Солнца

      – Примите мои искренние соболезнования, миледи, – капитан стражи склонил голову, закрываясь забралом шлема только чтобы не смотреть на миледи Де Сарде.       Женщина застыла на месте, посерела и медленно опустилась в кресло, листок с похоронной записью выпал из ослабевших пальцев и медленно спланировал на ковёр. Ливи душили слёзы, она хотела расплакаться прямо здесь, но не могла позволить этого при каком-то вояке-наёмнике. Чувствовала, что супруг не должен был отправляться в экспедицию и ничем хорошим очередная задумка старшего брата не закончится, вот только Клод был непреклонен. Единственный, кому он мог доверить столь щекотливое дело – деверю, генералу Марку Де Сарде.       – Вы свободны, капитан, – сглотнула она и дождалась, пока за ним затворится дверь.       Только после этого Ливи де Сарде позволила себе выплеснуть эмоции. Она зарыдала, сдержанно и тихо, как должна рыдать дама высшего общества. Не хватало ещё, чтобы везде сующие свой нос слуги раздули слухи и начали перемывать ей кости. Только больше всего занимали горькие вопросы: почему так несправедлива жизнь? Почему именно он?       Она окинула взглядом кабинет загородного имения. В последние дни перед прибытием «Ундины» княжна чувствовала себя тревожно, и теперь, глядя на резной дубовый стол, на мягкую обивку дорогого кресла, на разложенные в полном порядке бумаги и писчие принадлежности, внезапно пришло осознание, что больше сюда никто не войдёт.       Никто не будет сидеть здесь ночами и подписывать документы, никто не будет ругаться с офицерами, которые прошляпили очередное воровство на складах или серьёзное преступление. Никто не достанет из нижнего ящика бутылку виски и не сделает пару глотков для успокоения. Никто не распахнёт тут окно, чтобы запах вишнёвого табака из трубки не застаивался в помещении и не гулял потом по коридорам.       А ещё больше никто не придёт в спальню, не обнимет, не успокоит, не поговорит. Марк славился тяжёлым характером, с ним порой трудно было говорить даже Клоду, но жена всегда могла смягчить недовольство, направить в нужное русло. А тот никогда не срывался на ней, не выплёскивал скопившуюся злость и не гневался.       Они любили друг друга, как вообще это возможно в высшем свете. Да, их брак был полностью договорным. Клод тогда только ступил на престол после смерти отца, старшего князя д'Орсея. А Монетная Стража, созданная при нём, не верила в сына и всерьёз его не воспринимала, и потому тот отдал Ливи за генерала Марка, пожаловав титул.       Такой выбор обуславливался ещё и тем, что, несмотря на грамотное ведение дел, уважение среди военных чинов и простых солдат, у Марка нашлись дальние родственники, имевшие высокородное происхождение. Потому такой брак не выглядел жутким мезальянсом.       Стоит ли говорить, что супруга была вдвое младше мужа? Но она отнеслась к замужеству со сдержанностью потомственной аристократки, приняла свою судьбу, ведь по-другому в её жизни и быть не могло. Ливи знала, что старший брат, ступив на престол, тут же выдаст её по политическим или деловым интересам. Это был лишь вопрос времени.       На удивление супруги быстро нашли общий язык, стали проводить много времени вместе и действительно полюбили друг друга. Она принимала свою роль тыла, он заботился о молодой супруге и старался её не тревожить. Им удалось найти тот баланс между долгом и привязанностью, стать частью жизни друг друга и не расходиться по разным комнатам почти сразу после свадьбы.       Омрачало брак только одно – они никак не могли зачать ребёнка. Муж не винил Ливи и вообще старался сказать, что не в ней дело. Всё-таки он участвовал в войнах, не раз приходилось быть в заварушках между спесивыми и раздражительными священниками Телемы, и не менее яростно отстаивающими рационально-научный взгляд алхимиками Мостового Альянса. Нередко ранения солдат были настолько серьёзными, что это сказывалось на возможности иметь детей.       