Свет отраженный

Intro 2 Разговор, в общем-то, прошел ровно так, как она и предполагала: а именно, Зеннин Наобито посоветовал ей знать ее место и дал десять минут, чтобы убраться из-под крыши его дома. Удивительно было, что ее вообще туда пустили — хорошо хоть Яга похлопотал со своими связями. Она постояла на улице, перекатываясь с пятки на носок, сунув руки в карманы, скептически оглядела стены, открытые традиционные ворота. С крыльца на нее пялились дети: все как на подбор черноволосые, в темно-зеленых юкатах — младший зеннинский выводок воронят. Нянька приглушенно шикнула на них, погнала внутрь дома, возмущенно оглянулась на нее через плечо. Неясно, что оскорбляло ее больше: ее вырез на груди, брюки, распущенные волосы, или в целом ее существование. Юки хмыкнула и оперлась на свой мотоцикл, припаркованный возле входа, задумалась, сложив руки на груди. Трещотка вернулась, обернулась костистым остовом вокруг нее, передавая информацию. В конце концов, ей запретили находиться под крышей поместья Зеннин — технически, задний двор под крышей не находился. Технически, ее нога даже не пересекала порог дома. Перекинув ногу через конек, она уселась на заборе верхом, перевела дыхание и осмотрелась. Мальчишка лениво проследил за ней глазами — он сидел в тени, опершись спиной на забор и скрестив ноги, курил. Она помахала ему рукой — он не ответил. Юки перекинула через конек обе ноги и спрыгнула, спружинив о землю, деловито подошла к нему ближе, встала, уперев руки в бока. — Цукумо Юки, — представилась она, протягивая руку. — Первый курс Киотского магического колледжа. Руки мальчишка не пожал, все так же лениво окинул ее взглядом с головы до ног — бесцеремонно задержался взглядом на груди, потом на бедрах, даже не скрываясь. Юки хмыкнула. — Не представишься? — Зачем? — пожал плечами мальчишка, затушил окурок о землю. — Вы меня искали. Значит знаете, кто я такой. Он уперся локтем в колено и подпер ладонью подбородок, глядя на нее снизу вверх. Из того, что знала Юки, ему было не больше четырнадцати, но выглядел он куда старше: широкий разлет плеч, сильные жилистые предплечья, обнаженные завернутыми рукавами школьного пиджака, мощная грудь, видная в расстегнутой от жары форменной рубашке. Возраст выдавало, может, лицо — остаточная подростковая округлость на жестких зеннинских чертах, гладкие щеки, чистый лоб без единой морщинки. Все решал взгляд: у подростков не могло быть такого взгляда, острого и хищного, подмечающего малейшие детали, они просто не успевали насмотреться опасности за свои годы, чтобы его сформировать. Шрам поперек губ тоже не был стандартным для внешности человека, который едва закончил среднюю школу, но Юки решила, что ему даже шло. Она помолчала, раздумывая, как ей лучше вести разговор. Раз уж он был таким немногословным, лучше было действовать. Она откинула полу куртки, достала из внутреннего кармана небольшую коробочку. Коробочка была пуста — ну, для любого, кроме шамана. Мальчишка шаманом не был. Мухоловка зажужжала, забилась о стенки. Юки пальцем стерла краешек печати, и маленькое проклятие тут же вырвалось на свободу — она даже не взглянула на маленький сгусток, который бездумно ткнулся вначале в нее, обжегся о ее ауру проклятой энергии, и тут же метнулся вперед: яркая аура человека, не защищенного силой проклятия, идеальная мишень. Мальчишка даже бровью не повел — он определенно точно не видел мухоловку, у любого бы рефлекторно дернулись глаза на неожиданный раздражитель. Вреда ему она бы не нанесла, может, испортила бы настроение, присосавшись: Юки все равно собиралась ее изгнать, как только она вцепилась бы в шею. Она даже успела поднять пальцы, но мальчишка ее опередил: рука неуловимо быстро метнулась вперед и вбок, поймала мухоловку. Проклятие забилось, зажужжало громче, мальчишка с силой сжал пальцы — мухоловка лопнула, по ладони потекла эктоплазма, не видимая для него. Он отряхнул руку, скидывая ошметки проклятия. Юки уставилась на него, как будто он отрастил вторую голову прямо при ней: она ни разу не видела, чтобы кто-то мог уничтожить проклятие голыми руками. Это не так работало — для изгнания нужна была проклятая энергия, физическая сила ничего не решала. Ей самой присвоили особый ранг, едва ей исполнилось шестнадцать, и вряд ли было проклятие, которое бы ее остановило: но порвать руками хоть бы и мухоловку, не добавляя в удар ни капли проклятой энергии, она бы не смогла. Снулое скучающее лицо мальчишки мгновенно переменилось: стало неприятным и хищным, глаза заблестели, тонкие губы разошлись в нехорошей ухмылке, косящей из-за шрама. Злой рот казался прорезью в листе бумаги. — Обычно я не провожу демонстраций забесплатно, — сказал он деловито. — Но для такой хорошенькой дамочки, так уж и быть, сделаю исключение. Юки внезапно поймала себя на мысли, что не настолько уж он ее и младше, и тут же возмущенно затолкала ее на задний план. Во-первых, ей было семнадцать, она была уже взрослой, во-вторых, она была здесь исключительно по делу — неужели какой-то школьник мог ее смутить? — Сколько? — Что? — глупо переспросила она. Мальчишка завел глаза. — Сколько за бой? Деньги вперед, — пояснил он ей свои условия. — По условиям — количество, ранг. Можете, конечно, наврать, но когда я закончу, придется доплатить, если проклятий будет больше. Особый ранг с голыми руками не беру, оружие на мой выбор. Так сколько? — Что? — еще раз озадаченно сказала она. Мальчишка недовольно цокнул. — Мы будем дела обсуждать, или вы сюда влезли поглазеть? Если второе, то рекомендую не задерживаться: у Зеннинов не особо любят гостей. — Ты можешь изгонять проклятия? — Чего? — поднял брови мальчишка. — Изгонять? Я, по-вашему, похож на шамана? Юки замешкалась с ответом. — Слушай, — она обескураженно потерла лоб тыльной стороной ладони. — Мы как-то не с той ноты начали разговор. — По-моему, мы начали с того, что вы спустили на меня проклятие, — неприятно улыбнулся мальчишка. — Но я же сказал, без обид, товар надо проверять, даже если по рекомендации. — Я не… — возмутилась Юки. — За кого ты меня вообще принимаешь? И тут что, действительно проводят бои с проклятиями? Еще и с детьми? Вы здесь не в своем уме, что ли? Мальчишка фыркнул. — Насчет детей вы перегнули, — пожал плечами он. — До боев со ставками доходят те, кто смог выжить до возраста постарше. Но по поводу остального — в точку. От бессильной злости у нее перехватило дыхание. Яга говорил ей, предупреждал ее — разве что предупреждения «в Осаке свои нравы» и «у кланов своя политика» ее к этому не подготовили. — Я из Киотского магического колледжа, — взяв себя в руки, сказала она. — Да я понял с первого раза. Собираете коллекцию уродцев, а? — Не глупи, — резко осадила его Юки. — Ты понял, о чем я. Там все… там иначе, чем тут. Это шанс на новую жизнь. Мальчишка посмотрел на нее, как на полную дуру. — На какую новую жизнь? — усмехнулся он. — Сменить одну шаманскую дыру на другую? Или может вы там научились отменять насильное шибари? — Нет, но… — Но там это не будет иметь значения, да? — Естественно. Мальчишка лающе рассмеялся. — Серьезно, вы решили меня пожалеть? — фыркнул он. — Если тебе нужна жалость, то под зеннинской крышей ты не дотянешь до моего возраста, уж поверь. — О чем ты… — О том, если вы решили спасти пса, сидящего на цепи, то в начале потрудитесь узнать, за что его на цепь посадили, — сказал он, ухмыляясь. — Если вам дороги ваши хорошенькие руки. — Я знаю, как с тобой тут обращаются, — резко сказала она. — То есть, ты выбираешь лучше дальше терпеть это? — Терпеть? — изогнул бровь мальчишка. — Терпеть я ничего не собираюсь. Я умею ждать — это совершенно другое. — Ждать чего? У нас или в Токио ты сможешь получить все и сразу. — Слушайте, красотка, — поморщившись, перебил ее мальчишка. — Хотя мне хотелось бы увидеть, как Наобито хватит инсульт от злости, если зеннинская нога переступит порог Токийского колледжа, но поверьте, самое крупное сборище шаманов в одном месте — последний вариант, где я собираюсь оказаться. Если, конечно, мне не заплатят денег за чью-то голову. — Там все иначе, — сказала Юки, игнорируя его последние слова. — Да? — откровенно веселясь, переспросил мальчишка. — Наверное, попроще, когда недочеловеком тебя считают разные люди, а не только из одного клана? — Никто не будет… — Все будут, — перебил ее он. — Да ладно, расслабьтесь, я шучу. Он почти зажмурился, крайне довольный неловкостью, которая была написана у Юки поперек лица. — Мне насрать, кто там что обо мне думает, — доверительно сообщил ей он. — Особенно если этот кто-то шаманов. Нет ничего более жалкого, чем одаренный, проигрывающий пустышке, а ведь единственный, кто в этой семейке еще может уложить меня на лопатки, это старик Наобито. Слишком быстрый. Но это ничего, — улыбка его стала более хищной. — С его техникой я еще потренируюсь. Ребенок появился перед ней неожиданно — она даже отшатнулась, не сообразив, как он здесь оказался. Потом он тут же переместился на метр вправо с легким хлопком, дернулся назад, с досадой топнул ножкой. Техника, видимо, манифестировалась еще совсем недавно, контролировать он ее не умел — Юки никогда не видела Проекцию, наследуемую клановую зеннинскую технику, в деле, но узнала мгновенно. Обратно переместиться техникой ему не удалось, так что он сам вернулся назад, упер руки в бока и угрожающе глянул на нее снизу вверх. Он был совсем маленьким, но судя по тому, что уже пользовался техникой, ему было не меньше пяти. В отличие от обычных зеннинских детишек, которых Юки уже довелось видеть, он был закутан в слои формального традиционного наряда, несмотря на жару. — Ты что здесь делаешь? — подозрительно спросил он, не утруждаясь вежливым обращением. Юки хмыкнула, сложила руки на груди. Сверху он казался забавным — ангельское румяное лицо, огромные зеленые глаза, блестящая черная макушка. — Эй, Нао, — подал голос старший мальчишка. — Веди себя прилично. Ребенок тут же обернулся, едва не запутавшись в своих широких хакама, снова переместился техникой, споткнулся, неверно вычислив конечную точку. Старший мальчишка среагировал так же быстро, как и с мухоловкой: поймал его подмышки, поставил ровно. Ребенок обиженно надулся, уцепился ему за локоть. — Это твоя? — спросил он у старшего, бесцеремонно показывая на Юки пальцем и откровенно ее игнорируя. Тот фыркнул. Ребенок нахмурился, пролез под локтем старшего и уселся ему на колени, заерзал, устраиваясь удобнее. Прижался пухлой щекой, недовольно засопел, угрожающе