Синдром спасателя

Вечер наступал до ужаса долго. Они с Кириллом успели посмотреть штук десять идиотских передач, какой-то мультик, и время от времени перематывали к новостному каналу. Ничего не менялось, и Лёша впадал в уныние ещё больше. Кирилл это, видимо, замечал, потому что тут же спешил втянуть Макарова в очередную идиотскую перепалку, или шутил какую-нибудь тупую шутку. Но на Лёшу это и правда действовало. Он тут же отвлекался от своих горестных рассуждений и быстро втягивался в любой разговор. Кирилл его успокаивал. «Какая глупая насмешка судьбы», — думал Лёша, — «что твой враг оказался единственным другом в такой хреновый момент». Наверное, Кирилл чувствовал что-то похожее. Он время от времени продолжал залипать на Лёшу, и это смущало, но он начинал привыкать. Взгляд Кирилла не резал, скорее поглаживал, и это было еще одной странностью, которую Лёша решил игнорировать. — Думаю, пора выдвигаться, уже начинает темнеть, — Кирилл отнял у Лёши пульт как раз в тот момент, когда он в тысячный раз пытался отмотать к новостям. Основные вечерние новости они уже успели посмотреть, и теперь Лёша сидел, насупившись, как маленький хорек, чем, видимо, смешил Гречкина. — Давай, поднимайся, ничего нового ты всё равно не услышишь, — он подтолкнул Лёшу в плечо, и Макарову пришлось встать. — Как мы поедем, если ты всё ещё хромаешь как лошадь, и у тебя рука синяя? — Кирилл отмахнулся. — Чё ты прицепился, это просто синяк, — «ага», — думает Лёша, — «лишь бы не гангрена». Это его, конечно, вообще волновать не должно. Даже если Гречкину отпилят руку — это последнее, о чём Лёша должен переживать. Но почему-то переживалось. — Ага, — он машинально помогает Гречкину подняться с дивана, и они ковыляют к выходу. Кирилл, кажется, уже не особо нуждается в его поддержке, нога, видимо, проходит. К тому же, Кирилл выпил таблетки три обезболивающего, что тоже не было хорошо. — Сядешь за руль? — внезапное предложение выбивает из колеи. — Ты совсем рехнулся? Я даже до педалей не достаю, — Кирилл смеётся, наверное, это и правда была шутка, но Лёша не расстроился. Садиться за руль его тачки себе же дороже. Не дай бог где зацепит — потом до конца жизни выплачивать будет. Хотя Лёша с большим удовольствием просто бы её сжег. Слишком много хреновых воспоминаний связано с этим корытом, сколько бы оно там ни стоило. — Педали буду жать я, но тебе придется крутить руль, — Кирилл указывает на больную руку, но Лёша не особо в это верит. — Ты вполне справлялся одной, — Кир пожимает плечами. — Ага, но зачем же так мучиться, если есть ты? — Лёша не понимает его, как бы ни пытался, но до него абсолютно не доходит суть этой просьбы. Зачем всё усложнять, если можно упростить? Они покидают дом, когда начинает смеркаться. В лесу темнее, поэтому Лёша снова чувствует себя неуютно. Ему кажется, что за деревьями кто-то есть, тысяча глаз смотрит прямо на него в эту самую секунду, и он неосознанно жмётся к Гречкину, пока тот разбирается с дверью. После всего, что с ней произошло, машина решает немного покапризничать. Лёша думает, что проще сдать её на металлолом после этого, чем восстановить. Когда Кирилл наконец-то справляется, и створка медленно отлетает вверх, Лёша наконец-то позволяет себе выдохнуть. Кирилл, кажется, замечает и то, как Лёшу трясет, поэтому пододвигает его ближе к себе за плечо, делая вид, будто держится. Лёша почему-то просто знает, что это не так. — Давай, сча я сиденье отодвину, — до Макарова наконец-то доходит, что Кирилл не шутил. Он правда хочет снова посадить его за руль. — Кирилл, нет! Это же просто глупость, — Лёша хочет обойти машину и сесть с другой стороны, но