Королевство Красного Солнца

Малышка Гахён до одури боялась молний. Ей не было никакого дела до грома — уж к громким звукам она, уроженка приграничной деревни, постоянно страдавшей под атаками варваров, привыкла с самого рождения. Но вот всплеск белого света, острым кинжалом разрезавшего небосвод, ударявшего в сухие деревья и сжигавшего их дотла, доводил её до безмолвной истерики. Когда на улице бушевал шторм, Гахённи пряталась под кроватью — каждый раз под разной, потому что свято верила в то, что молния сожмётся в аккуратный шар, полный ненавистного белого света, и найдёт её, если она перестанет менять место укрытия. Однажды она просидела в пыли двадцать часов — к тому времени буря давно кончилась, а родители и старшая сестра Гахён чуть не сошли с ума от тревоги, пытаясь найти девочку. — Вот ты где, — вытирая слёзы кулаком, пробормотала Юбин, хватая Гахён чуть повыше локтя и выволакивая из-под кровати. — Мы ведь кричали, звали! Почему ты не вышла, глупая? — Это ты — глупая, — обиженно сказала Гахён, оттряхивая бархатные шортики. — Спишь себе сладко, когда молния бушует снаружи. Она всё видит, залетит в замочную скважину — и все? — И что — всё? — теперь уже едва сдерживая смех, спросила Юбин и протянула Гахён ладонь. Та приняла её с неохотой. — Залетит тебе в ноздри и сожжёт изнутри! Юбин потрепала сестру по лохматой голове. — Молнии тебя не найдут, я обещаю. А если и найдут, то тебе достаточно просто сказать им, что у тебя есть старшая сестра, и им бы лучше отстать, а не то она превратит их в своих слуг и посадит в лабораторию, и тогда они уже больше не смогут вволю летать на крыльях шторма. Гахён на какое-то время замолчала, вероятно, думая о сказанном — когда они почти добрались до библиотеки, она вдруг потянула Юбин за рукав. — А ты правда можешь? — смущённо спросила она. Юбин вопросительно приподняла бровь. — Могу что? — Поймать…молнию? — Гахён перешла на шёпот и беспокойно оглянулась вокруг. — Можешь? Для меня— Юбин собиралась ответить, но не успела — ближайшее к ним окно вдруг покрылось уродливыми ожогами, вздулось и лопнуло со свистом, пропуская в комнату покрытый оранжевыми языками пламени металлический шар. — Они здесь, — выдохнула Юбин. — Они здесь! Её крик разнёсся на весь дом, который почему-то застыл в тишине на короткие несколько секунд, а затем наполнился ошеломляющей какофонией звуков: лязг, шипение, хлюпанье, шёпот, крик, мольбы—Юбин беспомощно опустилась на ковёр и безмолвно закричала, пытаясь изо всех сил зажать ладонями уши—но звуки проникали через них, и через пальцы сначала засочилась, а потом закапала кровь, и Юбин прикрыла глаза— Когда она их открыла, Гахён нигде не было. Рядом, на полу, валялся обрывок фиолетовой бархатной ткани с позолоченной окантовкой. Юбин поднималась на гору, несмотря на то, что ветер изо всех сил пытался её остановить. Вокруг бушевала первая буря за эту осень — и тридцать девятая с того дня, как бесследно пропала Гахён. Её тело безуспешно искали, и первым делом Юбин заглянула под ту кровать, где нашла сестру буквально пару часов назад. В этот раз там была только смоченная кровью пыль — охранника, заколотого в спину у двери, пришлось переступать (и Юбин изо всех сил старалась не смотреть на зиявшую в нём рану). — Гахён-а! — Юбин выкрикивала имя сестры весь вечер и до самого утра, а потом, когда выбилась из сил, и уснула прямо в коридоре, она продолжила кричать и во сне. Она так сильно накричалась за первые несколько дней, что потом замолчала — надолго. Даже спустя несколько лет желание говорить с людьми к ней не вернулось: она общалась словами только когда все остальные методы уже были истощены. Однако, по правде говоря, никто особо и не стремился заводить с ней разговор: родители отстранились от Юбин по мере того, как затягивались бесплодные поиски, очевидно решив, что потеря второй дочери уже не сделает их и без того тёмную и безрадостную жизнь хуже. Они предоставляли ей кров и пищу, и считали своё дело сделанным. Юбин же считала, что её сестра бродит где-то по Пустынным землям и ждёт, когда кто-нибудь придёт ей на