Вот только в этот раз всё было иначе. Они столько лет пытались, Ливи уже смирилась, что никогда не станет матерью и, что греха таить, каждый день ждала, что Марк разведётся с ней. По традиции, если в течение двух лет после замужества женщина не может зачать и родить ребёнка, мужчина имеет право официально подать на развод. И тогда Ливи осталась бы либо на полном содержании брата, либо отправилась в монастырь. Брат бы смирился с обузой, ведь телемцы тогда не упустили бы возможности давить на князя через сестру.       Содружество очень ценило нейтралитет и торговало со всеми, не ударяясь в религию и не слишком рьяно поощряя алхимиков. Самыми главными союзниками, а точнее партнёрами, были навты. Мореходы ценили спокойную обстановку и не любили прибывать в порты, где бушевала война, слишком тряслись за свои жизни и корабли, не принимали ничьих сторон, давным-давно облюбовав собственный остров в Великом Море. Потому а конфликты Гакана смотрели лишь с точки зрения выгоды и звона золота в собственных сокровищницах.       И вот, сразу после отъезда Марка, она узнала, что беременна, просто почувствовала недомогание и тут же побежала к доктору. Так делали все при малейших признаках болезни. Она боялась, как и все придворные одного – чёрной крови, малихора.       Поначалу она никого не пугала, это было болезнью далёких провинциальных деревень. Потому телемцы сначала говорили о погрязших в грехе неверующих, а алхимики винили тяжёлые условия труда. Но постепенно хворь стала распространяться на крупные города, расползаясь поначалу у вечно воюющих соседей – Телеме и Мостовом Альянсе. Сначала начали болеть ремесленники, потом люди, занимающиеся тяжелой работой среди пыли и духоты: шахтёры, лесозаготовщики, работники фабрик, и их год от года становилось всё больше, уже известны случаи заражения в благородных семействах.       Потому Ливи тут же вызвала доктора, и тот сказал, что её недомогание никак не связано с малихором, от которого пока не смогли найти лекарства. Княжна была счастлива, омрачаясь лишь одним – это не выяснилось до отплытия Марка. Вот только беременность протекала тяжело. Она практически заперлась в загородном имении недалеко от Серены – столицы Торгового Содружества, находилась под постоянным присмотром. И всё-таки беременность сохранить не удалось, на третьем месяце из-за переживаний она потеряла ребенка, и доктора не утешили. Вряд ли ей снова удастся зачать.       Она тогда посерела и постарела на несколько лет, совсем потеряла вкус к жизни. Её всё это время согревала только одна мысль – скоро приплывёт супруг и всё вернётся в прежнее русло. Она очень надеялась, что за месяцы отсутствия он не решил расторгнуть с ней брак или же с ним могло что-то случиться. И вот теперь она осталась одна – богатая вдова, что потеряла всё.       Слухи о её бесплодии быстро распространились по высшему свету. Конечно, многие женщины выходили замуж за аристократов намного старше себя, но проблему с рождением детей прекрасно выправляли наличием молодого и желательно похожего на супруга любовника. Ливи претил такой подход. Она слишком уважала Марка и любила его, чтобы опускаться до интрижек и такой наглой подлости.       Глядя на огни Серены из окон кабинета мужа, княжна сжала кулаки. К горлу подкатил комок гнева, она даже не замечала боли от вонзённых в кожу ногтей.       – Стража! – крикнула она ровно и холодно.       Дверь кабинета распахнулась, внутрь прошёл молодой человек из охраны особняка в сине-белой форме Монетной Стражи.       – Ваше превосходительство, – учтиво склонил голову он, вытянувшись по стойке смирно.       – Догоните капитана и пригласите в кабинет, у меня к нему важный разговор. Быстро! – приказала она.       