Kovacs — Diggin
https://dl4s2.dizer.net/aHR0cDovL2YubXAzcG9pc2submV0L21wMy8wMDMvMzA5LzA3Ny8zMzA5MDc3Lm1wMz90aXRsZT1Lb3ZhY3MrLStEaWdnaW4lMjcrJTI4ZGl6ZXIubmV0JTI5Lm1wMw==
*
Вот уже несколько дней Джокер напрочь не замечал Харлин. Стоила ли этого её опрометчивая истерика? Дороговато вышло, ценник кусается до крови. Собственноручно она возвратила свою игровую фишку в исходную точку, и разочарование голодной крысой грызло её сердце. Опять всё сначала. Заискивание, унижение, прислуживание. И смирение перед выходками уже не только самого Джокера, но и его опостылевшей компании. Харлин восходила на пик сомнений и колебаний: вот это всё — а стоило ли оно её жизни, которая тлела как угли, так ни разу и ни вспыхнув ярким пламенем? Но её цель по-прежнему сияла невдалеке. И, оборачиваясь назад, Харлин не могла ни забыть, ни простить в первую очередь себе самой те жертвы, которые она трепетно принесла на алтарь своего божества. Это было бы невыносимо горько, и она просто не понимала, как возможно смириться с поражением, сохраняя рассудок. Она боялась представить даже толику предстоящей боли сожалений от утраты того, что сейчас находится на расстоянии её взгляда, так близко, что достаточно протянуть руку, и одновременно так непостижимо далеко. Думая об этом, она исступленно качала головой и шептала что-то вроде: «Только не это. Не сейчас», снова вытаскивая себя за волосы из трясины. Ничего. Он всё равно заметит. Оценит. Он ещё посмотрит на неё так, как она этого заслуживает, и пожалеет о потерянном времени без неё. Обязательно пожалеет. Он просто ещё не очень хорошо знает настоящую Харлин Фрэнсис Квинзель. Поэтому нужно взять себя в руки и продолжить. Не зная, как загладить свою вину, с которой в душé она не была согласна, Харлин вынудила себя стать ещё приветливее со всеми и каждым, улыбаться сквозь ненависть и протест, варить кофе и носиться в ближайшую забегаловку за выпивкой и куревом для вонючих мужиков. Она сподобилась на то, что испекла кексики — спонтанно и неожиданно для себя самой. Кексики, мать твою. Немыслимо. Амбалы закидали их в свои утробы за считанные секунды, восприняли это как должное, будто это входило в еë обязанности, и изъявили потребность почаще кормить их вкусненьким. Не попробовал только Джей. Но для Харлин достаточно было того, что после ужина с выпечкой его взгляд вроде бы смягчился. Она всегда следила за ним краем глаза (как же иначе), ему понравилась еë затея с угощением. Но дальше немого одобрения дело не продвинулось, и Харлин поняла, что в отношениях с Джокером она лишь догоняла прежнюю позицию. Незатейливый приëм: ослик бежит за морковкой, привязанной к его носу. Это поведение с доктором Квинзель Джокер продемонстрировал ещё в Аркхэме. Да только поздно она спохватилась, что попалась в сети с первого вдоха подвального воздуха в его камере, с первого робкого взгляда, с первого слова, обращённого к ней самым важным пациентом в её жизни. Поздно.***
Наверное Джокер готовился к чему-то масштабному — так предполагала Харлин. Он отбирал людей в банду более тщательно, и если раньше это чаще были одноразовые убийцы и психопаты, то теперь контингент рекрутов был на порядок-два профессиональнее. Появились даже своего рода тренировочные сборы, где велись подготовка и натаскивание на разные виды боевых техник, и, чёрт подери, почти что полигон — огромное поле где-то за ближайшим от их захолустья лесом. На всё это, само собой, требовались немалые средства, и Харлин догадывалась, что Джокер многое держит в секрете от неё. Единственный его компаньон, о котором она точно знала, это доктор Крейн, но и о нём Джокер помалкивал. У Харлин складывалось впечатление, что они собирают собственную армию — довольно специфическую — и пусть это и преувеличение на данный момент, но размах деятельности явно выходил за рамки психов-одиночек. Даже в самом воздухе витало что-то такое непривычно грандиозное. Почему — она не знала, а выведывать было не у кого, за всë время она так и не обзавелась не то что приятелями, кому она могла бы довериться, а просто тем, с кем можно было бы перекинуться и парой слов. Она