Зов шамана

Гейзенберг сидел за широким деревянным столом и с аппетитом поедал печёную баранину с кашей. Рядом на столе стояла большая миска с ещё тёплыми лепёшками, в которые были завёрнуты куски солёного овечьего сыра, чуть дальше располагалась большая тарелка с горкой румяных пирожков и небольшие пиалки с мёдом и сметаной. На краю стола дожидались своего часа низкие широкие чашки, блюдо с чем-то, отдалённо похожим на слоёное печенье, мисочки с колотым сахаром, орехами в меду и скатанными наподобие конфет сухофруктами. Всё это великолепие портила лишь одна незначительная деталь: напротив сидел Уинтерс и с мрачным видом грыз баранье ребро. Юные колдуны за вечерней трапезой отсутствовали, но через неплотно прилегающую занавеску, заменяющую двери в доме шамана, было слышно, как радушный хозяин, мудрый наставник и благопристойный почтенный старец кроет трёхэтажным матом своих нерадивых подопечных. Когда около часа назад они добрались до деревни, Старый Шаман уже встречал их на крыльце дома, опираясь на длинную сучковатую палку. — Нога у него, что ли, опять разболелась, — завидев палку, предположил Зураб. — Нет, жопа, — мрачно возразил Миро, — и не у него, а у нас — и совсем скоро. — А может, просто поорёт? — усомнился младший шаман. — Призови мы Великого Старца, может, одним ором и обошлось бы. А так, — он скосил глаза на идущего рядом Гейзенберга, — ты же понимаешь, что второй раз так лажануться — это ещё хуже, чем козу на три дня заговорить. — Что за коза? — повернул голову Гейзенберг, давая понять, что прекрасно слышал весь их разговор. — Да Зураб как-то козу пасти не хотел, так наложил на неё заговор, чтоб с лужка не сбежала. — И что? Не сбежала? — Карлу даже стало любопытно, чем можно так зашугать козу, чтоб она никуда не делась. — Мало того, что не сбежала, так она ещё три дня с того лужка домой уходить отказывалась. Приходилось по очереди ночью караулить, чтоб волки не потянули. Их-то никто не заговаривал. — Предположу, что наставника вашего в то время дома не было, — ехидно прищурился Гейзенберг. — Не было. Зато когда вернулся, мы три дня сидеть не могли, — поморщился от воспоминаний Миро. — Ну его-то понятно, — Карл кивнул в сторону притихшего Зураба, — а тебя за что? — А за компанию, — махнул рукой Миро, — ну и за то, что снять не смог. — Ты же вроде в прошлый раз говорил, что не спец по части заговоров. — Так кроме заговоров ещё куча способов есть, — пожал плечами юный шаман, — люди — они с чем угодно прийти могут, и надо уметь находить альтернативные способы решения, — последней фразой Миро явно цитировал Старого Шамана. Во двор заходили молча. Зураб попеременно то краснел, то бледнел и пытался завалиться на идущего рядом Миро. Тот, в свою очередь, пинал плечом горе-заклинателя и настороженно поглядывал на палку шамана. Гейзенберг кутался в пальто и периодически натягивал шляпу поплотнее, чтоб ветром не сдуло. Итан сосредоточенно тащил ёлку. После того, как ему торжественно сообщили, что «мы снова где-то в горах», и он озвучил всё, что думает по поводу гор, шаманов, зимы, ёлок, незапланированных попаданий и — почему-то — Герцога, Уинтерс только спросил, где тут ближайшее место со связью, и до самой полянки с относительно устойчивым сигналом не проронил ни слова. На полянке он сунул ёлку Миро, видимо, как самому ответственному, походил взад-вперёд, наконец поймал связь и минут пять объяснял Рэдфилду, почему тому необходимо забрать Розу на несколько дней к себе и что через полчаса притащить свою задницу домой он никак не может по причине нахождения её за пару тысяч километров. Выслушав в ответ что-то длинное и, судя по выражению лица, не очень утешительное, он коротко бросил в телефон «со мной», отключился, спрятал телефон, отобрал ёлку обратно и до самого дома принципиально молчал, игнорируя все обращённые к нему вопросы. Старый Шаман им на удивление обрадовался. Даже обнял каждого по очереди, несмотря на то, что Гейзенберг категорически не любил, когда его пытаются облапить посторонние, а Уинтерс категорически не хотел расставаться с ёлкой. Буквально через полчаса они уже сидели за столом, юные колдуны шустро накрывали то ли обед, то ли ужин, шаман разливал по чашкам «очень полезную согревающую настойку», а ёлка стояла в углу и усиленно распространяла смолистый аромат. Глотнув настойки, шаман с учениками ушли, оставив гостей одних. Уинтерс молчал, глядя перед собой и сосредоточенно ковыряя кашу в тарелке. Гейзенберг на всякий случай отодвинулся подальше от сотрапезника и подсел поближе к миске с бараниной, наложил себе побольше еды и принялся усиленно жевать, параллельно прислушиваясь к крикам шамана и поглядывая за действиями Уинтерса. Тот, так же не отрывая взгляда от стола, ухватил первый попавшийся под руку кусок баранины и начал его грызть с видом ликана, откусывающего