Грехопадение

      Аякс целует жадно и настойчиво; едва удалось пересечься за закрытыми дверьми, как вся мнимая сдержанность мигом улетучилась. Кажется, она чуть ударилась спиной об стену, когда он прижал её, но на это совершенно не обращается внимания.       Станислава зарывается в рыжие пряди рукой, обманчиво-ласково гладит, а после оттягивает, заставляя оторваться. Губы блестят и покалывают, искусанные и зацелованные. Аякс смотрит бесстыже и довольно, облизываясь. Ни о чём не сожалеет.       — Я приехала в Фонтейн по важному заданию, а не ради того, чтобы развлекать тебя, — напускно-строго произносит Станислава, и сама машинально облизывает губы, повторяя жест.       Аякс ухмыляется, наклоняется обратно — чувствуется и его горячее дыхание, и довольная-довольная улыбка.       — А мы и не развлекаемся, — шепчет Аякс, шкодливо прищурившись, — мы проводим дипломатические переговоры.       И снова целует её. Жарко, влажно; сминает губы своими, кусается, словно никак не выберет между грубостью и нежностью. В итоге просто сдаётся и углубляет поцелуй, едва не стукаясь зубами из-за того, как он нетерпеливо это сделал.       Соскучился — ясно как день.              Станислава тоже, если говорить откровенно. Потому спускает ему всё с рук и даже не язвит с того, что дипломаты явно не так общаются.       Одной рукой продолжает касаться волос, машинально массируя голову, словно в одобрение, а второй — касается плеча, чувствует, как он напряжён. Вздыхает в промежутках между хаотичными поцелуями, пока Аякс довольно мычит, пытаясь оказаться ещё ближе, ещё теснее, вклиниваясь между её колен своим. Становится жарко вопреки всей её пожизненной мерзлявости.       — Я думал об этом с тех пор, как убедился, что вас тоже в Фонтейн прислали, — шепчет Аякс, отрываясь от её губ и проходясь влажными поцелуями по щекам и скулам, — с тех пор, как мы встретились. Я так скучал.       Станислава усмехается, догадавшись об этом и без лишних слов. Запрокидывает голову, подставляясь; из-за того, что она ниже, неудобно, но Аяксу явно плевать на это. Он получает желаемое любой ценой — чуть отстраняется и наклоняется достаточно, чтобы прикусить шею, а после зализать и зацеловать бледный след. Больше чувствуется его ладонь, обхватившая и сжавшая её бедро, и то, как растрёпанные волосы щекочут кожу.       — О чём ещё ты думал? — Станислава играется с его прядями и спрашивает настолько невинно, что почти сама же верит в свои отсутствующие намерения.       Аякс отстраняется, смотрит несколько напряжённых мгновений, не разрывая зрительного контакта; у самого глаза тёмные, напоминающие бездну, в которую они друг друга из раза в раз втягивают. И остаются довольными.       Иначе он вместо ответа не опустился бы перед ней на колени. Станислава усмехнулась, вновь потянув за волосы так, чтобы он запрокинул голову.       — Всё ещё мой хороший и послушный мальчик, значит?       Вместо словесного ответа — подхватывает одну ногу под коленом, перекидывая через плечо, и прижимается губами к ещё одетым бёдрам. И смотрит, Архонты, как же нагло и самодовольно он смотрит. И явно дразнится, когда произносит:       — Были сомнения в этом?       Хочется съязвить, но ровно до того мгновения, как он ладонью проходится от колена до бедра, гладя в любовно-нежном жесте, параллельно — прижимаясь губами поверх одежды к низу живота. Выходит лишь чуть сощуриться, наблюдая за тем, как Аякс, не отводя голодного взгляда, касается ремня её брюк, ловко расправляясь с застёжкой. Позволяет отстраниться лишь для того, чтобы снять мешающую одежду; стоит ей упасть на пол, и Аякс, самодовольно улыбнувшись, возвращается к прежнему положению. Вновь целует; кожа покрывается мурашками, словно он впервые за вечер её касается, когда приглаживается щекой к внутренней стороне бедра, а после проходится языком, оставляя влажный след. Бесконечно гладит; первым делом избавился от перчаток, жар его ладоней теперь прекрасно чувствуется. Почти верится в его образ хорошего, ласкового мальчика — ровно до тех пор, пока он не проходится языком между влажных складок.       Станислава тихо вздыхает, почти стонет и прикрывает глаза, уже едва следя за Аяксом. А он так и не отводит взгляда — ни когда вновь лижет до мокрых, чавкающих звуков, ни когда обхватывает губами клитор, посасывая. Ладонями крепче сжимает её; одной — колено, другой — скользит под растегнутую рубашку, проходясь по бёдрам и талии.       О первоначальной причине приезда не думается вообще. Только о жарких и жадных прикосновениях; только о языке, которым он дразнит чувствительный вход. Станислава откидывается головой на стену и сдержанно стонет, вновь потянув за волосы, но на этот жест Аякс больше не поддаётся, наоборот — прижимается настойчивее, наглее вылизывая её. Сам стонет, посылая вибрации в горячее нутро, и скользит ладонью с талии обратно к бёдрам, чтобы большим пальцем коснуться клитора, лаская круговыми движениями.       С губ срывается тихое хныканье, когда Станислава жмурится и кончает. Жар волнами разливается под кожей, отвлекая от момента, когда Аякс поднимается с колен; первым делом вновь целует, заставляя заторможенно фыркнуть, ощутив солоноватый вкус на языке, но язвительный комментарий она оставляет при себе. Потому что он, всё так же придерживая её, аккуратно, неспешно входит, и Станислава вновь прикрывает глаза, упираясь лбом ему в плечо. Он довольно посмеивается, прижимаясь носом к её макушке, и неторопливо толкается; словно чуть присмирев, касается уже любовно, ласково, и берёт точно такой же ритм, как параллельно касается её; аккуратно, неспешно. Шепчет какие-то пустяки на ухо; как будто Станислава без него не знает, как он скучал, и насколько этот дурной мальчик её любит. Как будто не чувствует в каждом его прикосновении.       Он кончает в неё, ещё мгновение ластится ближе, и Станислава позволяет, даже не цикнув на то, что он явно не отпустит её теперь так просто.       — Пойдём вместе в ванную? — тихо спрашивает, проведя кончиком носа по её щеке, попутно снова поцеловав.       — Будешь мне врать, что только для того, чтобы умыться?       Аякс ухмыляется:       — А об этом и слова не было.