Солдат щёлкнул каблуками и вышел из кабинета. Судя по разнёсшемуся эху за дверью, побежал догонять капитана. Ливи де Сарде так и осталась стоять возле окна, всматриваясь в ночной город, не желая показывать, как растеклись белила на лице и покраснели щёки с глазами от слёз.       – Вызывали, ваше превосходительство? – спросил вошедший капитан, снова встав по стойке смирно и ничем не выдавая удивления от быстрой смены настроения княжны.       – Да. Где та тварь, что убила его? – холодно поинтересовалась она.       – Пока что всех пленников держат на территории навтов. Но скоро перевезут в казематы княжеского дворца.       – И я буду очень признательна, если вы найдёте способ провести меня туда, не привлекая внимания моего брата и слуг. И благодарность эта будет исчисляться в достойной сумме золотом.       – Слушаюсь.       – Приступайте незамедлительно.       Капитан снова поклонился и покинул кабинет генерала во второй раз. Княжна была полна решимости увидеть ту дрянь, что лишила её мужа. А там… всё будет зависеть от глубины той ненависти, которую Ливи испытает, заглянув в глаза этой мерзкой дикарке.       – Отрекитесь от своей веры! – кричал в исступлении телемский священник на измождённых и перепуганных островитян.       Навты смотрели на это представление со смесью скуки и раздражения. Пока что пленников разместили в порту, но скоро доставят в темницу князя д'Орсея. Вот ребята из Ордена Света и разоряются, вопя на ослабленных и перепуганных людей. На территории портовых складов не сделать полноценную тюрьму, потому все эти паломничества, что телемских священников, что альянсовских учёных, порядком напрягали мореходов.       Пленников эти напыщенные речи, бесконечные вопросы и прочая активность приходящих людей поначалу доводила до тихих истерик. Они молили о смерти, не хотели жить в цепях и слушать вопли нервных и явно опасных людей. Они свободный народ и не собирались уступать ни пяди своей души или тела ради удовлетворения интересов фанатиков и учёных.       Единственную, кого держали отдельно – Арелвин. Но та всё равно нервничала и не могла отрешиться от происходящего вокруг. Дочь была слаба, навты попытались её забрать, сказав, что нашли кормилицу, но девушка вцепилась в дитя и стала кусаться, словно бешеный зверь. Пристрелить или ударить они её не могли. За эту островитянку заплатил сам князь д'Орсей, но и отобрать ребёнка просто так не поднималась рука.       Руководство порта решило, что пусть пока девушка выкормит девочку, всё-таки она была очень слаба. А заберут её, когда окрепнет или мать достаточно ослабнет, чтобы не оказывать сопротивления. К пленнице никого не пускали, до смерти перепуганная девушка всё больше напоминала зверька, готовая отстаивать дитя даже ценой жизни.       Священник в серой ризе и символом солнца на груди праздно шатался по территории складов. Его чёрный косой воротничок в белой окантовке до жути раздражал дежуривших навтов, но пока тот не заходил на запрещённую территорию, его не трогали. А так хотелось бы выставить подальше!       Молодой и внешне приятный мужчина, чуть старше тридцати прибыл с делегацией священников не впервые. Вот только он старался постоянно отойти подальше, больше осматриваясь по сторонам и что-то вынюхивая. Инквизиторы Ордена Света были нечастыми гостями в порту, но в последнее время их эскорт стал носить обязательный характер. Даже до навтов дошли слухи о нагнивающей язве телемского раскола на политизированные и религиозные ордена. Пока что зыбкий мир держался, но нарыв рано или поздно вскроется. Впрочем, мореходам не было до этого ровным счётом никакого дела, лишь бы их не трогали и давали возможность зарабатывать дальше.       