Джонатан Крейн остановился в открытых настежь дверях своей доморощенной лаборатории: Джокер, привалившись бедром к столу, сосредоточенно изучал записи.
Его, Крейна, записи.
Охраны, обычно круглосуточно дежурившей у входа, впервые не наблюдалось — «мы подчиняемся Джокеру» — напоминание о том, что доктор лишь арендует помещение и всё к нему прилагающееся.
Включая свободу и жизнь.
Арендует в кредит.
Но скоро наступит срок выплат, потому что у доктора уже готов первый платёж, который обязательно примет арендодатель. Вот тогда уже можно будет подумать и о настоящей свободе.
С другой стороны, Джокер предоставлял всё необходимое для нужд доктора, естественно, преследуя свою корысть. Кроме того все без исключения подельники панически боялись одного упоминания названия самой внезапной игральной карты, подчиняясь беспрекословно. Многие были готовы в любой момент отдать свою жизнь на его заданиях, потому что не раз видели, как садист расправлялся с отступниками.
У него в "штате" существовал некий ООШ (Отряд Одноразовых Шестёрок) — так Джокер называл "мясо", совсем уж никудышных исполнителей, обычно психов или слишком тупых, заведомо пускал их в расход, ничуть не заботясь о путях отхода для "этих идиотов" после участия в его затеях. И в ряды ООШ запросто могли угодить некоторые провинившиеся. Поэтому подчинённые старались максимально чётко работать на Джокера, за что он и платил.
Так что, сотрудничать с Готэмским Потрошителем было удобно и выгодно.
Джонатан бросил обеспокоенный взгляд на соседний стол с оборудованием, предназначение которого одному ему, Крейну, известно, — всё казалось нетронутым. Хотя, к чему волноваться? Джокер психопат, но не идиот; убийца, но не самоубийца.
Единственное, чего стоило непрерывно опасаться рядом с ним, нашпигованность психа сюрпризами. Его невозможно было предугадать иногда даже в банальной бытовой ситуации, всё равно что идти по минному полю. Но с прогулками по полям доктор Крейн очень хорошо знаком, хотя и предпочитал не минные, а сельскохозяйственные, с пугалом.
Джонатан спокойно повернулся и плотно прикрыл за собой дверь:
— Твоё любопытство удовлетворено, коллега? — не без доли ехидства осведомился он, кивая на зафиксированные результаты работы, пребывающие сейчас не в его собственных руках.
Джонатан всегда шифровал все свои прикосновения к бумаге, и Джокеру это было хорошо известно. Только существует такая область, где мелочи или нюансы выходят на передний план: руки в чёрных перчатках держат исписанные страницы, сжимают их подушечками пальцев, — пусть это и самые необходимо-дружественные на сегодняшний день конечности, но
это его, Крейна, записи.
— ...Э-э, кстати, тебе комфортно при этом обращении? Или мне стоит подобрать другое слово, например, «партнёр», «компаньон» или… «соратник»?
Джокер пессимистично уставился на Крейна; причмокнул, облизываясь:
— Попробуй поискать где-то между «милый», «сладкий» и «дорогой».
Джонатан почти улыбнулся:
— Ну, я же не доктор Квинзель. — Подтянул очки, надавив на дужку у переносицы.
Клоун шумно втянул воздух ноздрями и опустил руку со стопкой листов:
— Думаешь, так просто отнять кусок хлеба у клоуна? М? — нехорошо зыркнул на Крейна и сам же ответил: — Зря стараешься — выходит дерьмово.
Джокер бросил бумаги на стол и от души зевнул и потянулся, раскидывая руки в стороны.
— А нет чего-нибудь повеселее, а, док? Ведь ты же мо-ожешь, не отпирайся. — Он прищурился и оглянулся на другой стол.
Крейн напрягся, но непринуждённо развёл ладонями:
— Шоу не по моей части.
— Нет? — Джокер удивлённо почесал затылок: — Может, тебе не хватает какого-нибудь экзотического реквизита? М-м, например, вороного коня? — Сложил руки на груди и вперил взгляд куда-то промеж глаз доктора.
Джонатан усмехнулся:
— Скорее, того самого наездника в маске.
— М-да-а… — Джокер всё же направился в сторону сосредоточения особой нервозности Крейна, который, не мешкая, последовал за ним. — А мы можем пригласить его на презентацию? Он был бы в восторге.
