http://pleer.com/tracks/77965HJ2f (Агата Кристи "Секрет".)
***
Едва ли Харлин хоть на йоту успокоилась, сидя рядом с Питером в такси. Но Квинзель решила, что это хороший, очень хороший знак. О’Шонесси, как и подобало джентльмену, мог бы посадить её в машину и вежливо откланяться, но он вызвался сопроводить до дома. Пусть она и не знала его мыслей в этот момент, но была довольна собой — выудила пользу из ситуации, раз Питер решил уделить внимание именно ей, а не поскакал вслед за беглянкой. На следующем сеансе Харлин выяснит, с кем встречалась эта тварь и причину непредсказуемых выходок: начиная с волшебного преображения, заканчивая таинственным исчезновением; или, ну очень постарается это сделать. А прямо сейчас следовало заняться делом. — Питер, — слегка виновато сказала она, — зря вы меня провожаете, вашей супруге это может не понравиться. — Ну, — вырвался из безрадостных дум Питер, — что вы. Мы не совершаем ничего предосудительного. — А что бы вы сочли предосудительным? — она цеплялась за каждое слово, как за стебельки ботвы, в надежде вытащить корнеплод побольше. — Хм, — адвокат вздохнул. Он не испытывал желания разговаривать, рассчитывая ограничиться простой вежливостью. Питер даже не понял, как оказался в этом такси, — вероятно, машинально, ведомый. Он чувствовал дискомфорт, находясь в компании не очень хорошо знакомой женщины. При этом не просто женщины, а специалиста, которому Питер доверил душевное здоровье жены. Доверил «бывшему психиатру Джокера» — слова Брюса запомнились. Тревожно звенящие события, сопряжённые с Клэр, опустошили Питера, выжали до капли за те несколько минут, когда доктор Квинзель говорила о лестнице и открытых окнах. Им овладела апатия. — Даже не знаю. — Например... — Харлин всё перебирала пожухлую ботву, выискивая, чем поживиться, — если я приглашу вас на чашечку кофе? — А? О. Нет, это не предосудительно. — Так вы согласны? — Согласен? С чем? — Зайти ко мне на чашку кофе, конечно же. — Она удивлённо пожала плечами. — А, — Питер виновато поморщился, — простите, голова забита мыслями о работе. Я думаю, не стоит. Харлин, прошу извинить, я не хочу портить остатки вашего вечера своим угрюмым видом. — Зря вы так несправедливо относитесь к себе. Вы недооцениваете свою личность и топчете своё эго. Это губительно для мужчины. — Тут я с вами не соглашусь. Я могу дать довольно высокую оценку себе как юристу. — А как человеку? Как мужчине? — Этот экзамен мы сдаём друзьям, близким и родственникам. — Да, но они должны уважать вас. А вы явно принижаетесь. Я наблюдала. Просто беспристрастный взгляд со стороны — скажите, Питер, почему вы отказываете себе в том, в чём поощряете жену? Он поводил глазами перед собой: — Боюсь, я не осилю ответ на этот вопрос. Вы имеете в виду что-то конкретное? — Танец. Мы можем подняться ко мне, включить музыку и просто потанцевать. Как это сделала Клэр с тем… респектабельным мистером. Вы могли бы позволить и себе эту роскошь? О’Шонесси не видел ничего зазорного в том, чтобы его жена танцевала с кем-то на банкете. Наоборот, ему льстило, что его Клэр, обласканная восхищенными мужскими взглядами, произвела впечатление. Танец — это танец, как песня, как общение, как приятный досуг, и ничего более. Но сам он действительно не представлял, что может пригласить кого-то другого для прикосновений под музыку, кроме Клэр. Его Клэр. Стоп. Питер провёл рукой по волосам — жест, по которому легко определить его душевный дискомфорт. Только сейчас он вспомнил, что Клэр задавала вопросы в начале вечеринки о том самом человеке, который чуть позже и пригласил её на танец. Компаньон Генри Роджерса. О’Шонесси не знал его имени, но… разве это важно? Ведь это просто невинное развлечение. Или всё-таки важно? Он поймал себя на мысли, что безнадёжно упускает что-то, будто не различает или путает цвета, как дальтоник или, хуже того, слепец. — Харлин, мне кажется, что мы сейчас говорим не о том, — он хмуро взглянул на неё, отбросив размышления, заводившие во