Wiped out

I hope you find a way to be yourself someday. In weakness or in strength, Change can be amazing. So I pray for the best, I pray for the best for you. I wish you could be honest, I wish you could be honest with me. Honest — The Neighbourhood

Ожидание тесно связано со всей нашей жизнью. Ожидание чего-то или кого-то — в зависимости от обстоятельств. Мы ждём понедельника, нового года, выходного; ждём прихода зарплаты, одобрения кредита, появления нужной суммы на карте, чтобы потом обнулить её и начать откладывать по новой; мы ждём появления определенного человека, ждём покраски, ждём и долгожданной покупки, признания в любви, переезда, первого снега, встречи с родными, выздоровления, появления смелости... Всё ждём, и ждём, и ждём. Напрочь забываем о жизни вне этого ожидания. А эта самая жизнь, между прочим, идёт. Сменяются дни, недели, сезоны, приходят и уходят люди, а мы всё обманываем, в первую очередь, самих себя, что вот — ещё чуть-чуть, совсем немного, а потом можно будет начать уделять собственной жизни столько, сколько ей вообще-то и положено. Мы говорим друзьям и родственникам, что осталось подождать ещё чуть-чуть, и всё наладится, будет так, как быть должно. Вот только фишка в том, что в жизни понятие должности бытия отсутствует. Если что-то происходит, то оно просто происходит. Можно сколько угодно изучать законы логики, предметы и методы различных сфер, выявлять закономерности, но сказать о чем-то наверняка — нельзя, как бы ни хотелось. Есть возможность предположить, почувствовав с утра холодок по коже и сухость во рту, но реалии таковы, что в интуицию в современном мире не верит практически никто, предпочитая сбросить неприятные ощущения душем и чашечкой кофе. Чтобы потом, когда что-то всё же произойдёт, говорить, мол, я так и чувствовал, что всё будет подобным образом. Тут уже возникает вопрос: если ты так и чувствовал, то почему не сделал ничегошеньки, чтобы подготовить самого себя? Однако тут появляется иная сторона многогранника жизни: как можно подготовить себя к тому, чего ты не знаешь? Есть те, кто чётко понимает, в отношении чего их чуйка включает красный свет, а есть те, кто просто предчувствует, что нечто неизвестное пойдет не так. Не стоит также забывать о существовании тех, кто тревожится постоянно, как вот им отличить один вид волнения от другого? Как бы там ни было: рассуждать на эту тему можно очень долго, но на практике все рассуждения будут бесполезны. Ван Ибо снимает беспроводные наушники и убирает их в чехол, стараясь перевести мысли в другую плоскость, но возвращается к тому, с чего начал. Все чего-то ждут. И он — незаметно для самого себя — стал частью толпы в вечном ожидании, а осознал это только сейчас. Пока Ибо жил с родителями, он практически всегда был в режиме ожидания — разрешения на танцевальный конкурс, отъезда отца в командировку, окончания школы, многого-многого другого. А потом жизнь пожалела его и подкинула встречу с Чжанем. Всё завертелось-закрутилось, и феномен жизни настоящим, наконец, был познан и оценен по достоинству. К сожалению или к счастью, но на смену этому пришёл период поступления, и ракурс Ван Ибо вновь сместился с жизни с сегодняшним днём на жизнь, которая может наступить, если всё пойдёт как надо, он пройдёт всё вступительные, попадёт в желаемый универ, а потом ещё сможет совмещать учёбу с работой. Чувствуется невероятный блок придаточных условий, правда ведь? Как-то до нынешнего момента Ибо об этом не думал, а сейчас по-настоящему сник, потому что пообещать стопроцентное исполнение всего вышеперечисленного может разве что бабка-гадалка — и слова её окажутся не больше, чем пустым словом. Понимать-то это всё теперь Ибо, может, и понимает. Вот только электронную почту в ожидании письма с результатами вступительных экзаменов всё равно каждые пять минут