Эта глава целиком и полностью посвящена моей дорогой Музе Furchtlosigkeit. Спасибо тебе, моя милая, за все те бесценные радужные частицы твоей огромной души, которые ты даришь мне. ♥ Отдельная благодарность Lady Scarecrow, которая умеет приводить аргументы и Marjorie за воспитание! А также спасибо всем, кто ждал!
***
...И он там предо мной В фимиаме стоит, В фимиаме стоит Иль скользит без следа... Кто б он был? И всегда слышу я Голос сладких речей, И зовёт он меня... Но куда?.. Кто б он был? Шепчет он, говорит: - Подожди, я приду! И я жду уж давно, уж давно... Кто б он был? Ночь тепла, ночь тиха, Не могу я уснуть, Неотвязной мечтой занята... © Романс Тамары из оперы А.Г.Рубинштейна "Демон".***
Вечерний Готэм с высоты 88-го этажа смотрелся фантастически. Почти что инопланетный пейзаж. Небоскрёбы своей скученностью издалека напоминали гигантские термитники. Высокими пиками они разрывали тёмные облака, позволяя словно только избранным звёздам подглядывать за таинством внизу. После дождя почему-то пахло самой настоящей зимой, несмотря на приближение всего лишь осени. Ветер стих (так бывает иногда по вечерам), чтобы под утро усилиться снова... Только на всё это Клэр было наплевать с высокой Башни Уэйна. Она стояла на балконе, куда вышла сразу же после того, как спина, одетая не в парадно-фиолетовое, а в фешенебельный костюм; спина, которую когда-то обвивала руками и ногами, содрогаясь от сладострастия, а сейчас жаждала впиться в её кожу ногтями и ощутить, как под ними разрывается тёплая плоть и соскальзывают оголённые рёбра; спина, принадлежность которой известна сейчас исключительно ей одной — его спина — затерялась среди людей. «Пятнадцать минут. Через пятнадцать минут я поднимусь по лестнице на десять этажей выше и... что?» Как парадоксально бы ни было, но сейчас казалось, что весь период её жизни от прощания с Клоуном возле самолёта до сего момента мог бы уместиться в эти пятнадцать минут. Она вдруг совсем не ко времени вспомнила мисс Рэйчел Доуз, и мурашки поползли по телу. Клэр подошла к передней стенке балкона, облокотилась на перила сверху и глянула вниз. «А с какой такой стати я вообще должна делать то, что он сказал? Ведь я же не обязана непременно выполн... Он выкинул её из окна, а потом взорвал. ...Чудовище». И вот именно сейчас, после этих мыслей, у неё потемнело в глазах и пересохло в горле, но не от высоты или страха, а от тягостного желания оказаться снова рядом с Джокером. Настолько рядом, чтобы его дыхание коснулось её лица, а красивая рука, играючи сбросившая мисс Доуз с небоскрёба, властно подтолкнула бы её саму ближе к груди, в которой бьётся сердце, гоняющее кровь по организму кошмарного Клоуна. Только сейчас, во время этих воспоминаний её вдруг осенила мысль: «Я очень больна. Чудовище. Я полюбила чудовище. Люблю. Я». Снова что-то заворочалось в её мозгу и устремилось в противоположную сторону, потому что она пойдёт к нему, побежит вверх по лестнице, восходя к безумию во всех смыслах. Возможно, она и впрямь нездорова. Не может. Не может девушка или женщина, нормальная, хотеть подобного. Или может?.. Она рывком оттолкнулась от балконной стены, чтобы вновь посмотреть на часы, вернее, на табло, висевшее на одной из стен банкетного зала. Время — странная штука. Своенравная. Бесит. Насмехается. Глумится. Сейчас каждая секунда с усмешкой лениво потягивалась на всех циферблатах, зевала и не собиралась шевелиться. Прошло пять минут — НЕВЫНОСИМО — вечность. Дрожь не проходила, а усиливалась в одиночестве. Казалось, что на улице минусовая температура, всё тело было словно ледяным, кроме лица, полыхавшего огнём. Осталось девять минут. «Душно. Здесь воздух… но слишком влажный. Что это за гул в ушах?.. А, это сердце моё, — Клэр плыла, и всё вокруг было сюрреалистично, как на картинах Сальвадора Дали. — Восемь минут… почти семь... Я не могу больше ЭТОГО выносить!» — Пит… Питер? — Миссис О'Шонесси коснулась локтя супруга. Он не сразу ответил, поглощённый беседой с коллегами: — Да, Клэр, дорогая? — Мне нужно… Тут высокая женщина с распущенными светлыми волосами ниже плеч в красном мини, которая стояла вполоборота и разговаривала с какой-то дамой, оглянулась, и, о-о, это был пренеприятный сюрприз — доктор Фрэнсис Квинзель. Питер, который умел врать только в зале суда, стушевался и тут же стал оправдываться, увидев взгляд жены, полный непонимания: — Клэр, я не предупредил, что… дорогая, ты никогда не ходила на приёмы, и в этот раз, признаюсь, я не ожидал, что ты всё же пойдёшь, и поэтому… пригласил мисс Харлин, э-э, то есть, доктора Квинзель… Не желая больше слушать и смотреть на то, как унизительно оправдывается её муж, произнося речь, которой явно наслаждалась женщина в красном, Клэр решила прервать этот сконфуженный монолог: — Добрый вечер, доктор, эм-м, Харлин, да? — Да, моё полное имя Харлин Фрэнсис Квинзель, но друзья могут обращаться ко мне просто Харлин. Питер О’Шонесси, кашлянул пару раз в собственный кулак и прочистил горло под заинтересованно-проникновенный взгляд супруги. — Питер не говорил, — сказала Клэр, продолжая смотреть на мужа, — что вы друзья, — и вернула внимание доктору. — Просто мы решили сохранить между мной и вами, как между врачом и пациентом, некоторый официоз. Лишние сведения могли бы негативно отразиться на течении ещё толком не начатой терапии. Но я вижу, что наш первый сеанс прошёл совсем, совсем не зря. Если бы вы не подошли к Питеру, то я ни за что не узнала бы вас! Итак, здравствуйте, Клэр! — Квинзель широко улыбнулась, не отказав себе в удовольствии стрельнуть глазами во всё ещё смущённого Питера. — Живите и процветайте, — слова, произнесённые год назад Джокером в ответ на первое "здравствуйте", неожиданно вырвались у Клэр, как тот самый воробей. Харлин насторожённо прищурилась: — Любопытно. Я знала ещё одного человека, который использовал именно эти слова для приветствия. Клэр снова показалось, что докторша непременно в курсе её тесной связи с Джокером, и во флуоресцентном взгляде словно бы читалось знание и о том, к кому именно "пациентка" собирается пойти прямо сейчас. Пришлось тут же невозмутимо пояснить: — Я имела в виду — здравствуйте, доктор. Вы действительно высококвалифицированный специалист, и мне гораздо лучше после нашей с вами беседы. Клэр выдавила натянутую улыбку и кивнула, как бы намекая, что разговор окончен, и она желает остаться вдвоём с мужем. Харлин постаралась улыбнуться ещё шире, чтобы скрыть под гримасой радости некоторое недоумение по поводу неясного поведения объекта её неусыпного наблюдения. Доктор ожидала усиления депрессивно-маниакального синдрома после её маленьких трюков с клоунами, картами, перчатками и фокусником (дилером подпольного казино, которому пришлось заплатить немаленькую сумму за слежку и фокус с картами у торгового центра). Возникла неловкая пауза. Но, как ни странно, появление Квинзель слегка прогнало дурман от танца, и Клэр почувствовала странный духовный подъём, хоть и замечание про "здравствуйте" обеспокоило Клэр: «И почему я сразу не разузнала про неё как следует. Харлин Фрэнсис Квинзель. Почему она представилась мне своим вторым именем Фрэнсис, опустив первое? Что за игра имён? Или это тоже "во имя терапии"...» — Не смею больше мешать, надеюсь, что вы хорошо проведёте время. И жду вас на следующем сеансе, Клэр! — Весёлого вечера, доктор Квинзель, и простите нас, — добавил адвокат. Клэр с интересом уставилась на мужа, который уже второй раз выглядел полным идиотом, и хотела было спросить, чем же конкретно они так провинились перед психологом, но время сейчас побежало быстрее, а главное — её ждал он. И поэтому: — Я отлучусь, мне нужно в дамскую комнату. — Хорошо. Э-э, — он участливо заглянул ей в лицо, — всё в порядке? Ты бледновата… — Душно, и ты знаешь, что у меня демофобия. Я отлучусь, а потом я подышу на балконе, вон там, — она махнула рукой туда, откуда только что появилась, — не теряй меня. Питер кивнул и провёл рукой по волосам, провожая виноватым взглядом супругу. Клэр вышла