всё большие дебри. — Ваш пациент не я, а Клэр. И сегодня был один из самых замечательных дней в жизни моей семьи — моя жена наконец-то ожила и даже расцвела. И я думаю, что в этом именно ваша заслуга. Но предметом нашей беседы стал я. Я не нахожу объяснений. — Всё верно, не спорю, Клэр сдвинулась с места, но важно ведь не только само движение, а ещё и его направление. И теперь как никогда мы должны быть настороже: возможен рецидив, такое часто бывает. Поэтому вы обязаны стать сильным и решительным, чтобы справиться. А вы видите лишь то, что больше всего хотите увидеть, а именно — здоровую супругу; вырываете из контекста это желаемое видение, фокусируясь только на нём, и закрываете на остальное глаза. Это ошибка, и я, как врач, не могу не предостеречь. Мой долг помочь вам. Обоим. Понимаете? — Харлин заглянула в серые глаза Питера, в надежде увидеть в них что-то, кроме отражения проносившихся мимо огней ночной иллюминации города. — Вокруг вашей жены что-то происходит, что-то… не очень хорошее. На следующем сеансе я постараюсь выяснить хоть что-нибудь, если, конечно, миссис О’Шонесси соизволит явиться. Но пока, к сожалению, несмотря на видимое внешнее улучшение состояния Клэр, мне нечем вас порадовать. Буду откровенна до конца, у меня сложилось двоякое впечатление: либо вашей жене нужна более настойчивая помощь специалистов, либо… у неё есть любовник. Последняя фраза материально ударила Питера О’Шонесси по голове. Не просто неприятные слова, а настолько плохие, что, пообещав Харлин подумать о её откровении на трезвую голову, он умолк и больше не проронил ни звука. Высадив мисс Квинзель возле её подъезда, Питер отправился домой спать. Харлин Фрэнсис Квинзель неспешно поднялась по ступеням крыльца и посмотрела вверх — тёмное небо, соблазнительно мерцая, неровными клоками выглядывало из-за туч. Путеводная звезда по имени Джокер больше не видна флуоресцентному взору голубых глаз. Почему? Может, Харлин не там искала? Может, стоило обратить внимание на другую сторону неба — изнаночную? Харлин теперь не остановит поиск ответа ни на мгновение, пока не обрыщет всё небо, а если понадобится, то она спустится в ад с ордером на обыск, выданным сатаной. Она найдёт ответ. Сделав несколько глубоких вдохов, женщина зашла в подъезд и поднялась на третий, последний в этом доме, этаж, где находилась её тесное жилище. Квинзель не покидало сегодняшнее наваждение: там, откуда её унизительно выпроводил секьюрити напыщенного франта Уэйна, она слышала голос, интонации которого уже давно отравили её кровь. Так ли это? Или она начала сходить с ума, позволив своей жажде завладеть рассудком? Или она приблизилась к изнаночной стороне неба?.. Харлин собиралась под душ, когда зазвонил телефон. Уже расстегнув длинную молнию сзади на платье, она раздражённо чертыхнулась. Увидев определившийся номер, ощутила, как что-то царапнуло за грудиной: — Чего тебе? — Привет, лиса. Почему не здороваешься? — А не заслужил, котик. — Компенсирую. У меня есть кое-что интересное для тебя, — довольно сообщил Санни и с наслаждением откусил от сочного яблока, привалившись к разрисованной стене в переулке неподалёку. — И насколько интересное? Он проглотил кисло-сладкую мякоть и хихикнул: — Настолько, что тебе придётся приплатить, лиса. — Даже так? Намекни, о чём речь, а то вдруг я уже всё знаю из новостей. — Ха-ха-ха, не-е-ет, этого в новостях не скажут, даже если и узнают! Харлин колебалась. Она чувствовала его присутствие в Готэме, но сомневалась. Новая информация могла оказаться полезной: — Ладно. Сейчас зайдёшь или договоримся? — Тут такое дело, лиса. Мне лучше бы деньгами, а не... — парень замялся. — Что? Да как ты смеешь, говнюк?! — Ты не подумай! Ты-ы очень даже... секс-бомба, но... Наличка нужна позарез, понимаешь? На счётчике болтаюсь. Харлин, прочистив горло, с трудом заставила себя умерить пыл: — Хорошо, хорошо, котик. Я понимаю. И... сколько же ты хочешь, хвостатый мой? Санни гы-гыкнул, крутя в руке надкушенный