Вот и в этот раз телемец прохаживался вдоль ящиков с грузом, осматривался, прислушивался, тихонько шурша одеждой просачивался в дальние части склада. У него были чуть вздёрнутые сведённые к переносице брови и вечно прищуренные глаза, будто он постоянно ожидал удара. И вот однажды охрана его пропустила…       Он нашёл её. Случайно услышал тихий напев мелодии, так странно звучащий в пропахшем солью и рыбой помещении. Он журчанием родника разбивал отголоски исступлённых молитв и призывов священников отречься от ложных богов, принимая истинную веру.       Арелвин напевала колыбельную малышке, качала на руках и священник привлечённый столь странным и так не вписывающимся в здешнюю атмосферу звуком, пошёл на него, скользнул в узком коридоре между ящиков и замер. Девушка его не заметила, продолжая качать на руках ребёнка, глядела большими заплаканными глазами на малышку.       Священник присел на корточки, не решаясь нарушить эту странную, но до удивительного гармоничную картину. Так изображают матерей на витражах церквей, вот только у тех не виднелись изогнутые ветви в волосах, не наблюдалось странного зелёного пятна на подбородке, неровными изломами переходящими на щёку и шею, а волосы не напоминали цветом молодую траву.       Ему почему-то она сразу представилась среди весенней зеленеющей листвы, пляшущей в блеске светлячков, а тело её освещала полная луна. Греховная мысль заставила тряхнуть головой и прошипеть, отчего странная островитянка дёрнулась, прервала песнь и мигом забилась в угол клетки, стараясь разорвать расстояние между собой и мужчиной, ребёнок на руках тут же заворочался и заплакал. Священник не успел и слова сказать, когда на звук прибежала женщина-навт. По её острому из-за рисунка татуировок лицу прошла волна раздражения и злости.       – Сюда нельзя! Уходите сейчас же, иначе рискуете больше никогда не появиться здесь. Эта пленница князя д'Орсея, у вас есть другие для проповедей!       – Прошу простить, – сдержанно улыбнулся тот и кинул взгляд на перепуганную девушку, которая пыталась успокоить дитя, шепча ему что-то на непонятном, но очень мелодичном языке.       Судя по короткому бушлату, тонкому поясу и малому количеству татуировок девушка-навт была матросом. Однако он был вынужден повиноваться, особенно когда на подмогу подошли двое крепких мужчин из гильдии.       Еретики! И все государства были вынуждены с ними работать: перевозить грузы, пленников и войска на кораблях, которыми они управляют при помощи непонятной магии. Вот только государства никуда не могли деться и мореходы на своих территориях могли творить что хотели. И даже простой матрос мог выпроводить с территории порта или складов любого, вплоть до короля.       – Надо тебя увозить отсюда, пока телемцы не попытались сжечь тут всё, – бросила в воздух девушка и удалилась продолжать обход.       Арелвин до ужаса испугалась этого человека, измученная страхом за жизнь, судьбу и здоровье дочери, она не выдержит ещё и проповедей. Её дочь чувствовала всё это и никак не крепла, её бы исцелила искренняя любовь и забота. Но вряд ли мореходы способны это дать, они никак не походили на заботливых родителей. Одна только мысль о том, что через некоторое время дочь отберут, несмотря на все её мольбы и агрессию, бросала в холодный пот.       На следующий день за ней привели эскорт, вывезли тайно под покровом сумерек, и девушка впервые мельком увидела место, где она очутилась. Она-то думала провонявший рыбой, солью и подгнившей древесиной склад был наказанием, но настоящим наказанием стала огромная деревня.       Она дымила огнём в железных чашах, распространяя ужасный запах палёного дерева. Стояли дома с острыми углами и провалами в стенах, которые снова закрывались деревом. Зачем было их вообще делать, если всё равно потом закрывать?       