Грехопадение

      — Вы так внимательны, господин Камисато, — с уважением произносит госпожа Миямото, и Аято позволяет себе маленькую усмешку — самыми уголками губ.       Банкет, который организует клан Камисато, уже начинает откровенно наскучивать даже самому Аято. Все эти светские беседы, очередные напоминания о работе — скука смертная. Пусть Аяка смотрит на него, как на предателя родины, Аято всё равно осуществляет задуманное и вежливо откланивается, ссылаясь на плохое самочувствие уважаемой госпожи Миямото.       Кто, как не глава клана Камисато, позаботится о столь почтенной гостье?       Попытка Томы возразить никого не интересует.       — Вы так любезны, господин Камисато, — со слабо скрываемой усмешкой шепчет госпожа Миямото, и Аято чувствует, как у самого ухмылка становится чуть шире.       Конечно, любезен. Согласился вытащить её с этого унылого мероприятия, куда она обязана была заявиться, как наследница клана, подчиняющегося клану Камисато. Согласился — и заодно спас себя от скуки. Аято считает это примером идеального симбиоза. Тома всегда говорит, что они пример двух бессовестных предателей.       — Мне льстит ваше внимание, господин Аято, — почти что мурлычет Мива, и, честное слово, будь это уместно, Аято рассмеялся бы.       Потому что наглость Мивы нельзя измерить хоть в чём-то, когда её холодные пальцы оказываются у него под рубашкой. Ни о каком уважении и речи не может быть, особенно когда она начинает фамильярно звать его по имени, добавляя уважительное «господин» лишь издёвки ради.       — Боюсь, что именно мне нужно благодарить вас за оказанное внимание, — с улыбкой отвечает Аято, зная — хитрый прищур серых глаз Мивы в точности отражает его.       Аято помнит первое знакомство с молодой наследницей клана Миямото — вся встреча с ней прошла с двояким чувством, не показалось ли ему, что с ним настолько тонко заигрывают и кокетничают. Обычно ведь к нему относятся с уважением и трепетом, а влюблённые девушки и вовсе смотрят украдкой, не смея поднять взгляд. Но — нет, не показалось. Аято не дурак, прекрасно ведь понимает людей и их намерения — хотя с Мивой и были проблемы.       Мива сходу обозначила положение дел — своего она добьётся. Миве не был важен его статус — ей, заскучавшей наследнице, было важнее веселье, раз ей дали своеобразную власть. Тонко играть на грани открытого кокетства и напускного уважения перед комиссаром — её любимое занятие. Повёлся ли на это Аято?       Семеро Архонтов,       да.       Повелась ли Мива на то, что правила её игры приняли и начали подыгрывать?       Снова да.       — Вы так скромны, господин, — смеётся Мива, удобно устраиваясь на бёдрах Аято, когда сама же заставляет его сесть на футон.       — Стараюсь соответствовать вам, — Аято чуть щурится с усмешкой.       Скромность, конечно же, очень важное качество для представителей столь уважаемых кланов.       Их скромность проявляется в ловких пальцах Мивы, успевших не только отметить свою территорию жадными прикосновениями, но и приспустить штаны. Их скромность измеряется в сантиметрах обнажённой кожи, которой касается Аято, запустив руки под подол развязанного кимоно.       Их скромность — жаркие поцелуи, когда Мива дразняще гладит его плечи, а сам Аято подхватывает её под бёдра, прижимая ближе. И всё это настолько не соответствует ни статусу прилежной наследницы, ни статусу главы клана, которому необходимо думать о будущем страны, что становится абсолютно всё равно.       Аято так долго и мучительно был скован ответственностью, что вечера, когда Мива, как сейчас, заставляет его откинуться на футон, а остальное берёт в свои руки, кажутся благословением.       С ней хочется думать о пустяках, а не о работе, что недоступно ему в обычное время — Аято думает не о проблемах клана, а о том, что Мива кажется до запрещённого изящной даже с размазанной помадой, которую она с мягкой усмешкой стирает рукавом. В мыслях — не гости банкета, а то, что если Мива останется на ночь, он может утром помочь вновь накраситься. Впрочем, действительно ли это можно назвать пустяками?       — Господин не думал тоже начать пользоваться макияжем? — тягуче произносит Мива, обводя губы Аято подушечками пальцев. — Вам подходит, знаете ли.       — Поверю на слово, — Аято лениво щурится, совершенно не волнуясь о том, что, скорее всего, Мива просто издевается, и выглядит он до смешного нелепо, — и буду благодарен, если вы посоветуете мне лучшие краски, госпожа.       — Конечно, — смеётся Мива, прежде чем снова мазнуть по его губам, склонившись, и её светлые волосы соскальзывают с плеч. Аято легко заправляет выбившиеся пряди за уши, любуясь заалевшими щеками из-за поднявшейся температуры и хитрым блеском в глазах.       