из зала и «никаких лифтов» свернула к выходу на лестницу, оглядываясь на всякий случай. Выйдя к широким ступеням с сожалением глянула вверх, пару секунд хмурилась, потом сняла туфли и стала легко взбираться по ступеням. С каждым шагом пульс учащался не только от физической нагрузки, но и от адреналина, который, одновременно высвобождая и дополнительные ресурсы в теле, как на крыльях, нёс её всё выше. Авантюристка вошла в холл, всё же запыхавшись, и закашлялась, прикрывая рот ладонью — в горле пересохло от учащённого дыхания. Стеклянная дверь медленно и бесшумно закрылась за ней. В радиусе метров пяти от входа брезжило слабое освещение, похожее на аварийное. А вот далее, постепенно окутывая всё вокруг, господствовала тьма, как ни вглядывайся со света. Ноль минут. Она прислушалась — тишина. Поставила туфли на пол. Обулась. Глянув на своё тусклое отражение в панорамном окне, поправила причёску и платье. Ей показалось, что левый чулок сполз, и она, непроизвольно озираясь по сторонам, подтянула его. — М-м-м, — донеслось из темноты и негромкое поцокивание языком. Клэр подскочила и чуть не потеряла равновесие, оступившись на шпильке; она повернулась лицом к говорящему мраку и сжала в кулаке подол платья; сердце буквально заклокотало в горле. — Какое ра-а-достное зрелище, мадам! Чулки! Послышался шорох из глубины тёмного помещения. Клэр зачем-то оглянулась на лифты, и сделала шаг назад. — Э-хе-хе... А чего ты так нервничаешь? Мы тут одни. Пока. Или… Неужели ты наконец-то боишься остаться со мной наедине, м? Клэр замерла, не в силах отвести взгляд от темноты, вещающей голосом, от которого язык прилипал к нёбу, а душа уходила в пятки. В её воспоминаниях он был ближе и «человечнее», а сейчас, рядом, в нескольких метрах, всё было по-другому. Или она успела отвыкнуть от него, даже не успев привыкнуть. И можно ли к такому привыкнуть? Прошло много времени, а он разговаривает так, будто она надоела ему ещё вчера. «Всё это время был здесь. Наблюдал за мной. Рассматривал. Изучал». — Её пульс обгонял сам себя. — Ну-у? Ха-ха-ха-ха, — негромкий, хриплый, колкий смех. — Ты могла бы не покидать вечеринку, на которую так стремятся попасть местные тёлки; не подниматься на десять этажей выше... пешком. И ты... ты ведь не просто переставляла ноги по ступеням — о-о, я видел! — ты вспа-а-архивала по ним, детка. У тебя и впрямь есть крылышки, но, ах, не совсем те, беленькие, о которых думает малыш Пити. «Он смотрел, как я взбираюсь. Сверху. Вот же... козёл!» Резкий шорох во тьме заставил её снова вздрогнуть. Как перед прыжком с обрыва в чёрную пропасть Клэр стала глубоко дышать, пытаясь утихомирить сердцебиение. А он всё говорил... — И ты так неосмотрительна, м-м, — тихо прорычал он. — Но это... это даже, хм, заба-авно. Но... «Кто бы говорил об осмотрительности! — Клэр имела в виду их "романтический" танец. — Интересно... надо ли мне вообще что-либо отвечать?» — Ты пришла-а... «Вот я и дождалась его. Что-то не так? Я мечтала об этом. Да, здесь тот самый, которого я пригласила в свою жизнь. Сама. И ведь как старалась. Такое рвение да на благие цели: организовывать благотворительные сборы для больных лейкемией детей или инвалидов; участие в акциях против еды-убийцы; ЮНИСЕФ; протест насилию в женских колониях и ещё масса других способов применения непомерной жажды деятельности. Но я выбрала свой эгоизм. Браво мне. Что ж, усилия не пропали даром: вот он, там, в своём мраке. Моё головокружительное наслаждение и адская мука; и неизвестно, чего в нём больше и чего более я от него хочу на самом деле. А?» — Детка-а, я жду-у, — вкрадчиво расплывалось в большом пустом помещении. — У нас не так много времени. Клэр колебалась, понимая, что сейчас всё бессмысленно: подойдёт она или не подойдёт, не имеет значения, ведь она уже здесь. Но тут его голос приобрёл тот самый тон, который вкупе с произнесённой фразой возымел эффект гипноза: — Иди ко мне, — предложение (полупросьба-полуприказ) обещало ровно столько, сколько теряющая