Ты вся, до ресниц и точек, причина того, что я...

Ванда не удивляется, когда, проснувшись, слышит звуки всё того же дождя, хоть и чуть менее сильного. Она удивляется, когда взгляд её ловит очертания Наташи с кружкой кофе на подоконнике. По комнате гуляет ветер, и ведьма, смутившись, кутается в белый сугроб одеяла, мешая теплый алый своих волос с почти операционным белоснежным постельным бельем. И кажется, будто у Наташи в постели костер и комната сгорит, едва Ванда встанет на ноги. — Доброе утро, — решает всё же заговорить Ванда. — У тебя через час тренировка, — вдова глотает кипяток, и от кружки пар окутывает холод пространства, — свет починили, а Стив сияет, как начищенная лампа, так что... думаю, он один сойдет за половину старковских энергосберегающих. Наташа всё же поворачивается, подмигивая, но как-то натянуто, словно её веревками подвязали, как марионетку. Иногда она так делает, если хочет без слов показать свою уязвимость, и Ванда это поняла, ведь быть неспособной обернуть ситуацию в свою пользу — порок для вдовы, которого она чуждается, как прокаженная. Быть всегда сильной не получается, и в темный кофе падает два кубика сахара, то ли чтоб смягчить горечь внутреннюю, то ли чтобы остыть к темпу внешнему. В любом случае — она вся, как программа с кодом из трех цифр, но последняя, как назло, забылась или завирусилась, лишь бы никто больше ею не воспользовался. — А мне всё же нужно улететь на пару недель... — Если не хочешь, почему не откажешься? Наташа откладывает кофе, спрыгивает и сокращает расстояние, усаживаясь почти вплотную к кровати. Ванда дышать забывает, бегая алыми всполохами по лицу вдовы. Всего секунда разрывает этот прыжок, да и та делится на маленькие секундочки, как магия, ушедшая из рук ведьмы в простынь. — Потому что это моя работа и лучше меня её никто не сделает, — она поддевает рыжую прядь, чтобы обжечься, — зато комната полностью твоя... Лови плюсы... Ванда стонет, отворачиваясь. — Ужас... Над зданием вновь собираются тучи и отражаются в огромных зеркальных окнах, как песчинки, но — кажется, непогода всё же отступает и дождь только моросит. Холодно. Ванда кутается в плед, как тепличная птица, хотя таковой совсем не является, и только огонь волос полыхает, выбиваемый ветром из заплетенной косы. Чувствует, как по венам разливается магия, щипаясь за кровь, чтобы успеть за мыслями. — Только в пекло не лезь... Наташа оборачивается, готовясь уехать, но теряет опору на байк, опуская нервно руки в перчатках. Смотрит на закутанную Ванду, вышедшую из здания, словно на крыльцо дома. Уютно, но с пафосом здания совсем не сочетается. Наташе хочется, чтоб сочеталось. — Вряд ли, я смотрела прогноз погоды — одни дожди... Усмехается нервно, чего Ванда едва ли оценивает, как повод свести тему и неуютное волнение. Вдова не привыкла, что за неё волнуются. Друзья волнуются, но выражают это иначе... К примеру, кричат и заставляют писать рапорт, на худой конец — просто наливают. Тут другое — это не звучит, как "ты должна вернуться, потому что я без тебя не смогу". Скорее — "ты должна вернуться, потому что глупее смерти не придумаешь". Не весело. Совсем. — Не оценила? — Наташа пытается улыбнуться, надеясь на ответный спектакль, но Ванда вся, как связанная молния. — Хей... Всё так плохо? — Ты не понимаешь. Ванда шепчет, шмыгает, словно простудилась. Говорить не хочет. Ответа не ждет. Наташа подходит, забывая, как вести себя при свете дня, ведь вышла из тени и дыма. Но неловкость тоже не её состояние. Она агент, была и есть, и играть умеет. Но нужна ли игра, когда её от тебя не ждут? Наташа обнимает, ощущая запах порошка от пледа, схваченного Вандой на ходу, пока догоняла