Джонатан сглотнул, а крылья его носа непроизвольно расширились, когда вечный клоун всё же провёл рукой по стерильной поверхности его мини-лаборатории.
— Всему своё время, не ты ли говорил? — Крейн решил пресечь попытки Джокера впредь совать свои хваткие руки, тем более в грязных (ещё бы они не были таковыми: грим — самое безобидное, что могло на них оказаться) перчатках; возможно, с давно въевшимися в пористую кожу следами чьей-то крови, пота, и так далее по списку. Он встал напротив сообщника, который уже держал пустую пробирку, и заявил: — Джокер, в нашем договоре нет пункта, где оговаривается, что ты имеешь прямой доступ к моим исследованиям.
Джокер пожал плечами, парируя:
— В нашем договоре нет ни одного пункта, где бы на тебя была возложена обязанность таскать сюда шлюх, Джонни-бой. — Несколько секунд он мрачно разглядывал доктора, потом сплюнул в склянку, приподнял её, рассматривая, встряхнул, как это делают лаборанты, и аккуратно вернул на место.
Джонатана передёрнуло, он скривился и опустил голову, играя желваками на скулах.
Джокер облизнулся, пододвигая к себе металлический контейнер, стоявший рядом с подставкой для стеклянных мензурок:
— И этого нет даже в форсмажорных обстоятельствах, которые я могу устроить прямо сейчас, — заключил шут и отжал замки по бокам ящика.
— Это моя сотрудница. Я... попросил бы говорить о ней в уважительном тоне, — Крейн дотронулся до очков, снедаемый удушающим гневом от бесцеремонного, глумящегося хамства, и дополнил: — Как и о любом моём сотруднике, разумеется. И я не обязан перед тобой отчитываться.
— Как раз это делать ты обязан! Что с твоей памятью, Джонни?
— Не в частной жизни.
— Хм-м, сотрудница? Твоя постель превратилась в филиал опытной? Не наблюдаю час-с-стности. — После пары ковыряний в содержимом Джокер перевернул контейнер вверх дном, высыпая на стол различные металлические инструменты, очень похожие на медицинские. Один из них упал на ногу клоуна.
Крейн приоткрыл губы, готовясь сказать: «Какого чёрта», но на секунду опустил веки, сохраняя самообладание, и произнёс:
— Это необычная сотрудница.
«Какого чёрта?!» Прекрати заниматься вредительством и обращаться ко мне, как к отребью.
Крейн пожалел, что произнёс «необычная», от Джокера не ускользнёт ни слова, ни жеста. Но пусть. Пусть проверяет. Ещё одно наблюдение — ещё одна польза.
Джокер невозмутимо наклонился, взял упавший предмет и, выпрямляясь, поднял его до уровня глаз:
— Твоя сотрудница тоже умеет обращаться со скальпелем?
— Нет, — он усмехнулся он про себя: — «Маховик заработал».
— Стоит проверить, — Джокер повысил голос: — А подслушивать нехорошо!
Слова его со звоном отскочили от стен, впиваясь острыми, будто заточенными, как его карты, буквами в сердце разоблачённой Холли.
«Ведь я подкралась почти как Кошка... Или догадался?» — Она оцепенела, даже глаза лишились возможности моргать.
— Ай-яй-яй. — Клоун шустро подступил к дверям и отворил их.
Воздушный поток с примесью уже знакомого, ставшего дурманящим, запаха медикаментов заставил ресницы девушки затрепетать, и её глаза встретили два устремлённых на неё взора: прожигающий до углей и замораживающий в лёд. Неприятное ощущение — мягко сказано.
Холли содрогнулась, но сделала вид, что озябла, одёргивая толстовку, чем сразу же развеселила Джокера.
Он расплылся в улыбке и протянул:
— Ну, заходи-и. Сотрудница. — Отступил на шаг в сторону, освобождая проход.
Холли ещё раз глянула на Джонатана и, снова не найдя никакой поддержки, вошла.
Джокер, продолжая пристрастно оглядывать вошедшую в упор и крутя в ставших вдруг дёргаными пальцах скальпель, вкрадчиво поинтересовался:
— Знаешь, что это такое, птичка?
В момент Холли стало ещё холоднее, но это уж не от низкой температуры подвального помещения и не от того что вдруг проснулась посреди ночи с гадким предчувствием. Это от скрутившего мышцы ощущения одиночества и неизбежности. Случилось то, чего она опасалась больше всего — Джокер рядом с Джонатаном, и Холли прямо сейчас наблюдала разительные перемены в поведении Крейна по отношению к ней. Он будто стал снова таким, каким она увидела его впервые: сторонним наблюдателем. Будто ей только что приснилось всё, что было между ними.