существовала вроде как в сердцевине их банды, но ощущала себя инородным телом, искусственным клапаном в сердце, который снова можно заменить. На это у неë объяснение было: она и не обязана становиться единым целым с теми, кого презирает, кто является лишь побочным эффектом деятельности еë кумира. Она та, кто по праву и безусловно должен повелевать этим сбродом неудачников, ползающих у неë в ногах. Но пока что этого тоже не произошло. Харлин теперь и вовсе думалось, что только после окончания войны, к которой, по всей видимости, готовился Джокер, у неё появится следующий шанс остаться с ним наедине. В надежде на то, чтобы быть ближе к нему и на виду у него, она стала принимать активное участие в физической подготовке и осваивала навыки владения несколькими видами оружия, помимо её собственных занятий гимнастикой. Изнурительные тренировки (так она захотела сама, уж лучше выматываться до самозабвения, чем тихо скулить по углам, да и постоять за себя не мешало научиться даже в образовавшейся банде, чтобы впредь больше никто — даже Джокер — не посмел бы так унизительно с ней обойтись. Хоть Джокер и говорил, что и сотни тренировок — ничто в сравнении с одним единственным реальным опытом, Харлин знала, что облажаться она просто не имеет права. Она правда очень уставала, еле доползала до их берлоги, где и отдохнуть-то не получалось. Хорошо, что душевая часто была свободной, и она спешила особенно после рукопашных занятий смыть с себя следы прикосновений, пота и слюны — это доставляло наибольший дискомфорт, и никак не удавалось победить брезгливость и омерзение от таких тесных, практически интимных контактов. Стрелять ей тоже не нравилось, рукоятки почему-то вечно не ложились в руку как надо, а ладонь быстро становилась скользкой и холодной. А вот бита — да, точно продолжение руки, ей нравилось, что еë сила будто переходила в гладкую тëплую рукоять и стекала в самый конец дубинки. Кроме того, это полированное орудие она удачно использовала как опору в еë акробатических передвижениях-прыжках, которые придумывала сама, благодаря своему гимнастическому прошлому. И лично для себя она определилась с тем, на что нужно сделать акцент. Таким образом Харлин вливалась в нечто большое, липкое, пачкающее, смердящее, вцеплявшееся в неë крючковатыми грязными когтями, и она всë двигалась вперëд, к центру этой тëмной устрашающей массы, где эта вязкая субстанция расступалась в стороны, окружая и защищая то, что являлось еë сердцем, — Джокера. Если кто из теперешнего окружения Харлин — а это исключительно подельники объекта её страсти — и замечал, как обращается с ней Джокер, в их глазах это выглядело как полное подавление и безоговорочное подчинение. На это плевать, никто и не ждал от него чего-то другого. Большинство вообще не воспринимали его как человека — маньяк, убийца, психопатичный фрик с изуродованным лицом; платит, и хорошо; боялись ещё, конечно, — на этом всё. Но Харлин-то знала кое-что иное, и этот факт не внушал ей покоя, не давал ей даже шанса отступиться. И при идеальном раскладе их взаимоотношений: служение — вот о чëм грезила она — служение своему королю и их общим целям, но служение на равных, где есть он и она, и их собственное королевство. Плюнуть и уйти — такие мысли, конечно, возникали, потому что казалось, что она и Джей в этой суматохе всё больше отдалялись друг от друга, будто стояли на противоположных сторонах площади, по которой шёл парад войск. Но Харлин не сдавалась, нет, этот вариант она решительно исключила из повестки своего ближайшего будущего. Пусть все думают что угодно на тот счёт, почему она с Джокером — но, кстати, уже один этот факт возвышал её статус в глазах тех, кто вращался в тех же кругах, и никто не смел даже допустить мысль о том, что Харлин может понадобиться кому-то ещё, кроме Принца преступного мира. Какой пассаж, господа: они могли фантазировать немыслимое о них, и Харлин тешила самолюбие хотя бы этим. Она на все лады играла роль его спутницы не только в криминальных делах, и он поощрял, его, видимо, устраивал такой статус кво, а снова заговаривать на эту тему она