Руки Мивы успели согреться, пока бессовестно хозяйничали на теле Аято, потому больше не заставляют вздрогнуть от холода. Отчаянно хочется пошутить про то, что не зря клан Миямото славится искусной ручной работой, когда Мива ловко обхватывает его член, скользнув по всей длине, но Аято осознаёт — это немного не к месту. Вместо этого он лишь прикусывает язык, позволяя себе ухмылку — и, судя по насмешливому взгляду Мивы, ей хватает и этого, чтобы всё понять.       — Вы так молчаливы сегодня, господин Аято, — лукавит Мива, наклоняя голову, словно у них самый разгар будничной беседы, а её пальцы не ласкают его самым бесстыдным образом, — неужели не в духе?       Аято мягко смеётся — она точно издевается. Откинувшись на локте, Аято бездумно продолжает гладить оголенную кожу Мивы, вторя её собственному заданному неспешному темпу. Шуточно препираться хочется куда меньше, чем без слов дразнить в ответ — Аято прекрасно чувствует, как Мива ёрзает, стоит пройтись подушечками пальцев по внутренней стороне бёдер.       — Раз вы того желаете, я могу и рассказать что-нибудь, — спокойно произносит Аято, потянув Миву ближе к себе, — нужно лишь вспомнить историю, достойную вашего внимания.       Мива послушно убирает руки, находя ими опору в его плечах, прежде чем соединить их бёдра, медленно и плавно, совершенно убивая всякий настрой на глупые истории. Впрочем, уступать в этой шуточной перепалке, которую они начали слишком давно, никто не собирается — очертив плавный изгиб от бедра до талии, Аято обхватывает её, прежде чем заговорить:       — В одном из моих путешествий я слышал сказание про птицу столь дивным пением, что все хозяева запирали её в клетке, боясь, что иначе она улетит, — Аято смотрит на Миву из-под ресниц, позволяя себе усмешку.       — Господину всегда есть что рассказать, — Мива смеётся, опираясь на его торс, прежде чем неспешно приподнять бёдра — и так же неспешно опустить, — и всегда к месту, конечно же.       Аято снова тихо смеётся — появляется чувство приятного опьянения, хоть на банкете и не было ни единого алкогольного напитка. Впрочем, любое, даже самое дорогое вино ему с лёгкостью заменяет близость Мивы, такой разгорячённой и очаровательной. Усталость, до этого сковывающая его, разливается по всему телу расслабляющим теплом — становится до ленивого хорошо, когда это чувство концентрируется внизу живота.       — Рад, что вам это по душе, — Аято усмехается, — знаете, чем всё закончилось?       — Конечно, — хохочет Мива, прежде чем вновь чуть наклониться и мазнуть губами по чужим губам, — маленькая птичка попала в лапы к хитрому лису, что привязал её к себе, и не нужна была уже никакая клетка.       Верно, думается Аято, когда он садится на футоне, позволяя Миве прильнуть ближе, обхватив руками его спину и пройтись по ней короткими ногтями, клетка не была нужна.       Но правда в итоге в том, что эта маленькая птичка в итоге сама привязала к себе лиса.       Мива вновь фривольно целует его, и Аято улыбается ей в губы, слишком упиваясь безнаказанной наглостью возлюбленной, которую сам же по неосторожности допустил. Сожаления об этом если и будут, то явно не в этой жизни, пока есть возможность чувствовать дрожь её тела, когда Аято, крепче обхватив её бёдра, ускоряет темп. Мива томно стонет, прижимаясь вплотную, когда удовольствие окутывает с головой и не остаётся сил поддерживать и дальше вид, словно у них всего лишь будничная беседа.       Аято, мазнув губами около уголков губ Мивы, чуть прикрывает глаза. Собственная разрядка ощущается как последним кусочком пазла к полному удовлетворению от вечера в объятьях возлюбленной. Отстраняться отчаянно не хочется.       — Тома будет жаловаться, что я опять украла тебя у гостей, — тихо хохочет Мива, оставив лёгкий поцелуй на плече Аято, — какая я бессовестная, однако.       — Просто скажи ему, что любезная госпожа Камимура согласится приготовить ему обед по моим строгим указаниям, если он не найдёт себе другое занятие, — со смехом отвечает Аято, чувствуя себя слишком разнеженным от того, что наигранная вежливость наконец-то спала, и Мива так беззаботно обращается к нему на «ты», бездумно гладя спину.       Но после его фразы Мива снова смеётся — иначе реагировать на упоминание избранницы Томы, которую обделили Архонты талантом к кулинарии, чем и беззастенчиво пользуется Аято в своих гастрономических рулетках, не выходит.       Тома часто жалуется, что точно скоро станет свидетелем того, как они оба сведут его в могилу.       Аято уверен, что Тома если и будет свидетелем, то на их свадьбе.