Сейчас она ненавидела Джокера, — нет более естественного чувства к этому чудовищу, — ведь Джонатан уже не с ней. Неужели отчаяние слишком стремительно охватило её душу не просто так?
Холли рефлекторно проглотила иллюзорный комок и с усилием отлепила присохший язык от нёба:
— Скальпель.
— С-скальпель, — повторил Джокер, лизнув уголок рта. — Отвечаешь по существу, сразу видна работа босса. Только как бы он не переусердствовал.
Она могла поклясться, что меньше всего ожидала именно того, что произошло в следующий момент: Джокер внезапно юркнул за спину Крейна, в миг скрутил доктору руки и приставил к его шее скальпель.
Холли вдруг будто попала в другое измерение: время резко замедлило ход.
*
«Джонатан...»*
Хищный оскал, сиплое хихиканье и звериный взгляд исподлобья за спиной доктора, не сводящего с неё глаз.
Холли втянула голову в плечи, будто нахохлившаяся птичка, как и окрестил её Джокер. Пульс участился в два раза, хотя биение тока собственной крови в ушах казалось редким.
Она взглянула (ей мерещилось, что глазные яблоки движутся несколько секунд, а не мгновение) на Крейна,
который был на удивление...
Капля крови потекла под воротник доктора, неестественно вытянувшего шею.
*«Джонатан!» — "...Пф-ф-ф..."*
...спокойным и...
Она вся превратилась в радар с сенсорами и усилителями: видела каждое изменение его лица, слышала его дыхание, внимала ему всем существом; Крейн смотрел бесцветными глазами, губы подрагивали, оголяя белые резцы, складываясь в диковатую ухмылку.
...призывающим...
Джонатан рухнул на колени, закидывая голову, поддаваясь давлению жилистых рук в перчатках с закатанными рукавами на свои плечи. Он и не думал сопротивляться или возмущаться, любопытство было важнее.
*
«Джонатан!» — "Ну? Чего же ты ждешь? Джонатан, Джонатан, Джонатан! Так и будешь орать?" — «Тебя тут не хватало!» — "Ещё как!" — «Чёрт!» — "Дьявол просто", — «Заткнись, ты сделаешь хуже...» — "А можно?" — «Убирайся прочь!» — "И не мечтай!"*
...к...
«ДЖОНАТАН!» — "НЕТ, ПУГАЛО!"
— Джокер, — громко и уверенно произнесла девушка низким голосом, неожиданно повернувшись спиной к двум психически нездоровым гражданам Готэма, — я давно хотела спросить...
Холли закрыла двери и обернулась, представ уже иной. Взгляд из затравленного превратился в самоуверенный, даже наглый; некоторая сутулость сменилась высоко поднятой головой. И главное: она словно больше и не беспокоилась о Крейне-на-коленях-с-кровоточащей-царапиной-на-кадыке, хотя только что готова была потерять сознание от развернувшейся перед ней драмой. Её внимание теперь предназначалось схватившему за волосы доктора клоуну.
— Тебе не очень стрёмно разгуливать в гриме по городу? — она прошла вглубь мимо них, вынуждая Джокера поворачивать голову следя за пока неподдающейся объяснению метаморфозой. — Хм. Да и без грима я бы на твоём месте не рискнула, — заключила она и уселась на лабораторный стол, на котором тут же зазвенели склянки.
*
"Молодца! Давай, разбей что-нибудь. Спорим, твой Джонни распустит нюни, ха-ха-ха-ха-ха", — «Заткнись!»*
— Холли, — ласково обратился Крейн, — будь любезна, пойди и приготовь нам кофе, — скосил глаза на Джокера, — и прекратим этот фарс, ты же видишь, девочка принимает всё близко к сердцу и...
Джокер, не спуская с Холли глаз, прошипел:
— Необычная сотрудница, говоришь? Потому что может затаскивать свою тощую задницу прямо на реактивы?!
— Поверь, что...
— Не-ет. Нет-нет-не-ет, — прорычал уже заводившийся шут, — почему я должен просто поверить? Хм. Я хочу... понять. Улови-ить, в чём-м необычность! — Он так встряхнул доктора, что с того свалились очки.
