Любовь со вкусом никотина

      «Друзья — это люди, которые хорошо к тебе относятся, гуляют с тобой и вы вместе пьете чай» — гласило твое сочинение во втором классе. И тебе стало интересно: насколько сильно изменится изложение, если ты напишешь его сейчас. «Сейчас у меня трое друзей: Антон, Бяша и Рома. Антон постоянно рвется мне помочь, и он действительно хороший друг. Бяша с Ромкой угощают сигаретой, когда это остро необходимо и нервы уже сдают. Провожают после школы. Даже оставались на ночь. Тогда они узнали, что я ношу очки, даже сказали, что мне идет больше, чем Антону. Это мои друзья». Ты ходишь домой с двумя парнями, и не споришь, — с ними не скучно, но тебе почему-то стало интересно: а какого будет идти с кем-то одним? Только с Ромкой, например. Ты не знаешь, сколько времени прошло — спала все уроки, Ромка с Бяшей, который сидел поперёд вас, то и дело будили тебя, с просьбой дотерпеть до дома. — Ты когда-нибудь спишь нормально, блять? — возмущенным шепотом произносит Пятифан, скучным образом перелистывая потрепанный учебник истории. — Да, — ты коротко зевнула, — когда вы остались у меня, я знатно выспалась, — ты отвернулась к окну, боясь встретиться с раздраженным лицом Ромки. Недовольно цокнув, хулиган закрыл наскучивший учебник, всем видом показывая, как желает отсюда свалить. Долгожданный звонок, заставляющий Ромку подорваться, чтобы сложить вещи в портфель. Ты же кое как отлепила голову от парты, также скинув вещи в портфель, ты даже не слушала учительницу, хоть и знала, что за невыполненное домашнее задание тебе могут вставить знатных пиздюлей. — Кать, давай реще, на, — Рома с Бяшей ждали, пока ты накинешь куртку, негнущимися пальцами застегнув ее наполовину. К сонливости прибавилась головная боль, поэтому, когда раздался звонок, предназначенный для старшеклассников, ты болезненно зажмурилась, закрывая уши. На улице стало полегче: морозный свежий воздух обжигал, не давая упасть и провалиться в сон прямо на снегу. Обычно, Бяша старался всячески отвлечь тебя в такие моменты, но видно заметил, что тебе совсем хреново и явно не до шуток. Сорок минут до дома тебе казались вечностью. — Ты, может, заболела, а? — спрашивает Рома, пиная снег под ногами. — Нет, я просто снова не спала, — а затем продолжаешь тихо-тихо: — меня сейчас уебут. Прикрыв лицо рукой, Рома испускает тяжелый вздох, опираясь спиной о калитку, ожидая, пока ты «придешь в себя». — Не хочу с мамой сидеть, почему я на дополнительные не осталась? — взвыла ты, практически обреченно и умоляюще. — Тогда ты бы там точно отрубилась, на, — отвечает парень с раскосыми глазами, — а что с мамой не так-то? Впутывать парней в семейные проблемы тебе не хотелось, да и сами парни особо не выдавали информации о своих семьях. Знала лишь то, что Ромкин отец погиб на войне, а Бяша со своими не ладит. Замявшись, ты лишь сделала вид, что пытаешься открыть калитку. — Ссоримся снова в последнее время, боюсь… — тебе не дал договорить крик, исходящий явно из твоего дома, — так, мне пора, спасибо, что проводили! — крикнула вслед последние слова, после скрылась за дверьми страдальческого дома. Забежав на порог, ты быстро скинула верхнюю одежду с рюкзаком, направляясь в сторону маминой комнаты. — Мам, что случилось? Тебя с улицы было слышно, — только сейчас ты заметила отсутствие стола на кухне, перенесенного в комнату, на котором стояло две бутылки водки и слабые закуски, по типу фруктов и овощей. А возле матери, на диване, сидел мужчина лет тридцати пяти. — Дочь, знакомься, твой новый отец — Борис Васильевич, — голос был уже не трезвым, глаза помутнели, рассудок притупился. Какой еще отец? Сколько у тебя уже было таких отцов, а у мамы мужей? — Можно просто Боря, — мужчина явно был в состоянии адекватней, чем мама, протянул руку для знакомства. Это ненадолго. Руку жать не стала, отчего мужчина явно смутился. Разговаривать с пьяным человеком, особенно с твоей мамой, доказывать ей что-то, пытаться вразумить, да даже манипулировать — не было смысла, да и не хотелось. Агрессия медленными, коварными шагами подступала к источнику думок. Не поддаваться эмоциям… К чему привело такое безрассудие в прошлый раз? Мама чуть не спрыгнула с балкона пятого этажа, а ты не наелась таблеток. Тебе было всего десять. — Ты ведь говорила, что бросишь, — алкоголизм — вещь страшная. Ты боялась пьяных людей, всячески обходила за километр. Но сложив руки на груди, продолжала буравить мать взглядом. — Говорила, но не обещала. Не твоего ума дело. — Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда ты пьешь, мам, — голос начинал предательски дрожать, но слезы не подступали — приберегла для более подходящего момента. — Не нравится что-то — дверь там, — женщина указала на входную дверь, которую ты забыла запереть на ключ, от внезапно сложившейся ситуации, — когда надо, тогда брошу. Какая польза от слов, если за ними ничего не стоит? Множество извинений и обещаний, слова о том, что такого больше не повторится, а исход один — та же песня. Входная дверь скрипнула, мороз пустынных улицах вновь встретил тебя. Белому покрывалу не видно ни конца, ни края. М-да, а вот о том, куда идти, ты и не подумала. Где живет Петров, ты так и не узнала, как и Бяша. Если только не… Пятифан. Не сказать, что ты знала точный адрес, но приблизительно предполагала. Но как же? Не можешь же ты ввалиться к нему в дом, пока мать не протрезвеет? Но прошло совсем немного времени, поэтому ты пошла по еще не заснеженным, растоптанным тропинкам, которые явно принадлежали кому-то из парней. Вначале следов было две пары, затем одна пара свернула налево, ближе к дороге, вторая — прямо. И пришлось идти прямо. Этот «подходящий момент» настал совсем не вовремя. В истерике ты не билась, просто несколько слез, текущие из глаз, быстро замерзали, оставляя на покрасневших щеках белые следы. Сердце неприятно сжималось, иногда даже болезненно от осознания того, что самый близкий тебе человек, снова предал и обманул. Да чтоб ей ее слабости боком вылезли! — Заебало, — морозный воздух наполняет легкие, неприятно укалывая их. Поджигаешь сигарету, последнюю, пришлось у матери украсть. Не хочется, чтобы она кончалась. Не хочется показываться перед Ромкой в таком виде. Может и потому, что у тебя не хватало наглости прийти к нему. Но близкие люди должны знать, когда тебе плохо? Близкие…

