Драко Малфой. Эффект кувалды

Маленькая человеческая фигурка отчётливо выделялась на фоне закатного неба. Я обеспокоенно следил за ней глазами, чувствуя, как сердце испуганно ёкает каждый раз, когда лихой ездок слишком резко дёргает метлу в сторону или срывается в очередное крутое пике, выходя из него непозволительно близко от земли. Наблюдать за летающим Гарри было одновременно и страшно, и завораживающе, вот уж кто и правда будто родился на метле, как говорили в магическом мире. Я ему по-хорошему завидовал: моих умений хватало только на то, чтобы медленно дрейфовать в полуметре над землёй, желательно обмотанным с головы до пят, словно новогодняя ёлка мишурой, охранными чарами — так я летал летом в Малфой-мэноре, когда Люциус всё же смог меня уговорить снова сесть на метлу после эпичного падения. Вообще-то я никогда не боялся высоты — спокойно прыгал с пацанами по гаражам, лазил по заброшкам, в качестве эксперимента опробовал тарзанку и парашют, но полёты на метле вызывали неконтролируемую панику, слишком ненадёжной казалась эта палка с прутиками. Думаю, это мне «мстило» моё новое тело — личность личностью, а телесную память сбрасывать со счетов не стоило. Поэтому всё, что мне оставалось, — это отсиживаться на земле, пока другие летали. Профессор Хуч после пары неудачных попыток махнула на меня рукой: «Не всем же в квиддич играть». Зато спортивную карьеру для Гарри прогнозировал чуть ли не каждый второй. Ведь его отец был — ни много ни мало — гриффиндорским загонщиком и удостоился своей звезды героя на хогвартской аллее славы. Об этом нам после первых уроков по полётам сообщила вездесущая Гермиона и даже потащила полюбоваться на мемориальную надпись. — И почему ты не попал на Гриффиндор? — заныл Уизли, уткнувшись носом в стекло, за которым лежали позолоченные звёзды с именами. — Мы бы всех сделали и завоевали кубок школы. А так его опять выиграет Слизерин. — Вряд ли это что-то изменило бы, — равнодушно пожал плечами Гарри. — Я бы всё равно не пошёл в команду. Во-первых, первокурсникам нельзя играть в квиддич. — Но тебе бы наверняка разрешили, ты же Избранный! — И потому могу нарушать правила? Это нечестно, Рон. А во-вторых… — Да какая разница?! Слизни всегда играют нечестно — так близнецы говорят — поэтому и выигрывают кубок. — Для этого не обязательно становиться чемпионом по квиддичу, — вмешалась в разговор Гермиона. — Можно хорошо проявить себя в учёбе или общественных делах. — Это каких? — серьёзно поинтересовался Винс, видимо, надеясь, что совместный труд объединяет не только в старых советских мультиках. Гермиона вытащила из кармана мантии исписанный вдоль и поперёк пергамент и начала вещать. Разговор сам собой ушёл в другую сторону, и что там Гарька хотел сказать «во-вторых», я тогда так и не узнал, а потом и вовсе забыл. И вот вдруг вспомнилось. Надо обязательно спросить, тем более что время и место подходящее. Сделать это хотелось даже не столько из банального человеческого любопытства, сколько для того, чтобы морально подготовиться к очередным вывертам канона, если Гарри по какой-то причине не захочет продолжать семейную традицию. Ему ведь обязательно нужно поймать хоть один снитч, в который потом Дамблдор спрячет Воскрешающий камень. Сделав ещё пару пируэтов, Гарри мягко спланировал к трибуне, на которой я сидел, и по-мальчишески нетерпеливо поинтересовался: — Ну как? — Это было круто! — совершенно искренне похвалил его я. — Серьёзно! Даже старшекурсники не все так летают, а ты сидишь на метле всего несколько месяцев и уже выписываешь такие фортеля! Хуч права — тебе место в команде. — И ты туда же? — страдальчески заломил брови Гарри. — Я ведь уже говорил, что не буду играть в квиддич. — Это когда это? — деланно удивился я. Такого разговора у нас точно не было, значит, сейчас он и озвучит то своё «во-вторых». Надеюсь. — Когда Гермиона притащила нас в Зал славы. Рон тогда ещё сокрушался, что меня не распределили в Гриффиндор и я не помогу им завоевать Кубок школы. Ну