Сердце Холли отплясывало известный кавказский народный танец, она взглянула на Крейна широко открытыми глазами и нервно моргнула:
— Даже он не выходит на улицу без маски. А такой знаменитый клоун...
— О-о, — Джокер переключился на восседающую на столе, — спасибо за заботу, птичка. Напомню, что таких, как я, клоунов развелось даже слишком много в городе, и народец уже начал терять ориентиры. Поэтому я бы на твоём месте опустил своё беспокойство немного пониже, — он, облизываясь, красноречивым жестом указал на доктора у своих ног.
— Так это... твоя задумка? Заполонить Готэм клоунами и "затеряться в толпе"? — не унималась девушка.
— М-м, смотри, какая сообразительная сотрудница, а, док. А ты ей спать не даёшь по ночам — опыты ставишь в кровати, — он передёрнул плечами, натурально изображая возмущённое негодование: — Как это безнравственно, Джонни! И сейчас же ты ответишь за это.
Джокер прижал голову Крейна затылком к себе, удерживая ладонью его лоб, а скальпель приставил точно под подбородком, так, словно собирался начать его брить.
— Смотри, птичка. Он своей кровью заплатит за твоё унижение, — рука в перчатке надавила, мягкая плоть поддалась, и Холли увидела, как большая красная капля скопилась на лезвии и потекла вдоль по двигающемуся под кожей кадыку Джонатана. — Эй, ты, хе-хе-хе, видишь? Видишь?!
Холли потеряла себя, заметив влажный блеск в голубых глазах. Она схватила со стола какой-то инструмент из кучи, типа огромных щипцов, и — *
«Безбашенная идиотка!» — "Вперёд!"* — с визгом бросилась на Джокера...
...Опомнилась Холли Рейн, когда Джонатан хорошенько врезал ей по раскрасневшимся щекам под хриплый хохот Джокера. Она сидела на полу рядом с доктором, незамысловатым способом возвращавшим её в реальность, а треклятый весельчак потешался над ней. Он стоял и громко ржал. Над ними.
*
«Ну и пусть. Всё равно жизнь его наказала, и он никогда не узнает, что такое... любовь», — "..."*
***
У каждого человека есть что-то особенное, очень дорогое и очень личное.
Что-то, чем не хочется делиться ни с кем.
Даже с самим собой.
***
— Отец, почему Эллекен улыбается, истязая этих несчастных?
— Потому что он с радостью исполняет своё предназначение.
— Какое предназначение?
— Очищение душ от грехов.
— Но разве дьявол может делать души безгрешными?
— Нет. Он подготавливает человека ко встрече с Богом.
— Поэтому Эллекен улыбается?
— Нет, Марко. Эллекен улыбается потому, что ему просто очень хорошо.
***
Время от времени Папа нуждался в самовосстановлении.
Картина, которую сейчас созерцал Марко ди Папарески, помогала ему вернуться в себя, обвиться вокруг личностного стержня, максимально прижимаясь к привычно упругому стволу всеми фибрами.
Марко устроился в большом мягком кресле напротив стены, на которой и нашло своё место произведение искусства. Он часто «думал под эту картину». Это была точная копия миниатюры-иллюстрации из «Божественной комедии» Данте Алигьери, превращённая в настоящее полотно одним одарённым художником, псевдоним которого известен лишь в определённых кругах, а настоящее имя — единицам.
На картине были изображены предводитель сонма дьяволов Эллекен и бесы рядом с Данте и его спутником Вергилием.
Впервые «Божественная комедия» попала в руки двенадцатилетнего Марко незадолго до первого причастия, когда родители привезли его на Рождество в Париж. Мальчик прочитал это произведение на французском, который он оттачивал в тот период (стоит заметить, что на нынешней день Папа свободно использовал семь языков, помимо родного).
И, перечитывая сочинение соотечественника из средних веков уже в оригинале, на итальянском, он не получал и половины прежних эмоций, — недаром говорят, что первое впечатление самое яркое, — поэтому он неизменно внимал французскому переводу.
Именно поэтому для Марко и демонический вождь носил не родное итальянское имя Алликино, а французское Эллекен.