красно-зелёный плод: — Пятнадцать франклинов*. — Что-о-о?! — Харлин задохнулась. — Ты вконец укатанный что ли?! — Слышь, лиса, эта информация стоит намного дороже. Если у тебя нет сейчас, то я могу перезвонить. Скажи, когда, — снова послышался хруст твёрдой мякоти фрукта, разрываемой жадными зубами. — Э-э, у меня и правда нет сейчас такой суммы. Наличными, разумеется, — оправдалась по-деловому Харлин, потому что у неё уже появился план, как вытащить из рехнувшегося ублюдка нужные сведения бесплатно. — Но завтра-послезавтра я тебе перезвоню. Договорились, котик? — Нет проблем, лиса! — весело отозвался Санни. Она задумчиво нажала кнопку отбоя. Предчувствие. Неужели ответ близко? Неужели не придётся выворачивать наизнанку чёртово небо?.. С минуту постояв посреди ванной комнаты, Харлин разделась. Она отправила платье в стиральную машину и, выбрав режим "бережная стирка", включила "пуск".***
Брюс отодвинулся от компьютера, из динамиков которого послышался шум воды: — Любопытно, какой режим она выбрала... — Это имеет какой-то смысл? — спросил Альфред, поставив поднос с горячим чайником и посудой для чаепития на передвижной столик на колёсиках. — Да. При жёстком режиме, с замачиванием и дополнительным полосканием, мой модифицированный жучок разложится на невидимые глазу составляющие. — Она так и сделает, если захочет уничтожить своё платье. — Как думаешь, она хочет этого? — Уэйн взглянул на дворецкого. Альфред выпрямился, приготовившись к обстоятельному ответу: — Есть два варианта. Она не из тех, кто может позволить себе такую расточительность. Но, возможно, это платье ей больше не нужно по каким-то причинам, и она решила его хорошенько выстирать, перед тем как положить в мусорный контейнер. Но, боюсь вас расстроить, сэр. — Во взгляде Пенниуорта читалась обречённость. Брюс вяло заулыбался, поднимаясь из-за стола. — Сэр, позвольте уточнить, в связи с чем вы возобновили интерес к этой особе, да такой, что собственноручно нацепили на её спину то... оборудование? — Альфред подкатил столик к креслу, в котором теперь расположился миллиардер. — Я должен знать, что она говорит моему юристу в отсутствие его жены. И ещё: Джокер может искать прежних контактов. — Но с неё сняты все подозрения. — Официально. Джим Гордон тоже не доверяет доктору Квинзель. — Господин комиссар приказал долго жить. — Я скоро выясню возможный исход его дела. — Вы стали лучше спать по ночам, сэр? — Ты стал английским воплощением язвы желудка, Альфред, — съехидничал Брюс. — Продолжай. — Спасибо, сэр. Могу я узнать, почему именно сегодня возникла надобность с прослушиванием? Или всё это время вы ожидали, когда произойдёт чудо, и бывший психотерапевт Джокера вдруг посетит банкет по случаю отлично проведённой юридической кампании? Брюс усмехнулся и покачал головой: — Действую по обстановке. — Видимо, обстановка была… То есть была обстановка. — Именно, Альфред. Непредвиденная ситуация, которую я не мог оставить без внимания. Не люблю явлений дежавю, это как напоминание, побуждают обернуться на что-то упущенное в прошлом. Возможно, это шанс исправить ошибку. — Не рассчитывайте на помощь с моей стороны — я не стану принимать участие в деле, где вы стали сообщником Джокера. — Обещаю, что в своё время я расскажу тебе всё. Пенниуорт взял чайник и, придерживая крышечку, наполнил чашку напитком, от которого поднималась струйка ароматного пара: — Не в таких ли случаях принято говорить шерше ля фам? — Да. И не одну. — Тогда я вам сочувствую, — почти злорадно заключил дворецкий, чуть склонившись к воспитаннику, затем выпрямился и нарочито чопорно поднял брови: — Что-нибудь ещё желаете, мастер Брюс?***
