falling into the emerald abyss

На Рождество Большой зал по традиции украсили двенадцатью огромными елями, сверкающими игрушками и гирляндами, над камином повесили большой венок омелы, и с заколдованного потолка вечерами шёл снег. В рождественскую ночь домашние эльфы разнесли по комнатам подарки, но даже новая метла, о которой Бора могла только мечтать, не пробудила в ней праздничного настроения. В этот раз Рождество в Хогвартсе встречало совсем не так мало учеников, как бывало раньше. Бора помнила, что два года назад все оставшиеся в замке могли сесть за один стол. Теперь же один только слизеринский опустел лишь чуть больше, чем наполовину. К вящему удивлению Боры, помимо Джейка остались и Хосок с Гахён и Юхён. Честно говоря, она бы ни капли не расстроилась, если бы последние две уехали, как и собирались. Ловить их целующимися под омелой по нескольку раз в день было выше её сил. Не то чтобы Бора завидовала, просто, знаете, раздражало. Ко всему, Минджи с её друзьями никуда не уехала. Бора невольно задумывалась о том, как они могли бы провести это время, не разрушься отношения между ними. И это ранило её до слёз. Бора не могла просто отпустить произошедшее. В глубине души она таила надежду на примирение, верила, что всё может наладиться, — но Минджи выглядела совершенно неумолимой. Поначалу Бора искала встречи, но ей удавалось увидеть Минджи лишь в Большом зале, за столом её факультета, который был одной огромной мрачной дырой во всеобщей праздничной атмосфере. Тот редкий случай, когда Бора чувствовала сопричастность к слизеринцам. Почти всё время она проводила с Джейком на поле для квиддича. В воздухе мысли всегда сдувало хлёстким ветром, а усталость после хорошей тренировки выжигала все чувства. Хотя даже квиддич напоминал о Минджи, чего уж там. Проблеском в чёрных буднях стало низкое «Хэй», остановившее Бору после завтрака на выходе из Большого зала. Вальяжно привалившись к стене, на неё выжидающе смотрела Ли Шиён. — Привет, уделишь минутку? — улыбнулась она, зачесывая назад пальцами светлые короткие пряди. — Зачем? — спросила Бора. Каждый удар её сердца был молитвой на то, что это связано с Минджи. Та не раз говорила о Шиён с теплом и привязанностью — так, как говорят лишь о самых близких. — Просто интересно, следует мне превратить твою жизнь в ад за то, что ты расстроила Минджи, или просто тебя прибить? Бора изумлённо уставилась на неё, пытаясь ухватиться хотя бы за одну мысль из роящихся в её голове. Для начала: как много Шиён знала? — Второе? — вырвалось у неё, а затем она спохватилась. — Стой, Минджи рассказывала тебе обо мне? — Ага, — кивнула Шиён, усмехаясь, — возможно, чуть чаще, чем мне хотелось бы. Я ей придумала план, по которому она должна была тебе признаться, но, ставлю свою палочку — она ему не следовала. Бора нахмурилась не в силах поверить, что Минджи говорила с кем-то о своих чувствах — о чувствах к Боре. — Чему ты так удивляешься? — в выразительных глазах Шиён мелькнула насмешка. — Я её лучшая подруга, она мне доверяет. «А я, видимо, не доверяю никому», — горестно подумала Бора, приваливаясь к стене рядом с Шиён. — Ну, в общем, можешь меня прибить, — сказала она, криво улыбаясь, — либо помочь. Я типо очень хочу как-то всё исправить. Было бы неплохо, если бы ты как-нибудь с ней поговорила. — Какая ты наглая, думаешь, я хочу тебе помогать? — Пожалуйста? Шиён тихонько засмеялась. — Ладно, я уже пыталась, если честно. Не то чтобы я прониклась к тебе из её рассказов, но когда вы ладили, у Минджи настроение было куда лучше. А это главное. Но сейчас рядом с ней тот-кого-нельзя-называть — это ты, Бора. — Что, всё настолько плохо? — Ну, Минджи говорила о тебе с большим обожанием, чем о квиддиче и еде вместе взятых. Поэтому я не думаю, что всё катастрофично. Просто у неё сейчас тяжёлый период в жизни, и она очень эмоционально нестабильна. — Я заметила, что она, ну, немного странная была иногда. Очень… грустная как минимум? — Да, это