Забытая валиэ

Ни зверь, ни дух, не видел, как Вириломе направилась к Хэлкараксэ. Как добралась до него и двинулась на Запад по вздыбленным льдам. Снег запорашивал ей глаза. Мороз колол иглами тело. Резкие порывы студёного ветра сбивали с задеревеневших ног. Кожу, волосы, одежду и украшения толстым слоем облепил иней. Разумно было остановиться. Вернуться в Средиземье, в Утумно. Довольствоваться и без того немалой властью, как предлагал ей Мелькор. Успокоиться, смириться, забыть о свете. Хоть раз в жизни оказаться сильнее слепого, безумного, разрушительного желания. Но Вириломе шла. Не останавливаясь, не отдыхая. Нестерпимый голод гнал её вперёд, точно хлеща кнутом. Застилал все прочие чувства, пожирал изнутри истерзанную душу. От которой давно осталась зияющая чёрная дыра. Пусть она теперь одинока! Пусть её изгнали! Пусть она потеряла власть, почитание, богатство… Пусть! Пусть! Главнее — испробовать новое. Не испробовав нового, она не повернёт назад. А, испробовав, докажет Эру свою правоту. Отыщет творение, способное заполнить её пустоту, насытить безмерный голод!

***

Так, влекомая неуправляемой алчностью, Вириломе дошла до отвесных склонов Пеллоров. Там она поскользнулась и рухнула на лёд, совершенно без сил. Смутно понимая — похоже, она достигла цели. Раз перед ней высятся неприступные горы, а из-за за них струится тонкое, серебряно-золотое сияние. Рядом. Свет совсем рядом. Осталось только перебраться на ту сторону горной стены. Схватить его, поглотить и наконец-то насытиться. После стольких лет заполнить истерзанную душу! «Чем усердней ты будешь пытаться заполнить её, тем сильнее она разрастётся…» Голос Эру прозвучал в памяти Вириломе последним, тихим предупреждением. Но она не послушает его, как никогда не слушала. Не откажется от мечты. Она докажет, докажет, докажет неправоту Создателя! Переборов изнеможение, Вириломе с неимоверным усилием поднялась на ноги. И принялась медленно взбираться наверх, по заледенелому крутому склону. Но куда там! Её нынешнее тело не было приспособлено для столь сложного восхождения. Ему не хватало животной гибкости и ловкости, силы, быстроты реакции. Раз за разом Вириломе пыталась взобраться наверх — и раз за разом срывалась вниз. Не то, что не достигая — даже близко не приближаясь к вершине горы. Она падала обратно, на лёд. Шипела от боли. Вставала. Лезла снова… А свет не становился ближе. Вириломе не могла преодолеть Пеллоры, сколько усилий не прилагала. — Неужели, я не взберусь на эту скалу? — ревела она. — Неужели меня, могущественную айну, подведёт слабость плотской оболочки? Моё нынешнее жалкое тело, подобное телам твоих жалких Детей?! Ну уж нет! Я так просто не сдамся! И, в порыве безумия, Вириломе содрала с себя личину. Без капли сожаления о потере прекрасного и величественного облика. Ненасытная пустота лишила её выбора. Обстоятельства лишили. Ибо она понимала — сохранив нынешнее тело, она навеки останется у подножья Пеллоров. Освободившись от плоти, её душа накрыла склоны гор непроглядной мглой. Из тихого, мерцающего сияния, сотворённого Эру, дарующего покой и отдохновение, она сама превратилась в Бессветье. В Небытие, в глубине которого затухали последние тусклые искры. И Вириломе вновь развеяла свой плащ чёрным туманом Внешней Тьмы. И Внешняя Тьма вновь обвила её липкими, цепкими щупальцами. Вновь скрутилась вокруг неё в толстый кокон. Вновь образовала плотскую оболочку, но на сей раз — громадную и ужасную. Подобную облику чудищ Мелькора, обитавших в отравленных лесах, низинах, ущельях и болотах. Заместо рук и ног, она сотворила себе восемь цепких лап. Самое то, чтобы подниматься по отвесной скале. Заместо двух глаз — тоже восемь. Подслеповатых, но всё-таки ясно различающих растекающийся по небу свет. Её новое тело стало круглым, мохнатым и чёрным. Её новые зубы — изогнутыми и острыми, источающими смертоносный яд. А Бессветье стало её паутиной. Толстой и липкой, протянувшейся между вершинами гор. Ловящей невесомые, сияющие капли творения Варды. Отныне — единственную пищу навеки про̀клятой.