не совсем сказал, а только собирался — Гермиона начала рассказывать про общественные дела… — Ага, помню. И? Со второго года никакие правила не помешают тебе войти в команду. Меня с самого распределения мучил вопрос: сейчас, когда Гарри учится на Пуффендуе, согласился бы Дамблдор сделать для него исключение и разрешил бы ему играть в первый же год или подобные привилегии распространялись исключительно на гриффиндорцев? — Да я вообще не хочу играть в квиддич, Драко! — сорвался на крик Гарри. — Ты не понимаешь, что ли?! — Не очень, если честно. Объясни? — Я это ещё до Хогвартса решил, — уже спокойнее сказал Гарька. — Ну мне, конечно, было интересно научиться летать на метле — дядя Джон говорил, что это здорово, но всерьёз заниматься квиддичем не хотел. Это же спорт, пусть и школьный, а значит что? Постоянные тренировки. Целая куча времени, которое можно потратить на что-то полезное! Что ж, в этом он был прав: спорт, как молодая капризная любовница, требовал полной самоотдачи — времени, сил, здоровья… Стоит зазеваться, и тебя тут же обойдут более удачливые соперники. Школьный спорт не настолько серьёзен, как профессиональный, но филонить новоявленному ловцу никто бы всё равно не дал. — Это мне дядя Вернон про тренировки рассказывал, — тарахтел между тем Гарька. — Он в школе боксом занимался, пока травму не получил. Ух и гонял его тренер! Почти как ты пацанов. Говорил, что у дяди большой потенциал был и нельзя им разбрасываться. А дядя хотел своё дело открыть, так что он даже рад, что тогда на соревнованиях ошибка вышла и ему не того соперника в пару поставили. Для здоровья, конечно, плохо — что-то там с головой, гормонами, я не понял, когда он объяснял, зато дядя занялся тем, что ему нравилось. Ну вот я и подумал: а мне оно зачем? Квиддич, в смысле. Мне зельеварение нравится. Как думаешь, профессор Снейп не откажет мне в дополнительных занятиях? Может, замолвишь за меня словечко? — Снейп! — задушенно пискнул я, подхватываясь с лавки. — Занятия! Как можно было забыть?! Декан за опоздание с меня три шкуры спустит! Так что замолвливать словечко будешь ты — на моей могиле! Я кубарем скатился с трибуны и со всей возможной скоростью рванул к замку. Гарри кричал мне вслед что-то поддерживающее, наверное, репетировал будущую речь, но мне было решительно не до подобных сантиментов: если меня не прикончит собственный декан, то это сделает одышка. Последнее время я всё чаще думал о том, что эта вселенная сильно пожалела, перебросив меня в тело Драко Малфоя, и теперь всеми возможными способами старается исправить свою ошибку. Мало мне было тщедушного тельца, которое ни в какую не поддавалось здоровому образу жизни, оставаясь таким же хилым и периодически впадая в ещё большую немощь, — после рождественских каникул у меня началась аллергия на Квиррелла. Уже в мэноре, покопавшись в библиотеке и наслушавшись от портретов «основанных на реальных событиях» страшилок про духов и привидений — предки, обрадованные возможностью лишний раз потрепаться языками, старались от души — я решил, что помощь близкому — это, конечно, хорошо, но своя шкура ближе к телу, поэтому от Квиррелла стоит всё же держаться подальше: ничем хорошим эти истории не заканчивались. Моих знаний и магических силёнок сразиться с Волдемортом, пусть и пока бестелесным, не хватит, а помощь старших товарищей будет рациональнее использовать на уровнях посложнее, с драконом, например. Пока лучше вообще привлекать к себе как можно меньше внимания — «любимый» декан настучит и глазом не моргнёт. С «как можно меньше внимания» не получилось, и кто уж был в этом виноват, сказать не берусь. То ли мой ослабший за каникулы организм стал чересчур восприимчив к запахам, то ли от Квиррелла и правда начало разить жутким амбрэ, но находиться с ним в небольшом замкнутом пространстве — читай, классе — я уже не мог. После того, как на первом же уроке меня едва прилюдно не стошнило — хорошо, хватило сил буркнуть что-то, выскочить вон и добежать до ближайшего