очень как минимум. А тут ещё ты — бам! — Шиён ударила кулаком по ладони. — Подлила масла в огонь, скажем так. Бора прочистила горло, виновато отводя взгляд. — Будут какие-нибудь советы от лучшей подруги? Ты даже не представляешь, как сильно я хочу помириться. Но мне уже кажется, что я смогу с ней снова поговорить, только если залезу в ваш подвал. Шиён задумчиво помолчала, пропуская волосы сквозь пальцы. — Если бы я знала, что у вас случилось, было бы проще, но это не моё дело. А так… Подожди до конца каникул, я попробую настроить её на нужный лад. Когда начнётся учёба, тебе будет проще её поймать. Это Минджи сейчас такая категоричная, защищается, наверное. Потом отойдёт, не переживай. Уголки губ дрогнули в улыбке. Бора взглянула на Шиён с искренней благодарностью. — Спасибо. Я рада, что у Минджи есть кто-то вроде тебя. — Не за что. Но ты учти: снова облажаешься — я тебя точно прикончу, — отозвалась Шиён, на чьём лице расползлась пугающая ухмылка, а глаза недобро сверкнули. — За это я бы тоже сказала спасибо. Посмеявшись, Шиён ушла, подмигнув на прощание. Возвращаясь в гостиную, Бора уже ощущала в груди ещё слабое пламя надежды, согревающее саднящее сердце. /// — М-м-м, — довольно промычал Хосок, — хре-ен. — Не ругайся, тут дети, — сказала Бора и получила подушкой по голове. Это был вечер, свободный от тренировок и самокопания. Они сидели в гостиной: Бора в любимом кресле, Гахён в соседнем на коленях Юхён (в каникулы водить посторонних гораздо проще), а Хосок — на полу, скрестив ноги. Пакетик с «Берти Боттс» похрустывал в его пальцах. Он протянул конфеты Гахён. Та выудила коричневую и приложила её к губам Юхён, расплываясь в улыбке. Бора с Хосоком скривились, глядя на их очередное обострение влюблённости. Юхён поморщилась, надкусив конфету. — Печёнка, ненавижу. — Давай, Бора, твоя очередь. Не боись, всё самое мерзкое я уже съел, — сказал Хосок. Бора взяла пакетик, сунула туда руку и вытащила что-то жёлтое. — Если это сыр, я вас ненавижу, окей. — Она отправила конфету в рот. На губах расползлась натянутая улыбка. Героически проглотив сырное убожество, Бора коротко бросила: — Я вас ненавижу, пойду чистить зубы. По-быстрому сбегав наверх за щёткой с полотенцем, Бора прошла мимо смеющихся друзей к портрету и выскользнула из гостиной. До отбоя ещё была пара часов, но на лестницах и в коридорах замка практически невозможно было встретить кого-то, кроме призраков. Пустота и тишина Хогвартса угнетали Бору. Переступив порог туалета, она услышала шум бьющей под огромным напором воды и плеск. Она в испуге замерла у двери. Все краны были открыты до предела, и плитка превратилась в скользкое рябящее зеркало. Влага незамедлительно пропитала махровые серые тапочки со слонятами, добираясь до пальцев ног. Вода была ледяной. Бора подошла к раковинам и один за другим закрыла все краны. Чтобы высушить пол, стоило позвать кого-нибудь из профессоров либо самой сбегать за палочкой. Она вздрогнула, услышав всхлип, прорезавшийся в тишине. С минуту Бора стояла, вслушиваясь, а затем направилась к кабинкам, осторожно заглядывая в каждую. Шаги оглашал тихий плеск. В самой последней кабинке на сыром, холодном полу сидела Минджи, обняв подтянутые к груди колени. В огромной белой рубашке, с растрёпанными волосами и босыми ступнями она выглядела хрупкой и беззащитной. На миг Бора застыла, как парализованная, — в изумлении и растерянности. А потом рухнула на колени подле Минджи, желая притянуть в объятия, защитить, утешить — что угодно; но побоялась. Минджи била крупная дрожь, она до белых костяшек сжимала ткань рубашки и задыхалась. — Минджи… Та подняла голову, и её сердце разорвалось на куски. По прекрасному лицу беспрерывно струились слёзы, тусклые глаза жутко раскраснелись, и в них было столько боли, что Боре показалось, это убивало её изнутри. Она искусала губы до крови. — Минджи… — прошептала Бора вновь, умоляя: позволить прикоснуться, позволить помочь. — У-уходи, Бора. Бора, поджав