***

Ты колебалась на пороге найденного дома. А вдруг мама дома, а его самого нет. Да даже вдруг просто выгонит. Ты так и не решилась постучать в старую деревянную дверь. А Вселенная сама решила преподнести тебе подарок в виде вышедшего Пятифана. В руках он крутанул нож-бабочку, выставив чуть вперед. — Эй, — негромко воскликнул он, — медленно повернись, а то зарежу, — угрожающе произнес Рома. — Да я это, я, — ты тяжело вздохнула, повернувшись лицом к парню. Сердце затрепетало. Судорожно вздохнул холодный воздух, ты слабо улыбнулась. Не сказать, чтобы Ромка все понял, но в дом пропустил, сразу пригласив в свою комнату. — Что у тебя случилось? — спрашивает Пятифан, закрыв за собой дверь. — Ну, — ты замялась, — можно сказать, из дома выгнали. Конечно, до конца правдой это не было, но и ложью тоже. Если бы ты продолжила скандалить с мамой, это бы не закончилось тем, что ты добровольно ушла из дома. Рома переваривал информацию. Конечно, он не был столь бездушным, и выход остался один: — Оставайся. Одно слово — буря эмоций. Что-то останавливало тебя и притягивало одновременно. Так же, как и лес. Он был. загадочным и манящим одновременно. И лес, и Ромка. Не поймешь, чего от него ожидать. То избегает разговора при друзьях, но когда вы одни, он словно раскрывается. Тогда, когда он проснулся раньше Бяши, спустился на кухню, где уже давно сидела ты. Вы разговорились. Тогда ты узнала, как такой, как Антон и такой, как Рома, могли стать хорошими товарищами. Конечно, то, что он сначала угрожал Петрову, было не совместимым. Да и то, что это была проверка, тоже как-то жестоко и странно. Но ты была рада, что они подружились — они явно дополняют друг друга.