не решалась: теперь бывший психиатр взялась доказать бывшему пациенту на деле, что она именно та спутница его криминальной жизни, о которой он мог только мечтать. Харлин набирала форму и вскоре убедилась, что наконец-то она всё делает правильно и движется к цели самым коротким путём. Однажды, когда она взмокшая после пробежки шла в душ мимо Джокера, он осмотрел её с ног до головы, будто оценивая каждую мышцу на её теле, каждую связку и сухожилие, каждую линию и изгиб и весьма удивлённо и одобрительно хмыкнул. Этого хватило для того, чтобы Харлин даже не сомневалась, что после каждого упражнения она становилась всё более притягательной для него, и вновь возрождалась надежда на что-то большее между ними, ведь, возможно, для Харлин у Джокера другие мерила привлекательности, ведь Джокер необыкновенный мужчина и, конечно же, её он считал особенной, поэтому требования к ней были выше, и она не зря чувствовала себя избранной. А сегодня Харлин очень волновалась: они грабили склады, и это было её первым делом в банде Джокера. Практика в поле. Беспокойно это всё, хоть дело и плëвое — всего-то вырубить охрану — однако ж дебют. И оценивать это будет Джокер. Он сам в деле участия не принимал, но Харлин казалось, что он может вести наблюдение дистанционно или вдруг может возникнуть среди парней в масках (на всякий случай они все были в тонких трикотажных масках, скрывающих всю голову до шеи, кроме глаз), и ей даже приятно было так думать, потому она старалась держать себя на высоте. В самом разгаре ограбления, когда охрана лежала без сознания с перехваченными скотчем руками и ногами, образовывая бесформенную кучу, издалека похожую на выброшенного на берег осьминога, а Харлин с оружием в руках стояла на контроле входа, случилось нечто внеплановое. — Эй, красотка, — услыхала вдруг она у себя за спиной и почти возмущëнно обернулась на парней. — Что ты здесь забыла? — во взгляде из читалась явная заинтересованность. — Ты… не должен задавать вопросов. Тем более таких. Тем более мне, — закончила она, слегка повысив тон. — Я знаю протокол. И всё же, ответишь? — Уж точно не твоего ума дело, — повела она бровями. — Ты не вписываешься в общую канву. Хоть ты вроде и с… ним? — Канву... Да кто ты такой, чёрт возьми? Парень улыбнулся под маской, глаза его сощурились: — Кем ты хочешь чтобы я был? От наглости распоясавшегося подельника брови Харлин взлетели, но… Она вдруг предположила, что этот человек мог быть подослан Джокером, чтобы проверить её. — Я хочу... чтобы ты был тем, кто заткнулся и делал свою работу! — Как и ты? — парень явно скалился во всю челюсть под трикотажем. — Хватаешь на лету, гений. Принимайся за дело! — приказала она и глянула на секундомер. Он не отвëл взгляд и весело поинтересовался: — И ты знаешь, в чëм именно оно заключается? — Кажется, я начинаю понимать, — не долго думая, она явила бейсбольную биту из-за спины: — Ты мечтаешь услышать, как ломаются твои кости? — Я только хотел знать, готова ли ты взлететь. Но вижу, тебя устраивает копошение опарышей в коровьей лепëшке. — Он попятился и поднял руки вверх, но страха не выказал. — Что за, мать твою, ты такое несëшь?! Харлин на минуту растерялась. А вдруг это не тест. Может, он вообще крот. Предатель. А она вместо того, чтобы вырубить его на месте, чешет языком. — А ну-ка мордой в пол, руки за голову, ноги в стороны, быстро! — Харлин вынула пистолет и направила на него. В одно мгновенье ладони её вспотели, и она на всякий случай взяла оружие двумя руками, бросив биту. Парень тут же выполнил команду. Из еë рации послышалось: «Порядок?» Харлин взволнованно дышала, поставив ногу на спину любознательного малого, но, наспех взвесив все за и против, она решила, что если это человек Джокера, то он не станет подыхать от еë руки и докажет ей это в соответствующий момент, ну, а если это провокатор или предатель, то Джей уж точно одобрит еë действия. — Порядок, — ответила она, уверенно взвела курок пистолета, уперев дуло в затылок говоруна. — Шевельнëшься — башки нет. Понял? — Да, — спокойно ответил он в пол. — Жаль тебя. Подбородок Харлин дëрнулся, но