Для каждого чудовища всегда найдется своя красавица

Помимо чтения Джеймс Гордон нашëл для себя ещё одно приемлемое занятие, которое заполняло его «часы безделья», как он это называл. Во время службы он обычно пользовался служебными автомобилями, до своего никак руки не доходили. Довольно банальное и популярное для мужчин его возраста хобби теперь стало и его: он возился с машиной и даже уставал, что его радовало, потому что такой уж он человек — не может позволить себе праздности. Барбара заглянула в гараж: — Джим, к тебе пришли. — Кто это? — удивился он и принялся оттирать с рук машинное масло. Джеймс уже давно не ждал гостей, хоть всё ещё привыкал к покою. — Мистер Уорд с сыном, представились твоими друзьями. Старший выглядит очень взволнованным. Я предложила им напитки — отказались. — Ладно, Барб, скажи, что я сейчас подойду, только переоденусь, — озадаченно ответил он, вспоминая прозвучавшую фамилию. Джеймс вошёл в гостиную, и навстречу ему с дивана поднялись двое мужчин и поздоровались. — Вы помните меня, мистер Гордон? Я Уорд, Майкл Уорд. Вы расследовали моё дело, — начал разговор пожилой мужчина, тщательно выговаривая каждое слово с легкой шепелявостью, характерной для людей со вставными зубами. — Тогда вы были ещё инспектором, ну а я — пострадавшим бакалейщиком. Джеймс помнил Майкла Уорда, проходящего потерпевшим по делу со случаем рэкета. Постарел. — Да, мистер Уорд, конечно. Как ваши дела? — Как видите, не очень, раз мы беспокоим вас посреди дня и не с визитом вежливости, а по крайней нужде. Гордон жестом предложил всем присесть: — Чем я могу вам помочь? — Это мой сын, — продолжил гость, — Майкл Уорд младший. Теперь он управляет нашим семейным бизнесом вместо меня. И ему угрожают. И это снова они! Те же, что грабили меня, пока вы не разобрались с ними по закону. Только сейчас совсем стыд потеряли и всякий страх перед правосудием. — Глаза его заблестели. — Простите нас, — заговорил Уорд младший, — я бы не побеспокоил вас, если бы не отец. Я уже написал заявление в полицию, но отец сильно переживает, а у него — сердце. — Переживаю? — укорил старший Уорд младшего. — А что мне делать, сын? Ждать того дня, когда твоё тело найдут растерзанным где-нибудь в подворотне?! Тогда моему сердцу станет лучше, думаешь? Полиция ничего не делает, ничего! — он взглянул на Джеймса: — Его недавно уже побили за то, что он не смог набрать требуемой ими суммы. Но если отдавать им всю выручку каждый раз, то нам крышка. И что же будет, когда они снова придут, а нам будет нечем платить дань?! — Это могли быть обыкновенные карманники, отец. Я шёл слишком поздно, вот они и осмелели. — Тогда я спрошу, почему мы не можем спокойно ходить по родному городу? Так вот, я сам и отвечу. Да потому что с нашей полицией что-то явно не так. Там собралась настоящая шайка с тех пор, как власти назначили своих людей. Ведь коррупция на копах не начинается, они — последнее звено. А служат они вовсе не тому, чтобы простые люди могли безмятежно жить, работать, платить налоги и воспитывать детей. Теперешние копы — это цепные псы, которые охраняют, — выдержал паузу, акцентируя последние слова, — своих хозяев. — Отец... — Помолчи-ка пока, Майки. Возникла пауза, Джеймс вздохнул и поправил очки: — Кхм... Так... что же вы хотите от меня? Уорд старший почти что с удивлением воззрился на Джеймса: — Восстановления справедливости в законе. — Но... — И не говорите мне, что вы больше не комиссар, — отмахнулся Уорд старший от Джеймса. — Вы — больше, чем какой-то там комиссар или мэр. Или даже президент. Только вы можете всё исправить, Джеймс Гордон. Джеймс открыл было рот, чтобы хоть как-то опровергнуть услышанное, но тут же закрыл его, потому что возразить особо было нечему. Он только кивнул и сказал больше сам себе, чем кому-то: — Я уже был на службе у этого города. Даже Санчо Пансо у меня был. «На самом деле Санчо Пансо был я», — не в слух закончил Джеймс. — О, как бы сейчас пригодился этот ваш Санчо! — Увы, не