помощь. Юбин не явилась на ритуальные похороны, которые родители провели на четвёртый год пропажи Гахён. Они не послушали её возражений, и это стало для девушки последней каплей — она собрала свои нехитрые пожитки и ушла из дома. Поселилась она на чердаке местной лавки, торговавшей разного рода смесями и порошками — этим пыльным и подозрительным местечком владела полусумасшедшая старуха, которой всего лишь за две серебряка в месяц было совершенно наплевать на «маленькие эксперименты», занимавшие всё свободное время Юбин. Днём Юбин помогала в лавке и иногда натирала ботинки на улице воском (на неё показывали пальцем и тихо смеялись: смотри, мол, познала богачка боль неимущих), а ночью… Ночью она работала над своим аппаратом для ловли молний. Она испробовала и признала непригодными сто двадцать четыре стеклянных сосуда, восемьдесят из которых она изготовила сама, выверяя идеальную формулу сочетания песка, соды и карбоната кальция. Всё никуда не годилось и ломалось под агрессивным воздействием электрического заряда — когда его чудесным образом удавалось поймать и спустить с самого конца медного молниеотвода, который Юбин установила на верхушке холма, нависавшего над их деревней. В лице у Юбин застрял маленький кусочек стекла — когда очередная из банок взорвалась, осколки брызнули во все стороны, и вонзились в руки, ноги, грудь… Она вытащила их отовсюду, кроме щеки — стёклышко было слишком маленьким, и она бы причинила себе гораздо больший вред, если бы попыталась его извлечь. Теперь оно изредка болело, напоминая о себе и о главной цели в жизни Юбин, затмившей все остальные. По ночам она пыталась поймать молнию, но, когда ночь была тихой и безоблачной, или когда на деревню опускалась зима, Юбин пыталась поймать похитителей своей младшей сестры. От немногих очевидцев событий нападения ей удалось выяснить, что Гахён была жива, когда варвары покидали разграбленную деревню, и она громко кричала, пытаясь позвать на помощь, пока один из солдат, рассердившись, не ударил её ручкой булавы ровнёхонько в висок, после чего она рухнула в телегу и уже больше не вставала, пока отряд не покинул местность. Этого Юбин было вполне достаточно, чтобы преисполниться надеждой — варвары убили бы девочку на месте, не будь она им нужна…для чего-то. Для чего именно Юбин старалась не думать. Всю свою силу мысли она направляла в разработку нового стекла — пока, наконец, не наступил день, когда она догадалась выдуть сосуд с многослойными стенками, между которыми была проложена тягучая паста из нитроцеллюлозы, камфоры и спирта. Под воздействием молота сосуд только треснул, но не сломался до конца и не потерял герметичность — в момент, когда Юбин поняла, что эксперимент завершился успехом, она вдруг закричала во все лёгкие и кричала так долго, что старуха-хозяйка, спавшая внизу, прямо под прилавком, принялась колотить тростью в потолок и грязно ругаться, требуя, чтобы полоумная жилица немедленно заткнулась и дала людям поспать. Юбин затихла и пошла спать, сжимая в руках драгоценный сосуд. Всю ночь ей снилась гроза и окровавленное лицо Гахён, задававшей один и тот же вопрос: Сестрёнка, а ты правда можешь поймать молнию…для меня? Первый многослойный сосуд сломался, как и второй, и последующий, но Юбин не сдавалась, и на одиннадцатую попытку ей удалось провести молнию по медному проводу и удержать её в сосуде почти восемнадцать секунд, прежде чем она потухла с жалким шипением. Теперь настало время поработать над конденсатором — и к удаче Юбин, к северу от деревни располагалась заброшенная слюдяная шахта. Старуха-хозяйка пустила скупую слезу, когда Юбин вложила ей в ладонь несколько медяков и выволокла из комнаты все свои вещи. — Ты можешь остаться на чуть-чуть, — почти умоляющим тоном произнесла женщина. — Можешь не платить, глупая. Я тебя не выгоню. Юбин улыбнулась, покачала головой и указала пальцем на дощатый пол. — Теперь я буду там, — хриплым, отвыкшим от бесед голосом, сказала она. — Под землёй. Шахту называли «Поцелуй Ёнмуна», потому что однажды в ней нашли целую россыпь рубинов — из-за них погибла вся