его останавливают. — Слушай, либо так, либо мы остаемся и подыхаем от голода, — Лёше снова хочется разораться. Да какого чёрта вообще? Что не так с этим Гречкиным? Чего он вообще этим добивается? — Вот так, сча я чутка отодвинусь, и ты сможешь сесть между ног, — звучит отвратительно, думает Лёша. Он никогда бы не хотел услышать этого во второй раз. Да и первый бы с удовольствием забыл. — Ты тупой, — это даже не было вопросом, Лёша просто утверждал. Он аккуратно перелез через ногу Кирилла и уселся за руль. Мозг, не опьяненный адреналином, воспринимал всё совершенно по-другому. Лёша и не запомнил, как тут всё круто. Как-то не до этого было. — Допустим, что так, вообще похуй, — Кирилл кое-как дотягивается до двери, чтобы её закрыть, и Лёша снова чувствует себя в безопасности. Конечно, быть закрытым в машине с Кириллом Гречкиным, да ещё и почти сидеть у него на руках, не выглядит безопасно, но всё лучше, чем посреди леса. — Давай, я врубаю заднюю, держи руль прямо, потом выкрутишь налево, когда переднюю включу, понял? — Лёша ни хрена не понял, но кивнул. Будто он вообще что-то должен был смыслить. Но, на удивление, у него хорошо получалось. Машина слушалась, благо, ему хоть педали жать не надо было. Все равно бы он до них не дотянулся. И всё ещё остается загадкой, как это получается у Кирилла. Он, конечно, длинный, но Лёша не замечал, что разница между ними настолько велика. Хотя, с другой стороны, они почти все время провели на одной сидячей плоскости. У Кирилла длинные ноги. И, блять, красивые. Почему Лёша вообще умудряется думать о чём-то подобном в этот момент? — Так, давай, влево, сейчас, — Лёша пытается среагировать быстро, машина дергается, но плавно выезжает на дорогу. Наверное, поэтому на тачки и тратят столько денег, думает Лёша, чтобы она и огонь, и воду пережила, и медные трубы, но все равно летала, как новёхонькая. — Молодец, — хвалит его Кирилл, и его рука медленно опускается Лёше на живот. Что-то внутри Макарова начинает визжать об опасности. — Руку убери, пока я тебя в лесу не закопал, придурок, — Кирилл усмехается, но клешню свою с места не сдвигает. — Да ладно тебе, ты же гей, неужели не нравится? — Лёша бьет ладонями по рулю. — Останови! Останови её сейчас же! — собственный голос пугает. — Да всё-всё, убрал я руку! — Кирилл пытается его успокоить, но слишком поздно, Лёша уже заведен, и совсем не в хорошем смысле. — Ты совсем охренел, Гречкин?! Ты думаешь, раз я гей, значит на любого встречного поведусь что ли?! Да и вообще, я бы с тобой ни за что в жизни не связался! Да ты сестрёнку мою убил, придурок! Да я вообще тебя ненавижу! — Лёша уже даже не смотрит на дорогу. Он чувствует, как машина начинает останавливаться, и понимает, что ни к чему хорошему его истерика не привела. Но плевать уже, неужели он будет терпеть такую херню? Такого о нём мнения Кирилл, да? — Успокойся! Успокойся, блять, я просто неудачно пошутил, — Кирилл хватает руку Лёши, которой он прямо сейчас долбит с ненавистью по рулю, и обнимает его какого-то хрена. Они стоят посреди леса, на улице ночь, они оба голодные, Лёша на взводе, и всё идет по самому отвратительному сценарию, но Кирилл его обнимает. И Лёша не понимает, почему плавится прямо сейчас. Почему позволяет себе разреветься. — Прости, я не хотел, я думал, что ты уже привык к моим шуткам, я не хотел тебя расстраивать, — почему Кирилл способен на такое? Лёша не понимает, Лёша даже не силится это понять. Для него Гречкин всю жизнь был отвратительным персонажем, и кто бы мог подумать, что такой человек способен так искренне чувствовать свою грёбаную вину. Просто интересно, думает Лёша, чувствовал