обновляет. Если бы рядом был Сяо Чжань, то он бы посмотрел на это шоу в течение минут тридцати, а затем психанул бы, забрал ноутбук, захлопнул его крышку и утащил Ван Ибо смотреть какой-нибудь сериал. Или, может, кинул бы в него толстовку и джинсы со словами, что им надо проветриться, иначе голова его парня перегреется и придётся его перезагружать. Короче говоря, Чжань сделал бы всё, чтобы Ибо приземлился и почувствовал себя в настоящем. Собственно, это сработало бы на ура. Если бы не разгар рабочего дня, который Сяо Чжань, конечно же, преимущественно проводит в офисе, хоть и уходит немного раньше положенного. — Блять, да когда ж уже они придут? — вздыхает Ван Ибо, глядя на проезжающий мимо робот-пылесос. Умное устройство ничего не отвечает, продолжая уборку по выстроенному маршруту, а парень думает, что так можно и до дурки дойти. Вместо этого он решает дойти до кухни. С готовкой Ибо всё ещё не друг и даже не знакомый, но с чего-то начинать свои попытки надо, поэтому иногда его величество всё же появляется около плиты, пытается сделать что-то, терпит поражение в борьбе со сковородой и овощами и обиженно уходит, а Чжань потом ещё смеется несколько дней подряд. Сегодня жертвой становится вок с курицей и овощами, рецепт которого Ван Ибо на днях прислал Юй Бинь с подписью, что это блюдо запороть ну очень сложно. Что ж, по итогу готовки у Ибо либо получится ужин для них с Чжанем, либо подтвердится невероятный талант к ненамеренному уничтожению пищи. Он размораживает куриное филе, режет его на кусочки и отправляет на сковороду, включая средний огонь. Жарит несколько минут, постоянно перемешивая, и вливает смесь из соусов. Дальше, согласно алгоритму, ставит кастрюльку с водой, и отсчитывает последние минуты готовки курицы, чтобы убрать её с плиты. Всё действительно идёт неплохо. Но потом раздается звонок. Ибо матерится, бросает всё и бежит в спальню со скоростью света: из универа вполне могут и позвонить. — Алло, — парень не смотрит на номер на экране и сразу принимает вызов. — Ибо! — Чжан Исин на том конце провода буквально кричит в трубку. — Ибо!!! — Я знаю своё имя, можешь не кричать так, — вяло отзывается Ван Ибо, потому что его надежды на заветный звонок рушатся. — Ибо, я сдохну! — Ага... Эмоциональность Исина проявляется редко, но метко. Поводы бывают разные, поэтому пытаться угадать или спрашивать бессмысленно. Через несколько громких высказываний лучший друг успокоится и сам расскажет, в чём дело, а до тех пор остаётся только угукать, подтверждая своё присутствие на линии. — Это пиздец! — Верю... — Я просто в шоке! — Да... — Ибо, я поступил! — Аг... Стоп, что ты сказал? Ван Ибо замирает на месте. Чжан Исин на том конце провода смеется практически истерически, кажется, не веря собственным словам. Он прокашливается, делает несколько глубоких вдохов и выдохов, а после повторяет: — Блять, Ибо, я серьезно поступил. Мне письмо пришло, я раз двадцать его перечитал, наверное, чтобы убедиться, что иероглифы правильно распознаю. — Это же офигенно! Боже, Исин, поздравляю, — Ибо улыбается в трубку. Лучший друг действительно заслуживает место в Пекинской академии, его уровень достаточно высок. — Спасибо, бро. Я реально в шоке. Теперь можно выдохнуть. — Я не сомневался в тебе. Отдыхай теперь спокойно. Они говорят ещё несколько минут о том, как же нервирует всё, что связано с поступлением. Ван Ибо чувствует, как на уровне грудной клетки формируется неприятный ком. Он, кажется, состоит из игл, потому что колет грудину неимоверно. Нервы обостряются настолько, что изображение перед глазами идёт мелкой рябью. Ибо садится на кровать, одним ухом слушая рассказ Исина о планах на оставшийся месяц лета с лишним, когда лучший друг неожиданно обрывается на полуслове. — Я совсем забыл спросить! — объясняет своё поведение Чжан Исин. — Тебе письмо ещё не