***

Дом казался пустым и брошенным. Одиноким. Если бы не Рома, тут явно было бы холоднее. Видно, что парень часто живет один, мама, скорее всего, в разъездах. Затапливать печку Пятифан явно не старался, говоря, что легче спать под двумя одеялами. Не зря говорят же: «меньше народу — больше кислорода». Рома без особых угрызений одолжил тебе свою футболку и шорты. Больше ты боялась, что шорты могут задраться. У себя дома ты была в штанах, но в футболке, и, кажется, парни ничего не заметили. Ты благодарила Ромку, казалось, раз десять точно, на что тот каждый раз тяжело вздыхал, прося «успокоиться». Как оказалось, Ромка и сам особо не запаривался с готовкой, но все же что-то ел. — Легче бутер сделать или хуйню эту заварную сделать, — на предложение что-то приготовить из имеющихся продуктов, тот лишь отнекивался, — и тебе бы советовал. Хотя бы это. — Да ем я, — по своему нервозно ответила ты, — просто иногда не хочется. — Тут легче сказать «редко хочется», — дернулись уголки губ, чуть обнажая зубы, — я, кстати, поговорить хотел. Сложно было понять, о чем именно он хотел поговорить. Сама непредсказуемость. Но стало страшно: руки мелко потряхивало, а лоб покрылся испариной, несмотря на то, что в доме реально стоял дубак, но отнекивалась на предложение Ромы, дать вещи потеплее. Ты стала искать точку, на которую можно смотреть без раскаяния, но только мысль посетила тебя, как парень выдал: — Смотри на меня. «Блять, спасибо.» Ты не медленно не быстро перевела взгляд на него. Руки его сжимались в кулаки, отчего вены выступили четче. Глаза затуманены, будто пытаясь развеять этот туман, Рома зажмурился, потирая очи руками. — Откуда у тебя… Не успел тот договорить, как на столе завибрировал телефон, да так, что стол потряхивало вместе с ним. Ты быстро подхватила его, вглядываясь в экран. Из-за мелкого шрифта, ты сначала не увидела даже, но потом пригляделась — «мама». Поколебавшись, ты взяла трубку, прислоняя ее к уху. — Где ты, — моментально раздалось на той стороне трубки. Динамик был плохим, — пришлось чуть отдалить телефон, чтобы звук не резал слух. — У подруги, — нагло соврала ты. — Давай домой, — не вопрос — утверждение. Из-за того, что телефон не был впритык к уху, Ромка мельком услышав ваш разговор. — Я не хочу сидеть с пьяной тобой, зная, что ты можешь начать вытворять. Завтра после школы приду. — Неблагодарная паскуда, — последнее, что ты услышала перед тем, как мама отключилась. — Ага, как же… — раздосадованно произнесла ты, легко кинув телефон обратно на стол, не отвечая за его сохранность. Ну неприятно это, на самом деле: слышать от самого близкого человека такие слова. У мамы характер отвратительный, и это мягко сказано. Но ты всегда старалась подстроиться под нее. Но до чего докопаться, она найдет всегда. То пыль не вытерла, то четверка в дневнике ее не устраивает. И снова не то, снова не так. Где-то за ребрами все сжалось, в горле ком застрял. Ты потерла глаза и выдала: — О чем ты хотел поговорить? Рома глянул на меня, и как-то грустно улыбнулся, но вмиг сделал серьезное выражение лица, вспомнив о разговоре. Было видно, что что-то мешает ему корректно задать вопрос, боясь задеть за больное, может быть. Куда делась вся его уверенность, он не понимал сам. — Откуда у тебя столько шрамов? В висках застучала кровь. Чего-чего, а такого разворота событий ты не ожидала. Ты глянула на руки, изрезанные канцелярским ножом и ногтями. Хотелось закурить, но последняя спасительная сигарета давно уж лежит в сугробе, присыпанная снегом. От Ромки всегда пахнет никотином и чем-то еще. Никак не можешь понять, чем именно. Ты неприятно поежилась, не зная, как начать разговор. — Неприятный конфликт с мамой, — и снова же: не сказать, что ты соврала. Ведь ты могла вредить себе по любому поводу. Будь то конфликт с мамой или элементарный буллинг в школе. — Ты хочешь сказать, что это все, — он повел пальцем по зажившим ранам, отчего по руке прошлись мурашки, — за один конфликт? — Не за один, — сухо ответила ты. Рома убрал руку; вновь стало холодно. Ты не могла смотреть ему в глаза — было от чего-то стыдно. Он промолчал, встав, он вышел из кухни, направившись ко входной двери. Ну все, сейчас откроет дверь со словами: «скатертью дорогой, самоубийца». Но он подошел обратно, протянув тебе желанную сигарету. Ты коротко поблагодарила парня, чиркнув зажигалкой, затянулась. — А ты курить не будешь? — спросила ты, протянув Роме свою сигарету. Тот поколебался, но принял половинчатую палочку «здоровья», как любила назвать их мама, тоже затянувшись, — можешь докурить. Рома молчал и это молчание слишком сильно давило изнутри. Распирало голову так, что она точно взорвется. Завыл ветер. Как много в этом слове. Он несет прохладу и надежду, уносит мысли далеко-далеко. Новые чувства несет он с самых дальних мест. Потоки воздуха сносят снег с крыш и деревьев. Темень давно поглотила дом и улицы. Сидя в комнате Ромы, ты успела осмотреться: она небольшая, но по своему уютная, пропахшая табаком. — Тут проблема одна, — в комнату зашел Пятифан, удерживая одну руку на боку, а вторую на затылке, — у меня нет матрасов, а под обычным одеялом тебя продует нахрен. «Не-е-ет, Рома, ты же не хочешь сказать, что…» — Ты хочешь сказать, чтобы я легла с тобой? — Да.