самообладание она не потеряла: — Руки сюда! — защëлкнула на его запястьях наручники, продолжая давить дулом на затылок. — Теперь медленно встань и так же медленно повернись ко мне лицом. Скажи да, если понял! — Да. Она, всё так же целясь, отступила на три шага назад. — Марко ди Папарески — слыхала имя? — спросил он, когда взгляды их встретились. — Его ещё называют «Папа». — А должна была? Парень хмыкнул: — Обязана вообще-то. Он тот, кто сделал бы из тебя королеву. У тебя, знаешь ли, потенциал. А тут, — он поморщился, — сгниëшь заживо. Харлин нервно сглотнула. Внезапное любопытство вдруг охватило её от услышанного и… какая-то совсем уж необъяснимая эйфория, будто предчувствие такого, от чего волосы на теле становятся дыбом. Она не знала, как поступить, но надо было что-то предпринять и немедленно. — Интересно, с какого момента ты начал оценивать мой потенциал? — С того самого, когда ты двери психушки отворила. С другой стороны. — Ого, парниша, опасно играешь! Он коротко и глухо рассмеялся. — Джокер не единственный. — Всë сказал? — Нет. Если поймëшь, о чëм я, то придëшь в паб «Разбитной пирс» у заброшенного причала и спросишь Бака. — Уверен, значит, что я хочу быть королевой? — А ты? — загадочно и совсем бесстрашно взглянул исподлобья. — Я уже давно она и есть. Так что уясни и обращайся ко мне ваше величество, ясно?! Ты, жалкая шестёрка! За стеной что-то грохнуло, и Харлин рефлекторно посмотрела на двери. В следующий момент незнакомец непостижимым образом оказался сбоку, надел на еë запястье еë же собственный наручник, подмигнул, вернул её пистолет, вышел в зал и принялся помогать другим, складывая тюки. Это обескуражило Харлин. Говнюк продемонстрировал, насколько она профан. В критической ситуации растерялась, забыла всë, что наработала. Бросила биту. А где же еë безукоризненное владение телом, которая вызывала удивлëнные взгляды на тренировках? Как применить ловкость и грацию на войне? Что же ей ещë сделать, чтобы такого позора больше не повторилось? Харлин молча продолжила наблюдать за ним. Если бы он не блефовал, то он бы сильно рисковал жизнью. А блефовать он может только если его подослал Джокер. И теперь нужно как-то не облажаться во второй раз и понять, кто это и что от неё хотели. Если рассказать Джею о возможном предателе, то понятно, что ни в какой «Разбитной пирс» она уже никогда не пойдёт. А это означает, что она может упустить в своей жизни нечто такое, от чего у неё до сих пор мурашки по телу. Но если она ничего не скажет Джокеру, а это окажется всё же его человек, то Джокер будет считать Харлин предателем. В груди часто стучало и неприятно ныло, сосредоточиться стало труднее, и она решила всё обдумать и принять решение на обратном пути до того, как взглянет в глаза Джокеру. Войдя в их жилище, она увидела Сэма, верного пса своего босса. «Проклятье», — сердце ёкнуло, потому что он следил за ней с самого начала еë появления здесь, она это почуяла сразу, как только поймала на себе его первый взгляд. И вот сейчас он посмотрел на неë подозрительнее, чем обычно. Или ей это померещилось. Чёрт. Это могло значить, что Джокер тоже здесь. Но она успела натянуть улыбку и проскользнуть мимо со словами: — Я в душ. — Марко… ди… Папарески… — Харлин вбила имя в поисковик браузера, закрывшись в ванной. С фотографий на неё смотрел скучающий итальянский меценат выдающейся наружности. Его синьорией был Неаполь, информации о его официальной деятельности имелось предостаточно, как и его фото со знаменитостями в абсолютно разных сферах. — При чём тут Готэм… Ну конечно!!! Харлин вдруг вскочила и заметалась по маленькой ванной, не в силах совладать со шквалом эмоций, нахлынувших на неё вместе с открытием, которое она только что совершила. Конечно, она узнала о Марко ди Папарески ещё когда разыскивала Джокера. Просто так оторопела на задании, что не поняла, о ком спросил у неë тот наглец. Снова вернулось чувство той самой эйфории, которое она уже словила. Ей показалось, что она может заполучить такой козырь в игре, что сам джокер окажется шестёркой. Ей понравился этот каламбур, возникший в её голове, и