Стена из камня, возле которой они ехали, казалось не имела конца. Странные животные цокали по дороге из округлых булыжников, а не по свежей траве, хрипели и издавали тревожные звуки, когда оседлавшие их люди слишком сильно дёргали верёвки. Зверям явно было больно, вот только воинов страдания животных никак не волновали. Но ужаснее всего оказалось расставание с дочерью. Несмотря на истерику матери и крик девочки, её просто поставили перед фактом. Арелвин вынуждена была подчиниться, боясь в пылу драки с bod airni выронить малышку и самой стать причиной её смерти. После этого воины безразлично затолкали её в телегу и повезли прочь от портовых складов, исполняя приказы местного mal.       Её выпустили у большого каменного дома, заставили спуститься под землю, где снова увидела пленников. И опять уроженцы Тир-Фради, некоторые были настолько измучены, что непонятно, как в тех вообще теплилась жизнь. Большинство лежало на узких полосках досок, смотрела отсутствующим взглядом в стены и потолок. Исхудавшие, болезненные и бледные, у них не осталось сил даже кричать. Бывшая doneigad с радостью бы им всем помогла, но сила Тир-Фради покинула её, и она стала просто очередной узницей жестоких renaigse.       Её провели в самую дальнюю камеру и заперли, сказав, что скоро принесут еды. Отчаяние навалилось тяжестью на плечи, она боялась за дочь, одному тысячеликому известно, что с ней сделают навты, не захотят ли священники её забрать, не потребуют ли торговцы ребёнка обратно, чтобы давить на неё? Она совсем запуталась, ничего не понимала, местные племена, казалось, готовы вцепиться в любой момент друг другу в глотку в вечном споре кто из них лучше. Всё это было так не похоже на её родину, где кланы, пусть и ссорились, но ради общего всегда отбрасывали сомнения, обиды и споры.       Она не смогла уснуть в духоте и сырости, всё же на той большой лодке было намного лучше, спокойнее. Moridegen хотя бы заботились о ней, пусть из-за её состояния. Разрыв с дочерью окончательно углубил панику и страх перед неизвестностью. Жесткая кровать, накрытая воняющей соломой и худой тканью, не дарила комфорта, по полу сновали зверьки, поводили носиками, так похожие на мышей, но сильно больше них. Арелвин попыталась потянуться к ним, пообщаться хоть с этими животными, но те только безразлично помахали лысыми хвостами, и с громким писком скрылись в щелях между стенами.       Прошло довольно много времени, прежде чем противный звук вырвал её из тяжёлой дрёмы. Девушке дали нечто отталкивающего серого вида и настолько же отвратительного на вкус, а потом грубо поволокли в деревню. Её укрыли плащом, хотя проходящие мимо renaigse всё-таки засматривались на неё. Арелвин понимала почему – на их лицах застыл страх, они все, как на подбор, имели сероватую кожу, глубоко запавшие тусклые глаза. Воздух здесь дышал жаром, дымом и духотой, и через них когтями вгрызалась болезнь. Бывшая целительница чувствовала её эманации, черным покрывалом она скользила в отравленном воздухе, ядом досантата проникала в вены и заставляла кашлять.       И вот её провели в место, названное «лазарет». Стоило двери отвориться, как девушка испуганно вскрикнула, увиде человека-птицу с огромным клювом и большими красными глазами. Ей показалось, что это какой-то порченный nadaig, которому местные приносят жертвы. Только лишь присмотревшись и услышав разговор, поняла, что страшная птичья голова – маска, а жуткая скрипучая хламида, бликующая на свету – одежда.       В странном помещении без окон отвратительно пахло кислотами и ядами, булькали зелья на огне. Стояла странная конструкция из металла и стекла, предназначение которого Арелвин не представляла, но перед ним стоял ещё один человек-птица и что-то делал.       Потом её грубо дёрнули и ввели в другое помещение. И вот тут она поняла, что никогда на самом деле не испытывала страха и отчаяния. Это место с жёсткими кроватями, со странными полупрозрачными тканями, скрипучим деревянным полом дышало не болезнью, а смертью. На ложах находились люди: измождённые, слабые и стонущие от невыносимых мук. Они требовали у находящихся здесь людей-птиц лекарства или избавления.       