Неактуально

*** У двери номера Дамиано наваливается всем телом на Этана, пытающегося достать из кармана ключ. Жарко дышит в шею, оглаживает бока, вжимается бёдрами. Знает, что сначала нужно поговорить, но не может устоять, хочется снова туда, в их мир на двоих, где хорошо, и безумно, и невыносимо сладостно. Он жаждет привычной реакции на свои прикосновения, того Этана, который млеет от ласк и откликается на близость всплеском желания, но всё опять идёт неправильно: Торкио сперва замирает, словно дикий зверь, пойманный в ловушку, а затем нервно дёргается — это отрезвляет. Сделав шаг назад, Дамиано смотрит, как он прикладывает электронный ключ к замку, поворачивает ручку и заходит в комнату. Идёт следом, устало прислоняется спиной к закрытой двери. — Что не так? Этан бродит по номеру, ставит на зарядку смартфон, снимает чокер, ищет что-то, хотя, скорее, делает вид — всё, что угодно, лишь бы не встретиться глазами даже случайно. — О чём ты? Устав от его мельтешения, Дамиано подходит ближе и берёт за плечи. — Хватит, перестань. Этана снова передёргивает, будто всё, что делает Дамиано, ему искренне неприятно, он выкручивается из его хватки, смотрит по-прежнему в сторону: — Я очень устал. Тебе лучше пойти к себе. Достаёт чемодан и принимается собирать вещи, но даже это делает иначе, чем обычно — кидает, практически не глядя, как попало. Дамиано, устав от попыток достучаться до Этана, припечатывает нервно и зло: — Ведёшь себя, как глупый ребёнок. Нам нужно поговорить. — У меня такой нужды нет, — отрезает тот. — Ты можешь сказать, что происходит? — срывается на крик Дамиано, не справившись с собой. Этан вздрагивает, морщится, но, когда оборачивается, смотрит почти спокойно. — Я думаю, что нам пора поставить точку, — говорит он тихо. — Хватит уже. Дамиано обмирает. С трудом разлепляет враз пересохшие губы: — Чего хватит, Этан? Ответное молчание столь красноречиво, что Дамиано начинает задыхаться. Ощущение такое, будто наивное живое сердце одним движением вырвали из груди и наступили на него острым каблуком, походя, не заметив. Вот как оно, оказывается, бывает. От боли хочется свернуться незаметным клубочком в тёмном углу и тихо, надрывно выть в кулак, пока хоть немного не отпустит, пока снова не станет возможно дышать. — Вот так просто, да? — голос сиплый, больше похожий на шелест осенней листвы на ветру, чем на человеческую речь. — Так, значит? Дамиано трясёт от ярости. В один шаг преодолев расстояние, разделяющее его с Этаном, вцепляется ему в плечи так сильно, что почти наверняка останутся синяки: — На меня посмотри! — рявкает он. Встречает совершенно пустой, безэмоциональный взгляд, и отшатывается. — Ясно. Рывком открывает дверь и выскакивает прочь, уже не видя, как Этан без сил прислоняется к стене, обречённо закрывает глаза и до боли закусывает губы. *** Дамиано не знает, сколько проходит времени: может — секунда, может — вечность. Кожу на руке саднит — приложился, наверное, кулаком к чему-то твёрдому. Плевать. Мысли в голове скачут, не задерживаясь надолго, он не пытается разобраться, какая из них становится побуждением к действию, но даёт себе полную свободу — терять уже нечего. Влетев обратно в номер, дверь в который так и осталась распахнутой настежь, Дамиано замирает напротив Этана, пальцами, цепко, поднимает его подбородок, заставляя посмотреть на себя, мгновенно отмечает мокрые ресницы и кровь на нижней губе, и внушительно, так, чтобы пробрало до мурашек, рычит: — Ни единому слову не верю. И целует. Жадно, дико. Лижет губы, толкается языком. Обхватывает голову Этана руками, чтобы не вырывался, но тот и не пытается — всхлипывает подавленно и сдаётся, отвечает, сам тянется к его волосам, зарывается пальцами. Дамиано уверенно стаскивает с него пиджак, справляется с застёжками на джинсах и, упав на колени, рывком сдирает их почти до щиколоток. Опять без белья. Ну, кто бы сомневался. Проводит ладонью по твёрдому члену, слегка сжимает у основания, облизывает головку, насаживается ртом. Блядь, как он скучал. Чувствует родной запах, знакомый пряный вкус, мажет быстрым взглядом снизу вверх — закушенные губы, зажмуренные глаза, частое дыхание — и берёт ещё глубже. Довольно стонет, когда Этан кладёт руку на его затылок и чуть надавливает. Пытается максимально расслабить горло, давая безмолвное разрешение на всё, что захочется, и едва не давится, когда Этан толкается слишком сильно. Выпускает член изо рта — тот упруго бьётся о живот, оставляя влажный смазанный след на смуглой коже — и скользит языком от яичек по пульсирующей вене снова к головке, щекочет слегка, дует. Улыбается, слыша