохранении его семьи. Слепец. Харлин с великим трудом удалось не вскочить от волнения во время рассказа гостя. Ведь теперь её план повис на волоске, и все труды могли обратиться прахом. Ни в коем случае нельзя сейчас не только допустить разрыв адвоката с женой, а, более того, надо было сделать так, чтобы Клэр пришла к ней на приём хотя бы ещё один раз. И сию секунду перед Харлин встала задача всеми правдами и неправдами уговорить Питера простить жену — пусть даже формально — и помочь ей. Напомнить, что его миссис больна и совершает ошибки не по своей воле, а ведомая недугом. Хуже всего только то, что у доктора прегадко засвербило под ложечкой: подтвердилась догадка — у этой дряни кто-то есть. Но размышлять об идентификации любовника её разум отказывался. Упирался всеми извилинами. А ведь надо. Надо! Ради ответа на один единственный вопрос Харлин затеяла эту кутерьму, а теперь, когда она подошла вплотную к цели, ей стало вдруг страшно потерять надежду. Джокер лишил её привычной уверенности во всём. Его "хорошо" часто означало "плохо" и наоборот. Она всё не оставляла попыток словить его на чём-нибудь, прокручивая их беседы, точнее, воспоминания о них. Бесполезно. В результате она запутывалась всё больше, как мошка в паутине. Поэтому чудом услышанное из-под дверной щели в Башне Уэйна Харлин готова была отнести скорее к галлюцинации — ничего удивительного, все же мысли только о Клоуне. Но Крейн... Допустим, она не настолько хорошо узнала доктора за всё время их общения в прошлом, но ведь утром он явно намекал — издевательски-снисходительно, как может только профессор... Джокер ускользнул от неё? Она быстро и шумно выдохнула: — Питер, ты не можешь уйти, поджав хвост, как дворняжка. Она использует твои деньги, твоё положение, твою заботу, твою порядочность и благородство. Она играет на твоих чувствах. Она высасывает из тебя все соки, пьёт тебя, как вампир. Не дай оставить себя в дураках. Не позволяй пасть высокому духу — в твоих жилах течёт гордая кровь твоих предков, в отличии от... полукровки. Ты достоин большего. Понимаешь? Что она наделала? Зачем? Ведь совсем не то и не так должна она была произнести для Питера. Всё труднее и труднее сохранять самообладание. Сомнение изжевало душу — вытерпит она всё, что потребуется, или нет? Неужто идти на попятную, когда финиш, возможно, за следующим поворотом?.. «Теперь возись с этим потерянным недотёпой и неси всякую херню». Надо было спасать ситуацию. — Но сейчас, — Харлин присела перед ним, изумлённым, и взяла его за руку, — она нуждается в твоей помощи. Дай ей последний шанс. Это будет великодушный подарок. А я обещаю, что добуду имя её любовника. Я ведь не по наслышке знаю, каково это — быть использованной. Давай выпьем за силу духа, — с этими словами она вручила Питеру его бокал. Когда она потянулась за своим, рукав платья задрался до локтя. — Я не думаю, что Клэр такая, она не... Что с твоими руками? — Питер снова был поражён, заметив кровоподтёки на запястьях и выше. — «Женщины в синяках преследуют меня...» — Он не поспевал за событиями вокруг. — Ах, это, — смутившись, отмахнулась блондинка. Она снова села в кресло и взглянула на него, подбирая чуть выступившие слезинки: — Не обращай внимания. Мне не везёт с мужчинами. — Твой бойфрэнд поднимает на тебя руку? — возмущённо спросил Питер. — Но почему ты не заявишь на него в полицию? — Что ты. Я никогда не стала бы выставлять напоказ свою личную жизнь и... — Это недостойно — избивать женщину. Харлин, серьёзно. Я могу помочь в этом деле. Мерзавец