приходило? — Ещё нет, — отзывается Ван Ибо, и к колющему ощущению присоединяется жжение. — Не забудь сказать мне. — Конечно, — Ибо чувствует, что его вот-вот вырвет, поэтому прекращать разговор надо как можно быстрее. — Слушай, я же тут вок пытался сделать, пока ты не позвонил. Курица там, наверное, уже в угли превратилась... — А! Прости-прости, не буду отвлекать тогда. Парни прощаются. Однако ни о каком воке, конечно же, не может быть и речи, потому что, едва Ван Ибо сбрасывает вызов, тошнота доходит до предела. Он успевает только добежать до ванной комнаты, как внутренности предпринимают попытку выбраться наружу. Его выворачивает, слезы текут по щекам, а сердце бьётся с бешеной скоростью. Ебучее волнение, зачем оно вообще предусмотрено человеческим телом, думает Ибо минут через двадцать, когда умывает лицо ледяной водой в попытке успокоиться. Он собирает волосы в небрежный пучок. Часть прядей выбивается из него сразу же, но основная масса всё же держится под резинкой. Ван Ибо встречается взглядом с собственным отражением и думает, что он похож на привидение: такой же бледный и отдаёт нездоровой синевой. Не поступление, а сплошное издевательство над нервной системой. Причем страдает тут не только он, но и Чжань. Старший переживает, пытается максимально отвлечь от негативных мыслей, но периодически, когда Ибо говорит очередную — он сам это осознает, но не может контролировать — пессимистичную херню, всё же срывается, хлопает дверью и молча уходит на тренировку, чтобы выпустить пар. Наверное, поэтому довольно большой процент влюблённых расстается во время школьных экзаменов и университетских сессий. В их случае речь о расставании не идёт, но Ван Ибо всё равно чувствует небольшую горечь от досады и вины. Он живёт вместе с Сяо Чжанем практически два месяца, и их действительно романтические вечера за всё это время можно пересчитать по пальцам рук, потому что устает либо один из них, либо они оба, сил хватает лишь на ужин, незамысловатые ласки и сон. Парень возвращается на кухню, выкидывает напрочь сгоревшую курицу в мусорное ведро, убирает с плиты кастрюлю, вода из которой практически полностью выкипела, и смиряется с фактом, что даже несчастный вок он приготовить не в силах. За этим, правда, следует новый виток истерики, но его пережить не так сложно. Успокаивается по-настоящему Ван Ибо только спустя два часа. Он лежит на кровати, обнимая подушку Сяо Чжаня и подсчитывая, через сколько примерно старший вернётся с работы. Кажется, где-то через час. Это время можно переждать за просмотром чего-нибудь бессмысленного. К ноутбуку Ибо подходит с опаской. Нечто внутри подсказывает ему оставить устройство в покое и посмотреть выбранное аниме на телефоне. Он это чувство посылает куда подальше, потому что на большом экране наблюдать за картинкой куда приятнее. Это становится фатальной ошибкой. Ван Ибо оживляет ноутбук поднятием крышки, вводит пароль и впивается взглядом в открытую вкладку входящих сообщений электронной почты. Там есть одно новое. Напротив него горит синий значок, а в имени отправителя значится название университета. Живот сводит неприятным спазмом, руки непроизвольно начинают трястись. Дыхательная гимнастика нихрена не помогает успокоиться. Ибо кусает губы, чувствует мелкую дрожь от волнения по всему телу. Еле-еле собирает остатки сил, выжимая из себя, кажется, финальный ресурс, и кликает на письмо, открывая его. Текст плывёт, как и весь остальной мир. Ван Ибо жмурится, уговаривает самого себя прийти в норму, потому что он этого письма ждал столько времени, буквально жил ради него, нужно взять себя в руки и прочитать содержимое. Ему становится страшно. Внутренности сковывает мерзкий холод, всё тело становится будто бы ватным. Ибо обещает самому себе, что он это переживет. Конечно, переживет! Он прошёл сквозь такое количество