глядя на Юки. Маленькие ручки обвились вокруг шеи старшего, будто ошейник. — Тодзи от нас никуда не денется, — сообщил он ей, недвусмысленно указывая его принадлежность. Тот ухмыльнулся, внимательно глядя на нее. Вряд ли ребенок осознавал, как звучат его детские заявления о праве собственности на игрушки, но и Тодзи, и Юки друг друга поняли. — Увидимся, — кивнула она. — На вашем месте я бы лучше надеялся, что меня вы видите в последний раз. Она хмыкнула, резко развернулась спиной и гордо прошествовала к забору — выругалась про себя, сообразив, что не только проиграла в разговоре с каким—то подростком, но сейчас еще и устроит представление. Мысль проскочила неожиданно, и она тут же среагировала. — Эй, — спросила Юки, повернувшись. — Какой у тебя типаж? Тодзи засмеялся, на этот раз не зло, искренне. — Да мне без разницы, — скалясь, сказал он. — Лишь бы не шаман. *** Глава 3 — Ты влип, — сообщил Сатору, едва ему отлепили изоленту ото рта. — Ты вообще знаешь, кто я такой? Сильнейший из шаманов… Он захлебнулся водой, которую ему бесцеремонно влили в рот, сжав щеки, закашлялся, отплевываясь. Пить действительно хотелось, но не так же. Убедившись, что он сделал несколько глотков, Инумаки снова заклеил ему рот, проверил запястья. Сатору тоже на пробу шевельнул пальцами — запястья были зажаты несколькими слоями стяжек, пальцы тоже. Он не смог бы сложить пальцы для техники: без печатей работала Бесконечность, но в голове слишком мутилось для вычислений. Он попробовал все равно, воздух разошелся вокруг него с хлопком, будто лопнувший шарик. — Замри, — приказал Инумаки. Проклятая речь хлестнула его, как удар под дых. Было унизительно: тело повиновалось сразу же, мышцы напряглись, обездвижив его, спина, застывшая в неудобной сгорбленной позе, мгновенно разболелась. Единственный плюс — для того, чтобы еще раз приказать шаману его ранга, Инумаки пришлось бы передохнуть, собраться с силами, а, на удачу Сатору, он все таки сказал замри, а не заткнись. — Ты же понимаешь, что это меня не удержит? — как можно саркастичнее сказал Годжо. Инумаки завел глаза. — Так что лучше бы тебе сделать верное решение и сейчас же меня освободить, я с тобой разделаться могу одним пальцем, а как только освобожу руки… Приказа не потребовалось — ему просто заново заклеили рот изолентой. Сатору возмущенно замычал, делая страшное выражение лица. На его сверкающий яростью взгляд Инумаки, видимо, было плевать, так что попытавшись еще какое-то время и едва не захлебнувшись слюной, Сатору все-таки заткнулся, перевел дыхание, шумно вдохнув через нос. Он попытался прожечь в Инумаки дыру взглядом, но тот только ухмыльнулся и отошел чуть дальше, оперся спиной на дверь, сложив руки на груди. Потом он внезапно отлетел в сторону вместе с дверью. Сатору даже задержал дыхание, уверившись в магической силе своего взгляда, и заторможено вернулся глазами к дверному проему. Тодзи выглядел так, будто его протащили через ад и обратно — ссаженое плечо, почему-то следы гари на майке, засохшие капли крови на лице, слипшиеся темными сосульками волосы. Цепь, обернутая вокруг предплечья, тоже была вся бурая, кое-где в ошметках, подозрительно напоминающих мясо. Судя по выражению лица, он был просто пиздец как зол — Сатору был в полном восторге. — Замри, — приказал ему Инумаки. — Захлопнись, — огрызнулся Тодзи. — Я охуенно не в духе. У Инумаки расширились глаза. — Замри, — снова попытался он. Он закашлялся — добавил проклятой энергии на полную катушку, у Сатору даже заслезились глаза, разболелась от ударной волны голова, хоть приказ и не был направлен на него. — А ты с первого раза не понимаешь, да? — поджав губы, повернулся в его сторону Тодзи. Цепь змеей соскользнула с его предплечья, неприятно звякнула о пол. Металл светился проклятой энергией — это было странно, Сатору не ожидал, что Тодзи таскает с собой и такой арсенал. Хотя это было и логично, учитывая специфику его работы — объекта его работы, вернее — но все равно этих сигнатур Сатору еще ни разу не видел. По сравнению с черным пустым пятном, которым был для Шести Глаз сам Тодзи, цепь казалась слишком уж яркой. Инумаки безмолвно указал пальцем на него, потом на отметины на щеке, резко провел поперек горла ладонью. Сатору возмущенно выдохнул через нос — хотя это был самый логичный вариант, раз уж на Тодзи не действовала проклятая речь, он бы закрылся заложником, как щитом. Терпеть подобного он не собирался, это было слишком унизительно, так что он гордо повернул голову в сторону Тодзи, чтобы кивком дать тому право не участвовать в подобных переговорах. Разрешения Тодзи не требовалось, он даже не глянул в его сторону. Он был быстрым — слишком быстрым для обычного человека, не отслеживай Сатору след энергии от проклятого оружия, он бы даже не понял, что произошло. Цепь метнулась в одну сторону, Тодзи в другую. Металлический конец обвился вокруг ножки стула, к которому был привязан Сатору, и тот со всего маху бахнулся на пол, на секунду лишившись дыхания от удара плашмя. Инумаки, уже подготовивший приказ, отвлекся даже не на мгновение — на половину мгновения, но этого хватило, чтобы Тодзи успел до него добраться и ударить его под дых, лишая возможности что-то сказать. Подсечка, удар снизу, перехват руки — Сатору даже не успел проморгаться, прежде чем Тодзи уже сидел верхом на Инумаки и затягивал пластиковую стяжку ему на запястьях, уперевшись коленом в спину. Цепь обвилась вдоль всего тела, ограничивая подвижность до нуля, последним витком пройдя, как удила, через рот. Закончив, он встал, повел рукой, расслабляя мышцы, и направился в его сторону. На какое-то мгновение у него промелькнуло что-то, похожее на тревогу, ощущение опасности, но Сатору тут же досадливо отмахнулся от этой мысли и недовольно поднял брови, красноречиво указывая взглядом на себя и свое непрезентабельное положение. Тодзи опустился на одно колено, в руке сверкнул нож — небольшое изогнутое лезвие. Сталь холоднула кожу, когда тупая часть прошлась по запястью. Опять проскочило то же тревожное чувство: но лезвие просто прошлось без особого нажима, стяжки лопнули, освобождая руки. — Может так и оставить? — задумчиво сказал Тодзи, разглядывая изоленту на его рту. Сатору возмущенно содрал ее сам, кое-как ухватившись за липкий край негнущимися затекшими пальцами. — Ты мог избавиться от этого всего в один момент, — сообщил ему Тодзи. — Твоя Бесконечность, расширившись, уж точно справилась бы с этим. Он пнул носком ноги разрезанные стяжки. — Только ты же нихрена не умеешь своей техникой пользоваться. Как и этим, — он постучал пальцем себя по лбу. — Да пошел ты, — расстроенно огрызнулся Сатору, кое-как усаживаясь ровно и пытаясь подняться. Он не ожидал, что Тодзи подаст ему руку, чтобы помочь встать. Не ожидал и того, что сам не отпихнет ее с презрительным видом, а ухватится чуть выше запястья, перенося вес и поднимаясь на ноги. Тодзи бесцеремонно рванул его вверх, придержав за спину, когда он качнулся, быстро и обезличенно обхлопал с ног до головы, будто на досмотре. — Что ты… — Цел, — сообщил непонятно кому Тодзи, перебивая его. Потом обернулся к Инумаки: — Твоя удача, как минимум отправишься на тот свет с полным комплектом пальцев. Тот зыркнул на него злым взглядом. Сатору снова собирался возмутиться, чтобы привлечь внимание к себе, но у него опять закружилась голова — его замутило, он качнулся и начал заваливаться назад, беспомощно хватаясь за воздух руками. Тодзи поймал его, хотя уже успел отвернуться — перехватил под ребрами, усадил на пол. Потом наклонился совсем близко, задрал ему лицо вверх и оттянул веко, разглядывая зрачки. — Тебе что-то давали? — Нет, — помотал головой Сатору, приходя в себя. — Только воду. В мыслях щелкнуло очевидное: боже, не мог же он сразу не сообразить. Естественно, нужно было, чтобы он не мог полностью прийти в себя, естественно, это был самый простой вариант. — Кретин, — сообщил ему Тодзи. — Ладно, проспишься, когда выберемся отсюда. Пока сиди и не рыпайся — я поговорю с твоим новым дружком. — О чем ты собрался поговорить? — с сарказмом сказал Сатору, пытаясь вернуть себе хоть немного самоуважения знаниями. — С Инумаки с меткой? Тодзи только хмыкнул, кинув на него взгляд искоса. Потом подошел к пленнику ближе, перевернул на спину, уселся ему на грудь. Он нащупал край цепи, ослабил кольцо, пропущенное между челюстями — и тут же заменил его ножом, предусмотрительно уперев острый кончик изогнутого лезвия в мягкое небо. Инумаки тяжело сглотнул, пытаясь не напороться на нож, задышал открытым ртом. — Пара вопросов, — деловито сообщил ему Тодзи, чуть меняя угол наклона руки, так, что лезвие опасно царапнуло небо. — Через кого получил наводку, какое было место встречи с заказчиком? Без глупостей. Он достал нож изо рта, отер его от красной слюны о плечо самого Инумаки, потом прижал локтем горло — ровно с такой силой, чтобы затрудняло дыхание. Приказ можно было отдать и шепотом, но так он работал куда менее эффективно, а мог и вовсе сработать в другую сторону. Сатору снова поднялся на плохо слушающихся ногах, подошел ближе, наклонился, глядя сверху вниз. — Он тебе ничего не скажет, — сообщил он. — Ты вообще знаешь, что эта метка значит? — Получше тебя, — отозвался Тодзи. — Откуда, ты думаешь, я знаю, что проклятая речь на меня не действует? — Что? — Для ее активации на цели нужна проклятая энергия, — сказал он скорее Инумаки, чем в ответ на вопрос. — А я, знаешь ли, не одарен. Эй, — снова вернувшись к делу, похлопал он Инумаки по щеке. — Я два раза не буду повторять. — Он тебе ничего не скажет, — снова устало повторил Сатору. — Те, которые с меткой, не разговаривают. Просто удивительно, откуда он мог знать какие-то детали клановых способностей и быть совершенно невежественным в общеизвестных. Тодзи выдохнул смешок. — Очень удобно, что все так думают, а? — сказал он. Нож снова блеснул в пальцах, но на этот раз краешек лезвия остановился в самом уголке рта. Тодзи натянул щеку лезвием изнутри, металл окрасился красным. Инумаки замычал. — Они же не немые, — сказал Тодзи, чуть увеличивая давление на нож. — Просто умеют следить за языком — в отличие от тебя. Кончик рта подался, раскрылся красной раной, заливая кровью подбородок. Лезвие без усилий преодолело те полсантиметра чистой кожи между губами и началом черной линии метки. — Знаешь о клановых техниках из учебников, да? — снова насмешливо спросил Тодзи, адресуя вопрос к Сатору. — Написано там где-нибудь, что при нарушении целостности