Будучи разумным мальчиком, Марко чётко ответил на все вопросы отца и матери, касающиеся впечатлений от прочтения этого литературного изыска, перед первым благодатным приобщением младой души к вечной жизни. Но то, что «Божественная комедия» ударила по юному организму ниже пояса, он не сказал на первой исповеди. И причастие никак не повлияло на тяжёлое, сбивающее дыхание, болезненно-сладостное ощущение за грудиной, возникавшее при воображении верховного дьявола Эллекена, мучившего грешников. Ещё неизведанной, мощной волной это чувство спускалось в низ живота, скапливаясь в охваченной адским огнём головке полового члена Марко. Мальчику казалось, что это сладострастное, тянущее к самому центру Земли, — прямо в девятый круг ада, прямо в чёрные мохнатые лапы, — переживание сливается с радостью, которая зияет широким оскалом на лицеподобии Эллекена. И Марко начинал улыбаться ему в ответ: то отдаваясь безысходной боли, то воображая наслаждающую эйфорию истязателя, а его дрожащие пальцы ложились на только-только ещё пока тянущийся к солнцу, неокрепший, но уже требующий своего отросток.
Мальчик рос, и детские утехи росли вместе с ним. Марко ди Папарески стал крёстным отцом каморры по прозвищу Папа, а детские утехи превратились в...
Однажды его осенила бесподобная по его мнению идея: собственный театр. Только его, и больше ничей — он мог позволить себе это.
Необычный театр.
Театр одного... зрителя.
Театр, афиши которого не расклеивались повсюду, а актёров никто не знал в лицо.
Главным персонажем единственной пьесы в постановке режиссёра Марко ди Папарески был Эллекен, в роли которого выступал обычно какой-нибудь педофил. Роль грешной души исполнялась традиционно мальчиком, едва вступившим в пубертанный период.
На сцене, декорированной в стиле девятого круга ада, придуманного и изображённого Данте, был водружён нагреватель в виде котла. Рядом располагался ящик с реквизитом: длинными металлическими прутьями с рукоятками, снабжёнными приспособлениями для выжигания клейма различных видов. Своеобразные печати с символами и знаками дьявола, какими только располагало человечество, которые накалялись на огне.
Неизменными составляющими костюма Эллекена являлись маски разных бесовских морд, набедренные повязки и весь садистско-мазохистский арсенал секс шопов.
Сюжет пьесы незатейлив — драма: всё внимание было приковано к «грешной душе», которую Эллекен «наказывал» плётками и «очищал» огнём преисподней, выжигая на коже символы антихриста.
Финал банален: изнасилование.
Мальчишки обычно хорошо исполняли свои роли: кричали своими ломающимися голосами и извивались, то от страха, то от боли, то от редкого спонтанного или рефлекторного удовольствия, даруя тем самым своему единственному зрителю афродизиак.
Зритель обычно не показывался, наблюдал из темноты, и со сцены можно было разглядеть только силуэт. От этого мальчикам становилось особенно жутко.
Если Папе приглядывался какой-нибудь пацан, то в финале в роли Эллекена представал сам Марко. Точно так же он наряжался в маску и следовал дальнейшему сценарию, пока не подавался занавес.
На самом деле всё происходило в сауне, оборудованной под мини театр, на минус первом этаже построенного Папой же собора Св. Януария в пригороде Неаполя. Построил он его на средства своего благотворительного фонда, за что был удостоен высшего ордена Италии «За заслуги перед Итальянской Республикой».
Таким образом, Марко ди Папарески создал свою собственную «Божественную комедию» с настоящим адом под землёй и мнимым раем над ней.
— Эллекен... — прошептал Марко, прикуривая сигару. — Что мы сделаем с одной очень грешной душой?..
Его рельефно очерченные губы сжали сигару и растянулись в загадочной улыбке.
***
Пусть останется с тобой
Поцелуй прощальный мой!
От тебя я ухожу,
И тебе теперь скажу:
Не ошиблась ты в одном, -
Жизнь моя была лишь сном.
Но мечта, что сном жила,
Днем ли, ночью ли ушла,
Как виденье ли, как свет,
Что мне в том, - ее уж нет.
Все, что зрится, мнится мне,
Все есть только сон во сне.
Я стою на берегу,
Бурю взором стерегу.
И держу в руках своих
Горсть песчинок золотых.
Как они ласкают взгляд!
Как их мало! Как скользят
Все - меж пальцев - вниз, к волне,
К глубине - на горе мне!
Как их бег мне задержать,
Как сильнее руки сжать?
Сохранится ль хоть одна,
Или все возьмет волна?
Или то, что зримо мне,
Все есть только сон во сне?