ответит по всем статьям. — Нет-нет, забудь. Я никогда бы не пошла на такое. К тому же, мы расстались сегодня и он... он уехал из этого города. Так что, не беспокойся. Всё уже позади. Питер недоверчиво посмотрел в мокрые голубые глаза, и желваки пару раз пробежались под кожей на его скулах. Он вздохнул, потянулся через стол, сжал её пальцы: — Обещай, что обязательно скажешь мне, если он снова попытается достать тебя. — Спасибо, — она кротко ответила на его суровый взгляд, — обо мне ещё никто так не беспокоился. О'Шонесси вдруг поверил в свою нужность — такую никчёмную, забытую вне зала суда, — захотел этой нужности до сосущего голода и жгучей необходимости в заботе об этой женщине. Он словно понял в эту минуту, что за клише успешного психотерапевта скрывается беззащитная и не очень счастливая судьба. И не может доктор помочь сама себе по той простой причине, что не может утопающий вытянуть сам себя за волосы. Что ж, тогда он поможет ей всем тем, от чего добровольно отказалась Клэр. Питер постарался вызвать у себя не только злобу к жене, но и желание быть отомщённым. Тем более, шанс предоставился, так почему бы им не воспользоваться. — Харлин, я хочу, чтобы ты знала... Я тот, за помощью к кому ты можешь обращаться в любое время суток. Доктор Квинзель уловила, что ещё чуть-чуть и он будет готов если не на всё, то на многое. Теперь нельзя спугнуть. Злоупотребить. Выказать алчность в отношении заработанного ею бонуса. Надо дать жертве поглубже заглотить наживку. Наступил самый верный момент для выяснения главного: — Питер, я не забуду твоих слов. Обещай, что и ты поможешь с Клэр. — Она заботливо наморщила лоб.

***

— Добрый вечер, господин Гордон, — приветствовал Пенниуорт, за спиной которого маячило двое широкоплечих секьюрити в костюмах-близнецах. — Здравствуйте. — Джеймс переступил через порог, сделал пару шагов и почти уткнулся носом в грудь одного из преградивших путь охранников. Джим вопросительно обернулся на закрывающего двери Альфреда. — Прошу великодушно простить, но по правилам этого дома вы должны быть осмотрены в целях всеобщей безопасности, — пояснил дворецкий. Джеймс, не привыкший быть по другую сторону баррикад, озадаченно сдвинул брови: — Не совсем понял, что вы имеете в виду. Оружия у меня нет и... Секьюрити принялся водить металлоискателем вдоль тела бывшего шефа полиции. Раздался писк, и три пары глаз впились в Гордона. Вздохнув, Джим полез в карманы брюк, достал ключи от автомобиля и, сделав каменное выражение лица, вытащил из-за спины пистолет системы "глок". Альфред невозмутимо принял временный конфискат на миниатюрный поднос, невесть откуда взявшийся в его руке. — Сэр, я обязан выяснить ещё одну деталь. Если у вас имеется при себе какое-либо записывающее устройство, то я прошу также отдать его мне. Джеймс извлёк из внутреннего кармана пиджака диктофон, пожал плечами: — В любом случае я использовал бы его только с разрешения мистера Уэйна. — Нисколько не сомневаюсь и прошу не принимать это на личный счёт, сэр. Пожалуйста, добавьте в этот список ваш мобильный телефон. Не беспокойтесь, всё будет возвращено в целости и сохранности, — заверил Пенниуорт, чопорно укладывая диктофон рядом с пистолетом и ключами. Гордон достал затребованный прибор, выключил его и нехотя отправил в не по годам сноровистые руки. — Покорнейше благодарю, сэр. Альфред водрузил поднос на каминную нишу, секьюрити встали подле неё. Джеймс прочистил горло, одёрнул за лацканы пиджак, прошёл в середину холла и огляделся. После восстановления Уэйн Мэнор