боли, неужели какое-то злосчастное письмо может быть хуже, чем весь прошлый опыт? Это ведь ерунда, всего лишь иероглифы, сложенные в слова. Их надо просто прочитать и принять информацию к сведению. Тяжело. Почему-то открыть глаза становится крайне тяжело. Ван Ибо делает глубокий вдох, задерживая дыхание, и всё же пересиливает самого себя. Текст письма больше не размытый. Ибо внимательно вглядывается в каждую чёрточку. Он читает письмо полностью. Первый раз. Второй. Третий. Опять. Глаза слезятся. Ибо практически не моргает. Перечитывает написанное снова и снова. Слёзы текут по щекам, попадают на губы и оседают солью на языке. Каждое прочтение будто бы забирает кусочек от него, но перестать бегать глазами по буквам он не может. Думает, быть может, текст магическим образом поменяется, появится новая черта, новый иероглиф, не замеченный сначала, но способный всё изменить. Однако — нет. Ибо сидит за этим письмом минут сорок, давится собственными слезами, чувствует, как они стекают по шее и мочат воротник его — некогда Чжаня — любимой футболки с красной машиной и зеленым мотоциклом, и не видит в письме никаких изменений. Чёрным по белому написано — он не поступил. Всё было бесполезно. И бессонные ночи, и тренировки, и срывы — всё это не имело никакого смысла, потому что Ван Ибо в Пекинскую академию не приняли. В официально-деловом стиле изложили сухой факт, предложив попробовать в следующем году. Пусто. Ибо кажется, что внутри него поселяется звенящая пустота, которая умудряется каким-то образом соседствовать со жгучей болью. Но если внутри больше ничего нет, то почему ему тогда настолько больно? Это всё те самые ожидания и мечты, которым не суждено теперь быть исполненными. Они разбиваются и острыми осколками врезаются в тело изнутри. Ван Ибо закрывает лицо ладонями и позволяет себе в конец разрыдаться. Что же он наделал? Он ведь всё проебал. Все свои планы, всю свою надежду, всё своё будущее, всю веру Сяо Чжаня. Он поставил на это поступление абсолютно всё, и, позорно проиграв, остался ни с чем. Ему нечего делать, это поступление было единственным его ориентиром, и сейчас этот самый ориентир вспыхнул ярким пламенем и растворился в ночи, будто и не существовало его никогда. Словно Ибо всегда был в густой темноте и лишь тешил себя пустыми надеждами на просветление. Надо было прикладывать больше усилий, надо было лучше стараться, надо было выжимать из себя не сто процентов, а все сто двадцать, надо было забыть о себе настоящем ради себя будущего. Надо было, надо было... Чёрт его знает, что там вообще на самом деле было необходимо для этого поступления. Ван Ибо, казалось, делал всё, что мог, выкладывал всего себя, ходил босым по стёклам жизни, но так и не дошёл до счастливого финала. Возможно, ему это действительно не предписано судьбой. Возможно, все эти шансы были лишь иллюзией, а слова наставников о таланте — жестами доброй воли. Возможно, отец был прав каждый раз, когда говорил, что ему суждено оказаться под мостом. Зачем кричать, надрывая связки, если в итоге твой голос не услышит ни одна душа? Столько перемен, столько действий, столько слёз и нервов — для чего? Чтобы повиснуть бесполезным камнем на шее Сяо Чжаня? Ван Ибо так не согласен. Он так не хочет и не может. Если бы знал, что всё так повернётся, что он провалит свой единственный шанс, то не стал бы тратить время Чжаня, потому что он достоин только лучшего, а Ибо, не сумевший элементарно справиться с экзаменом, в категорию лучшего явно не попадает — даже если хочет этого всем своим нутром. Ему нужно взять себя в руки, встать, собрать свои вещи, разбросанные по углам квартиры, и уйти так, чтобы от него и следа не осталось. Словно существование Ван Ибо в жизни Сяо Чжаня было лишь сладким сном — стоит прекратить всё до того, как он обернётся холодящим душу кошмаром. Ибо это