самообладание смогла себе напридумывать в одно мгновение. Она решилась. Всё равно, раздираемая искушением и страхом, она отдала бы приоритет первому... Входя в сумрак, постепенно приглядевшись, исследовательница различила диваны и кресла, с которых навстречу поднялась высокая фигура и... Клэр задохнулась и всхлипнула, когда он неожиданно прижал её к себе. — Зачем, м? Скажи мне, детка, зачем ты здесь? — в интонации пробились ноты упрёка. Зачем? Господи! Она хотела так много рассказать ему, но понимала, что это невозможно. Она хотела разрыдаться возле биения его сердца, но сознавала, что это недопустимо. Она хотела обнимать и целовать его, горячо произнося слова любви, но улавливала, что это запрещено. Она падала за грань разума в его объятиях, и только дрожь имела её безраздельно. Зачем? Не смея даже пошевелиться, Клэр так и стояла, притиснув руки со сжатыми кулаками к собственной груди. Не понимая, сколько времени прошло — наверняка несколько секунд, — она почувствовала его пальцы на своей спине. Потом лёгкий поцелуй в висок, потом: — Кажется, так у вас принято встречаться любовникам после долгой разлуки? Я правильно соблюдаю ваши светские правила? — продолжал бархатный, почти мурлыкающий голос. «Ложь». — Ты нарушаешь традиции, которые соблюдала весь вечер, так давай же, продолжай, — насмешливо-возмущённо говорил он, медленно водя ладонями по коже в шёлке и по коже без него... Руки его застыли. Горячий шёпот: — Обними меня. «Ложь!» Но ноги подкосились, и ей пришлось сразу же подчиниться головокружительному приказу, чтобы не сползти на пол.***
«Какая странная танцевальная пара», — с пристрастием размышляла Харлин, понаблюдав, насколько это было возможно издалека, высматривая из-за немалого количества народа, за Клэр и пригласившим её мужчиной. Ближе подойти она не могла: решила, что лучше затаиться. И вот теперь дрожала в предвкушении смакования какой-то тайны. Она старалась выровнять дыхание от преодоления немалого количества лестничных пролётов, следуя за Клэр. И сейчас она очень тихо, напрягаясь подобно тетиве лука, протискивалась в полуоткрытую дверь, ведущую с лестницы внутрь коридора с лифтами. Оглушающая тишина добавляла драматизма ситуации, казалось, что сердцебиение раздаётся эхом, а воздух свистит не хуже сквозняка, фильтруясь через лёгкие. Доктор Квинзель, прижимая туфли с крупными стразами и клатч побелевшими от усердия пальцами, боясь ненароком выронить их, приговаривая себя пока ещё неизвестно к чему. Чутьё и знание психологии уверяли, что её усилия обязательно будут вознаграждены, и это шанс, а, может, даже момент истины. Тем более, что женщина поклялась самой себе выяснить всю правду об этой. Сгорая от любопытства и желания выкурить сразу пол пачки сигарет, она остановилась, не зная, в какую сторону ей свернуть далее. Освещения почти не было, и это играло сейчас в её пользу. Она прислушалась сквозь удары собственного пульса, уловила какое-то шуршание с правой стороны и решила медленно подбираться к стеклянным дверям, ведущим в холл. Прижимаясь к стене рядом с дверью, Харлин услышала голоса. Всё ещё не решаясь заглянуть, прижавшись спиной к стене, сделала ещё один шаг вбок, — теперь надо было только заглянуть...***
— Ах, ну, что такое, будь смелее, детка... Так-то ты меня встречаешь? М-м? — его сипловатый голос ублажал её слух. — Я знаю, зачем ты здесь. Горячие, выдыхаемые потоки ласкали ухо и щёку. А руки, шурша по платью, обдавали сладострастными волнами, заставляя истосковавшееся по ним тело выгибаться навстречу каждому прикосновению. Дыхание пришло в состояние агонии, когда она ощутила влажность его рта на своих губах. Джокер, смакуя болезненный поцелуй, подтолкнул её к дивану, и Клэр застонала. Он прикусил кожу на её шее именно в том самом месте, где часто-часто билась сонная артерия: не различая в темноте, но, идя по наитию, обонянием потрошителя слыша запах крови. Он провёл языком, будто слизывая неумеренное биение разгорячённого пульса. Клэр отвела голову в