жертве ногу. В комнате висела наполненная хвойным ароматом напряжённая тишина. Впрочем, висела она недолго. Буквально через полчаса Старый Шаман вернулся обратно, уселся за стол, подхватил лепёшку, ловко завернул в неё кусок баранины и принялся с аппетитом жевать. Ученики вместе с ним не объявились, из чего Гейзенберг сделал вывод, что или они едят в другом месте, или им сейчас вообще не до ужина. — Знатно вы этих мелких колдунов строите, даже отсюда слышно было, — бросил Карл в сторону шамана. Тот лишь отмахнулся зажатым в руке куском мяса: — Да там шуму больше было, чем дела. Так, пожурил маленько для острастки. — Как нам обратно возвращаться? — Уинтерс, наконец, отвлёкся от своей кости и вопросительно уставился на старика. — Так как? Как всегда, — пожал тот плечами, — спуститесь в низину, там через перевал до ближайшего селения, а оттуда уже в город. Ну а из города — сами смотрите, как вам удобнее. Да вот только пока снег идти не перестанет, никуда вы не выедете. Опасно по такой погоде вниз соваться. Есть там опасные места — снег сдвинется, так по весне только и откопают, если найдут где. — И долго этот снег идти будет? — Да дня три-четыре ещё, — шаман задумался, — да, — кивнул он сам себе, — аккурат после Йоля и перегонит. Он прищурился, глядя не столько на Гейзенберга, сколько сквозь него куда-то в одному ему ведомую даль: — Подмогнёте завтра мальчикам? — Что делать? — оживился Карл. Обратно он особо не торопился, но и торчать в этом чёртовом горном селе под аккомпанемент непрерывно падающего снега было тоже не алё. — В соседнюю деревеньку сходить надо бы. Партию амулетов свезти да подарков кое-каких к зимним праздникам. Всё одно вам тут сидеть скучно будет. А так отвезёте, развеетесь по дороге, за мальчиками присмотрите. — Так снег же! — иронично прокомментировал Уинтерс. — Так не вниз же! — с той же ехидной интонацией ответил ему Старый Шаман. — Наверх у нас тропа одна и без сюрпризов. Там даже ночью ходить можно. Уинтерс ничего не ответил, снова уткнувшись глазами в тарелку. — Надеюсь, ваши мальчики не заведут нас завтра ещё в какую-нибудь задницу, — негромко проворчал Гейзенберг. Шаман никак не отреагировал. Может, не слышал, а может, решил, что это несущественно. Он дожевал лепёшку и встал из-за стола: — Советую вам ложиться спать. Завтра лучше выйти пораньше, к вечеру буря может быть. *** Старый Шаман вышел, тщательно задёрнув за собой занавеску. Гейзенберг огляделся: из спальных мест в комнате была всего одна лежанка — достаточно широкая, покрытая несколькими одеялами и усыпанная десятком подушек, но одна. Предполагалось, что они оба там поместятся. Вот только укладываться под боком у Уинтерса совершенно не хотелось. Точнее, наоборот, хотелось до ломоты в костях и почти судорожных спазмов в мышцах: упасть рядом, отобрать кусок одеяла, дождаться, пока недовольный Итан, возмущаясь и дёргая за оставшуюся часть, подползёт вплотную и будет старательно укрывать их обоих так, чтобы ничья задница не осталась мёрзнуть. Впрочем, с ним и так не получалось замёрзнуть, не до того обычно было. И сейчас настолько захотелось ощутить, как в спину утыкается лохматая голова и между лопатками шелестит сонное «одеяло отдай», что он непроизвольно передёрнул плечами, словно посреди хорошо натопленной комнаты ему за шиворот прилетела горсть снега. Уинтерс продолжал пристально наблюдать тарелку. Гейзенберг поднялся из-за стола, вытащил из кармана сигару и уселся на лавке у окна, разглядывая налипшие на стекло комья снега и стараясь не смотреть на отражающегося в тёмном окне сидящего за столом Итана. Сигарный дым тонкой струйкой уползал куда-то вверх. Карл присмотрелся: под самым потолком в стене темнела пара отверстий, вероятно, вентиляционных. Дым, закручиваясь неровной спиралью, устремлялся в одно из них. Уинтерс, посидев ещё немного за столом, в итоге поднялся, подхватил одно из одеял, завернулся в него, как в кокон, и улёгся спать, отвернувшись к стене. Карл прислушался: в доме постепенно стихали голоса, отчётливее доносилось завывание ветра под крышей, где-то вдалеке гавкнула собака и сразу же затихла, за спиной шуршал, плотнее укутываясь в одеяло, Уинтерс, под полом заскреблась намылившаяся за едой мышь, над горами раскинулась тяжёлая зимняя ночь. Гейзенберг сидел у окна уже четвертый час. Очередная сигара практически догорела, и он как раз размышлял, стоит ли достать новую или растянуть окурок ещё хотя бы на полчаса. — Ты ложиться собираешься? — неожиданно бодро донеслось со стороны лежанки. Карл резко развернулся: повёрнутая к нему спина выразительно молчала. — А тебе чего? — вяло поинтересовался он, отворачиваясь обратно. — Неплохо было бы поспать. Завтра вставать рано. — Ну так спи, кто мешает, — Гейзенберг затянулся поглубже и выпустил дым прямо на оконное стекло. Оно тут же покрылось