Нас догонит любовь

Русаков ввалился в квартиру, про себя сказав что-то в духе «наконец-то я у себя дома». Он всё ещё дрожал, ведь, несмотря на пальто с толстым слоем искусственного меха, промёрз насквозь; щеки и нос красные, как рябина. Уши, к счастью, не продуло — их защитила немного дурацкая серая шапка. В левой руке он принёс пакет, набитый всем чем только можно: пачками таблеток, едой на неделю вперёд, меховым пледом, а на самой верхушке, прямо из пакета выглядывала книга «Дюна». А ведь он так и не дочитал. После того, как Александра посетила его бывшая жена, Маргарита, он вновь впал в апатию. Жаль только, что назвать встревоженным друзьям настоящей причины своей грусти не смог. Даже Агафонову, которому, как казалось, он доверяет всё, даже самое сокровенное. Порой создаётся ощущение, что Агафонов знает Русакова куда лучше, чем Русаков самого себя. Вот только в этот раз даже он не сумел разузнать, почему тоскует его лучший друг. Вины Агафонова в этом, конечно, нет, ни в коем случае. В правой руке он держал толстый конверт, доверху набитый деньгами. На самом деле, их там не так много, однако до следующей зарплаты точно хватит. Если он вообще останется на этой работе до сей "следующей зарплаты", которую и то, может, вновь соврёт какой-либо казус. В чём смысл? Ему уже всё выплатили. Может, стоит уйти досрочно, пока бытие росгвардейцем не довело его до белого каления? В квартире было холодно. Помещение все ещё не успело нагреться как следует. Понятно, почему — отопление включили меньше часа назад. Всяко лучше, чем провести еще одну ночь в больнице, либо дома у Агафонова, ночной храп которого напоминает сирену. Русаков поставил пакет на пол, а конверт с деньгами сунул в задний карман штанов, да поглубже. Пуговица за пуговицей он расстегивал пальто, затем поспешно сунул в большой внутренний карман руку и вытащил оттуда котёнка. Ему очень повезло, что кот ещё маленький, и его можно переносить так. А то, думается, что такой мороз, какой сейчас на улице, он бы не выдержал, так что меховая выемка в пальто временного хозяина — самое то. Александр аккуратно опустил животное на землю и сам присел, правой рукой поглаживая питомца. Уперевшись другой ладонью об пол, он почувствовал, насколько плитка промёрзла и была похожа скорее на лёд. — Ох, что-то совсем холодно.. наверное, ты замёрзнуть можешь, блин.. — Русаков обеспокоено глядел на кота. — Скоро должно потеплеть, а пока что… Александр, проёрзав на коленях, обернулся к пакету и вытащил из него меховой плед, который ему любезно одолжил Кирилл. Просто Кирилл знал, что наверняка в столь холодную зиму тёплый плед — вещь необходимая, особенно если у тебя в течении двух-трёх недель совсем не отапливалась квартира. Что ж, однако, пригодился он отнюдь не Русакову, а коту Ваське. Александр расстелил плед в углу и уложил туда котёнка. Кажется, питомца это устроило, так как он довольно замурчал. Александр тепло улыбнулся, хоть это и даётся ему трудно в последние дни. Вновь поднявшись на ноги и отряхнув колени от пыли, он нахмурился — улыбка быстро сошла с его лица. В груди опять неприятно закололо. Интересно, это последствия инфаркта или его страх хочет вырваться наружу, разорвав телесную оболочку в клочья? Что ж, кажется, ни то, ни другое. В первое не хотелось бы верить, да и, вроде бы, он шёл на поправку, а второе просто слишком преувеличенно и, может, романтизировано. А так, наверняка он себя накрутил и ему просто мерещится. Или это ком в горле? Слишком долго сдерживал эмоции? Александр скинул сапоги, затем и пальто, предварительно вытащив из внешнего кармана носовой платок красного цвета с витиеватыми узорами и засунул его в карман брюк. Затем, он снял и шапку. Лишь теперь Русаков по-настоящему чувствует мороз его остывшей от безлюдья квартиры; ладони невольно задрожали и тот спрятал их в карманы, съёжившись. Он успокаивал себя словами, уже ранее сказанными им пару минут назад — «скоро должно потеплеть». Будто надеялся, что