осознает, но заставить себя пошевелиться никак не может. Он не в силах даже остановить собственные слезы и отнять ладони от лица, тело его не слушается совершенно. Будто он заложник самого себя, своих неоправданных ожиданий, связывающих сейчас по рукам и ногам. Словно ему больше незачем шевелиться, некуда идти. — Да что ж такое? Ибо! — голос Чжаня доносится, как сквозь вату. Теплые ладони касаются шеи Ван Ибо, мягко и настойчиво ведут по плечам, стараясь привлечь внимание. Он чувствует, как Сяо Чжань пытается убрать его руки от лица, но те к нему будто бы прибиты гвоздями. — Ибо, боже, я тебя прошу, успокойся, всё будет хорошо, только дай мне помочь, зачем ты так... Чжань говорит. Говорит испуганно, звонко, нежно, много, но половина слов проходит мимо. Ибо и рад бы послушать, рад бы поверить, вот только никак не может. Его собственные мысли душат, удерживают, орут оглушительно громко. — Ван Ибо, блять, да услышь же ты меня! — неожиданно перекрывает гул мыслей крик Сяо Чжаня. — Хватит жрать себя, хер с этим универом! Внутренний шум уменьшается с уровня морского шторма до шороха листвы. Он ещё не утих, но уже не глушит. Ибо, наконец, может сделать осознанный вдох через губы. — Чжань... — выдыхает он совсем тихо, но этого достаточно. — Наконец, да, Ибо, я тут, постарайся дышать размеренно. Я тебя прошу, давай. Вдох. Выдох. Чжань говорит, дышит вместе со своим парнем, гладит его по плечам и рукам, дожидаясь, пока те перестанут быть напряженными, как камень. Когда это происходит, он мягким движением отводит ладони Ибо от лица и просит открыть глаза. Выполнить эту просьбу становится сложно. Паника вновь начинает зарождаться, когда в голове проносится мысль, что взгляд любимого человека, стоит открыть глаза, будет полон разочарования и холода. — Я не могу, — Ван Ибо качает головой, сбивается с ровного ритма дыхания и сглатывает комок рвущихся наружу слёз. — Конфетка, пожалуйста, посмотри на меня. Всё будет хорошо, я тебе обещаю. Ты мне веришь? Ибо верит. Верит Чжаню сильнее, чем всему белому свету, чем самому себе и своим мыслям. Именно поэтому делает несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем медленно открывает глаза. Они болят, явно опухли, а на ресницах капли влаги, которые мешают нормально видеть. — Умничка, — хвалит Сяо Чжань и ласково проводит ладонью по влажной щеке. — На, возьми, — он подаёт какие-то таблетки, Ван Ибо покорно берёт их в свою ладонь, а потом кладёт в рот и запивает протянутым немногим позже стаканом воды. — Салфетки бумажные принести? Ибо кивает, понемногу начиная осознавать реальность. Через несколько минут он высмаркивается и вытирает все свои слезы, заваливая пол небольшой кучкой салфеток. Картина мира такова: Ван Ибо всё ещё на компьютерном кресле, повернутом спиной к ноутбуку, Сяо Чжань сидит на корточках напротив, успокаивающе поглаживая колени и бедра младшего. — Прости, пожалуйста, — хрипло произносит Ибо, встречаясь с полным волнения взглядом Чжаня. — Прости за то, что не поступил, и за... вот это всё. — Не надо, — просит Чжань, и лицо его принимает такое выражение, что становится понятно: от сказанных слов по-настоящему больно. — Пойдем на кровать? У таблеток может быть сонный эффект. — А ты? — И я с тобой пойду. Ибо соглашается, поднимаясь с места. Чжань поддерживает его. Они небольшими шагами доходят до кровати и валятся на неё, неловко споткнувшись. Ван Ибо жмётся к Сяо Чжаню, оплетая его всеми конечностями, получает ласковые поглаживания в ответ и засыпает практически мгновенно, даже не замечая, что в комнате уже во всю царит вечерняя темнота. ☽☽☽ — Да, мам, вроде бы нормально. Не знаю, он пока ещё спит. Сяо Чжань одной рукой держит телефон рядом с ухом, а другой наливает в кружку сок. Он занимает место за кухонным столом и с грустью смотрит на несчастный напиток из, как гласит