сторону, подставляя шею этому порочному рту, изнывая от истомы. Джокер, шумно дыша, бесцеремонно задрал подол её платья, и Клэр застонала ещё громче, ещё протяжнее, потому что те оголённые участки бёдер, выше чулок, были немедленно исследованы ловкими руками Джокера, обжигая ждущую его ласк кожу. Он усадил её перед собой на низкий диван. Безжалостно портя причёску, запустил пальцы в её локоны, удерживая голову. В полумраке Джокер стоял и смотрел сверху, словно ожидая дальнейших действий от любовницы. Клэр не могла хорошо разглядеть его лица, хоть глаза уже привыкли к темноте, но руки, его руки будто настойчиво просили... — Джей, — выдохнула она. — Чш-ш-ш, — тут же прервал он, — тебе так идёт... таинственное молчание. Клэр подумала, что она может это сделать, да, идиотский стыд снова подал ноту протеста «разврату — бой!», но в очередной раз она сказала себе: «не перед ним» и ощутимо провела рукой по его покрывшейся складками от натяжения ширинке. Реакция была эмоциональной, поэтому она взялась за ремень и расстегнула пряжку, намеренно задевая то, что в ответ дёргалось и заставляло Клоуна прерывисто вздыхать и хвататься за её почти что распустившиеся волосы. Клэр принялась за пуговицы, но тут Джокер быстро наклонился и впился в её губы. Снова больно, глубоко, хищно, безжалостно, но... это есть то самое зачем. Затем. Затем, что Сейчас есть только Здесь, и этого больше может не быть. Никогда. Это та крупица реальности, которая превращает её жизнь в мечту, а мечту в её жизнь. Мужчина, наконец, оставил в покое женские опухшие губы и опустился перед диваном. Клэр подалась вперёд, но он повалил её, вынудив откинуться на спинку дивана, и подтянул за ноги на себя. Таким образом Клэр оказалась в положении полулёжа с раздвинутыми коленями перед Джокером. Он медленно, как древняя рептилия, заполз и навис над ней, словно вглядываясь — как жаль, что нельзя было чётко увидеть, но она могла поклясться, что этот взгляд ей уже знаком... Джокер облизал её губы... ещё и ещё. Язык заскользил от шеи по подбородку и губам вверх. Он опустил платье, освобождая грудь. Облокотившись одной рукой на мягкое кожаное сиденье, другой он гладил вздрагивающие от стонов и частого дыхания мягкие упругие выпуклости, побуждая их обладательницу корчиться и скулить в нестерпимом желании продолжения. Затем руку сменил имморальный во всех смыслах рот, а женский скулёж — стоны, точно от мучений и боли. Освободившаяся правая рука спускалась всё ниже, между тем, ноги Клэр совершенно бесконтрольно поднимались, подчиняясь мощному инстинкту, который будил в ней Джокер. Тонкие чёрные шёлковые трусы не были большой преградой: он отодвинул насквозь промокшую ткань, и теперь Клэр уже не могла сдерживаться. Она вскрикнула и схватила его за руку, удерживая: нет, не палец, — ей нужен был его член, который заполнил бы её до самого предела, возбуждая и удовлетворяя одновременно. Она хотела ощутить тяжесть его тела и закричать от невыносимой сладкой неги начала спасительного вторжения; услышать звук шлепков кожи о кожу и сойти с ума от его беспорядочных и скользких движений; вцепиться в его ягодицы и слушать грязные словечки, ловить пошлые ухмылки, упиваться всей этой музыкой похоти и кричать, кричать и кричать его имя в те самые секунды, когда их существа словно расщеплялись на атомы и перемешивались в хаосе нирваны. И не только поэтому. Клэр хотела увидеть и почувствовать его наслаждение; услышать и ощутить, удостовериться в том, что он испытывает то же, что и она. Джокер преодолел её спонтанный порыв, препятствующий его руке, и Клэр со стоном протеста и желания одновременно сдалась, довольствуясь и этим его прикосновением. Теперь она не останавливала его руку, а наоборот, тянула на себя. Только что влюблённая заметила, что не сняла перчатки, и её рука соскальзывает с гладкой ткани пиджака. Её пальцы сжали эту ткань и потащили к себе. Другой рукой она обняла его за шею, подаваясь навстречу. Он освободился от руки на своей шее, поймал зубами