метки, шибари на проклятую речь разбивается? Восстановить контракт нельзя. Звучало как полная чушь, но судя по ужасу в глазах Инумаки, и тому, как он отчаянно забился, пытаясь отвести лицо от ножа, он был прав. Еще чуть-чуть, еще буквально миллиметр разреза — и лезвие достигло бы черного края линии змеиного глаза. — Откуда ты это знаешь? — потрясенно спросил Сатору. — Работа, — пожал плечами Тодзи, будто это был для него абсолютно нормальный обыденный факт. — Так что, вспомнил что-нибудь? Инумаки отчаянно закивал. — Так-то лучше. Сатору внезапно понял, что все это время задерживал дыхание. Едва лезвие вышло из окровавленной взрезанной щеки, он с облегчением выдохнул. — Ну? — недовольно спросил Тодзи. Инумаки сглотнул кровь, закашлялся, пачкая красным подборок еще больше. Голос у него был глухой и натужный, будто у него в горле что-то застряло — он странно глотал окончания и сокращал слова, как очевидно отвыкший от полноценной устной речи человек. — Брокер, Осака, корейская диаспора — сбивчиво сказал он. — Оплата через него. Без комиссии. Тодзи присвистнул. — Слишком хорошо, чтобы быть правдой, а? Вот и подвох. Инумаки зло дернул крыльями носа. — Никаких деталей. Привезти Годжо, мост через Оцу, пригород Киото. Там передать, оплата на месте. — Почему привез в Нагою? — Ждал. — Сколько вас еще? — Восемь. — Шаманы? — Три, первого ранга. — Шесть человек снаружи, мертвые, — сообщил Тодзи. — Два шамана там было точно. Инумаки помрачнел. — С оставшимися я как-нибудь разберусь. Ну что, не так уж и сложно? Шаман уставился на него ненавидящим взглядом. Сатору перевел взгляд с одного на другого — он чувствовал себя до крайности глупо, учитывая, что эти двое обсуждали его же. Контракт на его убийство почему-то только сейчас показался реальным — до этого казался чушью, чем-то далеким и его не касающимся. Сатору ощупал натертые следы от затяжки на запястьях, тяжело сглотнул, глядя на окровавленный рот Инумаки, на нож в руках Тодзи. Внезапно ему очень не захотелось умирать. — Поехали, — торопливо сказал он Тодзи, привлекая к себе внимание. — Мы все узнали, что нужно? Тодзи окинул его взглядом, в котором читался крайний скепсис по отношению к слову «мы» в этой фразе. Потом пожал плечами, согласно кивнул и достал из плечевой кобуры пистолет, приставил Инумаки ко лбу. — Нет! — едва успев, Сатору ухватил его за плечо. — Что? — изогнул бровь Тодзи. — Не вздумай его убивать. — Мы не будем брать его с собой, — отрезал Тодзи. — Я и не собирался! Просто оставь его тут. — Ты рехнулся? Я не собираюсь оставлять хвостов. — Это приказ, — внезапно ляпнул Сатору, выложив свою козырную карту. Видимо, не стоило — лицо у Тодзи тут же изменилось, стало острым и злым. Ухмылка у него и так не производила хорошего впечатления, но тут стала откровенно неприятной. — Как скажешь, — пожал плечами он и спрятал пистолет обратно в кобуру. Он даже не ожидал, что все выйдет так легко — но в воздухе повис статический разряд напряжения. Тодзи вырубил Инумаки одним сильным ударом в висок, проверил пульс и сухо отчитался, что тот жив. Потом поднялся, перевязал бессознательное тело еще несколькими рядами стяжек, собрав цепь. Вышли они молча — судя по коридору, который вышел в широкий ангар, держали его в складском помещении. Сатору краем глаза заметил несколько тел, лежащих ничком в темной лаковой луже, но только сглотнул тяжело, ускорил шаг. Голова чертовски раскалывалась. Тачка была припаркована у заднего хода. Сели они так же молча, хотя Сатору заметил, как Тодзи бережет бок — внезапно ему стало неловко. — Где мы вообще? — спросил он, чтобы хоть как-то разрядить молчание. — Нагоя, — коротко ответил Тодзи. Больше они не разговаривали, пока не добрались до места. *** На удачу номер в очередном отеле на окраине, где хорошо просматривалась дорога и затишье по сравнению с людским потоком чуть ближе к центру, он успел снять еще до того, как отправился доставать безмозглую белую башку из очередной проблемы, в которую тот же сам и влез. В том виде, в котором он был сейчас, клерк на стойке регистрации мгновенно бы вызвал полицию — а отпускать куда-то Годжо в одиночку он больше не собирался, до тех пор, пока он не закроет вопрос с контрактом. Нагнать их в Нагое, вычислить, где его держали, и перерезать там всем глотки было не самой сложной частью. Больше всего усилий он потратил на то, чтобы спокойно подождать, пока они не доедут до места назначения и спланировать все, постаравшись вытянуть как можно больше информации из тех, кто не сдох сразу — хотя первым его побуждением было прижать тачку, в которую сунули сопляка, на дороге, и позаботиться, чтобы водитель умер не быстро. Но Тодзи все-таки взял себя в руки: в конце концов, это был исключительно его проеб — невозможно было попасться еще глупее, он ослабил контроль, и сам же за это поплатился. Он давно уже взял в привычку не спать с клиентами: парочка удачных перепихов не шла ни в какое сравнение с теми сложностями, которые они за собой тащили, а уж спать с Годжо Сатору было самой охуенно тупой идеей, которая приходила ему в голову. Жизнь учила его обычно, провозя лицом по асфальту — но Тодзи не жаловался, уроки он усваивал быстро и ошибок не повторял. Удача ему улыбалась, таких ошибок, которые можно было совершить только один раз, ему пока удавалось избегать — так же, как и в этот раз. В крошечном номере помещалось только две кровати, столик под заляпанным зеркалом и настенный телевизор. Тодзи едва успел закрыть двери и опустить жалюзи, а Годжо уже скинул ботинки и уселся на кровати, потроша бумажные пакеты с едой — по пути пришлось зарулить в драйв-ин ближайшей фастфудной, которая попалась на пути, потому что никого пускать с заказом Тодзи не собирался, ровно так же, как и выходить наружу до завтрашнего утра. Он просто чертовски устал. Он проследил, как Годжо высыпал в свой стакан с кофе пять пакетиков сахара подряд, перемешивая их пластиковой ложечкой, потом отпил и довольно улыбнулся. У него самого едва не свело скулы от мысли о том, насколько омерзительно сладкой была эта бурда. — Ты будешь? — покосился на сахар, который положили к заказу и ему. Тодзи покачал головой, и Годжо с радостным видом всыпал себе в стакан еще два пакетика. У Тодзи стало кисло во рту. — У меня голова болит, — огрызнулся Годжо, поймав его взгляд, хотя он даже ничего не говорил. — Постарайся в следующий раз не тянуть в рот ничего из того, что тебе дают незнакомые люди, привязавшие тебя к стулу. Годжо кинул в него оставшимся пакетиком сахара. Тодзи хмыкнул, поймал на лету. — Как будто я мог что-то сделать, — оскорбленно начал Годжо, пытаясь оправдаться, как с его подготовкой можно было так проебаться. Тодзи не стал слушать. Чертовски ныло подреберье — его задело техникой, у одного на том складе было что-то врожденное, о котором он никогда не слышал — но внутри все было цело по ощущениям. Он снял майку через голову, поморщившись, когда прилипшая к ране ткань оторвала запекшуюся корочку крови и сукровицы. Годжо внезапно притих на середине фразы. — Тебя задели, — сообщил он очевидное, вообще не скрываясь шаря по нему глазами. — Не бери в голову, — хмыкнул Тодзи. — Переживу. Он скинул испорченную майку на кровать и пошел в ванную, включил воду и сунул под холодную струю лицо, намочил волосы, принялся отмывать засохшую кровь. В стоке закрутилась красная грязная пена: Тодзи выпрямился, зачесал назад мокрые волосы, налипшие на лоб. Щекотные холодные струйки поползли по плечам, приятно охлаждая усталые мышцы. Он поднял руку, разглядывая рану на ребрах: широкая полоса, будто снятая наждачкой. Ребра на ощупь были целы, остальное затянется. Заживало на нем все, как на собаке — у его шибари были и неплохие эффекты. Остальное было по мелочи: небольшая резаная рана на плече, задело осколком разбитого окна, легкий ожог на предплечье. Техники, связанные с огнем, он на дух не переносил, так что с их носителями разбирался в первую очередь. Внезапно чувство присутствия холоднуло затылок — натренированная острота ощущений всегда работала на полную, даже если он не думал об этом. Он обернулся: Годжо стоял в дверном проеме, уставившись на него своими чудными глазами. Он выглядел уставшим, но на осунувшемся лице глаза выделялись еще сильнее, взгляд у него был странный — расфокусированный, пустой, будто сквозь него. Глаза были распахнуты так широко, что веки не прикрывали радужку, и она выделялась ярким чудным пятном на красноватых белках. Из-за этого лицо казалось удивленным. Годжо сморгнул, потер закрытые глаза ребром ладони и снова уставился на него этим своим остекленевшим взглядом. Тодзи поморщился. Взгляд пробирал до костей, ощущался почти физически. — Хватит пялиться, — недовольно сказал он, поворачиваясь спиной. Взгляд ощущался и так, вдоль позвоночника выстегнуло холодом, затылок зачесался. Тодзи раздраженно взял под контроль свои ощущения, отбросил зудящее в кончиках пальцев чувство опасности — оно еще никогда не подводило, но сейчас был не тот момент. — Я потерял очки, — сообщил ему Годжо, будто это было его проблемой. — Я тебе нянька? — Я не пялюсь. Тодзи раздраженно выдохнул. — Ты свалишь или нет? Если ты сумеешь снова влипнуть в проблемы, пока я буду пару минут в душе, то тут уже даже я не справлюсь. Годжо надулся. — Я пришел сказать, что, — на лице его отразилось страдание от попытки сформулировать что-то, отдаленно напоминающее благодарность, и при этом остаться с чувством собственного превосходства. — Ну, хорошо, что ты так быстро с этим справился. Тодзи хохотнул. — Спасибо, босс. Будут еще приказы? Помимо того, чтобы оставлять в живых людей, желающих твоей смерти? — Какая же ты задница, — с досадой сказал Годжо. — Я так и знал, что ты это повернешь против меня. — А? — снова повернулся к нему Тодзи. — Забей. Когда его оставшиеся дружки и он вместе с ними нагонят нас, чтобы разобраться окончательно, там расскажешь ему все: я думаю, он оценит твой широкий жест. Мне-то все равно. У него не было никакого желания продолжать их бесконечные препирательства — он чертовски устал и хотел принять душ, смыть с себя грязь и чужую кровь, перевязать рану и лечь спать на ближайшие десять часов. Свои планы он привык выполнять, присутствие Годжо им никак не мешало. Так что он просто расстегнул ремень и уселся на закрытую крышку сортира, принявшись снимать штаны. Сопляк мгновенно напрягся, завозился, не зная, куда деть руки от неловкости. Тодзи усмехнулся про себя — он был предсказуемым до крайности. Его завышенное