она, забывшись, расхохоталась. Опомнившись, она закрыла себе рот ладонью, ожидая, что Джокер может поинтересоваться, чему конкретно она так громко обрадовалась. Она на цыпочках вышла из ванной. Джокера не было. Сэмми тоже. Харлин облегчëнно вздохнула. Но тут же за дверью послышались шаги, она отворилась, и Харлин снова вздохнула, только уже от того, что в груди у неë что-то больно шевельнулось. Доктор Джонатан Крейн переступил порог, и тут же пронизывающий холод метнулся на неë в знакомом взгляде. Харлин любезно пригласила гостя присесть, указав на стулья за единственным убогим столом, изрезанным и истыканным ножами. Она почему-то тревожилась в присутствии Крейна. Ей казалось, что он понимает её больше чем кто-либо другой, в курсе всех дальних уголков её разума и знает даже о тайнах её души, которые не ведомы самой Харлин. Это не потому, что доктор каким-то образом близок ей. Наоборот. Она боялась, что в любой момент он может застать её врасплох: прочитать планы, предсказать следующий шаг. Будто бы он всегда знает всю правду о ней и лгать, глядя в его ледяные глаза, просто бессмысленно. Но с чего бы это могло быть? Ведь раньше, по крайней мере, присутствовала уверенность, что она ощущала поддержку в этом человеке — пускай вперемешку с ехидством и надменностью, но они были на одной стороне. Теперь то, что связывало их прежде, близкие отношения обожаемого учителя и ученицы-любимицы, перешло во что-то совсем ей неизвестное, и она будто теряла последний клочок почвы под ногами. Доктор Крейн нехотя прошёл, вынул из кармана салфетку, протёр сиденье стула, после чего с отвращением занял его. — Уверен, что ты с удовольствием сваришь кофе для нашего доктора, Харлин, — заявил Джокер и сел рядом с Крейном за стол. — Это лишнее, — тут же прокомментировал Крейн сказанное. Харлин в замешательстве посмотрела на Джокера, но тот только хмыкнул и разложил перед доктором папки с какими-то фотографиями, чертежами-планировками помещений и листами с напечатанной информацией. Она решила больше их не тревожить, но кофе всë же варила. Что они обсуждали, она не очень понимала. Джокер показывал Крейну фото с камер какой-то местности, доктор разглядывал их, делая однословные замечания, кивал или отрицательно мотал головой, снова смотрел, но не это сейчас занимало мысли Харлин. Она вся трепетала, снедаемая любопытством и желанием доказать Джокеру, что зря он её недооценивает. Если бы он только знал, о ком сегодня с ней говорили, и кто, возможно — возможно же? — заинтересован в ней, именно в ней, в Харлин, в той, которая сейчас тут в роли обслуги! Тогда он пересмотрел бы своё отношение к ней. Тогда он понял бы, что она представляет из себя на самом деле, тогда он бы пожалел и... да! — он стал бы ревновать, потому что без сомнений считает её своей собственностью. Ей хотелось кричать от предвкушения возможных событий с её участием в главной роли. Потому что это так страшно и невыносимо сладко представлять реакцию Джокера. Она ведь так вымоталась в поисках его простого внимания, простого мужского желания боготворившей его женщины... Харлин сдерживалась, напуская гримасу усталости и апатии. Она даже сделала вид, что зевнула, когда разливала кофе в чашки. Вариант, где Джокер не был в курсе беседы с неожиданным рекрутером от Папы, ей нравился намного больше. И по мере того как в ней разгоралась эйфория, вариант второй, где всё это лишь банальная проверка от хитрого Джокера, перестал вдохновлять еë совсем. Но пока самым разумным Харлин посчитала молчание и ещё более тщательное наблюдение за Джокером. И Сэмом — нельзя забывать об этом типе. Она пообещала себе всегда быть на чеку, чтобы моментально отследить малейшее изменение в отношении неё. Тем временем Джокер пил кофе, а доктор задал ему вопрос: — Ты же понимаешь, что теперь всë осложнилось? Джокер усмехнулся и цокнул языком: — Неверная формулировка, Джонни. Всë стало... ин-те-рес-с-нее. — Не можешь признать, что твоя прихоть стала ошибкой в досконально выверенном плане? Джокер рассмеялся, а с лица доктора пропала и тень улыбки. — Ты скучный, — сказал Джокер. — И серьëзный. Такой