вдову в одной пижаме. Ванда — смесь из неловкости и угрожающей грации. О неловкости вдове мало что известно, и её это пленяет, притягивает, как огонь, примерзшего к металлу мотылька. — Ну... Просто соври тогда... — Глупости, будто меня не всего две недели не будет! — Моя магия может тебя уничтожить! — Тогда не плачь, а то дождь никогда не кончится... — Что ж... — Стив смотрит на несобранную Ванду, влезшую теплым носком в ботинок, а другой ногой шаркающую другим ботинком, но уже без носка, словно ей пять и она забыла, как её зовут, — сегодня медитация и попытка использовать магию без вреда для окружающих и с минимальными потерями для себя самой. Ванда ловит упертый взгляд наставника, выдыхает, кивает и делает всё, что бы её послушное альтер-эго выпирало из её тело сильнее, чем переломанное сознание. Что делать, когда ты подвергалась экспериментам с послушанием ласковой лабораторной крысы? Слушать и ждать. Она садится на коврик для йоги напротив башни из строительных кирпичей, словно специально уложенных немного неровно, точно дженга. Трюки очередные её уже мало интересуют. — Что я должна делать? Мы будем играть в первобытные дощечки? Стив садится рядом, но чуть дальше, поэтому напротив кирпичной башенки Ванда чувствует себя неуютно. — Нет, ты будешь учиться не разрушать своей магией всё, к чему она прикасается, иначе однажды оступишься и вновь захочешь примкнуть к выгодной стороне из зла и сожаления. Медитации я учил Нат, и ты вторая, в ком я надеюсь увидеть зрелого собеседника и надежного товарища по работе! Сперва ты должна научиться контролировать дыхание... Стив вдыхает, жестом заставляя повторять, и Ванда выдыхает с ним уже синхронно. Если это сделает их счастливыми и поможет заслужить доверие, то она готова медитировать даже в состоянии полета или внутри огненного шара. Ванда закрывает глаза, и тактильные ощущения обостряются, равно как и слух. Словно она кошка посреди шумного леса, и каждый звуковой сигнал отдается импульсом в венах. — Что ты сейчас слышишь? Как далеко? В каком диапазоне? — Стив говорит, а его слова липнут к коже и оседают на кончиках пальцев. Это странно. Это волнительно. Ванда выдыхает обжигающий легкие воздух. — Примерно 100 килогерц... Я слышу, как на верху здания сотрудники щелкают кнопками, и... еще совсем наверху... птицы хлопают крыльями... — Неплохо, — Стив не кричит, но Ванда жмурится от резкости в ушах, — что-то между летучей мышью и дельфином... Теперь с закрытыми глазами попробуй вытащить предпоследний кирпич сверху, чтобы конструкция не упала. Используй магию, но не навязчиво, словно летишь на звук в темноте. Ты должна увидеть картинку, ведьма. Ванда вздрагивает от неловкого обращения. Ведьма — это всего лишь позывной. Себя она таковой вообще не считала. Метачеловек — да, но ведьма — это что-то очень древнее, то, чего ей с её неуверенностью и бесконтрольным гневом — не понять. Наташа называет её так, но ей, выросшей на жутких сказках советского и постсоветского времени — это простительно и даже с размахом. Однако диапазон её слуховых возможностей сейчас — уникальная способность, и глупо отрицать данную формулировку. Она выпускает магию, как бильярдный шар, и та катится в пределах её разума вспышкой под веками. Задевает башенку из кирпичей, облизывает алым. Ванда чувствует напряжение Стива, который думает, наверное, как бы быстрее уклониться, если магия толкнется в груду неровных кирпичей. Но магия аккуратно цепляется за края бетона, тащит силой в сторону Ванды, и башенка шаркает невидимым движением. Кажется, будто отлетит, но медленно... медленно, кирпич всё же выползает из-под других таких же кирпичей. — Ты молодец, только глаза не открывай