самомнение не позволило бы ему просто свалить, не закончив разговор — в этом случае считалось бы, что он отступил. Он же давал ему идеальный шанс и сохранить лицо, и ретироваться, еще и получить бонусное очко за фразу про отсутствие человеческих манер. План сработал не совсем так: вместо этого Годжо неуверенно подошел ближе и оперся на раковину. Тодзи удивленно поднял на него глаза, стягивая попутно носки. У сопляка было красное лицо — ему на удивление шло. Конечно же, блядь, что ему вообще не шло, с досадой подумал Тодзи. — Что еще? — Ну, — нахально заявил Годжо. — Мы можем начать с того места, где закончили в прошлый раз. Тодзи фыркнул. — Неа, — сообщил он. — Я так не думаю. — Почему? — оскорбленно спросил Годжо. Удивительно, но даже в мятой и грязной форме, пережившей катание в багажнике и валяние на пыльном полу, в расстегнутой слишком уж низко от жары рубашке, утратившей свой белый цвет и пропотевшей, с засаленным от нескольких дней носки воротничком, он выглядел до омерзения хорошеньким. Слегка осунувшееся от недосыпа лицо и нездорово бледная кожа сделали его чуть более человечным, реальным. Дурацкие цветные глаза были похожи на битое стекло. Тодзи нахмурился, смаригвая наваждение. — Потому что я не хочу, — отшил его он. Годжо упрямо поджал губы, протянул руку к его лицу — все бы закончилось катастрофой, если бы Тодзи не успел перехватить запястье, завернуть до боли. Годжо зашипел, попытался выкрутиться из хватки. — Тебе сегодня не хватило демонстраций, чтобы сообразить, что я не повторяю два раза? Он вдруг вспомнил, что заметил багровые натертые следы для стяжек у него на руках, еще когда осматривал его там, на складе, и тут же резко отпустил запястье, будто обжегшись. Годжо не выглядел пострадавшим, но выглядел оскорбленным. Он обиженно потер злой красный след от его руки, полоснул его недовольным взглядом и, гордо развернувшись, вышел из ванной, с силой хлопнув дверью. Тодзи уронил лицо в ладони, устало потер лоб, надавил пятками ладоней на глаза. Он-то может и привык свои планы выполнять, только Годжо Сатору привык, что мир гнется по его желанию. Неостановимая сила встречает несдвигаемый объект, да счас. Скорее машина на полной скорости встречает бетонную стену, а ты при этом думаешь, что раз пристегнут, то ничего не случится. Он выдохнул и встал, морщась от боли в боку, разделся окончательно и влез в душ, уперся лбом в плитку и включил ледяную воду. *** Глава 4 Утром они успешно сделали вид, что вчера ничего не произошло — Тодзи сменил повязку на боку и свалил на пару часов в Нагою разведать обстановку и сделать пару звонков. Годжо не удостоил его ответом, когда он оповестил его о своих планах, все так же лежа уткнувшись в свой телефон. Тем лучше. — Знаешь, если бы твои родаки не требовали от меня подробный отчет раз в неделю, я был бы уверен, что они от тебя хотят избавиться, — сообщил он, вернувшись. — Я сообщил им, что ты цел и я держу ситуацию под контролем, а они только спросили, сколько денег выслать. Он кинул в сторону Годжо пакет из конбини, куда сгреб цветастые пакетики конфет на стойке возле кассы, когда расплачивался за сэндвичи, которые прихватил на ланч. У вас, наверное, дети, поинтересовалась хорошенькая девчонка за кассой, а ваша жена знает, что вы их кормите только сладостями? Тодзи знал и этот оценивающий взгляд, и прощупывающие почву вопросы, в этом плане у него всегда легко получалось — он бы отшутился, что любит сладкое сам, сделал бы ей отвратительный заезженный комплимент, что она как раз подходит под его вкусы, слово за слово — и он бы трахал ее в подсобке на обеденном перерыве. Это если бы у него было все в порядке с головой и его жизнь не катилась под откос настолько, чтобы закупаться омерзительным крашеным сахаром для Годжо Сатору даже без напоминаний об этом. Так что он отшил девчонку сухим «моя жена умерла», ощутил себя полным мудаком, глядя, как вытянулось ее лицо, и скурил по пути обратно полпачки, пытаясь избавиться от фантомного приторного привкуса во рту. Ничего не подозревающий Годжо счастливо распотрошил пакет и тут же вскрыл упаковку ядерного цвета мармелада, запихал в рот полную горсть. — Мне надо, чтобы ты был в форме, — сообщил ему Тодзи и постучал себя пальцем по виску. — Без этих твоих «голова кружится». Усек? Отличное оправдание, подумал про себя он. Особенно когда тебя никто не спрашивал, чтобы оправдываться. Годжо насмешливо отдал ему честь и высыпал себе в рот остатки мармелада прямо из пакетика. — Да они бы только рады, — невнятно сообщил он, жуя и параллельно вскрывая упаковку моти. — Избавиться. — Что? — переспросил Тодзи, складывая руки на груди. — Если бы ты знал, сколько они мне платят за твою сохранность, ты бы не нес чушь. Тебе только алтаря не хватает. Годжо сунул в рот конфету целиком, так что не смог сразу огрызнуться. Он поднял палец, будто привлекая его внимание и полез во внутренний карман пиджака — достал оттуда бумажник с мультяшным принтом, принялся копаться среди карт, фантиков и мятой налички. Потом нашел, с довольным видом протянул маленький прямоугольник плотной бумаги ему. Тодзи подошел ближе, взял рассмотреть. На фото была самая красивая женщина, которую Тодзи видел в своей жизни — которую вообще мог представить. Ангельское, хрупкое, воздушное существо, она скорее была похожа на картину, на фантазию, а не на реального человека. Ее земное происхождение выдавали мелкие детали: круги под огромными лазурными глазами, едва видимая морщинка возле пухлых розовых губ, выбившаяся из прически ослепительно-белая прядь, придающая ей задорный, девичий вид. — Она была очень больна, — сказал Годжо, отобрав у него фото обратно и кинув на него взгляд, перед тем, как снова спрятать. — Она унаследовала технику, но та не развилась, так что Бесконечность разрушила ее клетки изнутри. Лейкемия, она отказалась от химиотерапии, потому что была беременна мной. Роды ее убили. Он рассказывал это беспечно, без тени мрачности, будто просто пересказывал факты из биографии — возраст, год рождения, хобби, умершая от рака мать. — Отец? — зачем-то спросил Тодзи. — Без понятия, — пожал плечами Годжо и хохотнул. — Тут-то и загвоздка. Судя по разговорам, которые ведутся, когда думают, что я не слышу, я ублюдок от цитирую, первого попавшегося встречного без шаманских способностей, обычного человека. Поэтому, может, они и пекутся за сохранность моей задницы, пока я не вступлю в полные права, но все бы с удовольствием убрали меня с глаз. Забавно, а? — Не особо. — А по-моему забавно, — снова улыбнулся Годжо, полез во вскрытую упаковку за следующей сладостью. — Всего капля живой свежей крови в выродившуюся сухую землю моей семейки — бам! — и вот он я, величайший шаман современного времени! И семейная техника, и Бесконечность, и Шесть Глаз, которых не рождалось несколько сотен лет. К тому же — ты только глянь на меня, я невероятно хорош собой, весь в мать, скажи? Тодзи раздраженно поморщился. Годжо всегда был Годжо — даже когда ему казалось, что на какую-то секунду тот был готов проявить главный признак человечности: слабость. — Знаешь, говорят одаренные шаманы больше не рождаются в кланах. Вся эта инцестуальная помешанность на чистоте крови, буэ, — Годжо высунул язык. — Привела ровно к обратному. Противный старикашка Камо каждые пару лет женится на новой племяннице, присылает приглашения на церемонию. Все пытается вывести Манипуляцию Кровью. — У Камо есть шаманы с техникой Крови, — сказал Тодзи. И он убил уже нескольких из них. — Не то, — покачал головой Годжо. — Это не врожденная, обычная клановая способность манипулировать проклятой энергией. Он хлопнул ладонями, прищурил один глаз. — Шшух! — озвучил свои действия он. — Ты труп. Кровавые стрелы, ядовитая кровь — черта с два от нее спрячешься. Мощнейшая боевая техника, последнего ее владельца уже давно нет в живых. — Зеннины тоже, — продолжил болтать Годжо, и Тодзи едва не дернулся, но успел сдержаться. — Я никогда не учил семейные древа, дикая скукота, но я знаю, что у них там все переженившись на своих родственниках. Хотя им пока везет — наследуемая техника есть в каждом поколении. Сейчас у них даже двое шаманов с Проекцией — кумичо и его сын. Тодзи едва не фыркнул. Да, обоих он знал прекрасно, и их технику в том числе. — Мой клан с Зеннинами на ножах, — пояснил Годжо. — Но на собрание Трех Кланов мне придется таскаться, когда я вступлю в полные права главы. Может, старикашка Камо так и помрет, не оставив нормального наследника, но если Зеннин-младший удался в отца, то он будет портить мне нервы одним своим видом ближайшие лет двадцать. О, Наоя удался куда лучше, подумал Тодзи. — Но Десять Теней им не заполучить, — хихикнул Годжо. — Лучшая клановая техника потерялась в веках, подтверждая древнюю мудрость, что спать с родственниками — не лучший вариант. Какая-то несформировавшаяся мысль мелькнула в мозгу, но он тут же досадливо запихал ее подальше, как и любые упоминания его семейки. — Ты решил мне тут вывалить историю Трех Кланов в переиздании? — раздраженно спросил он. — Ты спросил! — оскорбленно сказал Годжо. — Да, а теперь я прошу тебя заткнуться. Тодзи слишком поздно сообразил, что передоз сахара не только ускорит сопляку работу его гениальных мозгов, чтобы он держал Бесконечность и не отвлекал его, в случае чего, но и вернет его неуемный фонтан энергии, который поутих за последние пару дней. Что ж, в этом он был сам и виноват. — Мы выезжаем, — сообщил он. — В моих планах добраться до Осаки сегодня. — Почему это до Осаки? — естественно, тут же высказал свое крайне важное мнение Годжо. — Тот Инумаки сказал про Оцу, под Киото. — Да, и после этого тебе приспичило оставить его в живых. Ты же понимаешь, что он уже слил информацию о месте встречи всем, кому ее можно было подороже продать? Годжо замолчал, надулся. — Все слишком ладно сходится — в Киото заправляют Камо, которые тебя тоже недолюбливают. Клан Инумаки у них на побегушках, — пояснил Тодзи. — Я как раз знаю одного брокера из корейской диаспоры там, я работал на него до того, как нанялся вытирать тебе сопли. Он говорит, что не слышал, чтобы проходил контракт без процентов, а уж такое он бы унюхал. — А что в Осаке? — подумав, спросил Годжо. — Что в Осаке? Дерьмовый выговор, шлюхи и такояки, какие еще достопримечательности по твоему там есть? Годжо недовольно поджал губы. — О, — сообразил он. — Зеннины. — Да, — кисло согласился Тодзи. — Зеннины. *** Выезжать пришлось вечером — Тодзи был не в восторге от