The Pretty Reckless «Make Me Wanna Die» http://pleer.com/search?q=The+pretty+reckless
— С-сука... Я тебе устрою, ты у меня кровью харкать будешь, — с красивых пухлых губ Харлин Квинзель с яростным шипением срывались бранные слова. — Шл-люха! Ты мне заплатишь, др-р-рянь, — рот перекосил злобный оскал, обнажая жемчужный ряд зубов безупречной формы. Доктор пребывала в бешенстве. Только подумать, все её опасения подтвердились. Она даже не удостоилась простого "спасибо", не говоря уже о... Харлин схватила себя за волосы цвета зрелого пшеничного поля, рванула их и издала громкий рык, сорвавшийся на пронзительный вопль. Потом принялась колотить кулаками по гладкой поверхности трюмо, заставляя парфюмерные принадлежности вздрагивать и скатываться на пол. Ещё никто, никто не смел так пренебрегать ею. Любая особь мужского пола посчитала бы за невероятный подарок судьбы её простое внимание, не помышляя даже о чём-то большем. Она сидела перед зеркалом, гневно дышала и смотрела на своё отражение: ярко-голубые глаза, абсолютно правильные черты лица, идеально чистая и гладкая кожа, длинная шея, изящные руки с ногтями миндалевидной формы, упругая грудь универсального второго размера, осиная талия, длинные ноги и широкие бедра, вальяжно раскачивающиеся при ходьбе, просто вынуждающие мужчин в своих мечтах немедленно оказаться между ними. Всех. Кроме него? Да понятно, что он особенный. Особенный? О-у, ну, конечно же, в известном смысле — да. Но то что он во всех отношениях мужчина с полным набором физиологических потребностей — уж она-то это точно знала как психиатр. И убеждалась в этом, пересматривая с особым профессиональным интересом плёнки с записями из его камеры. Но лучше бы она ничего этого не видела, особенно того, что происходило после прихода этой... твари.Харлин закурила, облокотившись на спинку стула и положив ногу на ногу. Неужели ещё и никчемный психолог...
Она была оскорблена вдвойне: как специалист и как женщина. Первое ей было куда легче принять, вспоминая, сколько зачётов и высоких баллов в студенческие годы было получено отнюдь не благодаря её знаниям. Да они сами ей предлагали! Эти стариканы-профессора, теряющие свои последние, зализанные на бок, пять волосин. И почему она должна была отказываться? Дело нехлопотное, им ведь много и не надо было — раз, два, а на три уже и готово. Зато с каким презрением студентка смотрела на тех, кто день и ночь зубрил основы клинической психиатрии. Она явно была не из числа тех, кто сутками напролёт чах над книгами и тетрадями, в то время как за окнами мимо проходила настоящая жизнь. Жизнь, полная развлечений и удовольствий, которые так и просят, чтобы их взяли! Была даже одна деканша. Харлин и ей строила глазки на всякий случай, ну, та и повелась. Это был первый лейсбийский опыт Квинзель, но деканша даже не заметила — у студентки были незаурядные способности в этом деле. Главное, считала предприимчивая студентка, ставить такие цели, для которых любые средства были бы оправданы. И Харлин ставила. Но сейчас что-то пошло не так: или средства были примитивны или цель слишком недосягаема.Девушка медленно затягивалась и направляла дым в лицо своего двойника из зазеркалья.
