***
Императрица всегда передвигалась будто бы на кошачьих лапках, даже когда было бы проще лишить жизни или получить от убийства гораздо больше удовольствия. Всадить арбалетный болт в толстый череп Джиндоша вместо того, чтобы превращать его мозг в кашу, например. Эмили терпеть не может людей, которые жестоки только забавы ради, только потому, что имеют достаточно силы. Это чувство только усилилось, когда она стала использовать Сердце, чтобы узнавать чужие секреты. У каждого своя история. Отбросив эти мысли, Колдуин улыбается репортёру. — Фарли Хэвлок упал с маяка случайно, — он, летя вниз, всё ещё кричал и пытался бороться; в десять лет у Эмили хватило мужества, чтобы глядеть на то, как фигура адмирала превращается в пятно. Никогда больше она не будет чьей-то пешкой. — Верно, — говорит мужчина, явно ей не поверивший. Императрица не может вспомнить его имя, хотя у него бледная, красивая кожа человека с далекого севера Тивии. — Знаете ли вы, кто будет новым Верховным Смотрителем? Юл Хулан, последний Верховный Смотритель, умер всего несколько месяцев назад. Эмили сама вынесла его тело из тронного зала, вытерла кровь у его рта. Она до сих пор оплакивает Юла. Они не сходились мнениями во многих вещах, но он был хорошим человеком. Добрым, в отличие от своего предшественника. — Что насчёт того, что случилось с Хуланом и, эм, с другим… Репортер замолкает, вероятно, не желая напоминать, что случилось с Кэмпбеллом. Никто, кроме императрицы и её отца, не знает, что произошло на самом деле: Таддеус Кэмпбелл умер плакальщиком в Затопленном квартале со шрамами еретика на лице. «Хорошо», — злобно думает про себя Колдуин. Он помог убить её мать и разрушить город, навредить людям, которые находятся под опекой Эмили. Теперь она очень серьезно относится к своим обязанностям; хотя Колдуин никогда не была жестока по отношению к людям, небрежность была ей не чужда: приключения на крышах интересовали её больше, чем работа императрицы. Сейчас всё иначе. Её народ будет процветать, независимо от того, чем придется пожертвовать ради этой цели. — Понятия не имею, — отвечает императрица, хотя, конечно, она слышала от Королевского шпиона, что Мал Арсениос надеется стать их с отцом любимчиком. Говорят, он преданный, но справедливый и не большой любитель сжигать еретиков. Эмили, сама тщательно изучив его дело, узнала, что сестра Мала — ведьма, сбежавшая из города много лет назад, во время Крысиной чумы. Дела в Аббатстве могли бы быть хуже. Нет, дела в Аббатстве гораздо хуже. Заскучав, императрица заканчивает интервью через несколько минут, вежливо улыбаясь, пожимает руку репортёру и надеется, что в следующий раз она будет разговаривать с кем-то другим.***
— Что-то грядет, — сказал Чужой, и Эмили до сих пор не знает, что именно он имеет в виду. Слухи о беспорядках прекратились, жители Карнаки под покровительством двойника герцога Абеле счастливы, а Далила исчезла навсегда. Колдуин строга к себе, но не настолько, чтобы думать, будто она плохо правит. Люди здоровы, острова богаты. Жизни подданных меняется к лучшему с каждым новым законом. Но что-то грядет. Что-то должно произойти. Императрица вновь и вновь безуспешно пытается связаться с Чужим, безрезультатно находя его святыни по всему городу. Той ночью встревоженная Эмили засыпает в секретной комнатке матери, ворочаясь с боку на бок. Колдуин падает с кровати и продолжает лететь вниз, пока с глухим стуком не приземляется на твёрдую землю. Она сразу же понимает, что находится в Бездне. Во всём мире просто нет ничего подобного: шума голосов из глубины, холода, летящих над головой обломков. — Чужой! — кричит Эмили, жалея, что на ней не только ночная рубашка. Но в Бездне что-то не так: дым иссиня-черный, такой густой, что Колдуин едва может видеть; пыль заполняет рот. Она давится, идёт наощупь, надеясь, что не споткнётся и не упадёт на краю обрыва. — Чужой! — снова зовёт Эмили, используя тёмное зрение, но всё равно ничего не видит. Колдуин спотыкается, падает и просыпается, кашляя в собственной постели, хватая руками воздух. Кто-то ловит её запястье и с силой сжимает ткань рукава. Такое ощущение, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, к горлу подкатывает тошнота. — Отец? — Нет, — Колдуин узнала бы голос Чужого где угодно; он садится рядом с кроватью, его глаза блестят в тусклом свете. — Прошло четыре тысячи лет, — говорит он, пока Эмили, слыша что-то успокаивающее в интонациях его голоса, пытается расслабиться. Крепкая хватка Чужого всё ещё держит руку. — И почти никто никогда не делал того, что сделала ты. — Проснулась в кошмаре? — в полудрёме задает глупый вопрос императрица и пытаясь сосредоточить взгляд на призрачно-бледном лице Чужого. — Ты попала в Бездну без моей помощи. Чужой отпускает её руку, и Колдуин, зевая, кладёт её на грудь. — Прости. — Это уже второй раз, императрица. В каком-то смысле Далила могла то же самое. Интересно, это передаётся по наследству? — Колдуин слабо рычит и переворачивается на бок. Завтра на рассвете у неё заседание с парламентом, затем встречи с дворянами и брифинг по экспорту из Редмура, который обещает занять несколько часов, а после всего этого Эмили должна посетить собрание профсоюза охранников. Забота о городе утомительна, хотя и стоит того. — Приходи в другой раз. У меня есть вопросы к тебе. Наступает короткая, странная пауза. — Ты меня прогоняешь? — наконец спрашивает Чужой. Колдуин чувствует, что он стоит в темноте. — Делай, как приказывает твоя императрица, — дразнит Эмили, погружаясь в сон без сновидений. Чужой ещё какое-то время стоит во тьме, прежде чем бесшумно исчезнуть в облаке дыма, и его тихий смешок проскальзывает в грёзы Колдуин.