могу вас обнадёжить на этот счёт. — Жаль. Очень жаль. Не уберегли. Срубили сук, на котором сидели. Я уж не знаю, что там случилось у них с Дентом. Но, глядя на нынешние реалии, понимаю, что повесить вину на Бэтмена было кое-кому чересчур выгодно. Я уверен, что вы что-то знаете об этом, но не скажете. Джеймс качнул головой, скрежетнув зубами. Правда о гибели Харви Дента будет преследовать его до гробовой доски. И кому же всё это было выгодно на самом деле? Что, неужели всё-таки Готэму? Скорее всего, это была медвежья услуга городу, а именно самой незащищённой его части — простым людям, которые вкладывают свой труд в обеспечение всей округи; как и укрывательство побега Джокера лично самим Гордоном. Это Гордон сделал из Бэтмена Тёмного рыцаря. Это на его совести: эй, Джимми, как ты спишь по ночам? Время всё расставляет на свои места, и сегодня совершённые ошибки, казавшиеся когда-то единственно верными решениями, видны как никогда. Во рту стало почему-то горько и язык защипало от металлического привкуса. Будто читая мысли Джеймса, Уорд продолжил: — Я знаю, что такие вопросы задавать нельзя, мистер Гордон. Да это и не столь важно. Только вот раньше хотя бы на него была надежда, потому что эти пронырливые паразиты терпели от Бэтмена немало. Чего мы достигли, осудив того, кто самоотверженно нëс наше знамя? Преступников в Готэме стало больше, чем мирных и честных граждан. Но! — произнёс он воодушевлённо. — Послушайте, дорогой вы мой! Ведь и без него у вас была команда бравых ребят, которые служили правосудию верой и правдой. Вас, Джеймс, попросили уйти не из-за Джокера, нет, — махнул рукой, — это понятно даже ребенку. Просто к нам в город пришла настоящая беда. И сейчас, сегодня вы можете объединиться снова и... — Простите, — резким жестом остановил его Джеймс, — я... давно не имею никакого отношения к полиции. — Он испытал сильное раздражение, и одно мгновенье, одно неверное слово могло перевести это чувство в негодование. Он был поражён, что испытывает такого рода эмоции, выслушивая гостя. Это не понравилось Джиму настолько, что он встал и принялся ходить туда-сюда. Мысли, высказанные этим почти стариком, не были уникальны. Уорд вещал сейчас от всего Готэма — от «нормальной» его части, и Гордону это было ясно как никому другому. Джеймс просто делал вид, что не замечает всеобщей молвы, разговоров то тут то там, брошенных фраз, чиркавших по его ушам словно спичкой по шершавой поверхности, смыслом которых в том, что снова наступили сумерки и грядёт ночь. И всё происходит намного быстрее в этот раз, как ни странно, когда нет ни Джокера, ни Бэтмена... Уорды поднялись с дивана, старший подошёл к Джеймсу и тихо заговорил: — Не сердитесь на нас за то, что, вероятно, встревожило у вас неприятные воспоминания. Я пришёл к вам не только по своему личному делу. Многие мои коллеги-предприниматели уже обанкротились. Не осмеливаются обращаться в полицию. Бандиты угрожают им и их семьям, я не боюсь сказать, что это действительно страшно. Они понимают, что преступники всë равно не будут наказаны и станет ещë хуже. Некоторые распродают свои бизнесы, в которые вложили свои жизни, подешëвке. А кто скупает, вы знаете? Вы знаете. Всë те же дармоеды. Одному моему старому доброму знакомому пришлось даже уехать из Готэма: он опасался преследования бандитов уже после того, как они вынудили почти даром отдать им отлично налаженное производство. Весь город скоро окажется в их грязных лапах. Вот так-то. — Я бы хотел добавить пару слов, мистер Гордон, — осведомился Уорд младший, подходя к ним, — если никто не возражает. — Я так и знал, что ты что-то скрыл от меня, Майкл! — встревожился отец. — Прошу вас, — одобрил Джеймс. — Да, признаюсь, что не всё рассказывал отцу, — начал он, взглянув на Гордона. — Но кровожадность... жажда причинить вред поражает. Одна моя знакомая предпринимательница... да что там, так, хозяйка маленького магазина, Лиза Макмиллан, обратилась в полицию после нападения — к ней