и продолжай слушать! Ванда пищит, как-то уж совсем по-детски, когда посторонний шум из вентиляции оглушает её сосредоточенное сознание. Она дергает пальцами, словно скрежет по металлу уловила. Магия расползается вспышкой, взрывая бетонную конструкцию, и обломки летят в разные стороны. Она почти вытащила этот идиотский кирпич! Чертова башня, не уцелевшая и распавшаяся пылью да обломками. — Черт! Ванда! Стив кашляет в облаке пыли, увернувшись от обломка кирпича. Ванда глаза закрывает, боясь вновь обрести зрение. Сидит на коврике, поджав ноги. На ботинках сантиметровый слой пыли. На руке чуть ниже плеча глубокий порез и красное пятно рядом с шеей. Осколок бетона рядом — заляпан кровью. — В лицо попало? — Стив машет рукой, прогоняя не осевшую еще пыль. Ванда головой качает, медленно опуская руки. По глазам гуляет алый, и помещение вертится, как красное полотно. Она замечает порез, тут же зажимая пальцами повыше, чтобы заглушить проявившуюся ноющую боль. Да. Глупо. Испугаться воздуха в вентиляции. Но что она могла сделать? Он был слишком резкий... Он её оглушил. — Что, черт возьми, пошло не так? — Звук в вентиляции... Стив смотрит, ничего не понимая. — Какой звук? Я ничего не слышал. Ванда перекладывает вес на колени, опираясь руками в пол. — Птиц ты тоже не слышал! Я просто... извини... Я всё уберу... Напрягается, но магия бегает бенгальским огнем по обломкам, маленькими салютами, что даже смешно. — Черт... — вытирает слезы, вызванные пылью и запахом гари. — У меня бы всё получилось, если бы не этот звук, меня испугавший. Эти резкие звуки. Я не терплю резких звуков. Стив отряхивает форму. — Ладно. Ты молодец всё равно. Главное, никого не убила, а рану обработаешь... В следующий раз уделим больше внимания дыхательным упражнениям... Да... Он скрывается за дверью, кашляя где-то в коридоре. Ванда нервно выдыхает. Она вновь представляет угрозу. Не умеет распределять уровень магии, отвлекается на посторонние звуки и думает обо всем и сразу. Она рассматривает ровный рваный порез. Здесь не обойтись без наложения швов. Пальцами сжимает и разжимает плоть, рассматривая, как алая кровь стекает по капле вдоль руки. В районе ключицы поверх уже увядающего синего цветка расползается новый красный... Заживет, думает Ванда, и боится использовать магию... — Мне не хватило секунды... Как обычно... В комнате темно, и чернота обволакивает. Ванда греет постель, остывшую за весь день, стараясь не лежать на травмированной руке. Бинт задевает всё, что может. Противное ощущение. Но ничего не поделаешь. К ней заходил врач, топчась у порога, пока Ванда не кивнула. Весь такой неуверенный, словно она ему пулю в лоб пустит, не иначе. Потом вспомнила, в чьей комнате находится, хмыкнула себе под нос, чем еще больше напугала сотрудника. Тот осматривал, нажимал тут и там, вздрагивал, когда Ванда поджимала губы, но повязку наложил ровно и, как бы выразилась Наташа, — "без сучка, без задоринки". Красиво, белым поверх уже разноцветной раны. Ушел, убежал, она даже "спасибо" не успела сказать. Вновь одел ей на руку браслет с датчиком. Уже не на коже. Уже что-то. Сигнал мигает красным. Ванду тошнит. Она вдохнула много пыли. Теперь вообще все звуки перемешались в ужасную кучу из звона и тряски. — Бессонница... Словно и не уходила... Она прикрывает глаза, силясь вспомнить брата, но не может, и цепляется за неровный образ. Она не может создавать реальности. Она не на том уровне своей силы. Тот уровень исчез вместе со смертью Альтрона и гибелью Пьетро. Теперь нужно снова учиться, снова... Проникать в чужое сознание. — Спокойной ночи, Ванда... Бесформенная алая фигура, созданная взмахом пальца, шепотом растворяется в темноте.