сероватым слоем конденсата. — Заснёшь тут, когда ты сидишь изображая памятник самому себе. — Так не смотри. Или у тебя глаза на жопе? Гейзенберг протянул руку и принялся рисовать на стекле хуй. — А у тебя там, по всей видимости, мозги, — проворчало из-за спины. — Слушай, Уинтерс, заткнись, будь добр, а? — злобно предложил Карл и пририсовал к хую два яйца. — Слушай, Гейзенберг, не выпендривайся, а? — подхватил интонацию Итан. — Мало того, что эти чёртовы засранцы снова нас сюда приволокли, так ещё и хер знает, когда обратно выберемся. Не хватало только твоих закидонов до кучи. — Так я вообще могу уйти, — буркнул Гейзенберг, рисуя рядом с хуем кривоватую жопу. — Интересно, куда? — ехидно спросил Уинтерс. — А ты не переживай, найду куда, — успокоил его Карл, выдыхая на окно очередную порцию дыма, чтобы картинка стала чётче. — Да ты прям заебись какой мастер эффектного ухода. Походу, это единственное, что ты умеешь. — А не заткнулся бы ты? — Гейзенберг раздавил окурок о подоконник. — А не пошёл бы ты! — ради этого предложения Уинтерс даже повернулся лицом к сидящему. — С превеликим удовольствием, — скривился Карл, повернулся к окну и написал под жопой «Уинтерс». — Так давай, вали! Чего ты ждёшь? Особого предложения? — не унимался Итан. — Куда в этот раз сдриснешь? В снегу нору копать? Ты же больше ни хуя не умеешь, только по норам ныкаться. — Hält die Fotze! — Гейзенберг подорвался с лавки, нахлобучил шляпу и поспешно вышел из комнаты, чуть не оборвав при этом дверную занавеску. — Давай-давай, пиздуй снова! Ты только бегать и способен, — бросил ему вослед Уинтерс. — Scheiß drauf! — из коридора сообщил Гейзенберг занавеске. Стараясь не слишком шуметь — всё же не в родных мастерских — он пошёл вдоль стены, одновременно нащупывая рукой очередную занавеску, за которой предположительно могла находиться чья-нибудь комната. За первой ему не повезло — там была кухня. Карл сначала даже сунулся внутрь в надежде, что если не поспать, то можно будет хотя бы поесть, но налетел на стоящее у входа ведро и, рассказав ему на ходу спряжение немецких глаголов, быстро выскочил обратно в коридор. Прикинув в уме расположение дома, он развернулся и неторопливо пошёл в противоположную сторону. Сразу за их апартаментами нащупалась ещё одна занавеска. Помня о кухонном сюрпризе, Гейзенберг приподнял полог и заглянул внутрь. Это оказалась комната самого Старого Шамана. Карл вернул занавеску на место, на всякий случай прижал рукой, чтоб не отвалилась, и направился дальше. Следующая комната была абсолютно темной, а в ноздри тут же ударил густой пряный аромат сухой травы. «Запасы», — отметил про себя Гейзенберг, чихнув в рукав. Следующая комната была побольше и посветлее. Карл пригляделся: под стеной на подушке темнела черноволосая голова. «О, мелкий пиздюк, — обрадовался он, опознав спящего, — а вот и второй, ещё мельче», — под второй стеной, скрутившись в бублик, сопел Зураб. Гейзенберг зашёл внутрь, направился прямиком к лежанке Зураба, разулся и не раздеваясь рухнул рядом, непочтительно отпихивая хозяина лежбища к самой стене. Тот встрепенулся, вжался в стену и подтянул повыше одеяло, ошалело глядя на нежданного гостя перепуганными глазами. — Приставать не буду, — бросил ему Карл, пошевелился устраиваясь поудобнее, надвинул на лицо шляпу и через несколько минут уже звучно захрапел. Зураб, стараясь поменьше двигаться, начал осторожно отползать к изножью. После минут пятнадцати в роли гусеницы он наконец выполз из-за Гейзенберга, забрал одеяло и переместился спать к Миро. Этот хотя бы был знакомым и не таким тяжёлым. Через несколько минут в доме всё затихло. Ветер снаружи усилился, поменял направление, и теперь снег летел прямо в окно, налипая на стекло и дополняя рисунок Гейзенберга причудливым орнаментом. Итан молча лежал, вцепившись в одеяло, смотрел, как мечутся за окном снежные волны, слушал, как гудит злой морозный ветер и думал одну единственную мысль: «Он снова меня бросил». До утра он так и не уснул. *** Утром оказалось, что поход отменяется. Когда Гейзенберг утром выглянул из дома, на улице было весьма оживлённо и многолюдно. Прямо у ворот стояли широкие деревянные сани, на которые юные шаманы укладывали мешки, ставили коробки и крепили какие-то свёртки. Сверху на санях топтался совсем молодой парнишка в стёганой фуфайке и старательно связывал всё добро между собой. Рядом с санями Старый Шаман что-то негромко рассказывал грузному мужику в овечьем тулупе, попутно краем глаза поглядывая на ребят. Карл подхватил висевшую на стене чью-то безразмерную фуфайку, напялил на голову шляпу и вышел наружу. Когда он подошёл поближе к толпившимся, парни как раз довязали последний мешок, мужик в тулупе обошёл сани вокруг, подёргал верёвки, пошатал ногой полозья, удовлетворительно кивнул и взялся за верёвку. Паренёк в