перспективы провести ночь за рулем, но была вероятность, что ему повезет и Годжо уснет, и ему наконец достанется хоть пара часов тишины, чтобы продумать следующий шаг. Он поднял свои старые контакты среди кансайских якудза, на которых имел глупость работать, когда еще только свалил из-под зеннинской крыши — и перспектива снова впутываться в дела с ними его вовсе не радовала. Он устало потер глаза, захлопывая багажник, куда скинул вещи: отдохнуть за эти сутки так и не удалось, в присутствии Годжо на это можно было и не надеяться. — Ты заснул там? — протянул Годжо, стуча ладонями по крыше машины. Он стоял снаружи, оперевшись локтями на дверцу — хотя Тодзи велел ему усадить свою жопу на пассажирское и не отсвечивать. — Ууу, — непонятно из-за чего вдруг оживился он, когда Тодзи выпрямился. — Не двигайся. — Что? Он щелкнул пальцами и навалившаяся усталость тут же исчезла, мигрень отпустила виски. Осознание пришло тут же, мозг лихорадочно заработал, органы чувств включились на полную, сканируя окружающее. Он облажался. — Что ты сделал? — переспросил Тодзи, хотя он и так уже прекрасно все понял. — К тебе прицепилось проклятие, — сообщил Годжо и тут же надулся. — Мог бы и поблагодарить. — Твою мать, — в сердцах выругался Тодзи, оглядываясь по сторонам. — Твою же мать. В машину, живо. — Да что не так? — возмутился Годжо. — Как оно выглядело? — Ну, как проклятие? Разве что слишком много глаз. — Поисковое, — пояснил Тодзи. — Это было поисковое. Нас засекли. Не их засекли, а он позволил себе отвлечься настолько, что их засекли. Не вычислить сраное поисковое проклятие — такого проеба он не допускал уже очень, очень давно. Мелкие мерзкие твари, которые не попадались на глаза, но вызывали легкое чувство тревожности — это для обычных людей, для него это должно было быть ясно как день. Но он отвлекся, спутал фоновое раздражение от выходок Годжо и то, что его присутствие вечно держало его на взводе, с очевидным сигналом опасности. Отвлекся и позволил сопляку поиграть в благородство и оставить живого свидетеля, хотя стоило вернуться и свернуть Инумаки шею. Отвлекся и облажался во второй раз — а вторых шансов жизнь ему не давала. — Мы в жопе, — сообщил Тодзи, бессмысленно дернувшись рукой за спину, к кобуре — он знал, что не успеет. — В полной, — согласился с ним чужой голос, и в затылок ему ткнулось холодное дуло пистолета. Годжо открыл было рот и тут же закрыл — сзади него точно так же возникла тень, пистолет вжался ему в висок. Зазора между дулом и кожей не было. Тодзи выругался бы, но это уже не имело смысла: это он опять облажался. Сопляк не держал технику именно при нем — он должен был давно отшить его и доказать делом, что он был последним человеком, в присутствии которого стоило расслабляться. Вместо этого он ослабил внимание и позволил Годжо принимать решения, в которых тот очевидно был просто катастрофически плох. И вот они здесь. Тодзи со вздохом поднял руки. Пустая буквально минуту назад парковка быстро наполнилась людьми — он насчитал еще шестерых, кроме тех двоих, которые держали их обоих на мушке. Четверо со стороны Годжо, двое у него за спиной. Не самое разумное решение. — Я тебе говорил смотреть в оба, — сказал он Годжо, игнорируя всех остальных. — Я смотрел, — оскорбленно сказал пацан, нахмурившись и скосив глаза в сторону на пистолет, приставленный к виску. — Здесь нет ни одного шамана. Он был прав — Тодзи напряг ощущения, но не уловил проклятых техник, их специально взяли обычными людьми. Один из тех, кто подошел со стороны Годжо, подал знак пальцами, глядя куда-то вверх над его плечом. Отлично, просто, блядь, замечательно. У них был еще и снайпер, судя по направлению взгляда. — Надеюсь, вы понимаете, что совершаете самую дорогую — и скорее всего последнюю — ошибку в своей жизни, — сообщил Тодзи, не обращаясь ни к кому конкретно. Он позаботился, чтобы тон вышел с ленцой — это был абсолютный блеф, даже если бы он и рискнул своей шкурой, чтобы выбить оружие у того, кто стоял за ним сзади, пистолет у виска Годжо связывал ему руки. — Заткнись, — сообщили ему сзади, в подтверждение своих слов приложив его по скуле рукоятью. Голова мотнулась в сторону, правую сторону черепа кольнуло острой болью. Тодзи только раздраженно цыкнул. Скрежетнули тормоза — рядом остановилась черная тачка, из которой вышли еще четверо. Вот это уже были шаманы. Даже если бы его чутье не уловило техники, он бы понял это по тому, как расширились глаза Годжо. Потом он нахмурился, перевел быстрый виноватый взгляд обратно на него и сделал несчастное выражение лица. — Давно не виделись, — ухмыльнулся Тодзи в сторону того самого Инумаки, который, благодаря ебучему великодушию Годжо, был жив и здоров — и крайне зол, судя по выражению лица. — Что-то ты не рад. У Инумаки спазматически дернулся заклеенный пластырем покалеченный рот: он подал знак пальцами и тот, кто стоял сзади Тодзи, резко подбил ему колени, добавил еще раз рукоятью по лицу. Дуло снова надавило на затылок, указывая вниз, и Тодзи послушно медленно опустился на колени, сплюнул красную слюну. Его прихватили за волосы, задрав голову назад. Он скосил глаза на Годжо: тот выглядел возмущенным. Пистолет у собственного виска, судя по всему, волновал его куда меньше. — Не рыпайся, — посоветовал ему голос сзади. — Если не хочешь остаться без колена на следующий раз. Что-то было не так. Им не было нужды держать в живых его — с Годжо понятно, возможно, доставить к месту встречи его требовали еще дышащим. Но то, что они не пристрелили тут же его самого было странным. Это было шансом — и шанс упускать было нельзя. Он безбожно проигрывал в любых играх, для выигрыша можно было исходить из правила, что удача никогда не была на его стороне, но одна ставка отрабатывала всегда: если он ставил на себя. В этом случае он проиграть не мог — тут все было просто. Выигрыш или смерть. В этом случае все осложнялось тем, что ставить пришлось бы еще и на Годжо — и Тодзи запоздало сообразил, что не был готов им сейчас рискнуть. Поставить все на сильнейшего, разве что-то могло пойти не так? — Тч, пацан, — привлек его внимание он. Рука в волосах напряглась, задирая голову еще выше. Дуло пистолета давило до боли. Он не мог этого почувствовать, но скорее представил, как палец чуть напрягается на спусковом крючке, проходя люфт. — Сконцентрируйся, — сказал он спокойно. — Ты сможешь, я знаю. Дальше все произошло быстро — он мгновенно отклонился в сторону, не глядя, заводя руку назад. Два выстрела прозвучали одновременно: один тут же оглушил его и опалил щеку струей раскаленного воздуха, пуля чиркнула по скуле. Второй громыхнул и тут же последовал третий — Тодзи потратил драгоценную долю момента, чтобы убедиться, что пули застыли в паре миллиметров от Годжо, будто стоп-кадр. Пацан выглядел потрясенным — ровно так же, как и все остальные вокруг него. Дальше смотреть времени не было: Тодзи крутанулся на месте, не вставая на ноги, перехватил пистолет за ствол, только поморщившись, когда горячий металл обжег ладонь, вывернул запястье. Он нажал на спусковой крючок чужим пальцем: раз, второй, третий, снизу вверх, снеся подбородок и добив еще одним выстрелом. Труп тяжело упал вперед: выкрутить пушку из рук не было времени, так что он перекатился, поднимаясь на ноги, ударил одного из тех двух, что были сзади него, раскрытой ладонью в горло, достал второго раунд-киком, не теряя инерции, снова уклонился. Это дало ему дополнительную секунду проверить, как дела были у Годжо: тот выглядел сосредоточенно и малость ошалело, но двигался хорошо. Он дрался умело, почти изящно. Была большая разница, почти пропасть, между теми, кто был обучен драться, и теми, кому пришлось научиться, чтобы выжить. Рукопашный бой не был боевым искусством: он был грязным и быстрым, его целью никогда не было зрелище — только спасение собственной шкуры. Годжо был из тех, кого учили, идеальным примером, прямо из учебника: его усиленный проклятой энергией кулак впечатался в скулу одного нападающего идеальным апперкотом. Техничность, поставленный удар, стойка — будто отработка приема, выверенного бесконечными тренировками. Это работало, да, но в этом и была разница: Тодзи бы целил в глаза, в горло, в носовой хрящ. Все, что с наибольшей вероятностью быстро вывело бы противника из строя, а при удаче — и сразу покалечило. Годжо будто почувствовал его взгляд, обернулся, замедлился — ошибка, которая стоила бы жизни любому, кроме него. Бесконечность остановила еще пару пуль: лицо Годжо снова стало сосредоточенным и холодным, от него горячей волной, оставляющей горечь на языке, разошлась концентрированная проклятая энергия. Тодзи едва не передернуло. Он уклонился от очередного удара и сунул руку за спину, достал собственный пистолет, выстрелил два раза, без остановки: оба его противника, покачнувшись, упали на землю. Пуля чиркнула об асфальт, промазав буквально на сантиметр: гребаный снайпер, как он мог упустить его из виду. — На крыше, соседний дом, на два часа, — коротко кинул он в сторону Годжо, метнувшись за машину в качестве укрытия. Пацану не нужно было переспрашивать — судя по его экономным и эффективным движениям, сконцентрироваться он сумел, и еще как. Он дал своему противнику подножку и, пока тот падал, развернулся на пятках, чуть отклонился назад для лучшего упора, и выставил вперед руку. У него был страшный взгляд: пустой, остановившийся. Чудные глаза даже не мигали — открытые так широко, что радужка не была прикрыта веками, они, казалось, видели все вокруг на триста шестьдесят градусов. Он помедлил, чуть точнее прицеливаясь, и ударил Красной техникой: жаркая плотная волна прошлась, как огромный трассер, с грохотом врезавшись в бортик крыши, откуда стреляли. Судя по тому, что отдача только сжала виски, а не прошлась наждаком по нервам, Тодзи сделал вывод, что он добавил концентрации ровно на то, чтобы оглушить. Все так же ошибка — давать шанс кому-то, кто уже пытался тебя убить. Ему было что сказать, но определенно сейчас был не лучший момент. Воспользовавшись заминкой, он поднялся в полный рост, снова выстрелил — раз, второй — опершись на крышу машины. Еще двое упали. Кто-то ударил связывающей техникой, и Тодзи откатился от жаркой сетчатой волны, оказываясь снова дальше от Годжо. Оставались шаманы — одного Тодзи только что успел уложить выстрелом, еще за одного принялся Годжо, оглушив очередного своего противника усиленным проклятой энергией хуком. — Прикончи его! — рявкнул Тодзи. — Как-нибудь сам