***
Конечно, сейчас, когда Колдуин хочет поговорить, она не видит Чужого три недели. Три недели, состоящие из нескончаемых совещаний, избрания Мала Арсениоса Верховным Смотрителем, всё разрастающихся слухов. Три недели Эмили просыпалась расстроенной во влажном белье, чувствуя руки Чужого на теле будто липкие отпечатки. Она раздражена, истощена и подавлена. И это не лучшее время для того, чтобы Чужой, схватив её за запястье, напомнил о своём существовании. Даже сквозь ткань Колдуин чувствует холод, идущий от него, мурашки пробегают вверх, от руки до плеча. — Что… — ещё до того, как она закончила говорить, они оказались в Пустоте, и у Эмили заложило уши. Императрица вырывает руку из хватки и делает шаг назад, отряхиваясь, хотя её одежда, как и всегда, без единого пятнышка. — Я была занята! На самом деле это ложь; Колдуин просто рассеянно рисовала левиафанов на полях дневника. Словно отвечая на зов, один из них издает над головой долгий, одинокий вой. Эмили задается вопросом, почему сейчас Бездна для неё служит утешением; императрица видит огромных окровавленных китов и бесконечный фиолетовый дым, но не думает об этом. Часть Бездны, в которой находилась Далила, была ужасной, искажённой и неправильной, лозы тянулись ввысь, пытаясь задушить Эмили. Сейчас Бездна безлюдна, пустынна, но она никогда не пугает. — Прости, императрица. Удивлённая его извинениями, Колдуин колеблется и меняет тон: — Я… Ты в порядке? Он забавно улыбается в ответ, хоть улыбка и выходит немного горькой. — Что может мне навредить? — Эмили открывает рот, чтобы ответить, но затем закрывает его. Она не может представить, что даже Далила по-настоящему могла причинить ему боль. — Тогда зачем я здесь? — Мне нужна твоя помощь, — сейчас Чужой, чья фигура то появляется, то исчезает в тумане Бездны, ведёт Колдуин по одной из скалистых каменных троп, не сводя глаз с её лица. Она идёт за ним, по привычке закрывая маской рот; императрица, в основном, носит одну и ту же форму каждый день. Это одеяние даёт её людям чувство чего-то знакомого, нечто, с чем они связывают императрицу, да и сам по себе костюм удобен. Эмили не унаследовала вкус матери к высокой моде. — Опусти маску, — говорит Чужой, когда они ныряют между двумя поваленными друг на друга камнями; Колдуин, не задумываясь, подчиняется. — Почему? Он на секунду закрывает глаза, а затем прочищает горло — это человеческий поступок, который императрица находит удивительно очаровательным. — Я… я не уверен. Эмили поддразнила бы его, если бы не факт, что они наконец набрели на место, где нужна была её помощь: небольшой кусочек земли в Бездне, всё ещё заросший виноградными лозами — небольшое пространство, не шире трёх футов, от которого веет злом, — рука Эмили тянется к мечу. — Что это? — Части Далилы, оставленные ею же позади, — Чужой приседает и указывает в сторону. В букете цветов Колдуин может разглядеть руку, сжатую в кулак, так сильно, что побелели костяшки пальцев. Она замечает под кожей выступающие вены с ярко-красными прожилками, видит, как эта ладонь появляется из букета цветов. — Это же… — Это не рука Далилы. Это одна из её ведьм, — успокаивает императрицу Чужой. — Мне избавиться от этого всего? — Эмили чувствует, как по коже бегут мурашки от ненависти и страха. Только не Далила, только не опять. Она не может этого допустить. Просто… Только бы не вновь… — Я не могу прикоснуться к этому месту, — Чужой пожимает плечами, но Колдуин улавливает раздражение, появившееся в его позе, и удивляется, что научилась хорошо его понимать, как открытую книгу. — Так ты меня привел меня сюда из-за этого? — К