серьëзный. Слушай, а чего ты такой... Доктор встал, громко сдвинув стул. —... серьëзный. — Джокер развëл руками, продолжая сидеть. — М? — Он отпил кофе, продолжая вопросительно смотреть на доктора, который всё же не решался уйти. — Это из-за шрамов, да? А хочешь, я расскажу, откуда они? Не хочешь. А хочешь, я сделаю тебе такие же, и мы будем рассказывать друг другу, откуда они, м? Джонни? Джонатан о чëм-то задумался, глядя на бумаги перед собой: — Нам нужен новый план. Это всё... — он взялся за подбородок, — летит... к собачьим чертям. — Не забывай, что мы у себя дома, а они в гостях. Теперь смеялся Крейн, но не от веселья. — Они скупают всё подряд! А метро? На минуточку, ты хоть представляешь, что творится в катакомбах? Канализациях? Тоннелях? Почти половина уже под их контролем! Гости давно на правах владельцев. И если ты не заметил, мы сильно опаздываем! — Это истерика? Или ты пытаешься придать себе большей значимости? Крейн провëл ладонью по лбу, выдохнул и поправил очки. — О. Я бы сказал, что это страх, — закивал Джокер, прищурившись. — Я бы сказал, что ты теряешь бдительность, компаньон, — ядовито выдавил Крейн. — Если бы не твоя итальянская гастроль, мы обошлись бы и тем, что у нас уже было. Но не теперь. Клоун поджал губы: — М-м. Харлин, сделай-ка нам ещё кофе, — громко сказал он и дëрнул за руку доктора так, что тот мгновенно оказался на стуле. — Только благодаря моей прогулке по Неаполю, мы имеем гораздо больше. Я даже не об оружии и людях. Я о вли-я-ни-и. И не тебе напоминать мне о потере бдительности! — прошипел он в лицо Крейна. — Ты ничего не забыл? Джонатан расплылся в улыбке и тихо заговорил: — Конечно же, нет. Я такого не забываю, компаньон. Даже тебе. Но только ты заблуждаешься на еë счëт. А вот прямо здесь, смотри-ка, упс, тоже есть кое-кто, — он стрельнул глазами в сторону Харлин, хлопочущей с кофе. — И ты полностью доверяешь ей? — Твои рекомендации сыграли ключевую роль, Джонни, — ответил Джокер, вызвав ухмылку на лице Джонатана. — Ты только что попытался переложить ответственность на меня. — Крейн поправил очки, продолжая улыбаться. Джокер пожал плечами и скрестил руки на груди, откидываясь на спинку стула. — На мой взгляд, главным остаётся то, что мы, — он акцентировал это слово кивком, — доверяем друг другу. Всё ещё. Да? Крейн вздохнул с ироничным видом знатока того, о чëм говорит: — Естественно. — Если только ты не утаил от меня что-нибудь ещё. — Напротив, я рассказал даже то, о чëм мог бы деликатно умолчать. — Конечно мог. Если бы не беспокоился о своей шкуре слишком сильно. Джонни. — Дорогой мой компаньон, давай оставим взаимные упрёки, тем более, что мы уже квиты, а опережающие нас события не терпят распрей между нами. Харлин подошла и любезно поставила на стол две чашки: — Прошу вас, доктор Крейн. Крейн невозмутимо ответил: — Я не употребляю пищу и напитки в неизвестных местах. Джокер расхохотался, поставив обратно на блюдце чашку с кофе, чтобы не обжечься. — Харлин, — обратился вдруг Крейн, и у неë второй раз за день ëкнуло в груди. — Ты всë ещё пытаешься поймать чëрную кошку в тëмной комнате? Уголок рта Харлин нервно дëрнулся: — Не угадали. Я уже поймала её. — Как интересно. И как она поживает? — К... Кошка? — Харлин ощутила свои ноги ватными. Доктор просто кивнул. — А я её убила, — сказала она, бросив взгляд на Джокера. — О чëм это вы? — пробулькал Джокер, прихлебнув из чашки. Джонатан любезным жестом предоставил право ответа на вопрос Харлин. — Это мы о внутреннем поиске себя, — пролепетала она. Крейн опустил взгляд, широко улыбаясь, и Харлин была готова задушить его за этот допрос с двойным дном и вообще за то, что он смеет так с ней. Перед уходом Джонатан слегка склонился над ухом провожающей его хозяйки, глядя на Джокера, который в свою очередь смотрел на них обоих, и произнëс: — Самое сложное заключается в том, чтобы вовремя отличить самообман от слепой веры. Ведь это почти одно и то же. — Это было дружеским наставлением, компаньон, — пояснил Крейн Джокеру. Его слова, произнесённые стылым голосом, обожгли еë, и она поспешила закрыть за ним дверь.***