с приходом тепла уйдёт не только холод, но и его переживания. Русаков двинулся в санузел, чтобы помыть руки и согреть хотя бы их под потоком горячей воды. Вот только в кране её не было. Вода, что ожидаемо, холодная. Александр разочарованно вздохнул и упёрся об раковину руками, используя ту как опору. Держаться на ногах стало так тяжело. Он устал, хотя ничего дельного не сделал. Даже продукты не разобрал — они всё ещё лежат в мешке, портятся в коридоре. Хочет дать себе хотя бы пять минут. Может, десять. Хотя, нет, лучше, давайте, целую вечность. Взгляд упал на собственные побледневшие костяшки рук, на выпирающие от напряга вены, похожие на корни деревьев, которые точно выделяются при тусклом свете почти сгоревшей и единственной лампочки. Александр, почему-то, боясь, приподнял голову и осмелился устремить взор на отражение в грязном и мутном зеркале. Как и всегда не узнаёт себя. Это чувство преследует его с тех пор, как он чуть было не поднял руку на Маргариту. Хотя, нет, даже раньше — когда он поднял руку на Володю. А это ведь было здесь — у него в квартире — в соседней комнате, на небольшой кухне. Ему кажется, что он очернил сперва это клятое место, которое он годами мечтает покинуть, а затем и самого себя. Страшно осознавать, что он на такое способен. Причём оба раза делал одно и то же — хотел придушить. Взгляд Русакова скользнул по всему его лицу, осматривая щетину, затем щеки, уже не такие отёкшие, как когда-то, сдвинутые брови и глаза, будто бы совсем опустевшие. То ли свет так падает, то ли воображение разыгралось — но глазниц будто бы нет. Может, оно и к лучшему, что он не утонет в мерзости собственных очей. Он считает себя поистине чудовищным. Вот только уже не боится. Совсем. С чего бы ему бояться незнакомца в зеркале, который и так обречён пожизненно делить с ним сей тяжкую ношу бытия? Лучше его принять и понять. Однако его принять он не сможет — себя же не принял. И вряд ли примет хоть когда-нибудь. Зато хотя бы понимает его, и потому можно драматично помолчать вместе. Наконец, видение пустых глазниц развеялось — теперь он всё-таки может заглянуть самому себе в душу. Но цена тому — расплакаться, ощутив себя самым слабым человеком в мире; даже не просто ощутив, а точно увидев такого в зеркале. Кажется, первое видение быстро заменило второе. Вот только это совсем не галлюцинация и не бред его неконтролируемой фантазии, а всего лишь то, что он о себе действительно думает. Отражение его собственных мыслей и убеждений. «Почему я такой?» Вздохнув, взъерошив свои, как ему казалось, некрасивые волосы, умывшись ледяной водой, он обессилено покинул санузел, даже забыв погасить свет. Он нехотя вернулся в коридор за пакетом и сразу же двинул на кухню. Было открыто окно. Беспорядок, по понятным причинам, никуда не делся: всё те же грязные тарелки, полный недельного чая заварник, плесень, окурки, мухи в посуде, паутина в углу, пыль и опустошенные бутылки из под алкоголя разбросанные по комнате. Кажется, с неким осознанием происходящего в своей жизни Русаков смотрит на свою квартиру совершенно иначе. Думается, оно к лучшему, если, конечно, картина эдакого хаоса мотивирует Александра жить дальше и работать над собой, а не опускать руки. Ведь всё равно его преследует ощущение, что уже слишком поздно что-то менять. Проще, кажется, съехать, и подальше, — да только денег нет, а эту квартиру в таком состоянии не продать. Он бросил пакет на кресло и первым делом вытащил оттуда книгу, бережно отряхивая её от пыли — а пыли и не было. Ну, подумал, вдруг, она была. Затем он взялся разбирать продукты, однако вскоре обнаружил, что холодильник также нуждается в уборке: всюду просрочка, грязь, те же бутылки — новой пище места нет. Пожалуй, это неплохой повод начать хоть какую-то уборку, ведь некоторые из свежих продуктов (в частности молочных) долго без холодильника не протянут и скиснут. Из комода Александр вытянул тряпку и моющие средства, быстро вычищая полки холодильника. На