фуфайке пристроился позади, Миро с Зурабом ухватились по бокам, ловко развернули всю конструкцию и выкатили на основную тропу. Пару десятков метров они ещё придерживали сани с грузом, пока мужик не набрал скорость. Как только сани выровняли ход, шаманы отпустили груз и дальше вся пирамида легко покатилась сама, увлекаемая мужиком спереди и направляемая парнишкой позади. — Верхние сами спуститься решили. Погода хорошая, чего бы и не спуститься, — Старый Шаман повернулся к Гейзенбергу, который как раз вытащил из кармана сигару и пытался подкурить, одновременно пряча лицо от порывов ветра и снежных хлопьев. Погода, по его мнению, была преотвратнейшей. Старик хмыкнул, вытащил из кармана спички, легко чиркнул и поднёс огонёк прямо к кончику сигары. Карл затянулся и благодарно кивнул. — Так что идти никуда не доведётся, — шаман спрятал коробок обратно в карман, — вот вас и не будили. Друг твой, правда, спозаранку сам подхватился, моим помогает, — старик коротко кивнул в сторону сараев, где Уинтерс увлечённо расчищал дорожку. От вида равномерно машущего лопатой Итана, раскрасневшегося от снега и работы, в распахнутой куртке, с растрепавшимися волосами, слегка ссутулившейся спиной и чуть согнутыми для лучшей устойчивости ногами у Карла внутри резко заныло, словно кто-то вонзил острую сосульку прямо под дых. Он нервно дёрнул головой и отвернулся, стараясь не думать ни о чуть припорошенных снегом светлых волосах, ни об их хозяине. Шаман пристально посмотрел на Гейзенберга, затем перевёл взгляд вдаль, на дорогу, где уже практически скрылись за завесой снега утренние гости. — А ты бы в кузницу сходил, — предложил внезапно, — там кузнецу, кажись, помощь нужна была. Ты, помнится, по железкам всяким знатный мастер. А коли тут понадобишься, так я кого из мальчиков пришлю, — он снова посмотрел на дорогу, где уже никого не было. — Ступай, дорогу ты помнишь, — шаман похлопал Карла по плечу, подталкивая со двора, — а я сейчас кликну кого, так вам и перекусить поднесут, голодным не останешься, — старик, сам того не подозревая, ответил на невысказанный Гейзенбергом вопрос. А может, и подозревая, кто этого колдуна разберёт. Шаман мягко, но настойчиво вытолкал Карла за ворота, разворачивая по направлению к кузнице. Тот ещё раз обернулся на двор, но там было пусто — ни мелких шаманов, ни Уинтерса. Он плотнее натянул шляпу, обмотался обнаруженным в кармане вязаным шарфом, сунул руки в рукава фуфайки и направился к знакомому ещё по прежнему визиту местному кузнецу. *** Когда Итан дочистил дорожку, во дворе было пусто. Гости уехали домой, юные колдуны спорили о чём-то за овечьим загоном, Старого Шамана тоже не было, а Гейзенберга он вообще видел только мельком, когда тот выходил из дома. Уинтерс вернул лопату в сарайчик к остальному инвентарю, застегнул куртку, подошёл к забору и остановился, разглядывая белоснежную даль и решая, стоит ли прокопать ещё парочку тропинок или на сегодня трудовых повинностей уже достаточно. Старый Шаман подошёл, как всегда, неслышно. — К вечеру буря будет, — произнес негромко, глядя на горную гряду. — Лучше бы она побыстрее прошла. — Так пройдёт, — успокоил его шаман, — вот как только туча за во-о-он ту гряду перевалит, — старик ткнул пальцем сильно вправо, — так и снег стихнет. Уинтерсу не нравилась вся эта ситуация со снегом, из-за которого они застряли тут на хрен знает сколько. Не нравилось и то, что они вообще снова сюда попали. Не нравилось, что пришлось оставить Розу с Рэдфилдом. Впрочем, это не нравилось ему меньше всего — несмотря на всё показное недовольство хмурого вояки, эти двое на удивление хорошо ладили. Гораздо больше ему не нравилось, что они застряли здесь вместе с Гейзенбергом, который старательно его игнорировал. Это молчаливое избегание было просто невыносимо. Больше всего хотелось схватить его за шиворот и хорошенько потрясти, чтобы наконец выяснить причины всей этой творимой им чертовски странной хуеты. Но для того, чтобы схватить, нужно было оказаться с ним рядом, а, судя по тому, что Карла нигде не наблюдалось, он снова куда-то успешно самоустранился. Итан жалел, что не попытался поговорить накануне вечером. Но, с другой стороны, вечером он был очень зол на всю сложившуюся ситуацию с бывшим любовником во главе. От воспоминания о бывшем любовнике внутри похолодело. Эту мысль категорически не хотелось ни думать, ни верить в неё. От банального предположения о том, что это конец и больше ничего между ними не будет, колени начинали противно дрожать, дышать становилось практически невозможно, а в висках нарастал такой гул, что взорвись рядом граната — и ту заглушило бы. — … снежным демоном станешь, — послышалось рядом. Ледяное оцепенение разорвалось, в лёгкие ворвался обжигающий морозный воздух, и Уинтерс закашлялся. — Каким ещё демоном? — повернулся он к шаману. — Снежным