разберусь! — огрызнулся Годжо, отвлекаясь. Кто-то ударил концентрированным потоком энергии — Тодзи почувствовал, как взорвалось болью запястье и пальцы разжались сами собой, выронив пушку. Секундная заминка, и его тут же втянули в драку: один из шаманов решил повторить тот же трюк, но в этот раз он уловил удар, откатился в сторону, уклонился и от второго. Добраться до пистолета было никак: так что на очередном перекате он вытащил нож, метнулся вперед. Только сейчас он заметил, что в драку вступил и Инумаки: он глубоко вдохнул, и от него разошлась такая энергия проклятия, что у Тодзи заныли зубы. Он прикажет Годжо умереть, внезапно очень четко сообразил Тодзи. Он сменил траекторию движения мгновенно, успел получить проклятой энергией на излете так, что хрустнули ребра, но это отошло на второй план, главное сейчас было прервать технику, дальше он бы уже сам разобрался. Чего он не учел, так это того, что не все были такими безмозглыми, как Годжо, и некоторые все-таки делали выводы после того, как столкнулись с ним. Разве что обычно после такого не выживали — так что сформировать правило все никак не удавалось. Пистолет появился очень быстро — Тодзи успел сглотнуть, когда холодное дуло уперлось под подбородок. Он не успел выстрелить, всего на какую-то секунду: Тодзи уже засадил нож ему под ребро, ровно между третьим и четвертым, чтобы тут же добраться до сердца. Время будто замедлилось. — Нет! — на отчаянный выкрик он обернулся, не успев уклониться. Тодзи успел увидеть только как воздух вокруг Годжо пошел маревом: а потом тот оказался рядом буквально в то же мгновение. Телепортацией Годжо должен был владеть в теории — одна из внутренних клановых техник, Тодзи натыкался на нее, когда изучал общие способности. Клан Годжо свободно смешивал кровь с другими семьями, чтобы заполучить как можно больше техник — как оказалось, это вымыло врожденные способности куда быстрее, чем обычный инбридинг Зеннинов или Камо. Он даже видел, как пацан пытался тренироваться, чтобы овладеть техникой, но раз за разом у него ничего не получалось. С первого взгляда казалось, что это было одно и то же, что и зеннинская Проекция — но на деле все было совсем не так, телепорт, по сути, был грубой боевой техникой, сносящей все на своем пути. Наверное, он планировал переместиться между ними — или откинуть кого-то из них ударной волной. Наверное, он не рассчитал конечную точку, наверное, в первый раз это сделать было невозможно. Сейчас это уже не имело никакого значения, потому что на деле Годжо телепортировался ровно в то место, где стоял Инумаки. Ну, вернее, раньше стоял: его размазало ровным кровавым слоем по плотному барьеру Бесконечности. Внезапно стало очень тихо — Тодзи показалось, что у него зазвенело в ушах. Все, кто еще оставался в живых и поднимался на ноги, чтобы их перехватить, замерли на месте. Бесконечность с тихим хлопком исчезла, и кровавая каша, оставшаяся от Инумаки, подчиняясь законам гравитации, тут же облепила Годжо с ног до головы, будто им вымыли пол на скотобойне. Он медленно поднял трясущиеся руки к лицу, протер глаза, уставившись на него своим пустым взглядом. Внезапно накрыло мощнейшее чувство опасности — у Тодзи пересохло во рту. Годжо даже не был похож на человека — он был похож на сгусток пульсирующей энергии, оголенный провод. Он, наконец, моргнул. Бесконечность снова закрылась вокруг него невидимым барьером, но что-то было не так: она едва не звенела в воздухе, плотная, густая, потом внезапно расширилась, хлестнув его по лицу, снова уменьшилась. — Эй, пацан, — твердо сказал он и протянул руку, пытаясь заземлить его. Тот все так же смотрел куда-то мимо него. Он снова хлопнул ресницами, слипшимися паучьими лапками от крови. Его начало мелко нервически потрясывать. Кто-то зашевелился на фоне, кто-то выругался. Тодзи вначале подумал, что ему показалось, но Годжо внезапно приподнялся над землей — видимо, очередная манипуляция Бесконечностью, до которой он только додумался. Потом он поднялся чуть выше, дернулся в сторону, потерял равновесие и перевернулся, завис в воздухе вниз головой, примерно на уровне его лица. Кровавая каша закапала на землю густыми каплями, волосы свесились вниз, бурые вместо обычной белизны. У Годжо был все тот же страшный, пустой взгляд — Тодзи внезапно снова ощутил его, чувство опасности. Оно никогда не подводило, чуйка у него была отменная. Надо было убираться, немедленно. Тревога взвыла почти сиреной. Правда, сделать он ничего не успел — он внезапно очень четко увидел, как у Годжо вдруг растроились зрачки, радужка увеличилась, став неровной формы, чтобы вместить три черных точки в каждом глазу. Вокруг лазурного ободка разошлась красная корона лопнувших от перенапряжения сосудов, кровь разлилась маленьким озерцом. Потом Годжо поднял руку и скрестил пальцы — а дальше наступила темнота. *** Сатору чувствовал себя до крайности несчастным. Он еще раз подергал Тодзи за плечи, отвесил ему пощечину, пытаясь привести в чувство — голова мотнулась в сторону, но ничего не произошло. Он снова нащупал пульс, перевел дыхание и устало оперся трясущимися руками ему на грудь, уселся на него всем весом, больше не в силах держаться на коленях. Все мышцы ныли так, будто всю дорогу от Токио он бежал бегом, подгоняемый палкой. Сил не осталось буквально ни на что: он был выжат досуха, будто тряпка. Ей же Сатору себя и ощущал. Хуже этого было только внутреннее чувство пустоты, которое расходилось все дальше и дальше, начиная от солнечного сплетения и заканчивая кончиками пальцев, будто внутри раскрылась черная дыра. Он пытался раньше опробовать расширение территории — еще ни разу не получалось, даже близко, не хватало концентрации, не хватало сил удержать технику, не хватало всплеска адреналина, чтобы перейти за нужную грань, осилить следующую ступень. Сатору уставился на свои руки, все покрытые липкой кровавой пленкой, заторможено вспомнил все предшествующее. Он не проверял пульс остальных, которые лежали бессознательными телами ровно так же, как и Тодзи, ему и не нужно было: сигнатуры проклятой энергии упали почти до нуля. Они были живы, но скорее всего, даже доля секунды в его территории стоила им кровоизлияния в мозг как минимум — инсульта как максимум. Сатору попытался вытереть руки о форму, но она была ровно так же залита бурой кровавой кашей, как и весь он, с ног до головы. Он ощупал лицо, прилипая кожей к коже. Онемевшее от шока тело начало возвращаться к жизни, пальцы кольнуло кровообращением. Расходящаяся внутри звонкая пустота достигла своего пика и тут же ушла в откат: резко, будто он ухнул вниз, сорвавшись с высоты. Безразличие сменилось паникой — у него даже закружилась голова. Полный обзор резко сузился до туннельного зрения, и Сатору вдруг резко сообразил, что он был один. Самое ненавистное чувство, которого он неосознанно пытался избежать всю жизнь и к которому все равно приходил раз за разом. Все это было бессмысленно. Он всхлипнул, уткнулся в ладони. — Слезь, — глухо сказали снизу. — И вытри сопли. Сатору уставился вниз почти неверяще. Тодзи поморщился и пихнул его в бок — он глупо взмахнул руками, потеряв опору, и завалился набок, нечаянно пнув Тодзи коленом по ребрам. Тот сдавленно выругался. — Что это вообще было, — спросил Тодзи, садясь и со стоном потирая виски. — Расширенная территория, — несчастным голосом отозвался Сатору. — Это я понял, — поморщился Тодзи, и Сатору даже не успел спросить «откуда». — С каких пор ты это умеешь? Он беспомощно пожал плечами. — Почему ты… — он сбился, пытаясь подобрать слово. В себе? В сознании? Не пускаешь пену изо рта в кататонии и не поджарил себе мозги? — Почему я еще жив, если связаться с тобой — все равно что подписать себе смертный приговор? — помог ему Тодзи, поднимаясь на ноги. — Ты просто, блядь, нечто. Кто тебя вообще выпускает к людям? Стихийное бедствие, только еще хуже: ты-то соображаешь, что делаешь. Пощечина, пощечина, пощечина. Он бы огрызнулся, отшил его в ответ — что он мог вообще понимать о техниках и их использовании, как он вообще смел его осуждать. Но Сатору устал, был чертовски вымотан и опустошен. Весь его самодовольный фасад осыпался, как шелушащаяся краска, оставив только то, чем он был на самом деле, случайностью, неконтролируемой чудовищной силой в неподходящей хрупкой оболочке. Шестиглазый — плохая примета, дурной знак, несчастье, он помнил эти шепотки за спиной, когда был еще совсем маленьким, но никогда не воспринимал их всерьез, жалкие попытки уколоть в ответ, когда слабость отступала перед силой. Что ж, может, они и не были неправы. Он даже не стал подниматься, уткнулся лбом в колени и запустил пальцы в волосы. Это было плохой идеей: подушечками он нащупал подсыхающую кровавую кашу и в ужасе отдернул руки. Глаза болели и без этого, но сейчас защипало и в носу: он сморгнул злые слезы, растер их грязными руками, еще больше склеивая ресницы и пачкая и без того залитое кровью лицо. Его молчание, наконец, привлекло внимание Тодзи — тот, пошатываясь, вернулся обратно, сел перед ним на корточки, потом не удержал равновесие, уперся в землю коленом. — Эй, — похлопал он его по щеке, ничуть не обращая внимания на липкую кровавую пленку. — Пацан? Сатору воинственно вздернул подбородок, подняв на него глаза. Если он снова собирался ткнуть его лицом в собственные поступки, на этот раз он готов был ответить — и напомнить про их места, хоть бы это и стоило ему того, что с наибольшей вероятностью его просто оставили бы тут одного. — Ого, — присвистнул Тодзи, глядя на его лицо. — Дело дрянь. Он снова поднялся и поднял на ноги его самого — за шиворот, как нашкодившего щенка, закинул руку себе на плечи, так, чтобы Сатору мог перенести на него вес. Вся заготовленная речь тут же вылетела из головы. — Что? — глупо спросил он. — Сваливаем, пока остальные не оклемались. — Нескоро, — туманно сказал Сатору, не став озвучивать свое плохое предчувствие по поводу того, что даже половина секунды в его территории могла быть приговором. — Хотя, если ты… — Не равняй их по мне, — не дал договорить Тодзи. — Со мной тут иначе. — Почему? — упрямо спросил он. Тодзи помолчал, потом хмыкнул. — У меня редкая удача, — ухмыльнулся он. *** Годжо отсидел всю дорогу идеально прямой, как палка, глядя в лобовое перед собой и уложив руки на колени. Пахло от него как на мясном рынке, сиденье было испорчено безвозвратно, но Тодзи решил разбираться с проблемами по мере поступления. В голове мутилось, виски немилосердно ломило. Страшно