губы, упрямо помотала головой, смаргивая пелену. — Нет. Не уйду. Пожалуйста, Минджи, тебе ведь это… нужно. Минджи смотрела на неё целую вечность, в которую Бора пережила десятки мучительных смертей. Потому что сомнение и отторжение в чужом взгляде пронзали её насквозь. Вдруг стержень, который поддерживал волю Минджи, надломился; она всхлипнула, вцепилась в футболку Боры и притянула к себе, как будто Бора могла спрятать её от невзгод, стать её безопасным местом. Минджи уткнулась той в шею, щекоча рваным дыханием. Боль, раздирающая её, передавалась Боре вместе со слезами, впитывающимися в ткань футболки, с дрожью во всём теле и отчаянной хваткой. Ласково перебирая чёрные спутанные пряди, Бора шептала Минджи на ухо глупости, обещая быть рядом, нежно прижималась губами к месту возле и обнимала так крепко, как могла. Гладила по спине и затылку, боролась с постыдным желанием сделать что-то лишнее. Она до сумасшествия скучала по Минджи. Бора наслаждалась каждым мгновением, пускай страдания Минджи резали её саму изнутри. Потому что она никогда не испытывала ничего лучше возможности держать Минджи в руках, чувствуя её всю-всю так близко. За исключением, разве что, ощущения её губ на своих. Постепенно дыхание Минджи выровнялось, и дрожь утихла. Бора боялась нарушить тишину, хоть слова и просились бесконечным потоком. — Спасибо, — шепнула Минджи на выдохе. Бора попыталась заглянуть той в глаза. В них по-прежнему была невыразимая печаль. Прежде, чем Бора успела открыть рот, Минджи надавила ладонями на её плечи, отстраняя от себя. Её тотчас лишили всего тепла во вселенной. — А теперь, пожалуйста, уходи. Бора воззрилась на Минджи с мольбой. — Я хочу поговорить, не сейчас, конечно. Когда тебе станет лучше… — Я… — Минджи опустила взгляд в пол, хмурясь, — не знаю, Бора… Пока просто уйди. С трудом поднявшись на подгибающиеся ноги, Бора доковыляла до выхода и, мгновение поколебавшись, как просила Минджи, — ушла. /// Бора пролежала без сна всю ночь. Её терзал всепоглощающий страх. Бора боялась думать, что всё действительно кончено. «Я же не сделала ничего настолько ужасного…» — беспомощно думала она. Утро наступило незаметно, и она не испытывала ни капли желания вылезать из постели. Ни голод, ни жажда не мучили её, чего не скажешь о головной и сердечной боли. Бора собиралась провести день вот так: кутаясь в совсем не согревающее одеяло, уткнувшись во влажную от слёз подушку. Было наивно полагать, что ей позволят. Гахён потревожила её, судя по всему, вернувшись в комнату сразу после завтрака. Она припала на колени подле Боры, осторожно касаясь плеча. — Боже, что с тобой? Это же всё из-за того же, да? Не думай, что я тогда поверила, что с тобой всё нормально. — Бора заворочалась под её пристальным взглядом, полным искреннего беспокойства. — Пойдём поговорим, а? Ты ещё не завтракала, я попрошу Юхён стащить что-нибудь с кухни, а ты пока спускайся вниз, хорошо? — Я не уверена, что хочу об этом говорить… — Это меня и пугает больше всего, — вздохнула Гахён, ласково убирая со лба Боры мешающиеся пряди. — Не похоже на тебя. Что такого произошло, о чём ты не можешь сказать нам? «Чему ты так удивляешься? Я её лучшая подруга, она мне доверяет». Бора спрятала лицо в руках, испустив протяжный звук, похожий на вой раненого животного. — Гахён, я идиотка. — Ну, раз ты сама это сказала… — Чёрт, мне так стыдно… — Да в чём дело-то? — Гахён вздохнула и встала, возвышаясь над свернувшейся в комок самобичевания Борой. — Ладно, я пошла организовывать тебе еду, а ты поднимайся и вали вниз. Там Джейк сокрушается, что ты не пришла тренироваться, успокой его, а то он и меня пытается затащить. — А что, тебе не помешает в качестве разнообразия оседлать метлу вместо Юхён. Гахён замерла в дверях и окинула Бору взглядом, не предвещающим ничего хорошего. — Если бы ты не выглядела так, будто у тебя кто-то умер, я бы в тебя чем-нибудь кинула. Ой, а у тебя же никто не умер?.. — Нет, — вымученно