бригада, кроме одного рабочего, которому удалось выбраться наружу и унести с собой секрет того, что случилось под землёй, а также целый мешочек драгоценных камней. Всё это обнаружилось только когда жителям деревни удалось извлечь из-под завалов скрючившийся скелет бригадира, и найти его учётную книгу. После был произведён пересчёт скелетов, и одного не досчитались — счастливчик, должно быть, жил полной и богатой жизнью где-нибудь на юге королевства, и ему никогда больше не нужно было спускаться под землю, в отличие от Юбин. В ту пору зарядили дожди, и Юбин, проводившая больше десяти часов в день по пояс в жидкой, ледяной грязи, сильно заболела. Она почти сдалась, когда обнаружила себя жадно хлебавшей воду из лужи и не помнившей, что произошло за последние две недели — почти вернулась домой. Но на следующий день, вернувшись к работе (Юбин едва могла держать кирку в руках, она постоянно выскальзывала), она вдруг наткнулась на полный слюды узел в породе — зеленовато-коричневые пластинки тускло блеснули под светом факела. Флогомита была достаточно, чтобы изготовить несколько конденсаторов про запас, и Юбин приложилась щекой к холодному камню, и проплакала два часа, а потом уснула — прямо так, стоя, облокотившись на обтресканную горную породу. Она проснулась от того, что её кто-то тронул за плечо — обессиленная, Юбин не смогла даже закричать от ужаса, а только дёрнулась и с трудом повернула затёкшую шею в сторону визитёра. Перед ней стоял один из старых слуг её родителей — им давно пришлось распустить весь штат, но Кихён остался верен дому и согласился остаться за еду и кров. — Госпожа, — прошамкал он беззубым ртом. — Ёнмуна ради, простите, что испугал. Я долго вас искал, и старуха Шин сказала, что вы здесь. Ваши родители хотят, чтобы вы пришли домой. Юбин подобрала кирку и вгрызлась ей в обнажённую породу, которая тут же брызнула в разные стороны. Кихён прикрыл глаза и свёл руки в умоляющем жесте, а потом снова потрогал Юбин за плечо. — Отстань, старик, — раздражённо сказала она, но в этот раз он вцепился в неё пальцами до боли и не желал отпускать. — Молодая госпожа вернулась домой, — сказал он тихо, и Юбин вся напряглась. — Её…вернули. Вы должны пройти со мной прямо сейчас, я поведу телегу. У нас не так много времени. — Что значит — не так много времени? — спросила Юбин— Ответом ей было безжизненное тело Гахён в деревянном ящике, который родители водрузили на массивную высокую подставку прямо в гостиной — любой, кто заходил в дом, первым делом мог видеть эту конструкцию. Юбин отвергла объятия заплаканной матери и, пошатываясь, направилась к ящику — он выглядел слишком большим, неестественно огромным для гостиной и для тела, которое в нём лежало, для абсолютно незнакомого Юбин тела — по крайней мере, она не могла признать его издалека. Когда она подошла поближе, то засунула в рот кулак и болезненно сморщилась — из ящика на неё смотрела невидящим взглядом её повзрослевшая младшая сестра — уже не ребёнок, а нескладный подросток с пухлыми губами и начавшими обостряться чертами лица. — Гахён, — почти неслышно выдохнула Юбин, подходя ближе и кладя руку на её лоб — такой же холодный, как и слюдяная порода. — Они оставили её у ворот, — голос матери звучал глухо, словно из-за шторки. Юбин провела пальцем по синей татуировке, изображавшей морду разъярённого дракона — как же Гахён разрешила им вонзить в неё иголку с чернилами? Малышка всегда боялась боли. — Поклонились и ушли. Сказали, что традиция требует похоронить храброго воина с почестями в его родном краю. И знаешь ещё что? У неё нет глаза, Юбини. Нет глаза. Что стало с нашей маленькой девочкой? Куда они дели Гахённи? Куда? Мать всхлипнула и забилась в громкой истерике, в то время, как Юбин прижала ладонь к грудной клетке сестры — тихо, глухо, безжизненно. А ты правда можешь…поймать молнию? Для меня? — Могу, — сказала Юбин, изо всех сил сжимая челюсти, чтобы не расплакаться. — Теперь я всё могу, дурочка моя. Она круто развернулась на каблуках сапог и указала пальцем на отца. Тот выпрямился, будто бы его держали на прицеле. — Ты, — дрожащим