Chains

      Ощущая жар каждой клеточкой тела, Хёнджин приоткрывает глаза и встречается с кромешной тьмой — тягучей, словно смола, и не позволяющей поднять и пальца, но страшнее всего — удушающей, будто огонь внутри выжег весь кислород в таинственном пространстве. Телу хочется выгнуться, ускользнуть от болезненных ощущений и подняться, вынырнув и сделав глоток воздуха, однако только и может, что парализовано тонуть в неизвестности.       Паническое отрицание происходящего сменяется принятием ситуации, и Хёнджин признаёт — заслужил и гораздо худшую месть со стороны Судьбы за свои амбиции, наносящие вред стольким замечательным эльфам и не только. Мысли о близких отдаются грустью, затягивают настолько, что даже не сразу замечает слабое свечение, медленно становящееся всё ярче.       «Всё это — сон?» — спрашивает сам себя, отмечая, как долго находится уже без дыхания. И в момент, когда размышления и чувства обращаются вновь к самому себе, огонёк потухает, пугая кромешной тьмой. Из-за неё хочется поёжиться, да только это пространство сковало и диктует свои правила, которым следует интуитивно: прикрывает глаза и вскрывает самые ценные воспоминания — спасительные.       Ему природные горделивость и склонность к заносчивости никогда не позволяли раньше озвучить даже близким то, насколько на самом деле те ему дороги, что запоминает и хранит в сердце сущие мелочи и считает их важными. То, как ему нравится, какими яркими становятся веснушки Феликса в солнечные дни и как его брат смешно по-кошачьи морщит нос; что с переплетать пальцы с Чонином — получать невероятную по силе поддержку, пусть тот и намного младше, и это он, Хёнджин, должен быть тому опорой; как готов ночами напролёт слушать пение Доёна и Ренджуна; что получает эстетическое удовольствие, наблюдая за тренировками лучников с их статью и поразительной меткостью; и что на самом деле любит получать наставления от Тэёна, пусть в лицо озвучивает, что те слишком скучные и старческие.       Он мечтает собрать всех вместе у костра и учить младших создавать магией фейерверки, вновь слушать о неприятностях, в которые по обычаю попадает Чону, пробовать новые страшные по цвету и составу, но такие вкусные, травяные настои Джинёна. Хотя бы просто убедиться — каждый из них, пусть и со своей травмой, но всё-таки счастлив в их уютном поселении.       «Пусть и без меня», — с даже более свойственной драматичностью подмечает Хёнджин, начиная ощущать тепло, распространяющееся живительной энергией постепенно по всему телу.       Любовь к его семье, на удивление, состоящей не из кровных родственников, разгорается факелом в груди, отпугивая смолянистый мрак, прогоняя испепеляющий жар и согревая своим собственным и нежным, словно…       Хёнджин под угрозой смерти не признается, что ощущаемое тепло похоже на испытываемое с Банчаном, однако чувствует непрошенную тоску, когда осознаёт — в данной ситуации он готов позволить оборотню позаботиться о нём, — и обманывать самого себя он больше не намерен. Чувствует, что если это и не любовь, то точно доверие, и будет крайне глупо не слушать интуицию, твердящую перестать строить из себя короля недоступности с постоянными условиями…       Свидание.       Об этом условии очень хорошо помнит, вот только раньше надеялся увильнуть под любым предлогом от общения с волком, несмотря на честную сделку. Наверное, Хван даже теперь его немного ждёт, ведь от мысли о встрече приятное тепло приливает к щекам, а в душе безмятежно спокойно. «Наверное» — лишь потому, что слишком быстро свои изменения принять не готов.       Хёнджин просыпается или, скорее, — выныривает из мрака в едва знакомой комнате, оказываясь под стеклянным куполом, который бережно приподнимает Джиён, позволяя наконец-то сделать вдох.       