пришли рэкетиры и, получив отказ, бросили в магазин бутылку с зажигательной смесью. Двое сотрудников и один посетитель получили ожоги. В итоге никто из нападавших не наказан, зато пожарная инспекция оштрафовала магазин за несоблюдение пожарной безопасности — нашли, так сказать, виноватых. Мало того, ей стали подкидывать анонимные записки с угрозами о мести, и ясно всем, что на это полиция никак не отреагирует. Но и это ещё не всё. После всего случившегося от Лизы почти все отвернулись — она стала словно прокажённой. Люди серьёзно боятся, что, наверное, их могут просто и убить только за то, что они случайно окажутся на улице рядом с этой женщиной. — Майки, ты говоришь о Лиззи, которая ходила с тобой в школу на углу сто тридцать пятой улицы? — Да. — И ты молчал?! Да мы с её отцом... — Не сейчас, пожалуйста, — попросил Уорд младший, и отец понимающе сжал губы. — Я слышал, что стали пропадать люди. Эту информацию, конечно, нужно проверять. Но молва об этом идëт. Джим внимательно посмотрел на них и вздохнул: — Я сержусь не на вас. Просто... Я не был готов к этому разговору. — Понимаю вас, — закивал Уорд отец. — Я уже стар чтобы бояться за свою жизнь. Только вот наши дети и внуки останутся один на один с вопросом, который мы бы могли хотя бы начать решать. Чтобы им меньше было за нами подбирать. Это ведь не они, это мы так или иначе способствовали всему, что нас окружает, это болото, в котором мы все вязнем и тонем рано или поздно. Большинство это устраивает, наверное. Но у меня всё ещё есть единомышленники. Мы можем что-нибудь сообразить сообща, попробовать пролоббировать интересы граждан, выдвинуть вас на должность и проголосовать. Подумайте. Я не уверен, что вы довольствуетесь тем, что творится вокруг, ведь и у вас есть дети. Нельзя было проигнорировать это обращение к нему лично — не как к бывшему стражу закона, а как к человеку, в которого верили — да при чём тут это, когда он и сам всё-всё подмечает, а только не хочет больше скакать на ополоумевшей лошади навстречу ветряным мельницам! А в него верят. Как верили в Харви Дента. Чёрт! История повторяется. Проклятье Готэма. Теперь Джеймс Гордон должен взвалить на себя титул Белого рыцаря. Только в открытую, без маски. Это война. — Я желаю вам побольше веры в себя, Джеймс Гордон. Потому что я верю в вас. Мы, — положил руку на плечо сына, — и такие же, как мы. — О, это очень ценное для меня пожелание, мистер Уорд, — поблагодарил Джеймс и пожал морщинистую ладонь и кивнул. — Я буду о нём помнить. Вы правильно сделали, что пришли и высказали мне всё в лицо. Джеймс закрыл за ними дверь, а когда повернулся, увидел почти что ужас на лице жены. — Только не это, Джимми, — прошептала она, и подбородок её задрожал. Он молча подошёл, обнял её, и она беззвучно заплакала, уткнувшись ему в грудь. Она просто очень хорошо знала настоящего Джеймса Гордона.

***

— Мастер Брюс, господин Фокс просил вас обязательно появиться сегодня в Уэйн Энтерпрайзис так скоро как только сможете, — как всегда чопорно сообщил дворецкий, выходящему из душа Уэйну. — Это срочно? — Как только сможете, сэр. — Значит срочно, — улыбнулся он сам себе. — Я не буду завтракать, Альфред, спасибо за чай, — из уважения к старому другу сделал пару глотков из белоснежной чашки тончайшего фарфора с золотым ободком по верхнему краю и рельефным кантиком по нижнему. — У нас новая посуда? — Ну, если рассматривать летоисчисление от нашей эры, то относительно нынешнего века посуда, м-м, скажем так, не рухлядь. Викторианская эпоха, сэр. — О. А почему я впервые вижу эту изысканную... новинку в моей руке? Сегодня особый день? — Позвольте вас опечалить, мастер Брюс, как раз всё наоборот. Видите ли, этот сервиз я намеревался преподнести на ваше бракосочетание. Но, отчаявшись окончательно, решил, что проявил бы неуважение к этой искусной работе гончаров Туманного Альбиона, если бы так и оставил её в тёмном шкафу. Брюс состряпал чересчур серьёзное выражение лица: — Это такое