голосом проговорила она. — Вызови жрицу Ёнмуна и скажи ей, чтобы натёрла тело Гахён маслами и прочитала молитву. Пусть сохранит его таким прекрасным, какое оно есть сейчас. Пусть вольёт в него всю силу Ёнмуна, всё его благословение. Я вернусь через три дня, и Гахённи вернётся со мной. Ветер её не остановил, и она оказалась на верхушке холма, где её ждал медный столб, покрывшийся зелёным коррозионным слоем — наверное, только по этой причине его до сих пор никто не украл, глупые деревенщины должно быть думали, что эта штука теперь совсем испорчена. Юбин подсоединила провода к громоотводу до того, как на землю упали первые капли замёрзшего дождя, почти снега. Пальцы Юбин раскраснелись, и она едва могла ими шевелить, а проволока проводов натягивалась с такой силой, что впивалась в твёрдую кожу и разрывала её до крови. Юбин было всё равно: когда раздался раскат грома, она даже не побежала в укрытие. Первые две молнии на её ловушку не поймались и ударили опасно близко к тому месту, где она стояла — Юбин почувствовала, как её внутренние органы сжались от электрического разряда, пронзившего сухую землю. — Ну давай же! — крикнула она быстро мчащимся грозовым тучам. — Где же твоя мощь, хвалёный Ёнмун! Ничтожный, жалкий драконишка, который только и умеет, что пожирать тела молодых, приносить в жертву детей! Давай, ударь меня со всей силы! Ударь меня, трус! Юбин стянула с себя сапоги и встала рядом с громоотводом, взявшись за него одной рукой, а другой — за провод. — Я готова! — крикнула она. — Я гото— Гром утопил и её слова, и её истошный крик, когда молния вошла в неё, проскользнула через всё тело и нырнула в стеклянный сосуд. Перед глазами побелело — весь мир разошёлся по швам, и его куски стали опадать на землю, как взорвавшееся оконное стекло. В тумане, не осознавая, что она делает, Юбин попробовала отпустить медный шест, но её ладонь не разгибалась, а оплавившаяся кожа намертво прилипла к поверхности. Сердце, которое билось с бешеной скоростью только мгновение назад, вдруг стало захлёбываться и потихоньку гудеть. Юбин с трудом разлепила глаза и опустила взгляд к земле — туда, где стоял её драгоценный сосуд. Сквозь закоптившиеся стенки она рассмотрела небольшое дрожащее пламя: голубые искры то вспыхивали, то потухали, отражаясь от слюдяных стенок конденсатора. — Получилось, — прошептала Юбин, сплёвывая затекавшую в рот кровь. — Гахённи, я это сделала! Сестрёнка поймала тебе молнию! Теперь — то у нас всё будет хорошо… Навсегда, малышка, навсегда всё будет хорошо! Первым, что Гахён увидела перед собой, проснувшись, был грязный, покрытый паутиной потолок. У неё никак не получалось открыть второй глаз, и тогда она потянулась к лицу, чтобы оттянуть веко, но остановилась, уставившись на собственные вены. Её кожа всегда была бледной и полупрозрачной, но теперь сетки сосудов вылезли наружу, отсвечивая синим и словно бы поблёскивая. Гахён с трудом повернулась на бок и заприметила кого-то, спящего в кресле-качалке. Это была уставшая молодая женщина, с перемотанными бинтом руками и испещрённым шрамами лицом. Она спала, и из её груди выходил негромкий свист каждый раз, когда она дышала. — Эй, — негромко позвала Гахён. — Эй, как тебя… Женщина встрепенулась и принялась вертеть головой, пока её взгляд, наконец не остановился на Гахён. — Ты проснулась, — сказала она, и от её голоса у Гахён что-то запульсировало в голове. — Сестрёнка. --Память вернулась проливным дождём, и Гахён чуть не задохнулась от её атаки. Она схватилась за грудь — там, куда вошёл кинжал убившего её солдата, и услышала негромкий треск, словно что-то копошилось между рёбер и пыталось выбраться наружу. — Юбин, — сказала она, плаксиво сморщившись. — Ты всё-таки это сделала. Ты поймала для меня молнию. Юбин ласково улыбнулась — хотя её улыбка больше походила на болезненную гримасу: часть мышц на лице застыла навсегда, и один из глаз покрылся мутной плёнкой. — Я всегда выполняю свои обещания, милая. А теперь нам пора домой, — Юбин протянула руку, и Гахён увидела, что на ней отпечатались точно такие же синие ожоги.