...Он был абсолютно закрытым и опасным пациентом. Сначала его торжественно вручили именитому профессору с собственной методикой, который, немного поработав, почему-то поспешно оставил практику по состоянию здоровья. Потом женщина-психиатр с огромным багажом опыта в расцвете лет с завидным энтузиазмом взялась за нового подопечного. Но после первой беседы с пациентом от боевого духа дамочки бальзаковского возраста не осталось и следа. А после третьего сеанса доктор и вовсе отказалась от работы с ним. Затем молодой специалист-экспериментатор из Франции был вовремя спасен подоспевшими на его дикие вопли санитарами. Джокер невзлюбил этого новатора с первых минут — чуть не откусил нос бедолаге, который, как потом вежливо объяснил психопат, нарушил его личное пространство. Харлин стала четвертым и последним психиатром Джокера. Ей дали этого трудного больного просто, что называется, из серии "а почему бы и нет", используя на этот раз вариант, лежащий на поверхности — вдруг молодая амбициозная и эффектная докторша придётся по душе психопату-убийце. Ведь было ясно, что это он сам выбирает себе врача. Квинзель взялась за своего пациента, стараясь поначалу из кожи вылезть вон, чтобы доказать свои профессиональные качества не только начальству, но и самой себе. И после того как четвертый психотерапевт в течение месяца проработала с Джокером, руководство психушки облегчённо вздохнуло и стало скабрезно ухмыляться, мол, а маньяк-то оказался намного проще, чем предполагалось. В первые часы их общения он был неприступен, часто впадал в крайности: то не понимал простых слов, то видел её насквозь, то был настоящим Маугли, то поражал уровнем интеллекта. Потом Харлин для себя самой уяснила, что на самом деле он так развлекался. Тем не менее в глазах главврача события развивались следующим образом: преступник стал идти на контакт, вести себя хорошо, пищу принимать с аппетитом, позволять себе лишь редкие безобидные шуточки. С него теперь даже снимали наручники для бесед со своим врачом, и по первой же просьбе доктора охрана покидала помещение во время сеансов. И что же это означало? А то, что всё перечисленное выше — заслуга молодого талантливого специалиста Харлин Квинзель, которая теперь купалась в поощрениях и похвалах руководства. Тщеславие девушки парило в облаках. К тому же ей было всё интереснее и интереснее оставаться с Джокером наедине. Он был непредсказуем, всегда разный, его даже отдаленно нельзя было сравнить с кем-то. Иногда он шутил, иногда рассказывал что-то, иногда сам задавал ей вопросы, ответы на которые внимательнейшим образом выслушивал. Ей было лестно, мужчины никогда не слушали её болтовню. Харлин стала смотреть на него по-другому. И в свои нечастые выходные подгоняла время, лишь бы поскорее увидеть его тёмные глаза. Из пациента-психопата он превратился почти в друга, единственного, кто всегда выслушает и поможет советом. Да-да, он давал ей советы даже из области выигрышного сочетания цветов в одежде. Хищный клоун.Пепел упал на обнажённое бедро ушедшей в воспоминания Харлин. Она затушила сигарету и прикурила новую.
Однажды произошло заурядное, но важное событие — ей приснился страстный поцелуй травмированных губ. Проснувшись, доктор вдруг осознала, что, оказывается, теперь она его ещё и хочет. Это не шло уже совсем ни в какие ворота. Попыталась осадить себя, но тема поцелуя развивалась помимо её воли в воображении, и Харлин окончательно убедилась в том, что это именно то, чего она желает больше всего на свете. Попыталась представить его реакцию на такие её чувства, и тут осенило, что он ни разу не сделал ни одного поползновения в её сторону. Тогда она была настолько в себе уверена, что посчитала это результатом производимого ею впечатления. Ведь если подумать логически, то он — самое настоящее чудовище. А она — красавица. Воспламенившись новой идеей, не находя себе места на выходных, Квинзель решила приехать на работу и случайно оказаться возле соседней с ним камеры. Харлин громко начала разговор с охранником, чтобы Джокер непременно услышал её голос. Через несколько минут через щёлку окошечка в его двери послышалось: — Мисс Квинзель, вы случайно не ко мне? Сердце ёкнуло от голоса того, ради кого она и пришла. — Нет, — кокетливо ответила Харлин. — Жаль... Она подошла к его камере, попросила охрану открыть маленькую дверцу и заглянула внутрь: он стоял, слегка наклонившись, смотрел ей в глаза и покусывал большой палец левой руки. — Вы хотели мне что-то сказать? — поинтересовалась Квинзель, сгорая от любопытства. Джокер опустил глаза: — Нет. Просто сегодня мне особенно одиноко, — он слегка улыбнулся, заложил руки за спину и снова взглянул на неё. В немного усталом взгляде она уловила какую-то потерянность и... просьбу. — Надеюсь вы не зачахнете от скуки до завтрашнего утра? — с покровительственной улыбкой спросила девушка, с трудом скрывая ликование. — Это будет очень сложно, но я постараюсь скрасить время воспоминаниями о наших с вами беседах, — промолвил он и склонил голову в прощальном поклоне. — До свидания, — пропела докторша и велела охраннику закрыть окно. Приосанившись, зацокала каблучками по коридору, стрельнув напоследок глазками в сторону второго охранника, который не преминул заметить: — Да вы верёвки из него вьете, доктор Квинзель! Как вам это удается? Харлин расплылась в загадочной улыбке...Она нервно сглотнула и дрожащей рукой стряхнула пепел с сигареты.