демоном, — повторил тот, обводя белый простор рукой, — вот так застынешь надолго, похитит снежная буря твой разум, остудит сердце, заморозит мысли и пойдёшь бродить вместе с метелью по горным тропам, пугая одиноких путников. — Вот от остужения сердца я бы не отказался, — проворчал Итан. — Молодой ты ещё, горячий и неразумный, — шаман тоже уставился в снежную даль, — зачем тебе холод внутри. — Не так больно, когда всё замёрзло, — нехотя обронил Уинтерс. — Думаешь, если сверху льда набросать, то легче станет? — Думаю, да. — Говорю же, неразумный, — шаман протянул руку и дёрнул Итана за рукав, — обернись. Тот обернулся. Во дворе было пусто. Старательно расчищенные дорожки потихоньку снова засыпало снегом. — Что видишь? — шаман тоже обернулся и кивком указал на тропинку, по которой они оба подходили к забору. — Ничего, — пожал плечами Уинтерс. — Ты шёл этой дорогой, — махнул рукавом старик, — я шёл этой дорогой, — он повернулся к Итану и усмехнулся, прищурившись, — видишь это? Уинтерс внимательнее пригляделся: сбоку прокопанной дорожки тянулась цепочка следов — это прошёл шаман. Сам Итан точно помнил, что держался посередине, а значит, его следы уже засыпало снегом. — Ну, ваши следы виднеются, — сообщил он о своих выводах. — А твои? — не унимался шаман. — А мои снегом засыпало, — Итана начинал раздражать этот бессмысленный разговор о снеге и чьих-то там следах. Ну прошёл он сюда, сейчас вот постоит ещё немного и обратно пойдёт, эка невидаль. С таким снегопадом не то что следы, а его самого засыплет на раз чихнуть. — Они там есть, — негромко сказал Старый Шаман. — Кто есть? — не понял Итан: манера старика разговаривать загадками начинала подбешивать. — Следы. — Чьи следы? — разговор становился совсем непонятным. — Твои, — шаман промолчал пару секунд, — и его, — он развернулся к Итану и ткнул его пальцем в грудь, — здесь. От этого лёгкого толчка в груди словно разорвалась ледяная бомба и усыпала всё вокруг ледяными осколками. — Ты думаешь, что можно всё засыпать снегом, залить ледяным настом и набросать сверху сугроб. Но они всё равно останутся там. Шаги, которые сделал каждый. Ты не сможешь их стереть, даже если притворишься, что их никогда не было. — Это всего лишь следы на снегу, — тускло проговорил Итан, — они ничего не значат. Вон, сверху посыпало — и нет их. — Ошибаешься, — покачал головой шаман, — они не на снегу, они — под снегом. Хорошо спрятаны, надёжно, никто не увидит, если не знает, куда смотреть. Никто не найдёт, если не знает, где копать. Можно притвориться, что нет ничего, но себе-то врать зачем? Старый Шаман хитро глянул на Уинтерса и достал из кармана конфету. — Хочешь? — протянул тому сладость. Итан уставился на конфету, недоумевая, откуда она вообще тут взялась. — Нет, спасибо, — отказался он от угощения. — Напрасно, — шаман развернул фантик и сунул конфету в рот, — вкусно. — Не до конфет мне как-то, — в голосе Итана слышалась обида. У него тут мир рухнул, рассыпавшись на запчасти, а шаман думает, что можно всё исправить съев кусок шоколада? — Зря так думаешь, — Старый Шаман дожевал конфету и принялся аккуратно складывать фантик, — ты думаешь, что старик совсем из ума выжил, как ребёнку малому конфетку сует? Итан подавился воздухом и снова закашлялся. Шаман вежливо похлопал его по спине. — А старик дело говорит. Знаешь, есть одна старая легенда, — шаман спрятал фантик обратно в карман и снова принялся разглядывать снежную равнину, — потерялся в горах один молодой джигит. Зимой потерялся, аккурат в снежную бурю попал. Три дня его искали, всё найти не могли. Отчаялись уже, решили, что заплутал на тропах да в пропасть свалился. Перестали искать. И только друг его не прекращал поисков. Всё звал-кричал, но никто на его крик не отзывался. Решил он тогда по следам пойти. — Которые снежной бурей замело, что ли? — хмыкнул Итан. — По ним самым, да, — согласно кивнул шаман, — прав ты, засыпало их так, что ни начала, ни конца не найдёшь. А только знал он, что под снегом следы те остались. И если учуять верно, то и до того, кто их оставил, дойти можно. Так и пошёл. Шаман замолчал. — Как так? — Уинтерсу даже любопытно стало. Из тех местных сказаний, что ему довелось слышать, можно было предположить что угодно. Истории в горах далеко не всегда имели счастливый конец. — А вот так, — через время ответил шаман, — закрыл глаза и пошёл. Смотреть-то ему зачем? Знамо дело, один снег кругом. — И как? Дошёл? — А чего б ему не дойти? Техника-то простая. Слушай себе, да и иди потихоньку. Ну, коли слышать умеешь. — И что потом было? — Итан даже забыл о своих переживаниях, сумел-таки отвлечь старый колдун. — А что потом? Выбрались обратно. Тот джигит в расселину забился, когда буря началась, да там и прятался. Может, и сам бы дошёл, когда буран бы стих. А может, и нет, кто знает. В любом