усмехнулась Бора и махнула рукой. — Иди уже. Не будь Бора донельзя истощённой бессонной ночью, она бы разгромила всё вокруг в порыве гнева на саму себя. Глупые страхи почти довели её до точки невозврата, и, думая о них сейчас, она понимала: это не стоило слёз Минджи. Натянув любимый свитер, в который могло влезть ещё две Боры, она спустилась вниз, где ждали Джейк и Хосок. Оба приветственно улыбнулись ей. — Как ты? — спросил Хосок. — Как думаешь? — Ебано, — понимающе заключил он, и Бора повела плечами, мол, в точку. В воздухе повисло неловкое молчание. Бора кусала губы, думая, как им всё рассказать; гадая, какой же всё-таки будет реакция. Она опасалась осуждения. «Ну, сильнее, чем я сама себя уже осуждаю, никто меня не осудит», — с мрачным весельем заключила она. Через пару десятков минут Гахён вернулась, ведя за собой Юхён. В их руках были сэндвичи и пара бутылок сливочного пива; на вид еды желудок Боры отозвался требовательным урчанием. Пока она ела, остальные то и дело кидали на неё взгляды. — Хватит пялиться, мне стрёмно, — наконец не выдержала Бора, осилив только половину сэндвича с беконом. Открытая бутылка была зажата меж её ляжек. — Прости, мы просто правда беспокоимся, — сказал Джейк, на что другие покивали. — Я и как друг, и как капитан. — Когда Сонхва кто-то подсунул любовное зелье и он ходил, как влюблённый овощ, за неделю до матча, ты не особо парился. — Ну, это не смертельно, да и Сонхва не лучший игрок команды. И всего Хогвартса. — Я тоже не лучший. Гахён закатила глаза, а Джейк устало вздохнул, глядя на мрачно жующую Бору. — Ты всё никак не отойдешь от этого? Ну проиграла и проиграла, с кем не бывает. Ким Минджи подфартило, новичкам везёт же. Ты же не поэтому такая разбитая? Расслабься, если не тебе однажды светит играть в сборной, то вообще никому. — Да знаю я… — Бора вздохнула, сделала глоток пива и добавила: — Проигрыш ни при чём. Ну, точнее, косвенно — да… Она умолкла, силясь собраться с мыслями. Даже теперь было так трудно заставить себя поделиться, пускай перед ней были совсем не чужие люди. «С чужими было бы легче, на их мнение мне плевать». — Если вкратце… Я облажалась перед… очень дорогим мне человеком. И пока что помириться не получается. Её друзья переглянулись. Все взгляды, требующие подробностей, скрестились на ней. Чёрт, Бора правда собиралась им всё выложить как есть? — Я о Минджи… После того матча мы с ней сблизились… — Допустим, — спустя пару мгновений молчания протянул Хосок. — А насколько вы… сблизились? — Бора не поняла, было ли в голосе Юхён что-то, кроме любопытства. «Надеюсь догнать вас с Гахён», — мысленно усмехнулась Бора. Ей казалось, она спрыгнула с огромной высоты без метлы, когда произнесла: — Мне кажется, я в неё влюблена. Ладно, без кажется. Я в неё влюблена. Эти слова прозвучали правильнее и честнее всего, что когда-либо вылетало из уст Боры. На бесконечные секунды повисла тишина. Бора разглядывала этикетку на бутылке, побаиваясь смотреть на остальных. Её бедное сердце сжалось от волнения. Наконец Хосок присвистнул. — Пизде-ец, — протянул он. — Я просто в а… Кхм, поражён до глубины души. То есть не просто так я вас раз сто видел вместе, да? Бора встретилась с ним глазами, растягивая губы в кривой улыбке. Чувство вины охватило её подобно пламени, и она была бы благодарна, сожги оно её без остатка. Хотелось исчезнуть; так, чтоб все о ней забыли. — Ага. А в последний раз сказать, что вы пришли не вовремя, это просто пиздец как преуменьшить. — Стой-стой-стой, у меня вопрос. — Джейк дождался внимания Боры и продолжил: — Как так вообще получилось? Не пойми меня неправильно, просто мы с тобой типо в одной лодке. А меня выворачивает при одном взгляде на слизеринцев, я думаю: «А, может, это кто-то из его семьи отправил моих родителей на тот свет?». Я просто не понимаю, как ты могла с кем-то из них вот так… — Вот поэтому я и не хотела ничего говорить. — Бора потёрла уставшие после бессонной ночи глаза. Слова Джейка