Следующее утро стало началом индивидуального ада Харлин Квинзель, в который незаметно заманил её манипулятор. Он изменил курс в общении с ней на сто восемьдесят градусов, оставаясь пациентом с почти примерным поведением. Это касалось персонально её. Придя к нему, буквально сияя от предвкушения встречи, она нашла его, мягко говоря, не в духе. Как обычно, он сидел за столом, но был хмур, молчалив и неприветлив. Она тут же выпроводила охрану и попыталась поговорить с ним как обычно, но разговора не получилось. На все её вопросы следовали ответы одним-двумя словами: "да", "нет", "не очень", "спасибо, хорошо". Всё вежливо, всё в рамках. Он снова закрылся. В таком же духе последовало несколько следующих встреч. Никаких бесед, шуток, а в то время, когда она что-то по старой памяти пыталась рассказать ему, он смотрел куда-то сквозь неё и демонстративно зевал. Всё свое свободное время она думала о том, что могло так повлиять на его отношение, что она сделала не так, может, сказала что-то лишнее? Или пришло время выводить их общение на новый этап? Вновь и вновь прокручивая в памяти их разговоры и просматривая плёнки с их беседами, Харлин зашла в тупик. «Твой Джокер от тебя без ума!» — твердили ей коллеги. Они и не догадывались, что доктор растеряла всю свою самоуверенность и почти на трясущихся ногах заходила в камеру для бесед с пациентами-заключенными.Доктор закрыла глаза и провела рукой по щеке.
Однажды она позволила себе прикоснуться к его руке. В ответ он взял её ладонь, поднёс к своему лицу и прислонился к ней губами. От неожиданности доктор отстранилась, а Джокер, не выпуская её пальцев из своих рук, очень тихо сказал: — У тебя глаза цвета неба. Когда я смотрю в них, то забываю где нахожусь. — Опустил голову, освободил её руку и больше не проронил ни слова до конца часа работы с ним. Квинзель сделала напрашивающийся вывод, что клоун действительно влюбился в неё. Теперь она стала думать о том, как же сильно он должен страдать. Даже если исключить его положение заключенного в "Аркхэм". В следующий раз Квинзель отключила камеру и сразу выпроводила охрану. Он всё понял и заухмылялся. Докторша покраснела, но всё же решилась обойти стол и приблизиться к маньяку, ведь, как казалось Харлин, он об этом просто мечтает. Да и она уже тоже. Он протянул руку и одним рывком усадил её к себе на колени. У Квинзель перехватило дыхание. Под её халатиком было только кружевное белье красного цвета. Она приготовилась к тому, что сейчас будет растерзана, но он скромно положил руки на её талию. Докторша, утонув в собственном возбуждении, решила взять инициативу полностью на себя и попыталась поцеловать его, но он отвернулся и сказал: — Не здесь, Харлин. Не совсем поняв, что подразумевается под этим загадочным "не здесь", она растерянно спросила: — А где? — Весь мир у наших ног, — он провел рукой по её лицу, слегка задев приоткрытые губы большим пальцем, затем его ладонь медленно спустилась по шее сбоку, задержалась на области ключицы и, вместо того чтобы продвинуться ниже, к часто вздымающемуся декольте, перешла на плечо и закончила тем, что просто сжала кисть обессилевшей девушки. Глаза клоуна, сопровождавшие сие действо, теперь уставились с каким-то дьявольским блеском в лицо совсем потерявшейся Квинзель. — Стоит только захотеть, — закончил Джокер.Она, не вытаскивая сигарету изо рта, раздражённо собрала взлохмаченные волосы в хвост.
Когда он понял, что девочка созрела окончательно, то стал сводить её с ума сразу в двух направлениях. С одной стороны, незаметно подменяя её мысли своими, заставлял принять их за свои собственные. Ей просто казалось, будто он влазил внутрь её сознания и наводил там свой порядок в высшей степени — хаос. Многие вещи он объяснял по-своему, её глаза словно открывались и вдруг всё начинало вставать на свои места. Она была согласна с ним во всём, поражаясь его уму, проницательности, правдолюбию, стремлению к разрушению мёртвых шаблонов и одухотворенностью своими идеями. С другой стороны, маня её к себе, но, заметив, что она уже готова упасть перед ним, неожиданно отталкивал, затем, приманивая с ещё большей силой, в последний момент вновь отталкивал. И чем дальше он её отталкивал, тем более сильное желание овладевало девушкой снова приблизиться к нему. Даже если Харлин и прекрасно знала этот прием, то поделать ничего не могла — его бешеный животный магнетизм работал безупречно. Он это знал. Слишком поздно до Харлин дошло, что психолог-самоучка от природы медленно и методично влюбил её в себя и подчинил. Она сдалась быстро, не в силах противостоять в разы превосходящему интеллекту и мощнейшей энергетике. И она сделала всё как он хотел, но рассчитывала, что, по меньшей мере, он должен быть ей благодарен за помощь.Блондинка тяжело вздохнула и ссутулилась.