туалета — я выискивал способы откосить от пар с Квирреллом, на худой конец не завтракал (впрочем, от обеда и ужина тоже приходилось отказываться, потому что вся еда имела стойкий привкус тухлятины из-за застрявшей в носоглотке вони) и старался садиться как можно дальше от преподавательского стола, пряча нос в надушенном платке. Благо, в этом году сдвоенные пары по ЗоТИ, в отличие от обещанного каноном на третьем курсе, у нас стояли с Когтевраном, а «вороны» были настолько индифферентны по отношению ко всему, не входящему в учебный процесс, что, кажется, приди я хоть в противогазе, никто бы из них не заметил. Слизеринцы просто вежливо делали вид, что не замечают мои «чудачества». Не знаю, как долго бы это продолжалось, если бы не моя… мантия: эта лишённая всяческой совести тряпица умудрилась зацепиться за непонятно как оказавшийся в парте гвоздь, тем самым не дав мне сбежать, едва закончился урок, что раньше удавалось весьма лихо. Пока я аккуратно отцеплял подол от наглого гвоздя, Квиррелл успел незаметно подкрасться ко мне. — М-м-мистер М-м-малфой, не м-м-могли бы вы з-з-задержаться? — С удовольствием, профессор, — процедил я сквозь зубы, мысленно кляня того, кто составлял это Мерлином проклятое расписание: именно сегодня ЗоТИ стояли последней парой и отговориться другими уроками не получится. Тяжёлая резкая вонь становилась невыносимой. Вконец обозлившись, я дёрнул мантию, внутренне застонав от звука треснувшей ткани — когда сам следишь за своей одеждой, стирая и штопая, невольно начинаешь ценить её, — резко выпрямился, разворачиваясь, и едва не ткнулся носом в грудь Квиррелла. Видимо, смена положения тела оказалась слишком быстрой, и меня повело. — Ост-т-торожнее, м-м-мист-т-тер М-м-малфой! — испуганно крикнул Квиррелл, хватая меня за руку. После смерти мамы отец посадил меня на полное самообслуживание, даже Маргарите запретил прикасаться к моей одежде, считая, что это поможет воспитать из меня настоящего мужчину, хотя бы в плане духа, раз уж во всём остальном я подложил ему такую подлянку. На моё счастье, вещи он подбирал немаркие, добротные и практически не требующие глажки. Однако периодически браться за утюг всё же приходилось. В один из таких разов в допотопном монстре, оставшемся у нас ещё с советских времён, что-то перемкнуло, и он приказал долго жить. Что меня тогда подтолкнуло залезть в него покопаться — любопытство или страх, что отец взгреет за поломанную вещь, — уже не помню, скорее всего, и то, и другое, но я отыскал на балконе отвёртку и принялся его реанимировать. Утюг, поражённый моей наглостью, ожил и даже заработал лучше, чем до своей своевременной кончины. Правда, недолго: едва я успел погладить последнюю рубашку, он заискрил, плюнул чёрным дымом и умер, на это раз, как потом выяснилось, окончательно, перед этим успев ударить меня током и вырубив в нашем старом доме все пробки. От отца я тогда получил прилично — за то, что полез куда не надо, едва не устроил пожар и что его дёрнули с работы во время какой-то важной проверки. А ещё запомнил весьма важный урок на будущее: с электрическими приборами нужно обращаться аккуратно. Не то чтобы мне никто не говорил об этом раньше, но собственный опыт в подобных делах почему-то запоминается лучше чужих наставлений. К сожалению, в случае с Квирреллом он мне не особо помог — меня шарахнуло так, что утюг показался лёгкой щекоткой. Я задушенно охнул и грохнулся в обморок. Пробуждение оказалось весьма неприятным — болело всё, даже, кажется, кончики волос. Во рту было сухо и мерзко, как при похмелье. Рядом точно кто-то находился — я слышал приглушённые голоса, но эти несознательные личности совершенно не обращали на меня внимания. «Ладно, вам же хуже», — подумал я и, стараясь не обращать внимание на боль, занялся привычным делом — сбором информации. — …ошибаетесь. Именно о так называемом престиже я думаю сейчас меньше всего. Отлично, отец уже здесь, и, судя по голосу — негромкому, холодному, подчёркнуто спокойному, как никогда