Клэр проснулась после полудня. Не открывая глаз, потянулась в постели, и первым ознаменованием возвращения в реальность стал болезненный удар заколотившегося сердца — Джокер. Он снова в её жизни. И в жизни Готэма. Некоторые говорили, что у этого города есть сердце. Если это так, то сейчас с ним в унисон билось ещё одно сердце. Какое-то время она лежала, пролистывая страницы вчерашних событий, пока не добралась до разговора с тётей, который состоялся уже глубокой ночью и получился отвратительным. Клэр чувствовала стыд перед Марджори, как чувствовала бы его перед матерью или отцом. Двойной стыд — ведь Мардж ей не мать. Младшая сестра её матери, Марджори Розовски, могла бы отдать ребёнка на воспитание в школу-интернат, и никто бы не осудил её, а наоборот, окружающие сочли бы это решение разумным. Но она поступила иначе. Марджори исполнилось двадцать один, когда родители Клэр, Дитрих и Марианна Дискау, погибли. Юная Мардж Розовски проявила стойкость, решимость и мужество, оставив восьмилетнюю племянницу у себя и обеспечив всем необходимым для полноценной жизни. Клэр получила в наследство приличное состояние от отца — потомка старинного рода немецких баронов фон Дискау — на которое Марджори содержала племянницу и давала образование. Вскоре и сама Мардж стала неплохо зарабатывать, окончив обучение на журналиста и став редактором одного из готэмских издательств, в котором по сей день трудилась уже в должности директора. А самое важное — Марджори искренне любила Клэр. Иногда даже слишком сильно, неминуемо балуя и позволяя больше чем нужно. Тётя не пыталась заменить мать, понимая, что есть невосполнимые потери, но старалась окружить племянницу такой заботой, чтобы та как можно реже ощущала себя сиротой. В свои сорок лет рыжеволосая и синеглазая Марджори Розовски была незамужней бездетной женщиной, сделавшей карьеру на поприще публицистики. Неискоренимая оптимистка с хорошим аппетитом — она наслаждалась жизнью, мало в чём себе отказывая (племянница, слава богу, уже выросла). Единственное, что её иногда терзало, — чувство вины из-за любых промахов, неудач и неприятностей Клэр. Ей казалось, что во всём этом есть и её косвенное участие, потому что именно она, Марджори Розовски, растила и воспитывала племянницу, возможно, допуская ошибки. Клэр вздрогнула от стука в дверь. — Клэрри, подъехал Питер, — заглянула в комнату немного запыхавшаяся Мардж, — не знаю, куда ты спрячешь свои... сине-буро-малиновые узоры на теле. Накройся одеялом, лучше вместе с головой, чтобы и глаза твои бесстыжие он не видел. Пойду встречать. — Она многозначительно подняла-опустила брови и скрылась за дверью. Клэр было очень стыдно: пришлось сказать правду тётке, так как та не поверила ни в одну из версий о возникновении странных отметин на шее племянницы. Марджори не убедили ни слишком мощный массажёр, ни сеансы иглоукалывания для расслабления нервной системы, ни бракованное колье из кожи со вставками из шлифованной кости бизона, ни неудачная попытка повеситься, чтобы разыграть Питера. Клэр плюнула и вывалила всё как есть. Конечно, не всё, а лишь только то, что она изменила мужу. Впервые. Бес попутал. Выпила лишнего. Мужчина оказался непереносимо хорош. Не устояла. В общем, ох. В общем... — Вот так просто взять и разрушить многолетние отношения! Да Питер с детства пылинки с тебя сдувал… — Мардж вскочила со стула и, заламывая руки, забегала по кухне. — Боже... Это никогда не закончится, — Клэр провела тыльной стороной кисти по влажному лбу. — Никогда. Питер то, Питер сё. Питер такой хороший. Питер такой положительный. Питер такой внимательный. Посмотри, Клэрри, как он для тебя старается... Но почему только для меня? А для себя он совсем не старается? Его ведь не принуждали жениться на мне или жить со мной все эти годы. Тебя послушать, так он самоотверженный мученик, а я неблагодарная дрянь. С начала нашего знакомства с ним и детской дружбы, которая должна была таковой и остаться, ты его выгораживаешь, как верный пиар-менеджер. — Пресвятая Дева... Да как ты могла?! — Марджори резко остановилась напротив племянницы, вложив весь укор в выражение лица и тон голоса. Клэр захотелось сжаться во что-то маленькое, круглое, неприметное и выкатиться вон. Она переместила руки со стола на колени и ссутулилась, уставившись в пол. — Вы прошли вместе через такие трудности, какие многих разлучают навсегда. Питер — твой ангел-хранитель. А ты вот так просто берёшь и... Мардж горестно мотнула головой. «Мой ангел-хранитель — Брюс Уэйн, чтоб ты знала», — молча сверкнула глазами Клэр. — ...