упаковка, апельсина. Лучше было бы, конечно, выпить чай или кофе, но это подождёт до пробуждения Ван Ибо, потому что завтракать они всё равно будут вместе. Мама на том конце провода продолжает взволнованно бухтеть и просит обязательно ей написать после обеда, а лучше — позвонить по видеосвязи. — Может, фоткой обойдёмся? Ну. Серьёзно, Ибо будет неловко от твоего допроса. — Сяо Хань в ответ возмущается, мол, какого ещё допроса. — Ма, самого настоящего. Будешь задавать ему миллион вопросов и читать лекцию о том, что здоровье превыше всего, я тебя знаю. Нет, я тебя прошу. Давай вот без этого. Всё, целую. Позже напишу. Сок по вкусу омерзительный, от апельсина у него только явно выраженный химозный запах. Чжань морщится, но стакан всё же осушает, а затем возвращается к ноутбуку. Хоть он и предупредил с утра, что не сможет присутствовать на работе, некоторые файлы Юй Биню нужно перекинуть. Когда всё готово, мужчина закрывает ноутбук и возвращается к воспоминаниям о вчерашнем. Никогда в жизни Сяо Чжаню ещё не было так страшно. Когда он пришёл домой, на город постепенно опускались сумерки, но свет в квартире не был включен, а Ван Ибо не вышел привычно в коридор. Тогда Чжань почувствовал нотку тревоги, но подумал, что его парень, быть может, спит или слушает музыку с закрытыми глазами, как происходило довольно часто. А затем он услышал задушенное дыхание и всхлипы. Остальное воспроизводится в памяти какими-то урывками и воспринимается, как отрывок из тяжелого фильма, о просмотре которого хочется забыть. Сяо Чжань заходит в комнату, из которой исходят звуки. Видит Ван Ибо, пытается дозваться его с порога, но тот не откликается совершенно, будто находится за толщей воды, не видит и не слышит ничего вокруг. Он автоматическим движением включает свет, подходит вплотную к младшему, ведет ладонью по его волосам, обеспокоенно зовет, спрашивает, в чём дело, затем кидает взгляд на экран ноутбука, понимая суть проблемы, пытается его отвести ладони от лица, просит посмотреть на него и послушать — ничего из этого не помогает достучаться. Чжань не знает, что делать. Понимает, что у Ибо истерика — или какая-то паническая атака — небывалых масштабов, но не имеет ни малейшей идеи, как с ней справляться. Вспоминает про огромную аптечку в кухонном ящике, которую ему притащила мама около месяца назад, сказав, что там лекарства на все случаи жизни, мол, вдруг что-нибудь случится, так ей будет спокойнее. Он бежит на кухню, попутно набирая её номер и обрисовывая ситуацию, выгребает из всей кучи таблеток какие-то продиктованные успокоительные. Тратит огромное количество времени — точную цифру Сяо Чжань не знает, но ощущается это мучительной вечностью — на то, чтобы, наконец, оказаться услышанным Ван Ибо. После этого всё идёт намного легче, но у Чжаня всё равно трясутся руки от мысли, что от одного неверного жеста или слова Ибо вернётся в это ужасное состояние. Он действует интуитивно, успокаивая, касаясь, продолжая повторять, что всё в порядке, стараясь убедить в этом и себя, и Ибо одновременно. Успокаивается Сяо Чжань только тогда, когда чувствует ровное сердцебиение под боком и спокойное дыхание у шеи. Он засыпает сразу после Ван Ибо, даже не вспомнив про то, что на нём всё ещё рабочий костюм, а на умных часах на раннее утро установлен сигнал будильника. — Ты... не на работе? Ван Ибо стоит у входа в кухню, будто бы боясь подойти слишком близко, мнется с ноги на ногу и неловко чешет плечо. Его волосы спутаны, а лицо — вполне ожидаемо — отекло. Но при этом он всё ещё остается очаровательнее всех на свете. — Нет, — Чжань качает головой, — я сегодня с тобой. И давай без споров: всё равно я уже предупредил об этом и опоздал на два часа. — Тогда завтрак? — уточняет Ибо, понимая, что для нормального разговора нужно сначала полноценно проснуться. — Ага. Я всё