претерпел несильные изменения, традиции были скрупулёзно соблюдены и, скорее всего, это заслуга дворецкого, как размышлял Джим. Да. Брюс вырос совсем не тем, кого детектив Гордон разглядел в маленьком испуганном мальчике. Наверное, Джим что-то напутал или сила взрослеющего духа переродилась в страсть к вседозволенности. Это было одним из даже не разочарований, а сожалений в жизни бывшего шефа полиции Готэма. В те годы он ведь не сомневался, что его собственного запала хватит на то, чтобы почти в одиночку вычистить этот город от скверны. И в юном наследнике Уэйнов он видел огромный потенциал незаменимого помощника с не менее сильным стремлением к правосудию. Но глупо тратить время на печаль о том, чему не дано было осуществиться. Позже Гордон неожиданно получил своеобразную компенсацию: появился он — Рыцарь. Такой же тёмный, прячущийся под маской, как и сам город — его порождение, — и сгинул, преследуемый самим же "родителем". Готэм, как гигантская паучиха Унгалианта, голоден постоянно; он жрёт всё хорошее и светлое в этом мире, переваривает в своём чреве, опорожняется прямо в таких же чёрных уже от рождения сердцах горожан и становится ещё больше, ещё ненасытнее. И не видно конца всему этому. Джим вскинул голову, стряхивая воспоминания и многолетней давности, и ещё не ставшие прошлым — есть ещё надежда. У Джеймса Гордона. В поле зрения попали старинные часы с гирями на массивных цепях, они сообщали начало седьмого. — Кажется, я пришёл слишком рано, — он посмотрел на руку, — мои спешат как всегда. — Не беспокойтесь на этот счёт. Господин Уэйн не из числа приверженцев пунктуальности и не судит людей по этому признаку. Располагайтесь. Тут вы найдёте разнообразие свежей прессы, журналы на любой вкус. Вам принести что-нибудь выпить? — Сначала я дождусь мистера Уэйна, если не возражаете. — Могу ли я быть полезным ещё чем-нибудь, господин Гордон? — Не беспокойтесь. Мне ничего не нужно. — Как вам будет угодно, сэр. Гордон пошевелил усами, усаживаясь на один из кожаных диванов. Он чувствовал себя идиотом, неуклюже утопая в слишком мягком сиденьи. Если бы он мог знать, что тот самый мальчик сожалеет не меньше, а, может быть, гораздо больше, что вынужден смириться с таковым положением вещей. Преследуемый чувством вины, однако же с интересом Брюс следил на одном из мониторов за разворачивающимся в холле действом. Забавно наблюдать за теми, кто на все сто уверен, что отлично справляется с конспирацией. В дверях возник Альфред: — Будут ли дальнейшие указания для соучастия в фарсе, который никоим образом не отвечает моим принципам, сэр? — Ты можешь освободить себя от этой пытки прямо сейчас. Вряд ли мне понадобится твоя помощь. — Тем лучше, сэр. Тем лучше, — облегчённо закряхтел Пенниуорт, поворачиваясь к выходу. — Но у нашего неофициального гостя в процессе беседы может появиться пара-другая вопросов к моему дворецкому. Потом мне будет больно смотреть на то, как ты казнишь себя, оставив их без ответа, — иронично упредил Брюс. — Уверяю вас, я достойно справлюсь с этим злосчастьем, господин Уэйн. Но боюсь, что это мне будет больно смотреть в ближайшее время на то, как ваш гость убивает час без малого в томительном ожидании. Прошло минут сорок, прежде чем Джеймс убедился, что всё же будет удостоен аудиенции. За это время он получил от Альфреда три предложения разных напитков и угощений, два предложения по просмотру научно-познавательных телевизионных программ и одно предложение сыграть партию в покер, — отказался ото всех — Гордона так просто не