хотелось пить, но останавливаться сейчас было бы самой большой ошибкой. Хорошо хоть он уже успел разнюхать, в каком районе ему не зададут ни одного вопроса, если он заявится на стойку регистрации в таком виде, в каком был сейчас. Годжо послушно подождал его в тачке, послушно вылез, когда он вытащил его наружу за локоть, так же послушно пошел за ним, пока он тащил его до номера. Только внутри, когда за ними закрылась дверь, он тяжело оперся на стенку и сообщил несчастным голосом: — Меня сейчас стошнит. — Давай без этого, — устало сказал Тодзи и, бесцеремонно взяв его за шиворот, потащил в ванную. Пока он мыл руки и полоскал рот ледяной водой, Годжо оперся на стену, прижавшись виском к холодной плитке. На кафеле от него остался грязный красный след — в флуоресцентном освещении, на фоне всего белого, он, заляпанный с головы до ног ровным слоем засохшей крови, казался призраком. Проклятий Тодзи не видел, но был уверен, что если бы мстительный дух вернулся с того света, он выглядел бы точно так же. — Справишься сам? — кивнул Тодзи на крошечную ванну. Годжо кивнул и отлип от стенки, шагнул вперед. Его тут же качнуло, и он бы точно упал, если бы Тодзи не успел перехватить его за плечи. Только сейчас он почувствовал, что пацана все еще мелко потряхивало. Годжо, упрямо сжав губы, смотрел в сторону, чтобы не пересекаться взглядом: очевидно, что он хотел помощи, но слова «просить» в его словарном запасе не было. Тодзи вздохнул, признавая поражение. — Сядь, — приказал он, указывая на бортик ванны. Годжо подозрительно уставился на него, хлопнул глазами, открыл рот — видимо, огрызнуться. — Усади свою жопу, — тоном, не терпящих возражений, повторил Тодзи. На этот раз он послушался, повернулся и сел, упершись локтями в острые колени. Тодзи еще раз вздохнул, устало потер виски, пытаясь избавиться от мигрени, и принялся за дело. Вытряхнуть его из пиджака оказалось легко, вот рубашка, целиком пропитавшаяся кровью спереди, прилипла к коже: с пуговицами пришлось проститься, пока Тодзи отлеплял закоревшую ткань. Если ему и было неприятно, Годжо не пискнул, послушно протянул руки, позволяя снять с себя рукава, будто привык к тому, что его одевали и раздевали. Одежду Тодзи комом скинул на пол — отстирывать тут было нечего, проще было просто сжечь. Годжо передернуло от холода, когда он стащил с него нижнюю майку, он зябко обхватил себя руками вокруг ребер. Тодзи на мгновение задержал руки на месте: совсем без верха он не видел его никогда. Кожа у Годжо была почти болезненно-белой, как у альбиноса — загар его, видимо, не брал, но молочная белизна плеч и груди резко контрастировали с его залитым кровью лицом и шеей. Потеки бурой юшки кое-где дошли и до ключиц. Он был крепким и жилистым: это Тодзи знал по тренировкам, но все-таки по сравнению с ним он казался раза в два меньше. У него была отличная физическая база — в несуразных длинных конечностях и чуть сгорбленной спине подростка, не успевшего привыкнуть к резкому скачку роста, угадывалась будущая крепость и изящество. Тодзи сообразил, что отвлекся, только когда Годжо подозрительно глянул на него снизу вверх, приподнял бесцветную бровь. Он что-то невнятно буркнул под нос и уселся на колено, принялся расшнуровывать ему ботинки. Запекшаяся кровь и красные ошметки были даже в шнурках, распутывать их у Тодзи не было ни желания, ни времени. Он кое-как стащил с него обувь и носки, расстегнул ремень на штанах. Годжо послушно, но немного заторможенно приподнял задницу, позволяя стащить с него брюки вместе с бельем. Тодзи старался не пялиться — это удавалось легко, а вот не прикасаться было уже сложнее. Он придержал Годжо за бедро, когда тот все так же заторможено перелез в ванну, вцепившись руками в бортики, и тут же отдернул руку, будто ладонь жгло. Годжо сгорбился, обхватил руками колени: он выглядел несчастным и каким-то жалким. Тодзи очень хорошо запомнил, как он выглядел за мгновение до того, как при нем перешел на следующую ступень — он даже не был похож на человека, скорее на кого-то — на что-то — вышедшее за пределы такой категории. Сейчас же он был тем, кем и был на самом деле — подростком, расстроенным, испуганным и уставшим. Бессильно опущенные плечи внезапно задрожали, и Тодзи уловил, как он всхлипнул, пытаясь скрыть этот звук. Он планировал оставить Годжо тут разбираться самому — быть нянькой во всех смыслах он все-таки не подписывался, но после этого уйти было совсем никак. Он устало вздохнул и уселся на бортик, открыл воду и взял в руку лейку душа. Годжо молчал, но по его напрягшейся спине Тодзи сообразил сделать воду потеплее и принялся за работу. Смывать кровь было делом неприятным — это он знал по собственному опыту. Едва застыв, кровь налипала на кожу сухой пленкой, проникала в каждую складку и неровность, вынуждая буквально отскребать ее от себя. Нечего было и надеяться смыть это просто потоком воды: Тодзи собрал все свое самообладание и опустил руку Годжо на загривок. Тот мгновенно напрягся, скосил на него взгляд, но Тодзи не пересекся с ним глазами, просто методично принялся оттирать застывшую кровавую корку. Закончив с плечами, он тычком заставил его задрать вверх лицо, прошелся ладонью, будто он был испачкавшимся ребенком. Закончив с лицом, он спустился на шею, на ключицы. Годжо следил за ним своим остановившимся взглядом, но сейчас, мокрый и несчастный, он совсем не был похож на стихийное бедствие, которым выглядел на той парковке, и Тодзи снова удивился контрасту. Он выглядел вымотанным и осунувшимся, беспомощность, сменившая обычную самоуверенность на его лице, смягчила черты. Он выглядел на свой возраст, и Тодзи внезапно вспомнил, что ему едва исполнилось семнадцать — он был еще, считай, подростком, сопляком, вчерашним ребенком. Эта его дурацкая школа определенно была первым местом, куда его выпустили из дома, и он пытался попробовать все и сразу — но вряд ли он ожидал, что в списке впечатлений окажется ситуация, где ему придется смывать с себя размолотые внутренности того, кто только что пытался тебя убить. Годжо устало выдохнул и закрыл, наконец, глаза, когда он взялся за волосы. Тодзи удалось перевести дух: он знал, что Годжо не обязательно открывать веки, чтобы видеть, но это создавало хоть какую-то видимость того, что тот отключился. Он вылил ему на голову почти половину бутылки говеного отельного мыла, прежде чем жесткие слипшиеся сосульки наконец посветлели — он был уверен, что потом это будет стоить ему постоянных упреков, по поводу того, как он смел так обойтись с его волосами, но приходилось выкручиваться, как есть. Под кровяной коркой волосы были тонкими и мягкими — он прошелся пальцами, пока не вычесал из них все остатки. Костяная крошка кое-где неприятно царапнула подушечки. Оставались только руки, но тут он уже пихнул Годжо в плечо, без слов намекая ему справиться самостоятельно: тот одарил его обиженным взглядом, но принялся тереть ладони сам, до тех пор, пока кожа не стала красной просто от горячей воды. Тодзи последний раз прошелся по нему, смывая остатки красных потеков и выключил наконец воду, вернул на место душ. Он потянулся за полотенцем, чтобы накинуть его на Годжо и поскорее свалить, но тот ухватился за его предплечье, развернул обратно. Потом резко выбросил вперед обе руки и, ухватив его за шею, потащил к себе. Тодзи не успел среагировать, по инерции качнулся вперед, болезненно вписавшись ребрами в бортик ванной, выругался. Годжо что-то невнятно пробубнил ему в шею, ткнулся губами в челюсть, в щеку, в скулу, пока Тодзи пытался одновременно и отвернуться, и отлепить от себя его мокрые пальцы, намертво вцепившиеся в плечи. Он почти преуспел в этом, но Годжо горячо выдохнул ему в ухо «пожалуйста» и те жалкие остатки самоконтроля, которые еще оставались у Тодзи, немедленно покинули его. Ванна была слишком маленькая даже для одного Годжо и совершенно не подходила для двоих, особенно учитывая размеры Тодзи. Он тут же промок, ударился локтем, вписался в бортик бедром и зажмурился от резкой боли. Затылок Годжо встретился с эмалированным краем с глухим звуком, и он тут же запоздало сунул ладонь между ним и холодной поверхностью, второй рукой обхватил под лопатками, не удержав равновесие и соскользнув по мокрому бортику, навалился на него всем весом. Годжо продолжал сбившимся голосом нести невнятную чушь, в которую Тодзи изо всех сил пытался не вслушиваться. Он уперся коленом и, приложив усилие, поменял их местами, перевернувшись — теперь у него насквозь промокла еще и спина, но так он хотя бы не придушивал сопляка. Годжо, даже не пытаясь вести себя аккуратно, распластался по нему, зашарил руками, пользуясь свободной движений на полную, снова полез лизаться. Он пролез руками под майку, задирая мокрую ткань на животе, и Тодзи внезапно очень четко осознал, что полностью одет, в то время как на Годжо не было вовсе ничего. Он как зачарованный медленно провел рукой вдоль спины, ощущая бугорки позвонков, спустился ладонями ниже, с силой прихватив его за задницу и вжимая в себя. Годжо дернулся, выгнул спину, издал жалобный высокий вздох, когда чувствительная кожа члена тернулась о мокрую ткань его джинсов. — Успокойся, — сдавленным голосом сказал Тодзи, непонятно к кому из них двоих обращаясь. Годжо внезапно послушно замер, вцепившись пальцами ему в плечи, будто боялся, что Тодзи сейчас исчезнет. Чудные глаза саккадически дергались, придавая ему странный, отстраненный вид: лазурная радужка, еще более яркая от слез, резко выделялась на красных белках. На одном из глазных яблок так и осталась лужица кровоподтека, растеклась темными протуберанцами до внутреннего уголка глаза. Светлые ресницы, обычно пушистые, как у девчонки, слиплись треугольничками, серыми из-за влаги. — Все в порядке, — сказал ему Тодзи, ощущая себя полным дураком. — Эй, успокойся. Я тебя держу. В подтверждение своих слов он обхватил его за талию, прижав к себе. Это было плохой идеей: Годжо тут же прилип к нему так плотно, что не было никаких шансов, что он не нащупает его собственный стояк. Конечно же, так и произошло — но вместо обычного насмешливого или двусмысленного комментария, к которым он уже привык в их обычных перепалках, Годжо просто сосредоточенно нахмурился, пытаясь унять тремор рук, и принялся расстегивать ему ремень. Тодзи не наскреб в себе нисколько желания перехватить его руки, отпихнуть от себя — он перехватил одной рукой Годжо за затылок, притягивая к себе, и накрыл второй его ладонь, когда трясущиеся холодные