кончик перчатки на её пальце и рванул на себя. Клэр помогла снять ненужный сейчас предмет одежды и тут же вернула ладонь на его горячую кожу. Ей очень хотелось дотронуться до этого изменённого до неузнаваемости гримом и накладной растительностью лица, но именно это и останавливало: она боялась испортить маску, которая скрывала истину, которая ото всех прятала её сокровище... Её Чудовище. Их дыхание перемешивалось, так же, как и слюна в их ртах была общей сейчас. Клэр уже подошла к определённой точке, когда по всему телу разлился жар, дышала она часто и так же часто вскрикивала, когда его палец задевал особо чувствительные на тот момент зоны внутри и снаружи, — о, их было так много. Она не хотела так, но он будто намеренно быстро довёл её до экстаза. Это было сожалением, потому что сокращающиеся внутри неё мышцы не чувствовали той наполненности и насыщенности. Ей хотелось большего. Она ещё не успела как следует разочароваться, когда внезапно лопнула резинка на её трусах — Клэр удивилась, не поняв сначала, что вовсе не от натяжения. А когда что-то холодное и острое коснулось её ноги в районе паха, она всё же оторвалась от его губ и попыталась понять, что происходит, хотя, жуткая догадка обожгла мозг. Несколько секунд любовники были неподвижны, словно бы прислушиваясь и приглядываясь друг к другу; потом то, что упиралось ей в пах, слегка переместилось к тому месту, где только что был его палец: Джокер медленно передвинул лезвие ножа, приставленное к разгорячённой влажной поверхности плашмя, направляя острый кончик внутрь. Его дыхание участилось. Клэр замерла. — Ты же всё ещё хочешь меня? — Он смотрел в её глаза будто из самой бездны. Клэр моментально вспомнила то, что было между ними год назад. Он так же спрашивал, он тоже хотел услышать ответ перед тем как... — Отвечай, — прозвучало тише, но непрекословно. Не стоило испытывать судьбу с Джокером. Клэр облизала пересохшие губы и сглотнула: — Я... Разве... ты не видишь? Нож надавил на нежную плоть и Клэр зашипела от боли. — Хочешь или нет? — он повторил вопрос, ясно дав понять, что отвечать надо по существу. — Да! Да, — Клэр зажмурилась, мозг взрывался от нервных импульсов, только одна мысль: она полностью в его власти, и он может сделать с ней сейчас всё, что пожелает независимо от её ответов. Его шумный вздох. Ещё вздох, он прислонился лбом к её пылающей щеке, медленно провёл и снова взглянул: — Даже, — он направил остриё ножа внутрь и немного ввёл его, — ...так? Клэр показалось, что в неё заползает огромный тесак для резки мяса, она рефлекторно вдохнула открытым ртом и выдохнула: — Даже так. Дыхание её затрепетало, но вопреки своим ощущениям, она ещё сильнее прижала его к себе и (проклятый душевный порыв): — Я так долго тебя ждала, — шёпот так и остался одиноко висеть рядом с ними в воздухе. Обезумела ли миссис О'Шонесси с тех пор как познакомилась с этим человеком, или она начала терять рассудок, когда искала встречи в "Аркхэме"? Или это вовсе не потеря рассудка, а просто сильное всепоглощающее чувство, перед которым страх и боль кажутся чем-то малозначимым? Джокер имел её любимым ножом. Джокер любил её имеющимся ножом. Какие бы слова можно было подобрать к его манипуляциям? Это было настолько осторожно, что даже нежно и ласково? Если учесть, что его ножи отлично заточены, а Клэр была расслаблена после оргазма, то слово "бережно" подойдёт больше предыдущих. Лезвие было узким — чуть более сантиметра шириной и длиной около семи, а Принц Преступного Мира умел виртуозно обращаться с холодным оружием. «Интересно, это тот же самый или другой?» — промелькнуло в голове дрожащей испытательницы судьбы, потому что знакомство с одним из них она завела немногим позже, чем знакомство с его владельцем. Но это всё было на заднем плане. А прямо перед ней был он. Её любимый Клоун. И больше ничего и никого она не видела и видеть не хотела, чем бы это всё не закончилось. Медленно продвигаясь, Джокер вводил своё любимое оружие всё глубже, наблюдая при этом