облегчение, узнать, что моё семейное положение перестало тяготить дворецкого и пагубно влиять хотя бы на этот сервиз. Благодарю тебя, Альфред. — Он торжественно вернул на поднос чашку и отвесил лёгкий поклон, изображая прилежного воспитанника. — К вашему затылку не мешало бы приложить звонкую, как колокола в часовне, оплеуху, мастер Брюс. Но, боюсь, что уже не дотянусь. — Когда возвращусь, даже присяду ради этого. — Улыбнулся и поспешил в компанию. По дороге Брюс стал свидетелем неприятного инцидента, проезжая по улице вдоль парка. На одной из аллей у женщины отобрали пакеты с покупками и клатч. Трое или четверо тинейджеров, может, больше, потому что они, покидав добычу из рук в руки друг другу, сперва заставили ограбленную побегать, а потом бросились врассыпную. Пока Брюс искал место для парковки, хулиганы улизнули, а женщина, сперва попытавшись погнаться за одним из них, но, естественно, безуспешно, она заскочила в первый попавший автобус на остановке. И когда Брюс вышел из машины уже возле Башни Уэйна, ещё некоторое время он просто стоял, сунув руки в карманы, глядя прямо перед собой. Увиденное не шло из головы: слишком уж нагло, при дневном свете, на виду у проходящих мимо людей, среди которых были и мужчины. Конечно, никто не обязан очертя голову лезть на бандитов с неизвестными намерениями. Но равнодушие прохожих поразило, даже после того как резвые подростки скрылись, никто не поинтересовался у мечущейся женщины, чем ей возможно помочь в этой ситуации. Всё это наводило на мрачные мысли о том, что Бэтмен это медвежья услуга всем этим людям, которые не умеют жить вместе, сосуществовать, взаимодействовать, оказывать взаимовыручку, заботиться друг о друге с добром, не говоря о любви к ближнему. Надо бы брать пример у животных, которые держатся друг за друга в своём мире, несмотря на хищников, которые охотятся только по необходимости пропитания. Герой, который не нужен Готэму, что он может сделать для этих людей? Брюс испытывал противоречивые чувства о своей изначальной затее. О нём. О Тёмном рыцаре. И, по правде говоря, его мысли крутились возле одного слова — заслужили. Эти люди заслужили не Бэтмена, а наоборот. И пожинают плоды собственного образа жизни. Это вводило в ступор. Чем дольше он так стоял, тем больше накручивал себя и, готовый уже заскочить обратно в машину, услышал телефон в кармане. — Господин Уэйн, я смотрю на вас из окон. У вас всё в порядке? — Да, мистер Фокс, — Брюс машинально повернулся и взглянул на высотку. — Сейчас поднимусь. — Это принесли вчера. Я не мог вскрыть конверт, адресованный лично вам, но проверил его на наличие опасных веществ. Негласно. — Вы правильно поступили, — сказал Брюс, держа в руках два своих же собственных метательных ножа: одним он пользовался в те времена, когда его подстрелили, а вот второй никак не мог попасть наружу по той причине, что он был новой разработкой, только что изготовленной и полученной, им он не пользовался ни разу. Какой пассаж. А слона-то он и не заметил. Кто-то сработал на опережение. Его обставили. Видимо, пора действовать наступила ещё вчера. — У вас есть какие-нибудь мысли на этот счёт, мистер Уэйн? Брюс вздохнул. — Абсолютно никаких. — Уверены? — Очевидно, что на одном их этапов проектирования, производства и доставки снаряжения есть утечка. — Я сейчас же начну расследование. Думаю, первым делом стоит проверить последний этап, здесь, в компании. — Так и поступим. Начните распутывать клубок с конца, а я подключусь позже, мне нужно кое-что выяснить. — Да, сэр, — Люциус двинулся к выходу, но вдруг замедлил шаг: — Сэр... Не сердитесь на меня за вопрос, который я не могу не задать. Мистер Уэйн, вы осознаёте, что... вы раскрыты? Брюс задумчиво кивнул: — С тех пор, как не нашёл Колмана Риза. — По-прежнему считаете, что вы правильно поступили с этим человеком, оставив его без надлежащего... присмотра? — Да. — Вы же понимали, что это рано или поздно случится? Брюс коротко вздохнул. — Всё тайное становится