закажу, иди умывайся спокойно. Простым умыванием по итогу дело не ограничивается. Ван Ибо выбирается из ванной комнаты спустя где-то полчаса. Сяо Чжань к этому времени успевает заказать доставку и зависнуть в нелепой мобильной игре, которую не так давно уговорил его скачать Юй Бинь, чтобы получить бонус за приглашение друга. — Этот уровень ты только с бустером пройдешь, — заглядывая в смартфон своего парня через плечо, фыркает Ибо. Чжань от неожиданности чуть ли не роняет телефон из рук, коротко матерится, блокирует его и кладёт на стол. Он поворачивает голову по направлению к Ибо и приглашающе хлопает по своим бедрам. Младший смешно фыркает, но на колени чужие всё же с радостью опускается. — Вчера был какой-то пиздец, — без лишних вступлений вздыхает Ван Ибо, немного меняет положение, оказываясь лицом к Сяо Чжаню и заглядывая в глаза. — Прости, я даже не думал, что так получится. — Договорились же после завтрака это обсудить... — Я и не обсуждаю. Просто знаю, что мне кусок в горло не полезет, если не извинюсь сейчас. — Блять, да не за что тут извиняться, — Чжань ведёт ладонями по бокам Ибо, забираясь пальцами под футболку. Тот коротко шипит, потому что руки у старшего отчего-то дико холодные, а затем возвращается к разговору. — Давай без этого. Я, конечно, был не совсем в себе, но прекрасно помню, насколько испуганное у тебя было лицо, пока я вытирал слёзы и сопли. — Я просто боялся, что упаковки салфеток тебе не хватит, а второй-то у нас нет. — Да ну тебя, — Ибо закатывает глаза и приподнимается, собираясь уйти с чужих колен. Но Чжань не позволяет. Он удерживает младшего и вновь тянет на себя. Их лица в этот раз оказываются буквально в паре сантиметров друг от друга. Сложно сказать, кто тянется навстречу первым и кто углубляет поцелуй, но прерываются они лишь тогда, когда раздается звонок в дверь. — Доставка, чтоб ей пусто стало, — комментирует Ван Ибо, а Сяо Чжань тяжело вздыхает, соглашаясь на все сто процентов. До нормального разговора очередь доходит лишь ближе к вечеру. Они лежат на кровати, смотря документалку о каком-то серийном убийце, когда Ибо вдруг понижает громкость видео, привлекая внимание. — Тебе страшно? Или скучно? Можем что-то другое посмотреть, если хочешь, но выбирай тогда в этот раз сам, — тут же реагирует Чжань. — Давай поговорим. Хороший план по максимальному отвлечению от проваленного поступления Ван Ибо распознал ещё утром и не стал ему сопротивляться. В конце концов, как бы он ни храбрился, а Сяо Чжань был прав: утром сил на нормальное обсуждение не было совершенно. Зато сейчас — благодаря заботе любимого — он в полном порядке, энергия разве что из ушей не идёт, так что нет ни одной причины для молчаливого сглаживания углов. — Окей, давай поговорим. — После недолгого молчания соглашается Чжань. — Начинай, раз уж предложил. — Ты, конечно, уже видел вчера, но я всё равно скажу. Мне пришло письмо из универа. Я не поступил. А вот Исин, кстати говоря, поступил. — Исин тут вообще не кстати. Вы оба молодцы. Просто ему повезло чуточку больше. Ибо готов поспорить. Какой же он молодец, раз проебал единственный очевидный шанс. Но вместо этого парень отвечает: — Окей. Но он, в отличие от меня, имеет теперь план на ближайшее будущее. Чжань, я не знаю вообще, что делать. У меня — у нас даже — все планы строились на моём поступлении, а я его завалил. — Так давай перестроим планы. Ван Ибо скептично фыркает. Сяо Чжань смотрит на него, пожимая плечами и приподнимая брови, мол, ничего в этом такого нет, всякое случается. Если говорить совсем честно, то наша жизнь меняет своё направление чуть ли не ежесекундно. Одно слово, одно действие, один выбор — что угодно способно поменять ход событий, поэтому не стоит так сильно горевать из-за несбывшихся планов. Планы существуют для того, чтобы органично двигаться и развиваться, а