Распущенные длинные волосы эльфа спадают вперёд, когда он присаживается на кровати, и удивляют своим алым цветом и вьющимися в них искорками, словно только-только отскочившими от костра и живущими своей жизнью. Рядом раздаётся голос, отвечающий на ещё не озвученный вопрос:       — Ты не стал огненным драконом, — и Хвану кажется, он не разговаривал ни с кем уже целую вечность, настолько странно после вакуума тьмы слышать и абсолютно невозможно говорить. — Но в тебе теперь сила, которой необходимо соответствовать. Я не буду обнадёживать и говорить, что ты точно справишься, но попрошу не обмануть мои надежды.       Пугается момента, когда его толкают в грудь и вновь накрывают куполом, и осознаёт — это тоже — сон. Вот только слова, в том числе и услышанные напоследок: «…и помни — Судьба не совершает ошибок», — эльф прокручивает в голове, падая в бесконечность и, на удивление мягко, приземляясь спиной на землю.       Не открывая глаз, прислушивается к шелесту ветра и взмахам крыльев перепуганных его внезапным появлением птиц, к биению собственного сердца, успокаивающемуся, поскольку теперь он на природе, что подтверждают прелые ароматы осенних трав и цветов. И даже если это — продолжение сна, — Хёнджин благодарен своему подсознанию за передышку, которой хочется насладиться, оттого не поднимает веки и размеренно вдыхает, различая растущие рядом с собой мелиссу и иван-чай.       Неподалёку чирикает стайка воробьёв, вызывая улыбку, а солнце ласково лижет кожу, будто бы давая понять — в отличие от огня внутри, оно его именно согревает. Природа дарует мир душе, придаёт сил, и Хван, осознавая, что его сон — ничто иное, как необходимость встречи со своей новой реальностью, — успокаивается, доверяя себя происходящему вокруг.       С уже знакомым, вязким и липким, ощущением его спины касаются чужие руки и хватают за одежду в районе лопаток, затягивая под землю, что становится тёмным болотом, и Хван чувствует себя смирившимся.       Пока не слышит тихий плач.       Не понимает, откуда исходит звук, однако уверен — Чонин. Ни раз заставал того улыбающимся в присутствии других, а немногим позже — плачущим в одиночестве, поскольку не хотел показывать другим свою слабость. И даже сейчас уверен, что чужие всхлипывания, оставшиеся безымянным воспоминанием, ни с чьими не перепутает.       Хёнджин распахивает веки и вновь видит тьму, на этот раз — безлунной ночи, — пытаясь сопротивляться и продолжая тонуть в трясине, не желая сдаваться, чтобы успокоить чужую боль. И даже уходя с головой в густую жижу, слыша рыдания, хватается за воздух оставшимися на поверхности кистями, будто его самого смогут спасти, чтобы он постарался помочь Яну.       Его перехватывают чуть выше локтя, и, даже не зная спасителя, эльф доверяет сильной руке, сжимая пальцы на чужом предплечье, позволяя вытягивать из зыбучей тьмы в тёплые объятия. Хёнджин ничего не видит, однако — чувствует. Ему не нужны подтверждения личности, когда ладони соулмейта стирают то, что Хван считал грязью, а оказалось его слезами, с лица и шёпотом успокаивают, что уже нечего бояться.       — Я не боялся, — бурчит себе под нос, опасаясь поднять взор и увидеть осуждение, но быстро меняя фокус внимания — Чонин убивает в крепких объятиях, плача гораздо громче, нежели в кошмаре.       — Какой же ты дурак, — только и выдаёт сквозь рыдания маленький эльф.       — Какой же я дурак… — вторит Хёнджин и обнимает младшего так, что тот наконец-то расслабляется, пусть и лить слёзы не прекращает.       Хван измученно смотрит на Банчана и шепчет «спасибо», прежде чем шатёр, который Джинни разглядит уже чуть позже, наполняют соплеменники, почувствовавшие усилившуюся энергию его жизни и желающие как можно скорее убедиться, что им не почудилось. Пусть тех и выгоняют быстро, ибо «больному», коим сам себя, конечно, вразрез мнению окружающих не считает, нужен покой, а рассказами о происходившем восстановлению точно не поможешь.       Всё-таки, Хёнджин успевает главное — убедиться, что все в порядке и всё ещё — с ним.