тихий стон, облапывает крепкую задницу и тянет Этана к себе, на ковёр. Сдёргивает его джинсы, избавляется, наконец, от собственных шмоток и обуви, нависает сверху и притирается к паху. Трение слишком слабое, его недостаточно, но Дамиано ждёт, ему нужно, чтобы Этан сам… И шумно выдыхает, когда тот догадливо обхватывает влажной от слюны рукой оба их члена. — Да, так, — хрипит Дамиано, подаваясь навстречу. Вцепляется в волосы Этана, пропускает их сквозь пальцы, тянется губами и целует, куда достаёт. Активнее толкается в кулак, вновь и вновь проезжаясь по члену Этана. От шкалящего возбуждения совсем перестаёт сдерживаться, царапает острыми клыками кожу на взмокшей шее, зализывает, снова прикусывает — наверняка останется след, но ему совершенно не стыдно, хочется сделать это ещё раз, чтобы все знали… Он не успевает додумать мысль: Этан выгибается в пояснице, сильнее сжимает пальцы, и Дамиано требуется лишь одно, последнее, движение в горячую ладонь, чтобы кончить следом. Он падает на бок, стараясь не придавить, не сделать больно, жадно хватает губами воздух. — У тебя какая-то нездоровая тяга к коврам, — бормочет Этан, с трудом переводя дыхание. — Почему это нездоровая? — хмыкает Дамиано, поворачивая голову. Смотрит, любуется. Хочется целоваться, вплавляться в Этана вновь и вновь, следовать за ним и вести самому. Ещё, ещё, ещё. Пока силы не иссякнут. Хотя даже тогда, наверное, желание всё равно никуда не денется. — Это ничего не меняет, Дамиано. — Что? — Это ничего не меняет. Мне не это нужно. Дамиано напрягается: — А что тебе нужно? Я, блядь, спрашиваю — ты молчишь. Какого хуя вообще? Он перекидывает ногу через бёдра Этана, крепко обхватывая бока коленями, наклоняется, вляпываясь в лужицу спермы на его животе, и пытливо глядит в лицо. — Чего ты хочешь, м? Хочешь, я с утра пресс-конференцию соберу? Заявлю во всеуслышанье, что моя гетеросексуальность уже несколько месяцев как неактуальна, потому что на тебя у меня стоит лучше, чем на любую девчонку. Тогда ты успокоишься? Без проблем, сейчас напишу Лео, он организует. — Ты совсем ебанутый? — Этан смотрит на него, как на сумасшедшего. — Не исключено. Но я хоть что-то пытаюсь спасти, пока ты тупо молчишь. — С тебя пример беру. Дамиано хмурится: — В смысле? Громко сглотнув, Этан обхватывает Дамиано за шею и притягивает ближе: — Мне плевать, какую чушь ты несёшь журналистам. Можешь хоть изовраться, если тебе так легче. Похуй, правда. Но мне нужно, чтобы ты был честен со мной, чтобы ты говорил со мной. — А я нет? — А ты молчишь, — горько шепчет Этан. — Ты даже на моё тупое признание не ответил. — Почему тупое? — Потому что тупо признаваться в любви человеку, который просто удовлетворяет своё чёртово любопытство, — выдыхает он в лицо Дамиано, прежде чем отпустить его, и закрывает глаза — так проще справиться с тем раздраем, что превращает каждый нерв в оголённый провод. Вздрагивает, когда слышит тихое: — Придурок. Я, не ты, — тут же поясняет Дамиано, делает глубокий вдох и частит, заметно нервничая: — Я не могу без тебя. В последние месяцы я живу преимущественно в двух состояниях: меня либо клинит на тебе, либо разъёбывает без тебя. Второе намного хуже, — он трётся носом о щёку Этана, прислоняется лбом ко лбу: — Терпеть не могу, когда около тебя кто-то отирается, ревную, даже к Лео. Журналистам на Евровидении нужно было не про кокс спрашивать, а про тебя. Потому что я от тебя зависим. И мне уже похер, почему и как это случилось. Ты мне нужен, со всеми твоими загонами, дурными мыслями, страхами, занудством и педантичностью, такой, какой есть. И я с тобой, если тебе это ещё хоть немножечко нужно. Дамиано замирает с закрытыми глазами, дрожит, чувствуя себя болезненно уязвимым. Быть таким откровенным непривычно, но он убеждается, что поступил правильно, когда Этан обнимает его крепко, целует зажмуренные веки, переносицу, и шепчет, мягко касаясь рта: — Нужно. Мне нужно всё, что ты готов дать. Ты нужен. И вмиг становится невозможно легко и хорошо. Дамиано подставляет губы под короткие, быстрые поцелуи, целует сам. С трудом отрывается, когда дыхание совсем сбивается. — Разобрались? — спрашивает он и, дождавшись согласного кивка, сверкает взглядом из-под ресниц: — Нужно в душ. Выдержишь второй раунд? — И третий тоже, — хмыкает Этан. — Я соскучился. — А вот не надо было бегать от меня столько дней, — возмущённо тыкает его пальцем под рёбра Дамиано, Этан громко ойкает, смеётся, — себя накрутил, меня довёл. — Прости. — И ты меня. Последние отголоски боли смываются струями горячей воды, а раны, как выясняется, отлично залечиваются поцелуями и жадными ласками.