Она не сразу поняла, что прошла вперёд, рассматривая их. Она никогда не видела ничего подобного: уродливые чёрные полосы рассекали лицо, глаза у большинства подёрнулись бельмами, как у ослепших стариков. Они стонали, хватались за деревянные кровати в приступах, не замечая, как срывают ногти в попытке сжать их крепче, чтобы пережить боль, кто-то сломал зубы и сплюнул их вместе с кровью на пол, неестественно выгибался.       Арелвин сковало от ужаса, они были повсюду: запахи крови, боли, болезни ещё чего-то удушающего, резкого, непонятного зелья, которым лекари смазывали жуткого вида инструменты. Оно оглушало, не давало сдвинуться с места, приковывало хваткой ужаса к полу. Девушка заплакала, закричала, моля остановить всё это, вцепилась себе в волосы, кинулась к окну. Её быстро схватили и увели, чтобы ещё больше не тревожить начавших орать пациентов, доктору пришлось дать ей успокоительное, а потом ещё, пока Арелвин не перестала видеть, пока глаза не закрыла тьма.       Очнулась она в камере и возблагодарила en ol mil frichtimen за забвение. Зачем они ей это показали? Чего хотели добиться? Что это за болезнь? Неужели renaigse настолько прогневали духов своей земли, раз те наслали столь ужасную порчу? И они дошли до такой степени отчаяния, чтобы выкрадывать уроженцев Тир-Фради? И вот здесь девушку, словно молния поразила. Она же doneigad, целитель… Они похитили её за этим? Чтобы излечить их болезнь?       Даже если бы она имела желание это сделать, то не смогла бы. Без силы своей земли, вдали от родного острова, она ничего из себя не представляет. Паче того, сейчас даже радовалась такому повороту событий. Эти люди лишили её всего: дома, любви, дочери, свободы. Они не заслуживают исцеления, не после той боли, которую причинили её народу, земле и ей самой. Пусть гниют, пусть корчатся от судорог, пусть истекают кровью, но Арелвин ничего для них не сделает.       Дверь со скрипом отворилась, и внутрь вошёл проповедник. Она сразу его узнала: серая с белым туника, как у того на корабле, прямая, чистая, лицо крупное, взгляд тёмных глаз из-под широкополой шляпы не предвещал ничего хорошего. Этого уже она, наверное, не переживёт, после увиденных ужасов не сможет слушать ещё и крики о вере и ложном боге. Лучше бы её убили тогда на острове, чем привезли в этот край полный болезней, яда, отчаяния и смерти.       – Как вас зовут? – неожиданно спросил мужчина, приседая перед её лежанкой.       Девушка дёрнулась, посчитав, что ей почудился вопрос. Он спросил её имя? Проповедник? Зачем ему его знать?       – Зачем ты здесь? – осторожно спросила его она, боясь лишним словом заставить того кричать, как сумасшедшего.       Она слышала, как соплеменники, неправильно отвечая на вопросы, вызывали неадекватную реакцию у этих серых плащей с колючим солнцем на груди и шляпе. Проповедники было до жути раздражительны, и не принимали никаких ответов, кроме нужных им, не хотели понять, что их мнение не единственно верное.       – Меня прислали поведать милость Озаренного, – спокойно, тихо и очень мягко сказал тот, чуть улыбнувшись тонкими губами.       – Тогда сделай её для меня, saul lasser, – на глаза Арелвин навернулись слёзы. – Убей меня.       – Не могу, – он снял шляпу и положил на край жёсткой койки, пригладил густые каштановые волосы.       Арелвин назвала бы его привлекательным, если бы не этот недобрый огонёк в глазах.       – Я отец Петрус, – представил он и едва улыбнулся.       Улыбка его не понравилась ещё больше, выглядела хищно и зло. Он изучал её, как зверька, рассматривал, как диковинку и подмечал черты лица. Девушка сжалась в комок. Попыталась было закрыться волосами, совсем позабыв, что их ей отрезали.       – Можешь звать меня просто – Петрус. Мои коллеги в большинстве своём придерживаются более радикальных взглядов, но я предпочитаю не срываться на истерику, встречая инакомыслие. Как мне вас звать?       – Ар… Арелвин, – тихо представилась девушка и поджала ноги, когда тот резко выпрямился.       – Вот видите, ничего страшного нет, – Петрус улыбнулся шире, но всё равно эта улыбка не вызывала у неё ничего, кроме очередного приступа страха.       – То есть она устроила истерику, и пришлось применять успокоительное? – Клод д'Орсей сидел в полутёмном кабинете, и устало потирал переносицу.       Всё складывалось до жути плохо. Смерть генерала подорвёт и так хрупкое доверие Монетной Стражи, поддержкой которой он желал заручиться в ближайшее время. Послы Телемы и Мостового Альянса, как бешеные псы, готовы вцепиться друг другу в глотки уже на территории Торгового Содружества. Одни требуют уверовать, вторые – отринуть мракобесие и пойти по пути науки. И они активно щупали почву под ногами, а Клод вынужден был пока давать им определённую свободу.       Охваченные воинами фанатики и учёные первые столкнулись с малихором, но болезнь теперь опухолью разрасталась и на территории Содружества, проползая в Серену. Пока что заболевшие появились на окраинах и пригородах, но не ровен час, когда эпидемия чёрными крыльями накроет и другие районы города.       Эта целительница могла бы стать козырем, но, похоже, вдали от своих земель и народа, превратилась в обычную перепуганную островитянку, лишившись всех сил. Её дочь забрали навты, но перевозить не решались, малышка была слишком слаба, а после того, как её отняли у матери, медленно чахла.       – К сожалению, да, – ответил страж из эскорта девушки.       – Чтоб демоны её разорвали, – прошипел князь. Всё хуже продолжалось его правление, которое досталось от почившего не так давно отца. – Она точно не в состоянии что-либо сделать?       – Неизвестно, может и в состоянии, скорее всего она просто никогда такого ужаса не видела. А уж после пережитого: плена и лишения дочери, это стало последней каплей, – предположил солдат.       – Попробуем ещё раз через пару дней привезти в другой лазарет. Мне пришлось пустить в казематы этого Петруса – посол Телемы настаивал, а я пока не могу ему отказать. Вот что, если этот святоша попытается хоть что-то сделать с моими пленниками, то вышвырните его оттуда. Портить моё имущество я ему не дам.       – Слушаюсь, ваша светлость!       – Свободен!       Дверь кабинета затворилась, и Клод тяжело откинулся на мягкую спинку кресла. Он не спал уже несколько дней, его второй сын родился слабым и болезненным. Едва не испустил дух при рождении, а потом снова серьёзно заболел через пару месяцев. Сейчас в темноте и пустоте кабинета он мог просто треснуть по столешнице кулаком, заставив все писчие принадлежности звякнуть, а какие-то упасть на пол.       Он едва пережил смерть первого сына, которого ждал так долго, но он не прожил и года, смерть второго могла окончательно сломать его. Причём старший ребёнок умер внезапно, ведь в отличие от младшего брата, родился здоровым и крепким, как уверяли доктора. И всё это происходило на фоне переживающей смерть супруга сестры. Бедная Ливи практически в одночасье лишилась и ребёнка и мужа, которого, оказывается, сильно любила. И вся надежда правящего дома была на целительницу-дикарку, а той страх затмил разум, и она стала ни на что неспособной куклой. Впрочем, отправлять в расход её было преждевременно, вдруг успокоится, да и что греха таить, может этот проклятый священник к чему-то её вдохновит.       Посол Телемы заверил, что Петрус, в отличие от многих, не был ярым фанатиком и старался подойти к проблемам прихожан индивидуально, а не вываливать заученные догматы и просто молиться и молиться, разбивая лоб и колени. Теперь им всем надо набраться терпения и ждать, то ли чуда, то ли проклятия.