случае друг его нашёл до того, как это проверять пришлось. — Славные, однако, джигиты у вас тут в древние времена водились, — Итан даже улыбнулся, когда шаманова легенда закончилась хорошо. — Да почему в древние? — засмеялся старик. — Это, дай подумать, зимы три назад было. Да и не совсем у нас — в нижних предгорьях вся история случилась. — Как три зимы? — не поверил Уинтерс. — Это что, реальный человек по снегу на ощупь ходил? — Не на ощупь, а по следам, — терпеливо, как пятилетнего ученика, поправил его шаман, — я же говорю, это несложно умеючи. — Так я следов под снегом чуять не умею, — с досадой ответил Итан. — Так тебе и незачем, — усмехнулся старик, — это к Фариду по-другому не добраться было, а ты и по прямой пройти можешь. — Кто такой Фарид? — автоматически переспросил Уинтерс. — Джигит тот, что в снегу потерялся. Ты, вон, у мальчиков спроси, если интересно. Они эту историю в пяти разных вариантах знают. А может, уже и в шести. Старый Шаман снова пошебуршал в кармане и достал ещё одну конфету: — Возьми, пригодится. Итан машинально сгрёб угощение. — Ты злые мысли в голове не слушай. Они всегда путают, страху нагоняют, дороги туманом застилают — не видать ничего. Ты по следам иди. У тебя там знатно натоптано, по прямой добежишь, — старик снова прикоснулся ладонью к груди Уинтерса, но на этот раз вместо льда под пальцами пробежала тёплая волна, — глаза закрой и иди. Шаман отнял руку, бросил последний взгляд на пляшущую за двором стихию, развернулся и побрёл в сторону дома. — Зачем идти туда, где тебя не ждут? — понуро спросил сам себя Итан. — Вот и спросишь, когда дойдёшь, — послышалось из-за снежной завесы. *** Вечером сразу после ужина Гейзенберг ушёл куда-то с юными шаманами. Итан бесцельно бродил по комнате, не зная, чем себя занять. Делать ничего не моглось, в голове наперебой толпились мысли одна другой мрачнее, общее состояние было нервным и тревожным. Он просто не знал, что делать. Пойти найти этих деловых колбас и попробовать присоединиться? Так вдруг они заняты чем-то, в чём Итан ни хрена не соображает. Заняться чем-нибудь самостоятельно? Так чем можно занять руки и голову в чужом доме, да ещё и посреди зимы? Даже на улицу лишний раз не сунешься. Когда перевалило за полночь, он решил лечь спать. Но сон не шёл. Карл тоже не шёл. Итан лежал, обняв край одеяла, и напряжённо прислушивался к звукам за дверью. Где-то вдалеке что-то лязгало, звенело, кто-то смеялся, кто-то ругался по-немецки. Ну, ругался точно Гейзенберг, кроме него таких витиеватых выражений тут наверняка никто не знал. Где-то там, за дверью, текла жизнь, в которой ему места не было. Отчаянно захотелось домой. Там он уже привык не ждать, не прислушиваться, не проверять телефон на предмет «а вдруг пришло сообщение». Он привык засыпать один и просыпаться тоже. Это было несложно, главное, только убедить себя, что теперь будет только так. А тут снова начал ждать: бессмысленно, бесполезно, отчаянно, с безумной тайной надеждой и наивной верой в то, что ещё что-то можно изменить. Лежал в темноте, старательно прислушиваясь к звукам, неотрывно гипнотизируя тёмный квадрат занавески на входе, вцепившись в одеяло и одними губами шепча в пространство, словно заклинание, всего одно слово: «Вернись». Но никто не приходил. И темнота ничего не отвечала. *** После ужина подрастающее поколение утянуло Карла на кухню. Он ещё днём обещал Зурабу посмотреть, что случилось с их мельницей для трав, а поскольку спать не хотелось, можно было уделить время местным хозяйственным приборам. Мельница представляла собой адскую помесь ручной мясорубки с картофелечисткой размером с ведро. Разложившись прямо на полу, Гейзенберг увлечённо разбирал машинку на запчасти, а юные энтузиасты активно ему помогали, развлекая разнообразными историями. Особенно ему запомнилась одна, про какого-то мужика, который в скале застрял, а другой, то ли Фёдор, то ли Фердинанд — Карл не слишком вслушивался в имена, — искал его чуть ли не по запаху. Или на слух? Там штук пять вариантов было, так что, вполне вероятно, искал он того потеряшку по-всякому: и на слух, и на нюх, и на ощупь. На очередной версии истории, в которой главный ищейка полз на четвереньках по горному склону, Карлу вдруг вспомнилось, как он сам, проснувшись посреди ночи и не почувствовав рядом привычной тяжести, начал, не разлепляя глаз, ощупывать кровать, а не нашарив никого в непосредственной близости, подорвался так резко, что чуть не свалился на пол. Итан потом долго ржал, вспоминая, как отошёл ночью к Розе, возвращается, а ему навстречу срывается лохматое чудовище с безумным взглядом. А теперь он сам себе напоминал чудовище. Ходил рядом, не решаясь ничего сказать, и тупо ждал, когда можно будет вернуться обратно, закрыться в мастерских, заказать очередную партию пойла, а потом достать револьвер