не для того, чтобы загонять себя в рамки и не видеть ничего, кроме пресловутой цели, которая, быть может, уже и не актуальна вовсе. — Я думал об этом ещё до начала твоих экзаменов, — признается Чжань, выглядя немного виноватым. — Ну, знаешь, что может быть, если не получится поступить? Ты на этом зациклился, но всякое же бывает. С моей обострённой тревожностью всегда нужно иметь план на все двадцать шесть букв английского алфавита. — Это ты моё поступление сглазил. — Ибо в шутку пихает старшего в плечо, хотя на самом деле испытывает облегчение от того, что самый дорогой сердцу человек не видит ничего страшного в его фееричном по личным меркам провале. — Прости, конфетка. Каюсь! Сяо Чжань складывает ладони в притворном молитвенном жесте. Ван Ибо хохочет и думает, что полюбил какого-то дурака. Как там говорится? Подобное притягивается к подобному? Возможно, это как раз про них. — Прощаю только из большой любви. Расскажешь, что ты там надумал? Откровенно говоря, чего только Чжань ни надумал. Он перебрал в голове кучу возможных исходов, самых адекватных оказалось штук пять. Из них выбрать какой-то один не составляет труда, поскольку, какие бы запасные планы мужчина ни составлял, он всегда возвращался к самому первому и — одновременно с этим — самому сложному варианту. — Только не перебивай меня, ладно? — просит Сяо Чжань, получая в ответ согласное мычание. — Я подумал, что мы можем поехать в Нью-Йорк. Мне найти работу будет там легко: всё же хороший дизайн и в Нью-Йорке им останется, знакомые, которые могут порекомендовать меня, там тоже есть. Ещё отец два месяца назад открыл там филиал, очень психует из-за того, что не может всё контролировать лично, я мог бы помочь. Может, приобщиться, если со студией не пойдёт. Плюс ты как-то говорил, что в нью-йоркском университете круто преподают танцы, ты хотел бы поучиться. Короче говоря, да. Можно попробовать. Ван Ибо молчит, переваривая услышанное. Он и сам думал уже не раз о переезде в другую страну, но всё рассматривалось им только с точки зрения какого-то побега. Сейчас парень, наконец, понимает, что его никто не выгоняет. При желании он всегда может вернуться на родину, пусть его тут никто особо и не ждёт. — Это звучит лучше, чем я ожидал, — кивает Ибо. — Думаю, Джексон согласится оплатить мне бакалавриат в Нью-Йорке без проблем. — А в Пекине так он бы не смог, да? — фыркает Чжань. — И если он откажется, то я всё ещё могу это сделать. — Мы ведь это уже обсуждали, ну! От тебя я денег таких не возьму, потому что ты и так их постоянно на меня тратишь. И да — за Пекинскую мне самому было бы жаль отдавать деньги. — Твоя логика бесподобна. — Да, спасибо, учусь у лучших, — Ван Ибо оставляет на щеке старшего поцелуй. — Так если уезжать в Нью-Йорк, то что с документами? И где жить? Тебя не напрягает, что придётся прям на постоянке со мной быть, за исключением моей учёбы и твоей работы? — С документами разберёмся; главное, что у тебя есть загранник. Меня не напрягает жить вместе на съемной квартире. Её надо подыскать ещё, конечно, но не думаю, что это очень сложно. Платить буду я, тут даже не думай спорить, вот как станешь великим танцором, так и будешь разбрасываться монетами. Или ты сам не хочешь этого? — Нет, я всеми руками и ногами "за"! Блин, в случае чего всегда можно обговорить проблемы или разъехаться, если будет совсем плохо. Но мы уже пару месяцев живем вместе, обоим всё нравится. Так что не думаю, что возникнут проблемы. — Тогда... давай попробуем? — Да. Давай попробуем. Ибо улыбается, часто кивая. Чжань смеется и притягивает его для поцелуя. Чуть позже им нужно будет поговорить с Джексоном. А потом и вовсе придётся закрутиться в вихре спонтанных сборов и куче бумаг. Но всё это — не так уж и сложно. По крайней мере, пока Ван Ибо и Сяо Чжань вместе, они в состоянии с этим справиться.