возьмёшь. — Добрый вечер, господин Гордон! — лучезарная улыбка Брюса, казалось, появилась раньше своего обладателя. Джим встал и пожал протянутую для приветствия руку миллиардера: — Добрый вечер. Спасибо, что уделили мне своё время. Брюс состряпал виноватую мину: — Я заставил вас ждать непростительно долго. Извините. — Ну, что вы. Я с пользой провёл эти, — он посмотрел на часы, — сорок пять минут. Узнал кое-что любопытное о меню и развлечениях в этом доме. Уэйн улыбнулся: — Альфред умеет удивить. — Да. Я помню, когда он сделал это в первый раз, — немой укор промелькнул во взгляде на Брюса: — Когда самоотверженно бросился на защиту своего юного воспитанника. Брюс прочитал скрытое послание и на всякий случай опустил глаза: — Альфред — настоящий рыцарь. Если бы не он, то вряд ли я был бы жив. Кхм... В кабинете нам будет удобнее. Прошу вас, — он сделал пригласительный жест. Джеймс с огорчением вздохнул, не заметив никакой реакции на свои слова, кроме лёгкого и, скорее всего, наигранного смущения, и молча зашагал вслед за своим сожалением: «Слишком много сантиментов. Старею». — Итак, зачем же вам всё-таки понадобился хозяин прожжённой жизни и миллиардов? — весело спросил Брюс, расположившись в кресле за своим столом. — Не буду тратить наше с вами бесценное время на пустые фразы и перейду к сути, — Гордон занял стул напротив. — Господин Уэйн, вы помните прошлогоднюю ночь, когда вы стали свидетелем нападения на миссис О'Шонесси? — Да уж, — чуть помедлив, ответил Брюс, — такое сложно забыть. — Это очень хорошо. Теперь я прошу вас понять меня правильно. Я пришёл к вам как частное лицо, как человек, увлечённый своим делом, который испытывает жажду довести его до конца в первую очередь для себя самого. Вы имеете полное право не отвечать на мои вопросы. Но, возможно, среди них окажутся те, которые в вашем понимании имеют значение гражданского долга. Мы с вами на равных, Брюс. — Берусь предположить, что мы по-разному воспринимаем гражданский долг. — Я учитываю и этот фактор. Брюс поморгал: — Продолжайте. — Видите ли, господин Уэйн, я успел допросить шофёра, который вёз супругов Карлайл на аэродром. Тогда мне в голову пришла мысль показать водителю фотографию ещё одной женщины, получившей в эту ночь похожее ножевое ранение. Догадываетесь, о ком речь? — Допустим, — кивнул Уэйн. — Догадываетесь, что сказал водитель? Уэйн ухмыльнулся и склонил голову вбок: — Допустим. — И? Уэйн пожал плечами: — Он мог обознаться. Даже если предположить, что показания этого шофёра будут использованы в суде со стороны обвинения, то более-менее обеспеченная защита опротестует... — Да к чёрту шофёра! — не сдержался Гордон. — Мистер Уэйн, вы покрываете преступника. Джейкоб Карлайл намеренно ранил Клэр О'Шонесси — это была именно она. Почему вы скрыли это? Почему она скрыла? Вы запугали её? — Это ваши предположения. Вы просто ищите на ком отыграться... — Господин Уэйн, мы подняли всю полицию на ноги, разыскивая маньяка, напавшего на Клэр О'Шонесси, в то время как настоящий преступник спокойно покинул страну на вашем самолёте. Получается нелицеприятная картина: вы, вступив в преступный сговор с миссис О'Шонесси, умышленно пустили полицию по неверному следу. Дача ложных показаний, соучастие в преступлении... — Джим запнулся. Холёное и самоуверенное лицо Уэйна напоминало ему о том, что даже будучи комиссаром, он ничего не смог бы сделать. Предъявить ему обвинение и что дальше? Риторика. Он махнул на всё рукой: — Скажите, мистер Уэйн, вас никогда не мучает совесть? — А вас? Гордон