пальцы сомкнулись вокруг обоих их членов. Годжо высоко выдохнул ему в рот, выгнул поясницу, двинув бедрами. Тодзи сжал ладонь чуть сильнее, задал ритм — быстро, грубо и эффективно, пытаясь сконцентрироваться на том, чтобы просто спустить пар, избавиться от напряжения в теле, а не отвлекаться на то, как мгновенно краснели губы Годжо, когда он их закусывал, как он страдальчески сводил брови, как закидывал голову, беспомощно открывая чистую длинную шею. Тодзи уткнулся ему лбом в плечо, чтобы не смотреть, попытался не думать, только ощущать, ускорил движение ладони. Годжо, взведенный, все еще на отходе от адреналина, кончил первым, застонал ему в шею, но не разжал пальцев, додрочил ему, упершись в грудь трясущимся локтем. Тодзи перехватил его под лопатками, когда он прилип к нему бескостной массой после. — Успокоился? — переведя дыхание, спросил он. Первое, что следовало сделать — выставить границы. Он привел сопляка в чувство, плевать какими способами, главное, что работа была сделана, и сейчас нужно было как можно быстрее вернуться к исходным условиям: как Тодзи уже убедился, чем дальше ты держался от Годжо, тем выше была вероятность выжить. Черт, может именно это и символизировала его техника Бесконечности. — Что, это все, на что тебя хватит? — нахально спросил Годжо. Можно было расслабиться — он пришел в себя. Его обычный самодовольный раздражающий фасад вернулся на место, слишком уж быстро, слишком уж легко, всего-то и потребовалось, хоть какая-то валидация, минимальная возможность самоутвердиться. Это должно было облегчить жизнь — Тодзи не имел ни малейшего понятия, что делать с Годжо Сатору, природной катастрофой в теле подростка, застрявшей в стадии потерявшейся семилетки, которой некуда идти. Зато управляться с Годжо Сатору, стихийным бедствием с комплексом бога, преуспевшем как в шаманских техниках, так и в том, чтобы быть величайшей занозой в заднице, он умел отлично. Должно было облегчить — но подействовало прямо обратно. Если уж начал скатываться вниз, то сложно было остановиться, пока не достигнешь конечной точки. Тодзи ухватил Годжо за лицо двумя пальцами, сжав щеки, резко дернул вверх. Взгляд из-под ресниц обжег, но со сжатыми, как у рыбки, губами он выглядел забавно. — Не испытывай мое терпение, — предупредил его Тодзи. — А то что? — насмешливо спросил Годжо, заерзал, притираясь плотнее, хотя казалось, куда уже. Тодзи сжал пальцы на щеках еще сильнее, вынуждая его приоткрыть челюсть и наклонился вперед, чтобы его поцеловать — глубоко, влажно, так, как давно хотелось. Годжо, на секунду удивленно выдохнув ему в рот, тут же с энтузиазмом ответил, вцепился в нижнюю губу, скользнул языком по зубам, попытался перехватить инициативу, но Тодзи ухватился второй рукой ему за волосы, удерживая на месте и поворачивая так, как было удобно ему. Годжо, воспользовавшись тем, что у него заняты руки, тут же снова полез ему в штаны, провел еще липкой ладонью вверх-вниз. — Не тут, — коротко сказал Тодзи, оторвавшись от него. У Годжо был осоловевший, тяжелый взгляд, будто слова доходили до него не сразу — но он все-таки послушно кивнул. Расплестись и отлепить его от себя было непосильной задачей, а на то, чтобы подняться и выбраться из ванной в комнату, протирая друг другом стены, определенно ушло слишком много времени. Добравшись, наконец, до кроватей, он уложил Годжо на спину, путаясь в его бесконечных костлявых конечностях, закинул одну длинную ногу себе на плечо. — Дай я, — полузадушенно сказал Годжо, бесцельно шаря руками. Он потянулся стянуть с него мокрую насквозь майку, передумал, вцепился пальцами Тодзи в волосы, притягивая его еще ближе, вжимая в себя, снова передумал, ухватился за задницу, облапил крепкие мышцы. Тодзи с насмешкой выдохнул, отлепил от себя жадные ладони, завел обе руки Годжо за голову, прижав запястья, одним движением стащил с себя майку, кинув куда-то за спину, наклонился обратно и огладил его бока, развел шире бедра. Кожа у него была такая белая, что казалась почти прозрачной, лишенная пигмента, она будто подсвечивалась изнутри, кое-где расцвеченная тонкими венками, россыпью бесцветных родимых пятен. Его передернуло от ощущения воздуха на голом теле, и Тодзи тут же накрыл его собой, с силой провел по бокам руками, ощущая ребра и аккуратную прослойку упругих мышц. Годжо облапил его в ответ чуть ли не с восторгом на лице, с готовностью обхватил коленями, принимая его. На фоне изящного подтянутого тела Годжо, молочной идеальной кожи, его собственное отличалось еще сильнее: месиво отметин на вздутых мышцах — синяки, шрамы, рубцы, мозоли, все, что он получил по жизни, каждый раз, когда избежал смерти. Потная кожа липла, расцвеченная пленкой подсохшей крови и сукровицы. Годжо был предметом искусства, чем-то, достойным восхищения. Он сам был инструментом, предназначенным для грязной работы. У такого, как он, не было права его трогать, даже пальцем прикасаться — особенно у такого, как он. — Эй, — неуверенно сказал Годжо. — Что не так? — Смотрю, — пожал плечами Тодзи. Годжо мгновенно переключился в привычный для себя режим самодовольства, выгнул спину, снова закинул руки за голову, обнажил шею, демонстрируя себя — чистое совершенство, прекрасно осведомленное об этом. Не было никого невыносимее его, в этом он тоже был первым. — И как тебе вид? — спросил Годжо. Веки у него были полуприкрыты, чтобы чудной взгляд выглядел еще более дивным из-под белых ресниц. — Сойдет, — скрывая насмешку, сказал Тодзи. Годжо тут же растерял весь свой самодовольный вид, надулся. Он попытался пнуть Тодзи ногой, но тот перехватил его за лодыжку, заблокировал движение. Годжо что-то собирался высказать, но он наклонился и коротко прикоснулся губами к чувствительной коже под коленом: Годжо тут же подавился словами, высоко удивленно вздохнул. На какое-то мгновение лицо у него снова стало беззащитным и беспомощным, и у Тодзи похолодело под ребрами. Внезапно опять появилось то самое чувство тревоги — он прекрасно знал, что не стоит его игнорировать, что чуйка его ни разу не подводила, и не подвела бы в этот раз. Это было плохим, очень плохим решением, но остановиться сейчас уже не вышло бы, даже если бы он и хотел. Он поспешно перевернул Годжо на живот, не особо нежничая в движениях, но тот подстроился, послушно улегся, приподнял бедра. Стоило подготовить его, разогреть, расслабить, стоило отложить это до тех пор, пока они не заскочат по пути купить смазку и резинки — стоило сделать много чего, и в первую очередь не трахать его вообще, а уж особенно после всего, что сегодня произошло, после дня, по событиям смахивавшего на массовую автокатастрофу. Но Годжо жалобно выдохнул в подушку и зашарил одной рукой по простыням, пока не наткнулся на его ладонь, вцепился своей поверх, переплел пальцы — и последняя нить контроля ускользнула от Тодзи. Он сплюнул в ладонь, чего определенно не хватило, и сжал член в кулаке, медленно двигаясь вперед. Годжо высоко изломано вздохнул и до боли впился ногтями ему в ладонь, сжался, но потом задышал ровнее, расслабился, пропуская его дальше внутрь себя. Тодзи уперся лбом ему между подрагивающих лопаток, изо всех сил пытаясь двигаться медленно. И без того уставшие за сегодня мышцы заныли, рана на ребрах напомнила о себе, но он стиснул зубы, стерпел, до тех пор, пока Годжо не принял его целиком. Только тогда он улегся сверху, переводя дыхание, оперся на локоть, чтобы не придушить его совсем. — Мне больно, — полузадушенно сказал Годжо, повернув лицо. Он был весь красный, ресницы снова влажно слиплись, волосы беспорядочно налипли на лоб. Тодзи прикоснулся губами к взмокшему виску, неуместно целомудренно для их текущего положения. — Я знаю, — просто сказал он. Он медленно повернулся на бок, утаскивая Годжо на собой, уложил его к себе на грудь, приподнял его под колено, экспериментально двинул бедрами. Годжо всхлипнул, закинул руку назад, вцепился ему в волосы. — Это все? — выдавил из себя Годжо, пытаясь звучать насмешливо и отчаянно лажая. Тодзи усмехнулся ему в загривок, прикусил кожу зубами. — Правда думаешь, что на мне это сработает? — спросил он, одновременно резко двигаясь. Годжо снова застонал, задранную ногу на секунду свело спазмом. — Разве не работает? — голос едва не сорвался в конце, но он вовремя замолчал. — Неа, — пожал плечами Тодзи. Еще толчок, еще стон. — Ты же ведь не этого хочешь? — закончил он предложение. Годжо со свистом втянул воздух через зубы. Мышцы напряглись и тут же расслабились, он выгнул поясницу, будто пытаясь отодвинуться, и тут же притерся бедрами назад. Конечно нет, Тодзи видел его насквозь. Сопляк одновременно хотел бунта — как любой нормальный подросток, и того, чтобы кто-нибудь поставил его на место — избалованный ребенок, которому ничего не запрещали. — Пожалуйста, — отчаянно сказал Годжо, и он дернулся, не смог себя удержать. — Пожалуйста, — чуть издевательски повторил он. — Ты это хотел услышать? Мог бы сразу сказать, что тебя такое заводит. Сэкономил бы нам двоим кучу времени. Он снова высоко вздохнул, когда Тодзи вышел из него целиком и резко перевернул на спину, закинул его ноги себе на плечи и резко сложил его пополам. Глаза его удивленно раскрылись, но он тут же подавился словами, когда Тодзи снова толкнулся внутрь. — Видишь? — насмешливо сказал ему в шею Тодзи. — Не так уж и сложно. Может, он и собирался огрызнуться, но не успел: Тодзи не замедляясь взял быстрый резкий темп, вкладывая в жесткие ритмичные движения бедер всю свою оставшуюся выносливость. Годжо снова хватило позорно ненадолго — он выгнулся под ним, пачкая себе живот, заскреб ногтями по плечам. Он ожидал, что после этого Годжо его отпихнет, и уже настроился перекинуть обе ноги на одну сторону и присунуть ему между бедер, но тот только закинул руки ему на шею, позволил дотрахать себя, обмякшего и расслабленного, жалобно выдыхая от чрезмерной стимуляции на каждом толчке. Когда они закончили и Тодзи откатился в сторону, вытирая предплечьем взмокший лоб, и переводя дыхание, Годжо повернулся на бок, обхватил его рукой и закинув бедро, облепил его, занимая собой все свободное пространство — Тодзи не нашел в себе желания скинуть его с себя. Было что-то в той непосредственности, с которой он заявлял свое право на что угодно в этом мире — и мир тут же подстраивался, чтобы дать ему это. В той уверенности, что вся вселенная вращается вокруг него. — Знаешь, — сонно сказал Годжо ему в шею. — Я думаю, ты один меня понимаешь. Тодзи едва не рассмеялся вслух.