***

      Хёнджин пусть и «не боялся», сейчас засыпать ещё как страшится. И даже тушить свечу — ужас берёт от мысли провалиться вновь в тяготящий мрак и вновь почувствовать, как смирением убивал сам себя.       Он согласился со своей смертью, несмотря на то, как мысли о любимых освещали ему путь и спасали от тьмы, а силы дарованные драконом просто продолжали спать, и он ими не воспользовался, а ведь мог бы. Хотя бы попытаться.       И это пугает не меньше.       Чувство вины слишком сильно поглотило его, но вместо того, чтобы вернуться к родным и стать ради них опорой, Хван просто решил принять наказание. Хван Хёнджин, которому вредности и непослушания Судьбе не занимать.       Он тяжело вздыхает, осознавая, насколько последние события подкосили изменениями, и смотрит на рядом спящего Чонина, держащегося за его покрывало, и Хван понимает — ребёнку ещё много времени понадобится, чтобы свыкнуться с мыслью, что подобное не повторится. И именно он обязан вернуть им мирные деньки, чтобы собратья не чувствовали угрозу.       Аккуратно выбираясь из шатра, стараясь не разбудить Яна, Джин оказывается в лесу и оглядывается по сторонам: два костра, у которых сидят по двое то ли дозорных, то ли полуночников, вроде него самого; несколько шатров с погасшим светом свечей и спящими оборотнями и эльфами, во что Хвану до сих пор поверить сложно; блеск озера в свете Луны, на который и решает идти.       — Набираешься сил? — не проходит и десяти минут, как Хёнджин сидит на узкой линии пляжа, перебирая в руках холодный песок и наполняясь энергией ночного светила.       — Ты за мной следишь? — отвечая вопросом на вопрос, эльф не поворачивает головы в сторону непрошенного собеседника, однако тот лишь хмыкает и присаживается в нескольких шагах от него.       — Просто беспокоюсь, — через время вздыхает оборотень, желая расспросить о многом, но не успевая, встречая привычную стену в общении:       — Я уже поблагодарил за спасение, — Хёнджин наконец-то поднимает взгляд на Чана, в нём читается беспокойство. — Знаешь, я даже успел подумать, что лучше бы ты меня остановил в лесу в тот день, когда я ушёл. А потом, — издаёт грустный смешок, — сам себе ответил: тогда бы я, тем более, сбежал творить глупости.       — Джинни, — названный осознаёт свою истерику лишь с прикосновением чужих ладоней к своим плечам, ласково поглаживающим, — из-за твоих действий никто не погиб и все продолжали беспокоиться о тебе, а не стали ненавидеть.       Хван всхлипывает, хочет успокоиться, однако получается наоборот — обрывки фраз задушенным голосом:       — Я… Там!.. собирался умереть! Понимаешь?! Лишь бы не возвращаться к тем, кого предал своим действиями… Они не заслужили такого… лидера?.. — и, кажется, надрывный смех не прекратится ещё долго, но:       — Это было проще, и я почти согласился, ведь и без того уже сложностей наделал.       Хёнджин выглядит безумно, и, вероятно, Банчан бы испугался чужого бреда, если бы не осознавал, через что тот прошёл.       — Я видел, — оборотень гладит по чёрным волосам, аккуратно заводя пряди за острые ушки и попутно вытирая чужие слёзы. — Видел твои сны. Я пытался попасть в них, но ты ни в какую не пускал, а ритуал без согласия подсознания обоих не работает.       — Но ты же вытащил меня…       — Когда попросил о спасении, я смог протянуть тебе руку.       Они замолкают, слушая тихий ветер, шелестящий остатками листвы и подгоняющий ленивые волны к стопам сидящих на берегу.       — Знаешь, — совсем тихо нарушает их тишину Чан, — попросить о помощи порой — это большая храбрость, потому я не считаю тебя сдавшимся слабаком.       Хёнджин смотрит прямо в глаза, не роняя слёз и чувствуя себя впервые за долгое время по-настоящему спокойно. Что-то в его характере ершится и противится изменениям, однако он совершает очень храбрый для себя поступок, говоря в этот раз достаточно громко:       — Спасибо тебе, — проводя кончиками пальцев по чужой ладони и возвращая взгляд на Луну, ощущая нескрываемый румянец на своих щеках.       — Спасибо, что захотел жить… — отвечает ему с радостной улыбкой, но тихо, чтобы не спугнуть чужую щедрость на общение.       Эльф чувствует за этими словами нечто очень личное и глубинное, но понимает — не имеет никаких душевных сил сейчас погружаться в это.       — Если сейчас я готов впустить тебя в своё подсознание?.. — Хван нервничает, решая задать вопрос.       — То я смогу попасть в твой сон и остаться там рядом, — Чан на свои слова получает кивок, вероятно, означающий, что его поняли.       — Не то чтобы мне хотелось… но если я усну, приходи в мои сны… Как ужасно звучит! — сокрушается эльф, подскакивая на месте и пошатываясь из-за не оставившей его ещё слабости. — Мне необходимо к Джинёну и его зельям, — нахохлившись и ударяя себя по щекам, Хван скрывается в лесу.       — Глупенький, ты уснул ещё в тот момент, когда я обратился к тебе, — усмехается Чан, неторопливо следуя за эльфом.