кому ещё я мог бы обратиться? — императрица обдумывает этот вопрос и понимает, что он прав. Корво никогда бы не пошёл на такое, ведь он доверяет Чужому примерно так же, как доверяет Смотрителям, и Дауд, кажется, чувствует то же самое. Эмили не уверена, есть ли в живых ещё кто-нибудь с меткой, но знает, что они с Чужим… близки. Она не глупа. Колдуин понимает, что звучит это странно. Однако думает она о другом — о доверии. — Хорошо. Что я могу сделать? — Чужой не отвечает, поэтому Колдуин наклоняется, хватает торчащую из цветов руку, словно бы пожимая её, и дергает. Она, отрезанная от запястья, с ужасным хлюпаньем отрывается, чёрная кровь капает на камни. Эмили морщит нос, но она императрица. Она сильная. — Разожми пальцы, — шепчет Чужой за спиной; императрица оглядывается на него через плечо, замечая, как близко он наклонился, видя жадный интерес в его угольно-чёрных глазах. Когда Колдуин с некоторым усилием отводит пальцы назад, в центре ведьминой ладони лежит чёрная серьга, которую та держит так крепко, что украшение оставляет на коже порезы, а на туфли Эмили капает ещё больше крови. Чужой вырывает серьгу, легко ломая её своими пальцами. Лозы вокруг них с пронзительным визгом рассыпаются в пыль, и Колдуин чувствует, как расслабляются её плечи. Ещё пару мгновений она, переводя дыхание, вместе с Чужим остаётся в Бездне. Всё, что связано с Далилой, тревожит её, заставляет чувствовать себя неуверенной. Тогда Эмили была так близка к тому, чтобы потерять всё. Что ещё более важно, Острова были на грани того, чтобы лишиться всего. — Спасибо, — говорит Чужой, вставая на ноги. Колдуин делает шаг ему навстречу, вторгаясь в личное пространство. Они почти одного роста, он смотрит прямо ей в глаза. — Ты контролируешь все сны? — выпаливает Эмили, прежде чем падает духом. Уверенность в себе естественна для императрицы, кажется, в отношении всех, кроме него. Опять-таки, он ведь Чужой. — Нет, — отвечает он, и Колдуин понимает, что обитатель Бездны никогда не моргает. Из-за этого собственные глаза кажутся сухими. — А что? Эмили поднимает маску: глаза Чужого изучают её лицо. Колдуин легче уклоняться от вопросов, когда собеседник не видит её выразительный, к собственному раздражению, рот. — Мне просто интересно. Чужой сначала открывает рот, но, передумав, закрывает его и касается плеча императрицы. Через секунду она снова оказывается в собственных покоях, одна, всё ещё ощущая его холод на своей коже. Разочарование только растет.***
Джессамина напевает себе под нос колыбельную. Колдуин улыбается, когда мать убирает волосы с её лица и заправляет локоны за ухо: — О чем ты думаешь, Эмили? — Однажды я стану морским капитаном, — отвечает девочка, утыкаясь головой в плечо Джессамины, в её черные волосы. От неё пахнет домом, дорогой тканью и жасмином. Джессамина ласково улыбается, глядя на дочь сверху вниз: — Ты можешь стать кем захочешь, любовь моя, — маленькая принцесса чувствует себя в безопасности. — Эмили… Эмили! — будит её Корво; она снова задремала за столом, пуская слюни на пачки бумаг и уронив голову на руки. — Я не сплю, — отвечает Колдуин, отмахиваясь от Корво и вытирая рот. — Все в порядке? — Тивийцы штурмуют ворота, — поддразнивает Корво, успокаивающе кладя руку ей на плечо. — Ничего не случилось. У тебя назначена встреча. Императрица вздыхает, проводит рукой по лицу и встаёт на ноги. — Отдохни, маленькая луна. — Нет, нет, я в порядке. Что это? — От профсоюза барменов. Жалобы, — Колдуин ворчит, протискивается мимо отца, нежно целуя его в щеку, и направляется к выходу из комнаты. Её сны о матери могут подождать до завтра.