одной из них была разлита странная липкая жидкость, похожая на компот (хочется верить, что это не кровь), а на втором, видно, лопнул мешок дешевого молока или ещё чего-то подобного. Он не помнит точно, что творил с бедным холодильником, но оно и не важно. В нижних ящиках лежали сгнившие фрукты и овощи, которые вскоре оказались в мусорном мешке, вместе с иной просрочкой. Протерев боковые полки, выкинув еще десяток продуктов и разок пройдясь тряпкой вдоль и поперёк — Русаков завершил маленькую уборку и холодильник стал чистым. Настолько чистым, что еды совсем не осталось. Благо, это только в самом холодильнике, а в пакете уже ждут своего часа свежие продукты. Александр принялся раскладывать их по полочкам, стараясь ненароком ничего не уронить и не разбить. А случалось это часто, но только потому что он круглосуточно пребывал то в похмелье, то в опьянении. Сейчас он трезв. Наверняка здоровым решением было бы похвалить самого себя, хотя бы мысленно, но Александр делает совершенно обратное — винит себя во всем. Впрочем, как и всегда. Это уже стало его рутиной. Думает, что будь он адекватным человеком, то не было бы всего, что сейчас с ним происходит. Его буквально передергивало от вида вычищенного до блеска холодильника. Надеется, что это дело привычки и когда-нибудь он смирится. Может, ему просто стоить пережить этот этап его жизни…? Александр пересилил себя и всё-таки захотел прибрать хотя бы кухонные столешницы, однако, моющие средства закончились. Чтобы убедиться в этом, он даже несколько раз тряхнул все бутылки, и, поняв, что его уборка обрывается даже не начавшись, вздыхает. Завтра придётся отправиться в магазин, как бы ему этого не хотелось. Ему в принципе не хочется выходить из дома, как минимум до послезавтрашнего дня. Он уселся за стол, отодвинул грязную посуду, которой было валом, и вытащил из кармана телефон. Открыв заметки, он, неожиданно для самого себя, начал писать список всего, что ему нужно купить, лишь бы убраться хотя бы на кухне. Та тряпка, которой он протирал холодильник, была одной единственной, а химия вовсе кончилась. Около десяти минут он непрерывно таращился в экран и печатал, порой прерываясь и вдумчиво глядя в пустоту. Внезапно, в его голове возник вопрос, о котором стоило подумать ещё в самом начале. Хватит ли ему денег? Ему пришлось встать, так как конверт с деньгами был в заднем кармане штанов. Вытащив его, он краем глаза заметил, что выронил что-то ещё, и это "что-то" сдул сквозняк прямо под кресло. Какая-то бумажка, наверное, а может, купюра. Впрочем, неважно. Потом как-нибудь поднимет. Вытащив деньги из конверта, он судорожно принялся считать, но то и дело прерывался и начинал заново — сбивался без причин, или навязчивые мысли лезли в его голову. Потом, точно посчитав каждый рубль, он начал распределять определённые суммы по стопкам: какие-то из них уйдут на лекарства, а чтобы проверить их стоимость ему вообще пришлось рыться в пакете и искать чек из аптеки; другие — квартплата; третьи — продукты, потом средства гигиены и так далее. Начинать жизнь с чистого листа слишком дорого. Грустно было осознавать, насколько он ограниченный в плане бюджета. Ближайший месяц так точно. Что ж, деньги были, хоть и немного. Всяко лучше, чем ничего. Он попытался себя успокоить, вот только резко подскочившее давление было не унять — ему стоит принять таблетки. Вот только он успел подзабыть рекомендации врача. Что ж, хорошо, что записка оказалась в пакете, но вот мелкий печатный шрифт было не разобрать. Он решается найти очки, которыми пользуется крайне редко. Он твёрдо уверен, что оставлял в последний раз их где-то на кухне. Хотя, если учесть, что раньше он почти всегда был пьян, находясь в этой проклятой квартире, нельзя быть уверенным в местонахождении чего-либо. Он проверил выдвижные ящики, но там не оказалось ничего, кроме кухонных приборов, Богом забытых семейных фотографий и смятых пачек сигарет, давным-давно пустых. Затем, совершенно