Бесстыжая. Это... Позо-ор! Не знала, что из тебя выйдет похотливая сучка! — заключила Марджори, выкрикнув последнее слово. — Да! Я такая! — вдруг подскочила на стуле Клэр. — Давай, клейми меня, презирай, только и себя не забудь — потрудись сосчитать, сколько рогов выросло у жены твоего пекаря, с которым ты кувыркаешься! Ты спрашивала её, может, она тоже ангел-хранитель своего законного мужа? Нет? Это не стыд и ни в коем случае не позор, что-о ты! Ведь у вас высокие отношения, как ты это называешь: эль, ю, бэ, о, вэ, мягкий знак! Ха-ха-а, и ты тут совсе-ем не похотливая с-суч... Звонкая пощёчина оборвала пламенную речь. Марджори глубоко вздохнула и села за стол напротив вдруг опомнившейся Клэр: — Сколько раз тебе говорить — он не пекарь. Он шеф-повар, — глядя в окно, спокойно произнесла Мардж. Клэр, всё ещё не смея поднять на тётку глаз, принялась ковырять недоеденный омлет. Её посетила ужасная и жестокая, но одновременно интересная мысль: «Эх, тётя. Если бы ты только знала...» — Чай будешь? — предложила Марджори, делающая вид, что всё в порядке. — Буду. Мардж... прости. Я и правда сука. — Сейчас налью. Прощаю. Знаю, что не кобель. На лицах обеих расцвели невесёлые и чем-то похожие улыбки. Наверное, потому, что щёки Марджори украшали ямочки, такие же, как у Клэр и покойной Марианны. Марджори Розовски здорово намучилась с племянницей, когда ту накрыл тот самый «переходный период». Почти ежедневные ссоры, полнейшее непонимание, вызовы, упрёки и слёзы в четыре ручья. И если бы не Питер, который был всегда рядом, то нервная система тётки дала бы сбой. Только Питер О'Шонесси, этот весёлый ирландский парнишка, мог совладать с агрессией оперявшейся Клэрри Дискау. Он терпел её насмешки и пренебрежение, а порой мог снести и откровенное унижение, умудряясь при этом не быть тряпкой. В нём с юности присутствовали великодушие и снисходительность в отношении противоположного пола, которые часто и в скудном количестве не найдутся у мужчин. Только он мог превратить колючего угловатого подростка с длинными косичками в очаровательную хохотушку. Марджори ежедневно молила бога о том, чтобы они поженились. Теперь Питера предали: спонтанно, под влиянием прихоти, легко и просто, по словам Клэр. С первым встречным. Как же так? Где справедливость? И где же, чёрт побери, пряталась эта грёбаная справедливость, когда её сестра с мужем в один миг исчезли с этой планеты?.. Нет справедливости на этом свете. — Малютка Клэрри, когда же в последний раз мы с тобой так мило беседовали? Кажется... больше десяти лет назад? — Марджори, усмехаясь, выгибала пухлые губы, опуская уголки и раздосадованно качая головой. Синие глаза блуждали по столовым предметам, не видя их. — И во-от... мы вернулись назад. Почему? Что с нами случилось? Клэр отрешённо теребила кончики волос. — Я так и не смогла заменить тебе мать. Да и какая из меня, к чертям собачьим, мать! — Прошу тебя, не надо! — Клэр вмиг вернулась из забытья, разворачиваясь к сокрушённой Мардж всем корпусом. — Не надо снова начинать! Ни ты, ни я не виноваты в том, что случилось. Такова жизнь, и мы должны благодарить её за то, что мы есть друг у друга — вот о чём думай, это лелей в себе, а не чувство вины! «Это никогда не закончится. Никогда». — Она закусила губу от досады, сжимая мягкую ладонь тётки. Клэр натянула одеяло до подбородка. Она боялась, что муж заподозрит неладное, хоть она и написала в записке, что переоценила себя и не смогла продержаться до конца вечера из-за отсутствия опыта в таких делах. И лишь наполовину это было правдой — Клэр и впрямь приболела. Питер почти сразу избавился от чрезмерно заботливой Марджори и устремился по винтовой скрипучей лестнице на второй этаж. Вошёл тихо и без стука, так как тётка сообщила, что Клэр