напоминающему змеиное шипение, — он в бешенстве. — Впрочем… если данная школа не в состоянии обеспечить необходимые для обучения условия, думаю, мне и правда стоит поискать достойную альтернативу. Та-а-ак… И что же такого могло случиться, пока я был в отключке — сколько, кстати? — что отец заговорил о переводе в другую школу? Я ведь уже не в первый раз попадаю в больничное крыло, как и в обычные неприятности, чего вдруг всполошились-то? — Давайте не будем принимать скоропалительных решений. Сейчас для нас важнее здоровье юного мистера Малфоя, вопрос о занятиях можно решить позже. Дамблдор. Ну без него понятно, что не обойдёмся, чай, директор школы и обязан всеми силами не только поддерживать в ней порядок, но и способствовать всяческому процветанию вверенного ему учебного заведения. Даже если делать это приходится на деньги — и немалые! — не совсем приятного ему человека. — Я категорически против, Альбус! Если мы будем потворствовать каждому капризу учащихся или их родителей, в школе начнётся анархия. Макгонагалл. А этой что здесь надо? Я же на больничную койку не из-за гриффов попал, их тогда вообще в классе не было. Хотя директор что-то там про занятия говорил. Думают, что я от программы отстану, пока изображаю из себя умирающего? Вот уж нетушки! Учиться мне нравилось, да и парням стоило подавать хороший пример, так что я пусть и не прочитал «все учебники за первый курс», как Гермиона, а просто убежал уже довольно далеко вперёд, это в любом случае давало мне хорошую фору. Если только я не провалялся в коме целый год. — Вероятно, мне стоит напомнить вам, по какой причине я требую удовлетворить этот, как вы называете, «каприз». Попечительскому совету будет крайне интересно узнать некоторые подробности из жизни преподавателей Хогвартса. — Вы ничего не докажете! — А мне и не придётся ничего доказывать, достаточно пересказать гуляющие по школе слухи. Одного подозрения в подобном… действии будет достаточно, чтобы подмочить репутацию даже завхозу, не говоря уже о тех, кто занимает более высокие должности, пусть они и не того пола. — Да как вы смеете! — Минерва, мистер Малфой, прошу вас, успокойтесь! — закудахтал Дамблдор. — Мы все сейчас на нервах, но, ради Мерлина, держите себя в руках — это больничное крыло! — Вы правы, господин директор. — О, а вот и любимый декан подключился. — Здесь не время и не место обсуждать подобные вещи. Предлагаю переместиться в ваш кабинет и продолжить разговор там — Драко нужен покой. Шорох удаляющихся шагов, скрип закрывшейся двери и долгожданная тишина. Я с облегчением вздохнул и снова отключился. Кажется, пару раз я выныривал из ледяной темноты — или мне так просто казалось? — в рот тут же вливали какие-то горькие зелья, от которых тело становилось тяжёлым, чужим, зато уходила боль и не мучили непонятно откуда взявшиеся кошмары. Всё кончилось неожиданно — просто в какой-то момент я открыл глаза и понял, что чувствую себя живым и относительно здоровым: ничего не болит, не ломит, даже спать не хочется, разве что чего-нибудь зажевать, желательно, мясного и с корочкой. Тем более что пахло в палате довольно аппетитно — не жареной курицей, конечно, а чем-то сладким, скорее всего, сдобой. Приподнявшись на локтях, я осмотрелся. В палате было темно — ночь на дворе, но лунного света хватило, чтобы разглядеть отгороженный для меня медицинской ширмой пятачок, который занимали кровать, тумбочка, одинокий стул и… висящий в воздухе ботинок. Гарька. Я подёргал за невидимую ногу и крякнул от неожиданности, когда на меня свалилось чужое тело, ощутимо приложив костлявой коленкой в живот. — Драко! — Да не ори ты, — зашипел я, потирая ушибленное место. — Разбудишь всех. — А тут никого, кроме тебя, нет, — перешёл на шёпот Гарри, сдёргивая мантию-невидимку. — Мадам Помфри отпустила всех ещё днём, после обеда. Обед. Живот скрутило голодным спазмом. — Слушай, у тебя нет ничего пожевать? — простонал я, с ужасом замечая, как мелко дрожат пальцы. Вот только голодного обморока