и один раз нажать на курок. Вряд ли это будет больнее, чем сейчас. На втором часу исследования шайтан-машинки оказалось, что одна из шестерёнок треснула и часть механизма прокручивалась вхолостую. Заменить её было нечем. Самым оптимальным выходом было пойти утром в кузницу и поискать там что-то подходящее на замену. Поэтому разобранную машинку сдвинули в сторону, на её место достали недоеденный ужин, из тумбочки вытащили недопитую бутылку какой-то полезной настойки и истории пошли по второму кругу. Даже Карл припомнил, как однажды Крис, опаздывая на какое-то важное совещание, не мог завести машину — она глохла. Заводилась, а потом тут же глохла. Вызванный в срочном порядке Гейзенберг открыл капот, заглянул внутрь, почесал макушку, осмотрел мотор со всех сторон и попросил кусок колбасы. Пока кого-то бегал за колбасой, он успел выкурить сигару и пополнить запас ругательств несколькими весьма удачными выражениями. Когда колбасу принесли, он положил её рядом с передним колесом, оттащил плюющегося ядом Рэдфилда подальше и закурил очередную сигару. Приблизительно на её половине из-под машины мелькнул серый хвост, затем показалась серая голова, ухватила колбасу и пушистый серый кот принялся урча пожирать добычу. — После той истории упоминать при нашем шефе кота равнозначно самоубийству, — назидательно произнёс Карл, допивая настойку, — или лишению годовой премии, что гораздо хуже самоубийства. — Неужели никто ни разу не намекнул ему про кота? — не поверил Зураб. — Что ты. Как можно? Совершенно никто не подкладывал ему картинок с изображением кота. И звонок на телефоне на мяуканье никто не менял. И кошачьи уши на пружинках никто в тумбочку не подбрасывал. И даже на Новый год никто не дарил ни одного плюшевого кота, так что теперь у Розы совершенно нет целого кошачьего зоопарка — не выбрасывать же добро. Они допили и доели всё, что нашли, и около четырёх часов утра решили, что надо бы поспать. Зураб, переставший, наконец, шарахаться от Гейзенберга, как чёрт от ладана, щедро предложил тому свою лежанку, сразу умостившись под боком у Миро. Карл, вольготно развалившись на одеялах, вслушивался в мерное дыхание спящих парней, разглядывал сквозь неплотную темноту их очертания и думал, что, наверное, со стороны обнимающий его Уинтерс смотрелся так же уютно и трогательно, как и этот черноволосый парнишка, крепко прижимающий к себе младшего напарника. Минуты медленно перетекали одна в другую, но уснуть не получалось. Поизучав ещё немного потолок, Карл поднялся, подхватил шляпу и бесшумно выскользнул в коридор. Третья занавеска по стене на ощупь — и он снова в центральной комнате, где под окном стоит лавка, на подоконнике темнеет кувшин с водой, а в углу на широкой, рассчитанной на двоих лежанке спит Уинтерс. Карл неслышно прошёлся к окну и уселся на вчерашнее место. — Снова будешь статуй изображать? — раздалось из-под стены. Или не спит. — А ты покараулить решил, чтоб не спёрли? — Карл достал сигару и откусил кончик. Раз Уинтерс не спал, можно было и покурить. — Зачем тебя караулить? Ты всё равно первым съебёшься, — зло ответил Итан. — Значит, на то есть причины, — Гейзенберг выдохнул облако дыма прямо на окно. На стекле проступила вчерашняя картинка. Карл скривился, глядя на свои художества, и почему-то подумал, что настоящая задница Итана гораздо красивее его живописи. — И какие же у тебя были причины свалить на хуй без предупреждения, позволь спросить? — Почему это без предупреждения? — возмутился Карл. — Я записку оставил. — «Я не тот, кто тебе нужен». Охуеть объяснение! — Уинтерс вскочил на ноги. — Написал три слова и свалил к ебене матери. — А ты предпочёл бы, чтобы я свалил на Северный полюс? Или ещё в какую жопу подальше отсюда? — Да вали, куда знаешь! — начал закипать Итан. — Только ответь: нахуя?! — Что нахуя? — Нахуя ты устроил этот цирк? Нахуя свалил посреди ночи? Нахуя не отвечал на звонки? — Итан стремительно подошёл к Карлу, схватил того за грудки и сдёрнул с лавки. — Нахуя ты меня бросил?! — Я тебя не бросал! — заорал в ответ Гейзенберг, пытаясь отцепить Итана от своей одежды. — Я сам ушёл! Потому что так будет лучше. — Кому лучше? — Уинтерс сам разжал кулаки и опустил руки. — Кому от этого стало лучше, а? — Нам обоим, — Карл на всякий случай отошёл подальше от окна, — тебе будет лучше. — Мне?! Да с какого бодуна ты это решил?  — Да потому что я прав! И ты сам это понимаешь. И то, что ты ещё не сказал мне убираться, это лишь потому, что надеешься, что оно само как-то решится! — орал Гейзенберг. — Я всего лишь сделал это первым — убрался сам, пока не прирос к тебе всеми жилами, мясом и всеми переломанными костями! Потому что ты останешься, перепсихуешь, переломаешь парочку стульев и будешь жить дальше. А я сдохну на месте. И хорошо, если не прихвачу с собой половину того сраного городишка. — То есть ты вдруг решил меня осчастливить? — охренел от неожиданного поворота Итан. — Решил поиграть в сраное благородство? Ты, блядь, весь такой кругом жертвенный, решил страдать во имя ближнего. Может, ещё и подохнуть как-нибудь красноречиво, да, Карл?! — Итан орал так, что кувшин на подоконнике слегка дрожал. — Так ты думал, когда сидел в своем сарае и бухал неделями не просыхая? Так считал, когда я приходил, звал тебя, просил вернуться, а ты не отзывался? Думал, что я успокоюсь, забуду, как ты там сказал, перепсихую — и что дальше?! Уинтерс подошёл почти вплотную к Гейзенбергу. Тот слегка отклонился назад, ожидая, что на него снова будут кидаться, но Итан только сжал кулаки до побелевших костяшек. — Что дальше, Карл? — с нескрываемой горечью снова спросил он. — Женишься, — нервно дёрнул плечом Гейзенберг. Отвечать на вопрос очень не хотелось, но и не ответить он тоже не мог. — Ты же нормальный парень. Зачем тебе я? Найдёшь какую-нибудь девицу посимпатичнее, заведёте дом, семью, кота, кактус на подоконнике. Пойми ты, Уинтерс, я совершенно не тот, кто тебе нужен. — Значит, ты уже всё за меня решил? — иронично скривился Итан. — Всё просчитал, всю мою жизнь будущую расписал, все бонусы и привилегии по полочкам разложил. Он всё-таки не сдержался и толкнул Гейзенберга так, что тот отлетел назад и впечатался в стену. Итан бросился следом, прижал его к стене и схватил за горло. — Ты, сука, все наперёд придумал, так да? Такой красивый сценарий, в котором ты героически спасаешь меня от незавидной доли. Так воодушевлённо и возвышенно, чуть ли не подвиг Геракла, блять. Только ты не спаситель, Карл, не герой, ты тварь последняя после этого! Он резко ударил Гейзенберга кулаком под рёбра, развернулся и отошёл к окну. Карл предпочёл не отлепляться от стены и следил за Уинтерсом упираясь рукой в колено и восстанавливая дыхание. — Ты меня хоть раз спросил? — Итан отвернувшись смотрел, как снаружи закручиваются снежные вихри. — Хоть когда-нибудь поинтересовался, что я думаю? — Ты выживешь. И будешь жить дальше, — ровно ответил Карл. — Выживу, — так же ровно согласился Уинтерс. Спорить не хотелось. Говорить не хотелось. Ничего больше не хотелось, — только жить не буду. Итан замолчал, наблюдая за хаотично падающим снегом. — Если бы не Роза, меня бы уже давно нашли в ближайшей канаве, — сообщил он снегу за окном, — если бы не дочь, я бы с радостью попрощался с этой жизнью ещё в тот день, когда ты не вышел ко мне в мастерских. Мне не нужна жизнь, из которой ты свалил. Карл отлепился от стены, прошёл вперёд, на середине комнаты замер, не решаясь шагнуть дальше. Уинтерс всё так же смотрел в окно и не поворачивался. — Если ты меня прогонишь, я взорву весь город, — тихо сообщил он ссутулившейся спине. — Шантаж? — хмыкнул Итан. — Констатация факта, — серьёзно ответил Карл. — Ты придурок, Гейзенберг. Ты в курсе? — Ага, — согласно выдал тот, делая шаг вперёд, — а ещё я криворукий недоумок, бытовой кретин, старый алкаш, паралитик с ревматизмом, ревнивый уёбок и невротик с застарелой паранойей. Зачем я тебе? Карл стоял в паре шагов от сгорбленной спины, ждал ответа на свой через силу заданный вопрос, умирал от ожидания, что сейчас Уинтерс с ним согласится, держался за воздух, надеясь, что вдруг всё же нет, и безумно боялся услышать хоть что-нибудь. — Зачем я тебе? — спросил он снова, каждой костью, каждой мышцей, каждым нервом ощущая, как звенит пространство от напряжения. — Я ведь не стану другим. Никогда не научусь делать завтрак, сломаю оставшуюся бытовую технику, не смогу тебя ни с кем делить, буду ревновать к каждому столбу включительно с засранцем Рэдфилдом, буду напиваться по ночам, разбрасывать вещи, забуду кормить кота и поливать кактус. И каждый день буду до трясучки бояться, что ты меня прогонишь. — Я куплю новую технику, — доверительным тоном сказал Итан хую на окне, — и буду сам кормить кота, поливать кактус и собирать вещи. Но с Рэдфилдом тебе придётся смириться, он нравится Розе. — Ну если только с Рэдфилдом… — с сомнением протянул Гейзенберг. — Ты мне нужен. — Зачем я тебе? — Карл снова задал самый важный для него вопрос. — Зачем? — эхом переспросил Итан, протянул руку к окну и на запотевшем стекле под картинкой с хуем вывел неровное «Карл». — Чтобы жить. Он повернулся, сделав последний разделяющий шаг. — Чтобы жить, идиот, — выдохнул в лицо Карлу перед тем, как поцеловать. — Учти, хера с два ты меня теперь выгонишь, — на секунду отлепился Гейзенберг, чтобы сообщить эту важную новость. — Хера с два я тебя теперь отпущу, — Уинтерс снова притянул его к себе, — но ты мне должен за всю перехеренную нервную систему. — И чего ты хочешь? Имей в виду, извиняться прилюдно не стану. — Будешь снизу, — довольно ответил Итан. Вместо ответа Карл крепче прижал его к себе, ловя губами родные тёплые губы.