спит после жаропонижающих. Почти беззвучно закрыл дверь, поставил сумку и подошёл к постели. Несколько секунд вглядывался в лицо жены. Потом решил, что одеяло слишком высоко, до самого носа, накрывает её, затрудняя свободное дыхание, взял за края и осторожно потянул вниз... Клэр с ужасом поняла, что ещё чуть-чуть, и её шея будет красноречивее любых слов. Поэтому она "проснулась" и снова укрылась: — Не надо. Я мёрзну. — Хорошо, — Питер попытался заглянуть в зелёные глаза. — Вот. Ты оставила его, — он положил на тумбочку мобильный телефон. — Спасибо. — Я принёс тебе ещё кое-что, — он достал из сумки небольшую, но увесистую коробку-футляр, которую Клэр легко узнала и раздражённо выдохнула. — Я подумал... с ним будет спокойнее. — Тебе? — Меньше всего я думаю о себе, Клэр. Ты и правда настолько наивна? В городе обстановка близкая к панике, каждый день что-то происходит помимо весёлых клоунов, а самое главное — если ты забыла — Джокер на свободе. — Он в Италии, — поспешно ответила она. Питер огорчённо посмотрел на жену: — Ты так спокойна? Поразительно, — он усмехнулся. — Это в порядке вещей, ты считаешь? Я что-то не слышал, чтобы "Аркхэм" предоставлял своим знаменитым психам турне по странам Старого Света. Он снял очки, вытащил платок из кармана и принялся их протирать. Клэр вновь стало стыдно, она перевела взгляд с лица мужа на его руки: — Ты же знаешь, что я никогда не воспользуюсь этим... этой штукой. Питер посмотрел на свет через линзы, выискивая пылинки. Надев очки, сел рядом на стул, вздохнул и очень тяжело взглянул на Клэр. — Я купил его после той самой Пятницы тринадцатого, когда какой-то урод напал на тебя и всадил нож, после чего ты потеряла нашего ребёнка, впала в депрессию и почти что спилась, — он досадливо цокнул языком и качнул головой, поймав разгневанный взгляд. — Извини, что так грубо, но я считаю, что это неподъёмные аргументы для того, чтобы хоть как-то подумать о твоей безопасности. Да, и о моём спокойствии, если хочешь — мне по самое не хочу хватило знаменательного прошлогоднего события. И ты, кстати, обещала мне, даже клялась, что будешь носить его с собой. И что? — Но ведь больше ничего со мной не случилось? Не случилось. Чего ты так распереживался? — Надо же, ничего больше не случилось? И это удивительно! Попробуй убедить меня в том, что с тобой всё будет просто нормально. И вчера вечером тоже ничего не случилось, да только ты почему-то сбежала в полном одиночестве, на ночь глядя. — Я не сбежала, Пит... Он только отмахнулся: — Это неважно. В общем, дорогая моя, расклад таков: или ты носишь его постоянно с собой или… я нанимаю для тебя охрану. Клэр вытаращила глаза от неожиданности: — Охрану? Да ты что? — Она чуть не забылась и не вылезла из-под одеяла. — Так и будет. Решено. Мне надоело существовать в постоянном страхе за тебя. Я не могу полностью отдаваться работе, потому что всё время думаю, что же на этот раз может произойти с моей женой. — А-а-а, так вот оно что-о, — нарочито понимающе протянула Клэр, кивая, — я мешаю твоей работе. — При чём здесь это? Не притворяйся, будто не понимаешь, о чём я говорю. — Понимаю очень хорошо. Охранник будет ходить за мной по пятам и докладывать тебе о каждом моём шаге. Отличное прикрытие, чтобы немного... пошпионить за собственной женой, да? — Постой, погоди, а с какой стати я должен за тобой шпионить? — удивился Питер. — Ты-ы... занимаешься чем-то преступным или постыдным в моё отсутствие? Возможно, у тебя даже есть любовник? — Питер! Как ты можешь? — Её бросило в жар и холодный пот. Это напоминало провокацию — чересчур нехарактерно для себя самого говорил сейчас Питер. Как если бы он открывал рот, но глас доносился совершенно не его. — Как? А очень просто, — он странно улыбнулся, глядя ей в глаза. — Тебе ещё и нянька бы не помешала. — А ты меня в детский садик отведи, и всё — нет проблем. Вижу, что твоя психиатричка — ах, прости, Харли-и-ин — обрабатывает не съезжающую с катушек пациентку, а её муженька! — на