мне не хватает. — Ой, вот! Гарри торопливо зашарил по карманам уже своей обычной мантии и через минуту сгрузил на одеяло несколько румяных пирожков и покрытый глазурью пряник. Это стало скорее необходимостью, чем баловством — таскать с собой еду. Не то чтобы нас плохо кормили — с этим в Хогвартсе как раз всё было в порядке. Но из-за раннего подъёма не всегда удавалось впихнуть в себя завтрак, хотя мы очень старались, а между ужином и сном была такая прорва времени, что наши молодые растущие организмы постоянно нуждались в дозаправке. Пирожки, печенье, яблоки — всё шло в ход, безвозвратно пропадая в наших бездонных желудках, а физические и умственные нагрузки не позволяли лишним калориям откладываться на боках. — Ты как? — поинтересовался Гарри, заботливо пододвигая поближе ко мне ароматно пахнущую кучку. Я, выхватив из неё самый большой пирожок, в три укуса прикончил его, стараясь не урчать от удовольствия — очень вкусно! — и потянулся за следующим. Гарька, видя, что я занят, не стал меня отвлекать и привычно затарахтел, делясь новостями. Прикончив скромный поздний ужин, мы завалились вдвоём на койку и проболтали почти всю ночь. Утром нам влетело от мадам Помфри за несоблюдение больничного режима и разведённую антисанитарию; Гарри ускакал на занятия, а я остался скучать, пить горькие зелья и думать. То, что он мне рассказал, пока очень смахивало на скандальные ток-шоу Первого канала, но Гарри не стал бы мне врать. Не зная, как реагировать на происходящее, я решил прикидываться больным и несчастным, пока не увижусь с главными действующими лицами потрясшего Хогвартс скандала, чтобы стало понятно, как себя вести. А дальше, как принято говорить, война план покажет. То ли мои актёрские способности оказались на высоте и мой несчастный вид разжалобил медиведьму, то ли просто пришло время, но вечером ко мне наконец-то пустили посетителей. Первым меня навестили декан и отец. Снейп, помахав надо мной палочкой, выставил на тумбочку ряд фиалов и молча удалился, напоследок посверлив суровым взглядом. Ну хоть в мозгах ковыряться не стал, и на том спасибо. Я ждал каких-то вопросов от Люциуса, но и он ничего не спросил; справился о здоровье, передал привет от мамы, сказал, чтобы я не волновался, потому что он уже предпринял некоторые шаги и мне больше — в любом случае — ничего не угрожает, и тоже ушёл, присовокупив к зельям корзинку со сладостями. В отличие от них, Дамблдор ничего не принёс, зато сразу полез с расспросами, пусть и тщательно завуалированными. Спасибо мадам Помфри — медиведьма бдила, как коршун, и немедленно выставила директора вон. Последними меня навестили Винс и Грег. Сначала ребята долго извинялись, что ничего не замечали, иначе в тот день не оставили бы меня наедине с Квирреллом, потом, на нервах слопав половину принесённых отцом пирожных, пересказали то, что рассказывал накануне Гарька, щедро добавив от себя. Внимательно их выслушав, я клятвенно заверил, что нисколько на них не обижаюсь, и, сославшись на слабость, выпроводил восвояси, а сам, закинув в рот шоколадную конфету — никогда не любил сладкое, а здесь и дня не мог прожить без основательной дозы глюкозы, магия, что ли, так на организм действует? — откинулся на подушку и снова стал думать. Если сложить вместе все слухи, сплетни и показания «очевидцев», в роли которых выступали все кому не лень, картина получилась следующая: скромный заика Квиррелл на самом деле оказался геем-педофилом, западающим на хорошеньких белобрысых мальчиков. Почему он так долго не проявлял свои отвратительные наклонности, история умалчивает, возможно, не мог найти подходящий объект для противоестественной страсти. Пока не появился я. К чести профессора, он долго сопротивлялся низменным порывам, но в конце концов сдался и принялся соблазнять невинного меня. Многие тут же «вспомнили», что профессор часто хвалил мои эссе и с видимым удовольствием награждал Слизерин баллами после моего правильного ответа. Ну чем не ухаживания? Но они не возымели