на секунду потерял дар речи. — Вы намекаете на что-то конкретное? — Если так можно выразиться, — Брюс с удовольствием взглянул в глаза Джеймса, еле скрывающие за узкой полоской радужки неподдельное презрение. — Чем угодно, но не совестью вы руководствовались, когда лгали мне по телефону год назад. Да-да, именно в тот же день, заверяя, что всё в порядке, а сами безуспешно искали беглеца номер один! — Я скрывал бы и дальше, — сказал Гордон, после затяжной паузы, с достоинством выдержав вызывающий взгляд Уэйна. — Но полицейские любят много болтать, чтобы придать себе пущей важности. — И только ваша совесть по-прежнему молчит, господин бывший комиссар. — Кстати, мистер Уэйн, всё время хотел знать, почему вы позвонили мне сами, а не доверили это, скажем, своему дворецкому? — Хотел получить информацию лично и из первых рук. Вся городская элита собралась на том банкете, и я в полной мере осознавал ответственность за их безопасность. Гордон вскинул брови: — Ответственность? Безопасность? Вы серьёзно? И вечером того же дня вы чуть живьём не поджарили всю элиту разом на собственном балконе! Брюс ухмыльнулся, поигрывая золотой ручкой с бриллиантовой вставкой. Гордон решил, что впустую тратит время. Глупо было думать, что этот напыщенный тип снизойдёт до реалий. — Конечно, я понимаю, — Джим покачал головой, — вы не обязаны были соглашаться на эту встречу. Но раз уж вы приняли такое решение, то я расценил это как свой шанс. Признаюсь, ошибся в очередной раз. Чёртова психология. Всего доброго, мистер Уэйн. — Он встал и незамедлительно собрался на выход. Брюс не мог отпустить его с карманами, полными вопросительных знаков. Приемлемы только точки и многоточие, на худой конец. — Подождите, — он поднялся, виновато улыбаясь, — господин Гордон, извините меня. Видит бог, это не моя тайна и я хранил её как мог. Но, — он развёл руки в стороны, — я уважаю вас как полицейского, ибо наслышан о ваших достижениях в борьбе с преступностью. Я готов рассказать о том, что известно мне. Гордон разинул рот от удивления, в замешательстве потирая лоб кончиками пальцев: — Извините, не очень готов к подобным тирадам в вашем исполнении. Вы заинтриговали меня до крайности. Я слушаю. — Он снова сел на стул. Брюс немного помедлил, пожевал губы, усаживаясь в кресло. — Это очень неприятная история, — начал он. — И касается она одного из моих лучших юристов и одного из лучших моих друзей в прошлом. Гордон сосредоточенно прищурился, переваривая сказанное. — Хотите выпить, Джеймс? — Брюс слегка ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. — Вероятно, это не тот случай. — Пожалуй, вы правы, — он назидательно покачал указательным пальцем у себя перед носом и кашлянул в кулак. — Интриги, страсти, любовь. Безумная. — Брюс вдруг уставился на стол невидящим взглядом и умолк. — Мистер Уэйн? — Вы обещаете, что этот разговор останется между нами? — Да. — Даже несмотря на то, что откроются нелицеприглядные факты обо всех участниках событий? Гордон мог сравнить себя сейчас только с мачо перед девственницей, которую наконец-то уломал и клялся жениться во что бы то ни стало, лишь бы залезть ей под юбку: — Даю слово. Брюс посмотрел Джиму в глаза, будто пытаясь раскусить, и продолжил: — Жена моего адвоката, Клэр О'Шонесси, занимается фьюзингом — сувениры, посуда и прочие затейливые вещицы из стекла. Мой друг, Джейкоб Карлайл, познакомился с ней, когда делал заказ на эксклюзивную пепельницу. Впрочем, не важно. Он потерял голову. И она. Они. Не вдаваясь в подробности, я, будучи другом