Ickle Beasties

      Эмили, готовясь к последнему званому вечеру сестёр Грей, пристально рассматривает своё лицо в зеркале. Императрица знает, что она не красавица, не так красива, как ее мать. У неё нет тонких черт лица Джессамины; в ней слишком много от Корво: густые брови и квадратная челюсть, крупный волевой подбородок. Но она и не уродина.       — Ты угрюмая крошка, — сказала Мадам, владелица «Золотой кошки», сжимая обеими ладонями лицо Эмили. Вблизи от неё слишком сильно пахло дешевыми духами, а макияж буквально въелся в морщины лица. — Но достаточно симпатичная. Ты бы преуспела в качестве одной из моих шлюх.       Колдуин вздрагивает, отгоняя эту мысль, и смотрит на свой макияж. Сегодня вечером ей к лицу будет что-нибудь тёмное с высоким воротником до горла, а рядом с ней в таком же чёрном костюме будет и грозный Корво.       В последнее время ходили слухи о сестрах Грей: будто бы они стояли за некоторыми брошюрами, в которых Эмили называлась глупой императрицей, дочерью убийцы. Пусть помнят, что Колдуин пересекла половину империю, с Серконоса до Дануолла, уничтожая предателей, ни разу не подняв клинка. Пусть увидят Бездну в её глазах.       Корво появляется в дверях через несколько секунд, как будто знает, что дочь думает о нём. Колуин улыбается, когда их взгляды встречаются в зеркале; Корво подходит ближе: — Отец… — Эмили, — он уже готов к выходу. Черный костюм, как она и ожидала. На висках седина. Колдуин никогда и не подозревала, что Корво может стареть. Расстроенная этой мыслью, Эмили берёт его руку и прижимает к щеке. Левую, так, что метка Чужого касается кожи. — Ты выглядишь чудесно. — Я еще не оделась, — замечает Колдуин, отпуская руку, чтобы взять нитку жемчуга. Однако через несколько мгновений она вновь оставляет ожерелье на туалетном столике. — Моя маленькая луна, ты всегда прекрасна, — Колдуин нечасто нравится получать комплименты, но она рада слышать тёплые слова от отца. Эмили ему лучезарно улыбается. — Нам обязательно надо быть там так долго? — спрашивает Корво, глядя, как императрица подзывает одну из служанок и говорит, что хочет надеть на вечерний приём. Горничная уходит, вежливо присев в реверансе. — Это ведь, на самом-то деле, не праздничный вечер, — объясняет Эмили, закручивая один из длинных локонов наверх. Правительница Островов не так уж избалована, чтобы не суметь самостоятельно сделать прическу и нанести макияж. — Он имеет гораздо большее политическое значение, чем какой-либо ещё. Этот вечер, как медаль, имеет две стороны: императрица даёт людям понять, что всё ещё сильна, что может быть дружелюбной, и в это же время она пристально наблюдает, кто с кем общается, а кто кого избегает. Эмили не особенно любит светские рауты, но они по-своему полезны. Корво хмыкает и, используя перенос, исчезает из комнаты. Колдуин же возвращается к причёске.