за Клэр, как хищник во время игры с жертвой. В один момент Жертве показалось, что его глаза дико и по-звериному сверкнули в темноте. С каждым миллиметром, проделанным острым лезвием внутрь, перехватывало дыхание, а сердце занималось тахикардией. Клэр понимала, что всё это доставляет извращённое удовольствие Джокеру, который сейчас был словно пьян. Она понимала очень хорошо, что это настоящий маньяк, от любого резкого или неловкого движения руки которого зависела её физическая невредимость. Но Клэр отдавала себя ему в жертву, испытывая смесь мазохистского подчинения во имя справедливого наказания за всё то, что она творит. Оно снова совершила большой грех и отреклась от клятв не только самой себе; и всё это вполне осознанно, находясь в здравом уме и светлой памяти. Клэр постаралась расслабиться, насколько могла, потому что сжатие мышц могло повлечь неприятные последствия, она старалась свести к минимуму возможные травмы. Но ни злости, ни унижения, ни обиды, ни страха не было. Она принимала это как само собой разумеющееся. Была ещё одна эмоция, которой при малейшем её высовывании усиленно давали по голове молоточки разумного объяснения в шкатулочке под названием "черепная коробка" — тайное ликование. Клэр притворялась, что этого чувства просто нет, пыталась спихнуть всё на эмоциональное потрясение от неожиданной встречи. Но оно было. Ликование от того, что Готэмский Потрошитель пребывал сейчас именно с ней. Весь этот город (уже и не только этот) жил, как в преисподней, в трепете ожидая его появления. А Джокер словно говорил сейчас: «Пусть Готэм подождёт, у меня есть одно незаконченное дельце — моя Клэр...» Клэр знала, что этого никогда не будет, что никогда он не назовёт её так, ведь он не признаёт существования какой-то жены адвоката в своей жизни. Но дурацкие мысли откуда-то приходили в голову, и она тешила себя тем, что небезразлична, что она всё-таки есть в его жизни, раз сейчас он тут и занимается с ней... Легкие стоны в частом дыхании Джокера сопровождали движение его руки: он был увлечён и поглощён действом. Нажимая слегка боковыми плоскими сторонами и раздвигая податливую, нежную плоть, вводя лезвие почти до конца, он давал ему обратный ход. Клэр чувствовала, как психопата постепенно охватила дрожь. В очередной раз, когда он извлекал лезвие, она вдруг вскрикнула от жгучей боли — выходя, колюще-режущий предмет сделал надрез. — Чш-ш-ш, тише, — прошептал он так, словно запыхался от тяжёлой физической нагрузки, вытащил нож и поднёс его, рассматривая. Кровь была видна даже в полумраке, алая капля стекала по плоской грани от острия к рукоятке. — Возьми это, детка. «Это что, моя кровь?!» Клэр в ужасе перевела взгляд с поблёскивающего в полутьме лезвия на лицо мужчины. «Что?..» — Возьми нож, — он ухватил её руку, на которой была перчатка и вложил в неё рукоятку ножа, немного направив на себя, — и держи его вот так. После этого он расстегнул свои брюки, встал на колени перед диваном и потянул Клэр за другую руку, усаживая её перед собой, как вначале их "свидания", за небольшим, но существенным исключением. Джокер взял её руку-без перчатки, просунул в расстёгнутую ширинку и снова громко вздохнул, когда Клэр полностью обхватила член и провела к основанию и обратно. Он подался бёдрами вперёд и сжал её груди, вынуждая пододвинуться к нему ещё ближе. Он потребовал её рот. Проделав с ним всё, что ему было нужно, прикусив в конце нижнюю вспухшую губу, псих взял за запястье женскую руку в перчатке с зажатым в ней ножом, и поднёс к своему лицу. Подобно животному, Джокер наклонил голову набок, внезапно высунул язык и облизал лезвие. Медленно. Сначала с одной стороны. Поворачивая руку Клэр, провёл языком по другой стороне. После он медленно потянул её запястье и вставил лезвие ножа себе в рот и, не отрывая взгляда от лица Клэр, стал поворачивать голову вбок, пока наточенная грань не упёрлась в уголок его рта. Миссис О'Шонесси, вовсю смотрела широко открытыми глазами, не веря им. «О. Боже. Мой...» Она