© «Сон во сне» Эдгар По (перевод Бальмонта).
***
Наверняка каждого хоть раз посещало отвратительнейшее состояние: спишь и не можешь проснуться; просыпаешься, вздыхаешь с облегчением и, не успевая выдохнуть, понимаешь, что это не пробуждение, а продолжение сна...
Питер словил это наваждение, бодрствуя. Сразу же после её дерзкой лжи, отозвавшейся щемящим толчком в груди.
Ладони вспотели, как у школьника, вызванного к доске, а домашнее задание-то не вы-пол-не-но. Так и есть: Питер О'Шонесси остался первоклассником в школе семейной жизни, который достиг возраста выпускника, регулярно оставаясь на второй год.
Сейчас, когда факты вопили об измене жены, — ну, в самом лёгком варианте интрижке на стороне, — он любым известным его адвокатской натуре способом из кожи вон лез, чтобы оправдать свою любимую и предоставить ей железное алиби. Но предоставить той, в которую верил, а не этой, что прямо перед ним, которая хочет оклеветать Клэр, неизвестным образом овладевшая телом его жены.
Даже фильм ужасов в жизни он принял бы скорее за реальность, чем то, что находилось в поле его зрения прямо здесь, в милом доме Марджори Розовски.
Ему с трудом сейчас давались любые разумные, логические выводы. Питер ведь не мог даже представить, как вести себя в такой ситуации: как двигаться, как смотреть, как дышать.
Что выбрать? Остаться идиотом и сделать вид, что поверил, или принять вызов и поставить крест на браке?
Только как-то бесперспективно: судя по всему, идиотом он стал далеко не сей момент, а раньше. Но насколько раньше? Когда же его предали? И с кем?
В голове поднялся вихрь из лохмотьев памяти, как тот, ворошащий и кружащий листья на тротуарах. Сухие ломкие листья: какой из них должен вызвать неминуемые подозрения, жёлтый в крапинку лист дуба или вон тот, багровый, резной, кленовый?..
За мгновения перед глазами пролетела вся жизнь с момента знакомства с Клэр Дискау ещё в детские годы. Годы! Он знает её годы, а сейчас будто видит в первый раз. Харли-ин — чёрт! — предупреждала о двух вариантах: ухудшение или любовник. Ясновидящая доктор Квинзель.
Может, всё же ухудшение?.. Нет, хуже некуда.
Как она вообще умудрилась обзавестись любовником, если вот уже года два вряд ли с кем-то общается: практически порвала со всеми подругами и знакомыми…
Но когда он не мог дозвониться до жены, где она была?
«Клиенты? — тут вряд ли. Хотя... эту версию тоже нельзя отбрасывать. Но нет. Может… Он гораздо ближе... Скорее всего тот, на кого не подумаешь. Да, так обычно и бывает. Какого дьявола она потащилась на банкет к Уэйну? К… Брюс Уэйн?!»
Питер стукнул себя по лбу, словно его что-то осенило.
Клэр с интересом зыркнула на него, продолжая вертеть браунинг, всё так же сидя по-турецки и уже не имея надобности что-то прятать под одеялом.
«Брюс. Уэйн. Ну, конечно. Разоделась она — как же иначе, это ведь Брюс-твою мать-Уэйн!.. И её отсутствие какое-то время совпало с отсутствием Уэйна. Время достаточное, чтобы успеть... чтобы... А тот случай год назад? Как так вышло, что именно Брюс Уэйн проезжал мимо, когда на Клэр напал маньяк?.. Я... идиот».
— Клэр, мне нужно идти. Но я заеду вечером.
— И у нас будет серьёзный разговор? — Глаза сверкнули так, что у Питера засвербило в горле: досада и тут же желание приструнить.
«Как хороша сейчас в этом вызове, в намеренной лжи, с отметинами страсти, она... если бы я мог...»
— Думаю, да, — чужой голос протрещал из сухой гортани Питера.
— Я буду ждать, — кокетливо ответила Клэр, слегка потирая шею.
«Что она творит?! Что происходит?.. — альтер эго Питера сейчас олицетворял пёс, поджавший хвост. — Бежа-а-ать... Бежать».
Он постарался как можно медленнее и спокойнее двигаться, чтобы она, упаси бог, не догадалась, что он... струсил. Но Клэр увидела, как её муж почти выбежал из комнаты, даже не закрыв дверь.
***