не обдумывая, он решил проверить нижние полки, однако замер, как только наткнулся на десяток спрятанных бутылок из зелёного стекла, наполненных то ли пивом, то ли водкой. Его переполнила злоба. К самому себе? Или к алкоголю? Чёрт его знает. Вероятно, всё-таки к алкоголю. Словно все потерянные годы промелькнули у него перед глазами. Он жалеет. Жалеет настолько сильно, насколько никогда ни о чем не жалел. Сложно описать подобные чувства словами, когда подходящего названия им так и не дали. Тоска ли это? Или всё же бескрайняя агрессия ко всему, что его окружает? Может, он возненавидел себя ещё яростнее? Всё и сразу. Александр швырнул бутылку об пол. Зелёные осколки разлетелись по всему периметру, водка лужей засверкала на полу. Затем разбилась ещё одна. И ещё. Он не понимал, что делает. Или понимал. Может быть, просто хотел уничтожить то, что когда-то уничтожило его самого, но только толку от этого ноль. И он прекрасно понимал это. Он уже свыкся с мыслью о том, что меняться слишком поздно. Считает это единой истиной. По-крайней мере, в своей жизни точно. Думает, что лучше бы он умер тогда, от инфаркта, и лучше бы Агафонов и Муравьев не помогли бы ему, и не сумели спасти. А как же Володя? А что Володя? Александр не заслужил Володиной любви. Володе с ним будет только хуже, ведь он неосознанно будет тянуть его на дно. Если Володе, конечно, вообще есть дело до такого мусора, как Александр. Разбилась ещё одна бутылка, но в этот раз об стену. Осколки упали точно на стулья, кресло и стол. Александр кричал, матерился. Громко? Тихо? Не знает. Странно, что соседи ещё не вызвали полицию при таком шуме. Хотя если и вызовут, то уже наплевать. Только услышит стук в дверь, неважно, полиция или кто-то ещё, — перережет себя кухонным ножом, а лучше вообще застрелится или сбросится с окна. Ноги подкосились и он упал прямиком в битое стекло, кое-как упираясь руками. Осколками кроились раны на его ладонях, раздирало колени. Он даже не плакал. Резко замолчал, просто слушал, как бешено случало его сердце, как коробило его покалеченное тело до дрожи и как жадно глотал ртом воздух, словно его стало совсем мало. В животе будто всё передавило, но это не было похоже на тошноту. А может, это действительно она — настолько ему тошно от самого себя. Ему казалось, что он всё-таки умрёт прямо сейчас. Это ведь то, чего он так хотел? Или же ему дают ложные надежды? Вот-вот и он совсем ослабнет и обессилено грохнется лицом в осколки. Словно уснёт и, может, навсегда. Хотя с чего бы вдруг? Крови он, кажется, потерял ещё не так много. Видно, его разум играется с ним, каждый раз пробуждая новые самые разные чувства. В основном, к сожалению, негативные. По сути, он сам над собой издевался, пусть и неосознанно. Но, всё-же, его внимание привлекает единый звук, внезапно возникающий средь сей гнетущей тишины — топот крохотных кошачьих лапок. Котёнок жалобно мяукнул, увидев происходящее сквозь небольшую щель приоткрытой двери. Увы, дальше пройти он не может — всюду осколки. Хотя, с другой стороны, это даже к лучшему, что питомец это понимает. Александру не хотелось, чтобы котёнок ранил себя из-за него. Александр не заслужил заботы, даже от маленького котёнка. Ну, он так думал, а как было на самом деле и что он действительно заслужил его не волнует. — Васька, блин.. — Русаков выпрямил спину, все ещё оставаясь на коленях, однако уже не нуждаясь в поддержке рук; отняв от пола ладони, он с ужасом разглядывает перерезанную кожу. — Господи.. блять! Блять! Кот вновь жалобно мяукнул. Русаков прополз к дверному проёму не вставая на ноги, ещё сильнее раня свои колени и предплечья. Он не знал, что ему ещё делать. Делал то, что считал нужным. Оказавшись за пределами кухни, около котёнка, но всё ещё сидя на полу, Александр аккуратно прижимает животное к себе, наплевав на свои раны. Вместо того, чтобы помочь себе, он бережно поглаживает котёнка. Русаков тихо заплакал. — Ради Бога, прости меня.. прости, что напугал!