***

      Эмили идёт на приём, скользит в какофонии людей и золотого света, положив ладонь на сгиб руки Корво. И он и она, как всегда, в перчатках. Императрица машет всем рукой, позволяя улыбке расплыться по лицу. В этой комнате, где все одеты в красное, зелёное и золотое, она и Корво выглядят как два ворона; вместо собственной тени позади стелется шлейф костюма. Они не скоро забудут эту ночь. Эмили любит свой народ, действительно обожает, но недолюбливает дворянство настолько, чтобы позволить им вернуться к упадку, которым они наслаждались во время Крысиной чумы. Те, у кого есть власть, должны использовать её во благо, а не для собственного удовольствия.       Императрицу просят отойти от Корво и её подводят к мужчине, который, ухмыляясь, кланяется. Лорд Витас с визитом из Гристоля. Он уже сделал себе неплохое имя в качестве фехтовальщика. Колдуин позволяет взять себя за руку и, низко наклонившись, поцеловать ладонь. — Леди Эмили, вы выглядите так, словно носите траур, — издевается аристократ, смело подходя ближе. Улыбка Эмили становится еще шире: — Ох, но никто не умер. Пока что, — к его чести, он смеётся и делает шаг назад, снова кланяясь.       От него Колдуин идёт дальше, от человека к человеку, почти не обмениваясь ни с кем словами, всегда поглядывая на равнодушного Корво, который, скрестив руки на груди, стоит рядом с одним из охранников, тихо болтая с ним. "Наверное, обсуждают фехтование, — с нежностью думает императрица. — Отец не умеет заводить друзей, но он прекрасный учитель".       Войдя в столовую, Эмили запинается, ей кажется, будто из лёгких откачали весь воздух. Она кладет руку на дверной косяк, сосредотачивается на пальцах, обтянутых кожей, пока не начинает вновь нормально дышать. Когда Колдуин поднимает глаза, Чужой всё ещё там, одетый во все чёрное, стоит спиной к ней. Тем не менее, Эмили узнала бы его где угодно. Чужой слегка поворачивается, и Колдуин немного удивляется его элегантному профилю. Он бы прекрасно смотрелся на камее. Чужой подносит ко рту персик и откусывает. Сок стекает по пальцам, но тут же уносится туманом Бездны, окутывающим Бога, прежде чем нектар успевает прилипнуть. — Здравствуй, императрица. — Что ты делаешь? — шипит Эмили, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не видит. Кажется, их почти не замечают: взгляды гостей падают на императрицу, затем скользят к Чужому; у некоторых на лицах на мгновение появляется выражение недоумения, прежде чем они качают головой и уходят. — Я ем персик, — отвечает Чужой, как всегда раздражая своим спокойствием. — Здесь? — он полностью поворачивается к императрице, позволяя персику упасть. Фрукт сгнивает и исчезает ещё до того, как касается пола. — Ты продолжала поражать меня, — объясняет Чужой. — Я подумал, что пришло моё время удивить тебя. — Что же, ты этого добился, — признается Колдуин. Она наливает себе бокал тивианского вина и выпивает. Немного алкоголя не помешает ей прибегать к политическим манёврам, зато позволит теплу приятно растечься по телу. Секунду Чужой наблюдает за ней, пока кто-то не задевает его, вздрагивает и спешит прочь. — Хочешь потанцевать? — спрашивает императрица, чувствуя в груди укол озорства.       Когда он кивает, поднимая руку, чтобы Эмили могла взяться за неё, его черные глаза ничего не выражают. Они размеренным шагом входят в бальный зал, вокруг них кружатся пары. Корво всё ещё разговаривает с охранником; Колдуин задается вопросом, видит ли он, что происходит на самом деле, думает ли, что нужно её спасать. Чужой следит за её взглядом: — Твой отец постарел, — бормочет он под нос. — Он не старый, — возражает Колдуин, потому что на самом деле это не так. Корво более чем достойный соперник для любого на Островах, даже для дочери. Буквально прошлой ночью они несколько миль бежали по крышам Дануолла, и за всё это время у Корво не сбилось дыхание. — Все вы кажетесь мне старыми, — отвечает Чужой. — Я могу видеть твоё прошлое, настоящее и будущее одновременно. Я вижу, как твоя кожа гниёт на костях, я вижу твои первые шаги. Всё сразу.       Они проходят мимо одной из сестер Грей, которая, прищурившись и в это же время улыбаясь, смотрит на императрицу. Колдуин никак не реагирует, лицо остаётся бесстрастным. Пусть окружающие видят в её поведении всё, что захотят. — Не будь таким высокомерным только потому, что не стареешь, — предупреждает Колдуин. — Я не старею? — говорит Чужой, как птичка, тревожно наклоняя голову. — У меня не может быть возраста. В Бездне нет места переменам. Нет места старению. Я не смог бы состариться, даже если бы захотел. — А ты хотел бы? — спрашивает Эмили. — Иногда, — дым вокруг него обволакивает и Колдуин, обвивая их соединенные руки. — Почему? — его губы изгибаются в тонкой улыбке. Эмили уже знает, что Чужой хочет сделать, прежде чем её мысли претворяются в жизнь; она всё ещё раздражена, когда он исчезает, оставляя ее одну посреди танцпола. Императрица вздыхает и заводит разговор с новым партнером.

***

      Позже, тем же вечером, когда Эмили распутывает волосы, её в мгновение затягивает в Бездну. Она раздраженно хмурится и оглядывается по сторонам. Всё как всегда: чёрная скала, голубой туман. Левиафан воет над головой, по спине пробегают мурашки: — Чужой! — Моя дорогая императрица, — он стоит у неё за спиной. Колдуин резко поворачивается, внезапно осознав, что ночная рубашка сползла, обнажив плечо. Это заставляет чувствовать себя более слабой, более уязвимой. Чужой тянется, чтобы вытащить заколку из её волос, отчего один локон спиралью падает вниз. Эмили поправляет рукав и собирается с силами. — Чего ты хочешь?       Чужой раздражающе ухмыляется, он, как всегда, самоуверен, его руки вновь сложены за спиной: — Что-то грядет. — Ты уже говорил мне об этом, — напоминает ему Колдуин. — Ты ничего не предприняла. — Я отправила шпионов. Они сообщат о беспорядках. — Лично ты сама ничего не сделала. — Я императрица, — раздражаясь, Эмили скалит зубы. — Я занимаюсь каждой частью Островов, каждой бюрократической ерундой, которая попадает на мой стол, каждым человеком, который обращается ко мне за помощью. У меня нет времени носиться по крышам в поисках угрозы, которую ты мне даже не разъяснишь!       Её руки упираются в бока. Чужой, хмурясь, смотрит на Колдуин: — Я тоже не знаю, что будет дальше. Я просто знаю: что-то грядёт.       Он взмахивает рукой, и Эмили возвращается к своему туалетному столику, на секунду тухнет и вновь зажигается лампа. Её заколка лежит на столе, отражая тусклый свет. Колдуин шипит и отдергивает руку, когда прикасается к ледяному украшению. Холод Бездны пробирает костей. Это заставляет Эмили дрожать всю оставшуюся ночь.

***