явным. — Но... если вы так считали, то я не вижу более смысла в наших усилиях, господин Брюс. И, возможно, отдел стоит свернуть как можно скорее? — Люциус Фокс предлагает мне сдаться без боя? — Когда на радарах пусто, а дверь уже взломали, невозможно верно оценить перспективы. — А мы воспользуемся окном. — Может быть слишком поздно. — Ещё есть крыши. Брюс отшучивался. Нависшая угроза слишком серьёзна, потому что пока непредсказуема, и под замес могут попасть все, кто хоть каким-то боком относился к Уэйну, а это практически весь Готэм. Такая ситуация в принципе была возможной, но не так скоро по предположениям Брюса. Если бы не Риз. Но что теперь об этом. В любом случае Брюс Уэйн не считал себя в праве распоряжаться чьей-то свободой. — Господин Фокс. Люциус. Я в свою очередь хочу сказать вам, что вы никоим образом не обязаны и не должны мне ничего. Вы верно и достойно служили моей, нашей компании, и были... и всегда останетесь мне другом. Теперь пришло время, когда я говорю вам, что вы в любой момент можете уйти. — То есть, у меня есть выбор? — с лёгкой иронией спросил Фокс, несмотря на то, что далась она с трудом. — И всегда был. Но при нынешних обстоятельствах, когда я не могу гарантировать вам, что... Фокс вдруг широко улыбнулся, подошёл и посмотрел Уэйну в глаза: — Не трудитесь, я уже давно выбрал, Брюс. — Кивнул и положил ладонь на плечо Брюса. Брюс непроизвольно сглотнул и выпрямился. — Благодарю.

***

Истерика. Харлин закатила истерику Джокеру. Ночью. При всех. Когда он заседал со своими ублюдками-подельниками, а она обязана была подносить им, убирать за ними и при этом быть вежливой и улыбаться. Она старалась как могла и терпела достаточно долго. Пока один забывшийся говнюк не шлëпнул еë по заду, хорошенько сжав в своей грабле еë плоть; когда в этот же самый момент она посмотрела на Джокера, — что-то лопнуло у неë внутри. Она швырнула стаканом прямо ему в лицо — он почти увернулся, и довольно увесистый стакан из толстого стекла задел только висок. Она бы продолжила метание посуды, но Джокер не стал ждать следующего броска, вмиг оказался рядом, чтобы скрутить еë, и она кинулась на него, истошно выкрикивая ругательства, зажав при этом в ладони кухонный нож. Ясно, что силы не равны. Он быстро согнул её, как молодое деревце, поставил на колени, чуть не вывихнув плечо. При этом амбалы гоготали, стучали по столу, и от этого сброда даже поступило предложение об укрощении строптивой. Джей, её Пирожок, связал руки своей королеве и уволок за ширму, на проклятую кровать, где скотчем перехватил ей ещё и ноги. Мало того. Когда все разошлись, Джокер врезал ей, всё ещё связанной, по лицу. По её красивому лицу. Не кулаком хотя бы — пощёчина, но такая, что её кожа ещё долго горела, зудела и казалось, что эта половина её лица стала больше другой. — Сегодня ты вынудила меня преподать тебе урок, — сказал он. — Тыква способна его усвоить? М? — он стоял и смотрел на неё, чем не на шутку пугал, ведь боевой азарт Харлин уже давно испарился. Затем он лёг на неё сверху, облокотившись по бокам, наклонился к её лицу нос к носу и прошипел: — Знай своё место. Вместо того чтобы злиться и негодовать Харлин прилагала усилие, чтобы не выдать нежданный прилив возбуждения: ведь такого ещё ни разу не было, она впервые ощутила тяжесть его тела на себе, впервые он смотрел на неё вот так, сверху, как она себе и представляла их занятия сексом, только ноги её сейчас были связаны. Он ухмыльнулся, когда она невольно задышала чаще. Харлин смутилась, решила, что у него отлегло, что он смягчился от её спонтанной реакции и обиженно укорила: — Почему ты ничего не сделал? Почему ты позволил так обращаться со мной? — Ты сама виновата. Разве что евнух не посчитает возможным иметь тебя по своему желанию. — Что? Почему ты так думаешь обо мне?! — она почти снова кричала в его лицо, не имея возможности шевелиться. — Только посмотри на себя. Ты прос-с-сто сочишься похотью. Такое не проходит мимо заинтересованных. Это