***

      Рома уже давно возлегал на кровати, а ты продолжала сидеть на стуле, читая книгу, которую нашла у Пятифана под кроватью, кажется, это был детектив. Сказать честно: спать хотелось. Но тебя пробирала дрожь при одном только мысли, что тебе придется спать рядом с человеком, чувства к которому, ты не могла понять. — Слушай, да не трону я тебя, не переживай, — за этими словами последовала кровь ударившая в щеки, заставив их краснеть, при свете желтой лампы это было более чем заметно. Ты поспешила отвернуться, придумывая слова оправдания. — Да, в-верю я, — голос подрагивал. — Ты сейчас за этой книгой уснешь. Ложись, не выебывайся, — Рома лежал у стены, предоставив тебе место с краю. Тот лег на спину. Ты отложила книгу, медленно улегшись на кровать, боясь лишний раз вздохнуть. Так уж получилось, что на левом боку тебе спать всегда удобней; пришлось лечь лицом к Ромке. — Успокоилась? — послышался хриплый баритон. Встретившись глазами, ты даже в потемках увидела, как они источают спокойствие, хоть голос был немного раздраженным. Ты подрасслабилась. — Да. Ром, — оклинула его ты, — спасибо… Правда, спасибо. — За такое не благодарят, придурошная, — парень слабо улыбнулся, отвернувшись лицом к стенке.

***

Кто я? Меня не видно и не слышно. Я говорю на языке шумящих листьев, рябью воды в лужах. Я — ветер, я легко­мысленна и легка на подъем. Я — крылья ночи. Я сопровождаю ее по всему миру. Я срываю звезды с неба и раскачиваю фонари. Я вижу все. Я знаю, что город — двуликий Янус*. Днем он скромный и неприятный. Серого цвета. Но ночью… Ночью все меняется. Город сбрасывает с себя, как покрыва­ло, серые тона и свои проблемы. В темноте уличные фонари смотрят на тебя мириадами бесконечных вспышек и угасаний. Ночью деревня светла, как днем. Но вот город остается позади. Все дальше отдаляется он от меня и вскоре превращается в светящуюся разноцветными огнями точку. Впе­реди — море. Оно мой лучший друг и товарищ. Когда наступает ночь и мне надоедает смотреть на яркие и вычурные города, я лечу к морю. Там я отдыхаю. Только нико­му не говорите, что я там сплю. Ведь все привыкли, что ветер всегда в работе. Я люблю разговаривать с морем. Если хотите, приходите туда вечером, когда солнце щекочет воду искристой, золотой полосой. Я люблю по ней кататься. Она очень скольз­кая, и рябь на ней выглядит красиво. Утром ты проснулась под двумя одеялами.