ожидаемого действия, потому что я — как снова вспомнили все — начал избегать Квиррелла, даже пропускал его уроки! И тогда обезумевший от страсти профессор решил пойти на крайние меры, склонив меня к связи насильственным путём после того самого злосчастного урока. На мою удачу, верные друзья Винсент и Грегори оказались поблизости и смогли предотвратить преступление. Я не знал, смеяться мне или плакать. С одной стороны, ситуация выглядела абсурдной — раздутый на пустом месте скандал, доказать бредовость которого — пара пустяков: достаточно собрать наши воспоминания и просмотреть их в припрятанном в кабинете Дамблдора Омуте памяти, чтобы докопаться до правды. С другой — то, во что это в итоге грозило вылиться, пугало своей масштабностью. Очень хотелось верить, что, говоря о подмоченной репутации, отец, желая добиться своего, блефовал. Ну не мог же он не понимать, что припомнят всем и всё, в том числе и его другу Снейпу, и ему самому — Пожиратели смерти в Попечительском совете и на профессорской должности! Второй раз отстоять Снейпа для Хогвартса у Дамблдора вряд ли получится. Его самого могут с должности попросить, и тогда Гарри останется даже без такой призрачной защиты. Мне срочно нужно увидеться с отцом. Случай предоставился уже на следующий день: Люциус появился в больничном крыле рано утром, терпеливо дождался окончания всех процедур и, клятвенно заверив медиведьму, что будет неукоснительно выполнять все её рекомендации, утащил меня в личные покои Снейпа — по всей видимости, нас ждал серьёзный разговор. Я приготовился к шквалу вопросов, но меня сначала накормили сытным завтраком, сунули в руки письмо от Нарциссы, лишь после этого отец сел рядом и негромко спросил: — Как ты, ребёнок? — Нормально, — честно ответил я. Люциус помолчал, нервно постукивая пальцами по колену, и снова заговорил — медленно, тщательно подбирая слова: — Ты ведь знаешь, что я и мама любим тебя и всегда будем на твоей стороне, что бы ни случилось. Ты наш сын, мы семья, Драко, и это важнее всего. Ты можешь рассказать нам всё, даже то, от чего больно и страшно, мы никогда не осудим тебя и обязательно найдём способ помочь… — Пап, ничего не было, — перебил я его. — Профессор Квиррелл ничего такого не делал. — Уверен? — Отец, нахмурившись, сжал мои плечи — так сильно, что мне с трудом удалось не поморщиться. — Ты ещё ребёнок и можешь не понимать некоторые вещи… — Эй, я уже не ребёнок! Мне одиннадцать! С половиной. И всё я прекрасно понимаю. Говорю же — не было ничего. Глазки он мне не строил, хвалил как и всех остальных, просто я учусь получше некоторых, отвечаю правильно и эссе вовремя сдаю. И ни за что он меня не хватал! — А что такое было в последний раз? — Я просто оступился. Ещё и мантия эта зацепилась… — Но ты пропускал занятия. — Ну… — Я растерянно почесал кончик носа. Ничего толкового мне в голову не шло, придётся сказать полуправду. — Только ты не ругайся, ладно? От него… плохо пахнет. — Прости? Видеть такое откровенное изумление на обычно бесстрастном отцовском лице было довольно забавно. — От профессора Квиррелла воняет, и я… ну… мне становится плохо. — Ты говорил об этом кому-нибудь? — Нет. Кому говорить-то? Мадам Помфри? Та только палочкой в меня потыкает, как энтомолог булавкой в бабочку, и даст очередное тошнотворное зелье. Снейпу? Представляю выражение его лица, если бы я пришёл к нему с этой проблемой. Как-то не хочется выставлять себя идиотом. — Вот и не говори. — Убедившись, что мне ничего не угрожает, отец расслабился и вернулся к делам насущным. — Тебе всё равно больше не придётся общаться с профессором Квирреллом, так что это можно сохранить в тайне. — Как не буду? — напрягся я, чувствуя, как к моей пятой точке подкрадывается белый пушистый зверёк. — А ЗоТИ? Она же обязательна! — Не волнуйся, — небрежно отмахнулся Люциус. — Я убедил Дамблдора, что для всех будет лучше, если заниматься с тобой будет другой учитель. — Кто? — на всякий случай уточнил я, уже заранее зная ответ. — Профессор Снейп.