И что из этого вышло? Вышел Джокер из психушки. Больше ничего. Хотя нет. Харлин тоже вышла, то есть ушла. После всех этих "бесед" с полицией (разумеется, были самые настоящие допросы, только негласные, к тому же с подписью о неразглашении), подписка о невыезде и косые взгляды сотрудников подтолкнули её уволиться и заняться частной практикой. Перейти с клинической психиатрии на психологию проще, чем наоборот. К вышесказанному, у неё был ещё один мощнейший стимул для этого — коварный план мести. А в целом, психотерапевт могла собой гордиться: безупречное самообладание на допросах и — внимание! — Харлин Квинзель сразилась с детектором лжи и одержала победу. Здесь, естественно, не обошлось без наставлений её обожаемого криминального гения, который знал всё наперед и рассказал ей про принцип маленькой канцелярской кнопочки, вовремя впивающейся в ступню. Только всё равно, поворачиваясь спиной к комиссару Гордону, она ощущала неприятную ледяную волну, устремляющуюся на неё вместе с его тяжелым взглядом. «Ничего ты мне не предъявишь, старый хрен!» — успокаивала она сама себя. ...Харлин забила тревогу, когда узнала, что её подопечного посетила какая-то чёртова журналистка и что ей вообще дали разрешение, не посоветовавшись с ней как с его психиатром. У Квинзель как раз был выходной, на работе в тот день она не появилась. Что-то болезненно сжалось в груди, когда она увидела отметку в журнале посещений и видеозапись его свидания с этой... пигмейкой. (Ей нравилось по-всякому обзывать Клэр, рост этой девушки был около пяти футов и сорока одного дюйма против пяти и семедесяти четырёх Харлин.) Она вдруг увидела с каким интересом может смотреть Джокер. И ещё кое-что она уловила в его тёмных глазах, чего ранее не наблюдала ни разу. Она была вне себя от негодования, понимая, сколько труда и усилий она вложила, работая со своим подопечным, и не добилась ровным счётом ничего, а эта тварь не успела войти, как он загорелся! А то, что она увидела и услышала в камере Джокера тем же вечером, просто повергло её в самое пекло ярости. Ей даже показалось... нет, она была уверена, что он делал это специально и намеренно, глядя в объектив. Он сделал это сразу после ужина и ещё раз перед сном, после чего безмятежно уснул. Его сдавленный стон так и остался звучать в её ушах. Это было слишком. Унизительно. Ведь она давала ему столько намёков и, главное, возможностей, отправляя охрану за дверь и выключая камеру. Единственным спасательным кругом являлась мысль, что таким вот образом Джокер хочет влюбить её в себя ещё больше, просто заставить обезуметь. Хотел он того или нет, но после всех этих событий Харлин Квинзель окончательно превратилась из психиатра клоуна в его преданного пёсика со всем арсеналом с завидным рвением выполнявшихся команд. Цирк, да и только. Ведь именно после этого Квинзель не выдержала и во время ночного дежурства взяла и заявилась к нему. И что? И ни-че-го. Кроме того, что его смех ещё долго догонял её, бегущую по длинному коридору прочь из его камеры. Это был такой срам, это был ТАКОЙ СТЫД! Если только сравнить с тем, как однажды папа застукал её, ещё школьницу, целующуюся со старшеклассником на лестничной площадке.Харлин затушила окурок.