ли он её, когда убил Лизу, или это только Лёша такой везучий? — Я ненавижу тебя, — шепчет Лёша, но вопреки своим словам откидывается назад, разрешая Кириллу обнять себя полностью, крепче, будто это вообще возможно с его сломанной рукой. — Отлично, это хорошо, потому что это правильно. Другого ты чувствовать не можешь, — Кирилл тоже шепчет зачем-то, и его дыхание совсем не вовремя обдаёт жаром Лёшино ухо. Может быть, Кирилл прав? Может быть, Лёше уже действительно плевать с кем, раз его так размазывает от любого ласкового движения в свою сторону? От всех этих мерзких сладеньких прозвищ, от того, как Кирилл проявляет к нему заботу. Может быть, Лёша просто истосковался по вниманию, может быть, Лёше просто не хватает человека? В таком случае, Кирилл Гречкин самый отвратительный вариант. Да в любом случае. — Поехали, — Лёша вырывается из объятий как-то резко, он снова пододвигается к рулю, и Кирилл заводит машину. Они трогаются с места, Лёша внимательно смотрит за дорогой и старается не замечать руку Гречкина на своем животе. В деревне ни хрена не работает после восьми, но им все-таки удается найти какой-то круглосуточный ларёк, явно наскоро состряпанный в гараже. Выбор небольшой, но Кирилл берёт все, что может хоть как-то пригодится. Печенье, супы быстрого приготовления, пачку сахара и упаковку туалетной бумаги. Прям набор юного натуралиста, думает Лёша, и понятия не имеет при чем тут натуралист. Наверное, он всё-таки заразился от Кирилла этой дебильной привычкой проводить абсолютно нелогичные параллели. — Извините, а у вас бинты есть? — продавец смотрит на них с каким-то странным подозрением, но всё-таки кивает. Лёша радуется этому, потому что Кириллу стоит хоть раз сменить повязку, и руку стоило бы перевязать покрепче, чтобы она хоть как-то фиксировалась. — Вам сколько? У меня штук пять найдется, — Лёша смотрит на Кирилла, своих денег у него нет. — Сколько есть давайте, — кидает Гречкин, опуская крупную купюру на стол. — Ой, у меня ведь и сдачи с такой не найдётся, — охает продавщица, тут же поменяв к ребятам настрой. Лёша морщится от такого, ему всё ещё не понятно, почему люди так падки на эти чёртовы бумажки. Ему всё ещё не ясно, почему деньги имеют такое значение в этом долбаном мире, но, наверное, ему ещё предстоит с этим познакомиться. Впереди его ждала не самая счастливая жизнь, и Лёша почему-то в этом совершенно не сомневался. — Оставьте себе, — Кир забирает покупки и топает к выходу. Лёша пару секунд смотрит на то, как продавщица хлопает ртом от удивления, но всё-таки идет за Кириллом. — Дай тебе Бог здоровья, миленький! — кричит женщина вслед. Понятно, думает Лёша, понятно почему Кириллу все сходит с рук. За него каждый день кто-то молится, он смог даже это себе купить. Настроение окончательно падает на пол, Лёша даже уже не пытается его отскрести. Они возвращаются в машину. Макаров уже без каких-либо споров занимает место у Кирилла на сиденье, но тот не спешит отъезжать. Он быстро рвет пакет с печеньем и протягивает Лёше сразу две штуки, а после запихивает одно себе в рот. Даже в этом Лёша видит что-то хорошее. Не хотел бы, но видит. Себе одну, а ему две. Так ведь поступают только хорошие люди, так? Наверное, Лёше все-таки хотелось бы в это верить, потому что спасти от смерти хорошего человека намного приятнее, чем ублюдка. Наверное, Лёша бы даже научился с этим жить. — Поехали уже, есть хочется, — Лёша не поворачивается к Кириллу, он хватается за руль, и ждёт, пока тот снова заведёт свою тачку. Лёша чувствует себя немного увереннее, и он совсем не хочет думать о том, что причина в руке Кирилла, обнимающей его за талию.