в один момент похолодела, когда вдруг поняла, что он собирается сделать, и чисто рефлекторно дёрнула истекающую головку, — Джокер вздрогнул и похотливо ахнул, толкаясь в её ладонь, ещё больше сжимая её руки. Клэр на каком-то краю своего подсознания дошла до того понимания, чего именно он хочет. Вот он, стоит перед ней на коленях, его трясёт и лихорадит, его член вот-вот извергнет фонтан спермы от грубого обращения, а его рот готов снова принять надругательство. Абсолютный псих. Но на самом деле она понимала очевидное: не он, а она сейчас подчиняется его прихоти, потому что этого хочет именно он. Клэр смотрела на внимательно следящие не только с влечением, но явно с интересом тёмные глаза. Из-за её спины выглядывало уже совсем ночное небо, где-то внизу Питер, доктор Квинзель и Брюс Уэйн наслаждались вечеринкой, а она здесь, высоко-высоко над землёй, в обществе Чёрного Ангела Готэма... Неожиданно нахлынула беспощадная реальность: она ли это сейчас на девяносто восьмом этаже самого известного небоскрёба, в темноте и полной зависимости от Джокера, в руках у которого нож? Не-е-ет, не та-ак! Нож он любезно отдал ей, предоставив мнимую власть. Это вызвало странные и незнакомые доселе чувства и мысли у Клэр, сердце которой колотилось в новом ритме. Что же это означает, какую загадку нужно разгадать прямо сейчас? Это испытание или провокация? Что на этот раз уготовила судьба в лице ненаглядного фрика? Ответов не было, и она решила отдаться этим минутам, воспоминание о которых, возможно, будет скрашивать её существование ещё год или... всю оставшуюся жизнь. Если эта жизнь у неё будет. На самом деле мысли мелькали в голове за считанные секунды, которые воспринимались вечностью, в то время как её пальцы продолжали пробегать по тонкой и чувствительной коже вверх и вниз. Какое странное, странное ощущение, когда можно вот так просто представить, что этот монстр закрывает глаза в удовольствии от одного движения кончиков твоих пальцев... Ну, раз уж он предложил правила игры, то, поудобнее взявшись за нож, она решила проделать ещё раз то же самое между его ног, но только с ещё большим рвением: почему бы и нет, она же имеет право на матч-реванш. Его руки держали её за запястья, явно надзирая, но не препятствуя действиям. Клэр провела ещё несколько раз по его изрядно увеличившемуся и дёргающемуся органу под шипение и уже никак неконтролируемое дыхание его обладателя и произнесла намеренно холодным тоном: — Убери руки. Джокер на миг задержал дыхание, потом усмехнулся, но послушался и, не отводя глаз, положил свои руки на её колени. «Я угадала?..» Она приблизила своё лицо к нему, продолжая ласкать его внизу и вытащила нож из его рта. Он слегка раздосадованно поморщился и заухмылялся, видимо готовясь что-то сказать, но тут Клэр сжала его член и грубо провела такой же хваткой вниз и вверх несколько раз подряд. Его дыхание окончательно сбилось, Джокер опустил голову, застонав, но любовница продолжила играть роль. Она остановила свою руку, прервав приближающуюся разрядку психопата, а опущенный его подбородок медленно приподняла на лезвии ножа. Он взглянул ей в глаза, тяжело дыша открытым ртом. Клэр не удержалась и приникла к нему с поцелуем, терзая теперь его губы на его же манер. Джокер оторвался с явным намерением что-то возразить, но она переместила лезвие в его снова ухмыляющийся — типа ой, не смеши, ну что ты можешь, детка — рот; одной рукой (без перчатки) резко сжала и потянула, а второй (в перчатке) повела нож вбок, сделав небольшой, но ощутимый порез, быстро вынув холодное оружие... Что ж, она почти что пожалела об этом. Джокер с такой силой схватил её за ноги, что она была готова заорать от боли. Он содрогнулся всем телом и рухнул на её колени: руку без перчатки покрыла тёплая, наконец-то выплеснувшаяся толчками жидкость. Ни единого звука, только хриплое, бешеное дыхание обжигало её обнажённые бёдра. Да. Этот вечер закончился действительно крайне непристойно. Как этого и хотел Питер О'Шонесси.***