«Санни пропал. Козёл. Несколько месяцев уже прошло, а он молчит. Сволочь. В прошлый раз меня надул — переспала с ним, чтобы услышать всего одно слово «Италия». Ненавижу!» Раздалось пиликание телефона откуда-то из-под ног — он, оказывается, тоже упал вместе с косметикой. Подняла. «О, лёгок на помине, урод!» — Привет, котик! Куда же ты запропастился, а? Совсем про меня забыл? — Здорово, лиса! Вечерком заскочить? Сердце девушки слегка зашлось: «Неужели есть новости?» — Соскучился или по делу? — Соскучился по делу, гы-гы-гы! «Дебил!» — Ну, смотри, котик, обманешь — я тебе хвостик-то отгрызу! — Жду-не дождусь! Ну, увидимся, лиса! Доктор закатила глаза, сжимая телефон в руке: — Господи, я должна спать с этим придурком, чтобы услышать хотя бы слово о тебе! Она резко вскочила со стула, отшвырнула его ногой и стала собирать упавшие тюбики, пузырьки и баночки с пола. — Проклятая воровка! Он мой! Никогда он не смотрел на неё так же, как на эту тварь. — Ничего-ничего, ты мне за всё ответишь! За всё, что ты у меня украла, за каждый его взгляд, за каждую его улыбку, за каждое его прикосновение, за каждый его… Харлин всю перекорежило от одной из картин, которые преследовали её воображение с той самой Пятницы тринадцатого. Она даже не была уверена в этом на сто процентов, но женское чутье стервозно нашёптывало, что у них было всё. Вдруг она всё побросала, закрыла лицо ладонями — казалось, ещё чуть-чуть, и она расплачется, но нет. Она совладала с собой, она сильная, очень сильная. И целеустремленная. И хитрая. И самая красивая. Лучшая. Да. Харлин Фрэнсис Квинзель.*
— Синьор Монти, уже больше часа не можем связаться с Рикки. — Начальник охраны Пьетро Моретти был слегка взволнован. — Почему больше часа? Вы должны делать это каждые сорок пять минут! — прикрикнул Монти. Он не выносил нарушения установленного порядка. — Мы выходили на связь и четверть часа назад, но не хотели лишний раз вас беспокоить, синьор. — Пьетро слегка кивнул. — Где они сейчас должны находиться? — В спорткомплексе на углу Фиренци и Торино, синьор. — Отправляйтесь на розыск немедленно. — Люди уже отправлены, задачи поставлены, синьор. Витторио Монти проводил взглядом Моретти и набрал номер телефона сына. Телефон не отвечал. «Что там у них за ерунда?» — Монти цокнул языком и раздраженно покачал головой. Завтра намечался тяжелый день: совещание с министром экономики, интервью на телвидении об учреждении нового благотворительного фонда, да и своих дел невпроворот. Он откинулся в огромном кожаном кресле за столом кабинета своего особняка. Зазвонил телефон. Он дёрнулся, но увидев на дисплее абонента, поморщился, как от зубной боли. «Росанна… Чёрт, вот же девка, всегда найдет самое неподходящее время…» — Слушаю. — У-у-у, сразу слышно, что ты сейчас настоящий бу-у-ука! — Росси, у меня куча дел, говори в чем дело и… не зли меня. — Он с трудом сдерживался. — Пу-у-ся, ну, мы завтра увидимся? Я тут себе такую красоту купила, что тебе никакая виагра больше не понадобится! Бельишко что надо! Рюшечки сверху, сзади всё голубенькое и пимпочки висят пушистенькие… — затараторила Росанна. Монти устало провёл ладонью по лицу: «Ну, ну, ну как меня угораздило связаться с малолеткой?! Бес меня в ребро…» — Росси! Росси! — он с трудом пробился сквозь фонтан из трубки. — Пойми, что тебе не всего девятнадцать, а уже девятнадцать лет, и твои мозги могут произвести нужную химическую реакцию, дабы понять, что не надо мне звонить лишний раз, не надо, не надо, я сам тебе позвоню! Ты поняла?! — Ну, пу-у-уся! — Всё! Он сбросил вызов и снова набрал сына — тишина. Ворвался Моретти: — Синьор, мы нашли их! — у начальника охраны был странный задыхающийся голос. — Синьор Монти, ваш сын… С вашим сыном… — Что с моим сыном?! — Витторио вскочил, словно его подкинули вверх. — Он жив, но его кто-то порезал, его везут сюда, медработники уже вызваны. — Где Рикки?! — голос Монти сорвался. — Предположительно взорвался в машине. Бруни заметил, что из багажника торчит рука, стал открывать, а там растяжка была, жахнуло, Бруни тоже погиб, синьор. — Моретти перевел дух. — М-м-м! — Монти зарычал. — А ты что здесь делаешь? Где полиция?! — Следственная бригада задействована, спецы работают, свидетелей ищут. Шеф полиции едет сюда. — Так... — глаза Витторио пару раз метнулись по комнате. — Почему медработники вызваны на дом? — Порез очень странный. Необычный. Хм-м, будто кто-то ему ухмылку вырезал, — начальник охраны провёл рукой дугу на своей щеке. — Где вырезал? — Монти схватился за узел галстука и с силой потянул его вниз. — На щеке, синьор. Монти выбежал из-за стола, подошёл вплотную к Моретти и уставился на него: — Что ты сказал? Повтори. — Ножом, — он вставил палец себе в рот и потянул угол рта к уху, — разрезал щеку вот так. Мэр города Неаполь Витторио Монти закрыл глаза и резко отвернулся: — Продолжай работать. — Вас понял, синьор. Ещё минуту мэр стоял, не шевелясь, потом сжал кулаки и несколько раз ударил ими по голове, скрипнув зубами.***