Джейкоба, одолжил ему свой самолёт. Уэйн встал и заходил по кабинету под пристальным взглядом обалдевшего Гордона. — Будьте уверены, я не мог вообразить себе в самом страшном сне, чем это может обернуться! — И-и... часто вы одалживаете самолёты? — почему-то спросил Джеймс. — Тут я виноват перед всеми, — Брюс пропустил мимо ушей реплику Гордона, продолжая мерить помещение шагами. — Перед моим адвокатом, Питером О'Шонесси, потому что скрыл от него интрижку жены. И перед самой Клэр, потому что это ведь мой друг всадил ей нож. Понимаете? — Он взглянул на Джима глазами, полными неподдельного самоедства. — Почему вы не рассказали всю правду полиции? — И тут моя вина. Личная выгода. Я просто не мог лишить "Уэйн Энтерпрайзис" одного из самых лучших юристов. Как вы думаете, остался бы он, будучи осведомлённым, в моей компании? Не стал бы он добиваться справедливого наказания моего друга? Не бросил бы он вызов лично мне? — Последнее больше похоже на правду, мистер Уэйн. С этого и надо было начинать. А Клэр? Брюс остановился, сунул руки в карманы: — Что, простите? — Она тоже переживала за вас и поэтому солгала следствию? — Я думаю, что у неё были собственные причины. Скорее всего, она осознала свою ошибку, ведь Джейкоб оказался мерзавцем. Джим потёр подбородок: — Складно всё вроде бы. Только есть у меня червячок сомнения насчёт всего этого. Считаете, Клэр не согласится со мной поговорить? Уэйн усмехнулся в голос: — Вы ведь не устроите ей допрос с пристрастием? — Нет. Но я собираюсь просить её о встрече. — Чего вы добиваетесь, господин Гордон? — Я лишь пытаюсь найти ответы. Знаете, это как огонь в руках, который надо потушить, чтобы не обгореть. Джим встал, направился к дверям, но остановился и оглянулся. — А как вам такое совпадение, мистер Уэйн: Джокер объявляется именно в той самой стране, куда улетел ваш друг? Брюс улыбнулся: — Если бы Джокер был моим другом, то вряд ли он стал бы убивать женщину, которую я любил. — Я бы принял этот довод, если бы речь шла не о Джокере. — Но речь ведь действительно не о нём. Джим вздохнул и сказал: — Возможно. А возможно всё. Благодарю вас, господин Уэйн, вы мне очень помогли, — и подал руку. — Надеюсь на это, — Брюс Уэйн крепко пожал тёплую шершавую ладонь. Уже взявшись за ручку двери, Гордон вдруг остановился вполоборота к хозяину дома. — Как вы сказали, вы виноваты перед всеми, — задумчиво произнёс Джим, выждал паузу, подтянул очки и быстро взглянул на Уэйна: — Кроме одного человека — вашего друга.

***

— Господин Брюс, полагаю, вам хорошо известно, что я питаю большую симпатию к этому несправедливо пострадавшему слуге закона. Вы заставили меня испытать довольно непривычные ощущения при обыске хоть и бывшего, но комиссара полиции. Мягко выражаясь, я пережил досадную неловкость, сэр. Уверен, что в глубинах вашей души всё ещё есть струна, которая звучит сейчас в унисон с моим симфоническим оркестром. — Не утруждайся, в моём огороде достаточно камней, Альфред. — Очевидно, что вы их коллекционируете, сэр. Поверьте, мне не составляет особого труда регулярно пополнять ваш личный стоунхендж. — Сейчас ваш воспитанник предпочёл бы чашку твоего фирменного чая, Мистер Алсэуорт*. — Перевод стрелок неуместен, мастер Брюс. Я всегда подозревал, что вы с этим старым пройдохой, Люциусом Фоксом, соорудили доспехи для вашего сердца и не говорите, что я ошибаюсь, мистер Брюс Уэйн! — выпалил Альфред и тут же бесстрастно отчитался: — Чай будет через четверть часа, сэр.

***

Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.