последней фразе она всё-таки приподнялась на локте, придерживая одеяло. — Это она посоветовала приставить ко мне охрану, да? — Ошибаешься. Это моё решение. Она лишь твой врач и выполняет свой долг, Клэр, дорогая. И если это необходимо для твоего здоровья, то мы будем следовать всем её рекомендациям. Клэр задохнулась от ярости, уселась по-турецки, не забыв прикрывать шею, и злобно прошипела: — А если она порекомендует закрыть меня в психушке, ты сразу же согласишься? М, Питер, дорогой? — она посмотрела в расширившиеся глаза мужа, внезапно наклонилась к нему (край одеяла при этом выскользнул из пальцев, предъявляя отметины на шее, оставленные ртом Джокера) и рявкнула: — В "Аркхэме", например! Питер отпрянул: — Что ты... говоришь... — Он резко встал, чуть ли не уронив стул, с лицом, искажённым неприятным удивлением от услышанного и внезапно открывшегося его взору из-под одеяла. Ему стало не по себе, он отошёл к окну, проводя рукой по волосам. Клэр одарила его гневным взглядом. Она давно хотела любой развязки их с мужем отношений, которым многие женщины позавидовали бы, сказав, что она с жиру бесится. Но их совместное проживание виделось ей трясиной. Ничего нового они не могли сказать друг другу. Жить с мужчиной только из чувства долга Клэр больше не могла. Увидел — к лучшему. Это лучше, чем постоянно врать. Она угрюмо вздохнула и уставилась на знакомый футляр, поставленный заботливым супругом на тумбу. Питер никогда не испытывал того, что сейчас. В нём как будто завёлся своеобразный маятник, раскачавший сознание; к горлу подкатывало мерзкое чувство душевной тошноты. Что-то страшное и звериное промелькнуло в глазах Клэр. Что-то очень знакомое, но в то же время пугающее, и он не мог сориентироваться в новой ситуации. Привычная картинка рушилась, а новой он пока не видел, или нет, не так, он почему-то побоялся увидеть её. Перед глазами прямо в сей момент появилась совершенно незнакомая ему женщина. Неизвестная. Чужая. Будто и не знал её последние пятнадцать лет. А эти синяки на шее... Если бы их только можно было смыть мылом и мочалкой... Питер открыл окно и вдохнул полной грудью прохладный воздух, гоня прочь отвратительные мысли. Вдруг его словно кто-то тронул за затылок, он нервно сглотнул, испытав очень неприятное ощущение, и повернулся: Клэр держала в руках «BABY», направив дуло себе в грудь. Браунинг не был заряжен, но зрелище казалось жутким, а всё из-за её глаз — пустых и водянистых болот поздней осенью. — Что ты делаешь? — тихо спросил он. — Знаешь… У тебя из-за меня проблемы. У тёти из-за меня проблемы. У кого-то ещё, уверена, из-за меня проблемы. Всё нормально, — с улыбкой успокоила его она и стала заряжать браунинг, ожидая реакции по поводу своей шеи. Питер подошёл ближе, молча наблюдая за её манипуляциями с оружием. — Я положу его в сумку и буду носить вместе с помадой и пудрой. Или вместо брелока на ключах. Да, — согласилась сама с собой. — Так даже ещё лучше. — Что с твоей шеей? — на самом деле именно это мучило его больше всего остального, как бы он ни отрицал, а подозревать жену в измене оказалось... невыносимо. Но пока что это только предположения... Нет, даже для предположений это было невозможно. «Во-от оно что», — Клэр усмехнулась. Другой бы уже устроил скандал с требованием немедленно произнести имя любовника. Если он этого не сделал, то примет любой ответ. Чтобы не предпринимать никаких действий. Самому. Тем самым перекладывая ответственность. На неё. Хочет оставаться хорошим в любой ситуации. Это здорово взбесило, и Клэр не удержались от дерзости. — Это следы от согревающего пластыря. У меня разболелось горло, вчера пыталась вылечить, но передержала, — невозмутимо ответила она первое, пришедшее в голову, осознавая бредовость этой версии, потому что на самой яркой отметине были отчётливо видны следы зубов. Клэр намеренно солгала, орудуя не пером, а топором. Это выглядело так, будто она хотела показать, что держит его за идиота. И это походило на провокацию.***