всё равно что ты говоришь им... «да-а-а», — почти пропел он, качая головой. — И это иногда полезно, знаешь, в наших общих делах, о чём я уже говорил. — Что я тебе сделала, что ты так обращаешься со мной?! Возникло устойчивое мнение, что он издевается, даже не стараясь хоть как-то скрыть это. Ей снова захотелось разреветься, потому что очень больно каждый раз разбиваться о стену, каждый раз чувствовать себя дурой и каждый раз снова вестись на него, всерьёз надеясь на ответную реакцию. Харлин отвернулась и проглотила комок подступивших слёз: — Я не верю, что ты не понимаешь, что со мной происходит всё это время, хоть ты и... психопат. — Она вдруг прикусила губу, испугавшись своих слов. Он приподнялся, прищурившись: — М-хм. Это что-то новое, Харлин. Потому что когда, как ты утверждаешь, ты меня ждала и искала, сбиваясь с ног, то совсем не страдала тем же недугом, что сейчас. Харлин решилась на дерзость ради собственной защиты, всё равно терять особо было нечего на данный момент, по крайней мере: — Если бы эти мерзавцы пустили меня по кругу прямо на грёбаном столе, за котором ты сидел, ты хоть как-то отреагировал бы? — В её глазах загорелся огонёк провокации. Он вдруг снова приблизился к ней так, что губы коснулись уха, и заговорщически прошептал: — Готова проверить? По телу Харлин пробежались мурашки, но далеко уже не от удовольствия. Ей стало очень страшно и ужасно одиноко. И, кажется, больше всего на свете она не хотела этого проверять. Посверлив её взглядом ещё несколько мучительных секунд, он усмехнулся и медленно слез, разрезал верёвку и скотч — только теперь Харлин могла вздохнуть полной грудью. — Дешёвые понты, — сказал что плюнул и ушёл. Если Харлин сейчас только попробовала бы снова заплакать, то возненавидела бы сама себя до смерти. Она сидела на кровати и растирала запястья, не обращая внимания на то, что одно из них всë ещё кровоточило. Начинало светать, но Харлин совсем не радовали лучи восходящего солнца.

***

— Простите, босс, я знаю таких, видел, не к добру это, — удручëнно проворчал Сэм, когда закончил отчёт по утренним новостям для Джокера, поглядывая в сторону ширмы. — О чём это ты, Сэмми, какое добро? — Такая кошка мышей ловить не станет, босс. — Даже летучих? — На этих легче собака идëт. — Собака, говоришь, — повторил Джокер, умываясь над кухонной мойкой. Вытерся полотенцем и сказал: — Ну, собаки у нас тоже имеются. — А от этой лучше... Не сердитесь, босс, — осëкся Сэм, потому что Джокер подошëл и посмотрел ему в лицо. — Я ж только предупредить, я ж ничего плохого... — Продолжай, — предложил Джокер, накинув полотенце себе на шею. — А от этой лучше — что? Сэм переступил с ноги на ногу: — Лучше избавиться, босс. Это... обуза для вас. Джокер ещë минуту смотрел на Сэма снизу вверх, поджав губы, потом вдруг расхохотался, вызвав невольную улыбку и у Сэма. — Заботишься обо мне, малыш? Верзила смущëнно улыбнулся: — Забочусь, босс. Уж лучше та. Другая. Джокер вдруг перестал улыбаться: — Что ты сказал? Сэм сглотнул. — Я дюже хорошо запахи разбираю, не сердитесь, босс. От вас два дня назад духами пахло, босс. Женскими. Здесь так не пахнет, — виновато закончил Сэм. — Хм. И почему же та — лучше? — с интересом спросил он и, видя, как Сэм стушевался, подбодрил: — Ты не стесняйся, жги до тла, раз начал. — У вас взгляд был... особенный. Джокер помрачнел. Уголок его рта дëрнулся, губы изогнулись в презрительной дуге, он приблизился вплотную, протянул руку, взял Сэма за голову, наклонил его до своего роста и приставил нож к его могучей шее: — Я вижу, ты наблюдательный, это хорошо. Но вот с чего бы тебе об этом размышлять. Сэмми, — тихо сказал он. — Да, босс. Слушаюсь, босс, — пробасил Сэм. Джокер отпустил Сэма, поиграл ножом, глядя ему в глаза, и сказал: — Нюхач, значит. Кто ещё в нашей доблестной команде с умеренной текучкой кадров обладает какими-нибудь неизвестными мне способностями? — Не знаю, босс. — Узнаешь — доложить незамедлительно. — Принято, босс.

***