тяжестью осели в душе: он сказал именно то, чего она боялась. Юхён пронзила Джейка хмурым взглядом, почти осуждающим. — Я всё понимаю, но это уже как-то ненормально. Я вообще считаю, что ваша вражда со слизеринцами — бред. — У вас на Пуффендуе как будто их все обожают, — съязвил Джейк, и Хосок пихнул его в плечо. — Это же всё не с пустого места пошло… — Да захлопнитесь! — вскинулась Гахён. — Мы тут Боре помогаем. А ты, кстати, реально идиотка. — Согласен, — поддержал Хосок. — Не, я вот правда не люблю слизеринцев, мягко говоря, но бля, Бора, это ж не значит, что всё, ты конченый человек в моих глазах. Уж ты-то бы не связалась с кем попало. Не слушай Джейка, он себе мозги отморозил. Бора в один заход допила пиво и поставила бутылку на пол рядом с креслом. Она бы не отказалась сейчас от чего-то покрепче, чтобы угомонить разбушевавшиеся нервы. — Это глупо, но я правда боялась вам признаваться… Я ненавижу одиночество, знаете… Юхён поймала её сокрушённый взгляд и ободряюще улыбнулась. — Я понимаю, почему ты могла переживать, но это правда глупо. Мы бы тебя не бросили из-за такого. — Ну, на факультете, если узнают, точно будут косо смотреть, но ты забей. Если голову задирать не будешь, всё равно ничего не увидишь со своей высоты, — сказал Хосок и расхохотался. Ему повезло, что у Боры в руке уже не было бутылки. — Чувствую, мне будет за это стыдно до конца жизни… Но спасибо, что выслушали. Бора откинулась на спинку кресла, устало уставившись в никуда. Как гора с плеч, одна из двух. Первой подошла заключить Бору в объятия Юхён, потом — и все остальные. Их поддержка просочилась в свежие раны в душе Боры и, как лекарство, притупила боль. Это был определённо хороший шаг. /// Когда продолжилась учёба, благодаря друзьям ей было легче. Само осознание того, что ей всегда есть, на кого положиться, придавало сил, которые Бора в основном тратила на тренировки и поддержание приемлемого состояния. Джейк пару дней странно на неё поглядывал, что отдавалось неприятной холодностью, но прямо он ничего ни разу не сказал. Бора решила, что ему нужно время — обдумать и принять. Первых Зелий нового триместра Бора ждала не меньше следующего матча Гриффиндора и боялась похлеще второго поражения. Ей до дрожи не терпелось вновь увидеть Минджи, даже если это не сулило никаких перемен к лучшему. Стоило профессору сказать, что им предстоит работать над зельем в парах, как внутри Боры разразилось великое противостояние: промолчать или всё же вызваться в пару к Минджи. Потому что кто, если не Бора, направит прекрасные, но такие безнадёжные в Зельеварении руки хотя бы в безопасное русло? Искушение оказалось слишком велико. Минджи, если и была удивлена либо возмущена, не показала виду. Бора посчитала это добрым знаком. Минджи выглядела как всегда безупречно, но это не могло затмить глубокой печали, плескавшейся в её глазах. И, конечно, Бора не подумала о том, как, собственно, собирается сосредоточиться на сложном зелье, когда по правую руку от неё стоит такая Минджи. Сердце уже привычно кололо и ныло. Минджи была неразговорчива. Лишь изредка задавала вопросы по делу: как правильно резать, что добавлять, как помешивать. Бора отвечала подстать, но чувствовала, как неумолимо истончается терпение. Она надеялась, что не взорвется, как котёл с неудачным зельем, на глазах у всего класса. Минджи поднесла доску к котлу, собираясь высыпать измельчённые ингредиенты в бурлящее варево. Бора быстро, но мягко схватила её за руку. — Осторожно, совсем чуть-чуть надо, — негромко предостерегла она. Минджи взглянула на их касающиеся руки. Бору одновременно бросило и в жар, и в холод, но первой она не отняла бы руки даже под Круциатусом. Минджи спокойно отсыпала немного с доски в котёл. За что ей это всё? — Минджи, — шепнула Бора, сжимая чужую ладонь чуть крепче. — Серьёзно, я так не могу больше. — Я что-то делаю не так? — Минджи вопросительно приподняла бровь, оторвавшись от нарезки. — Нет, это я всё делаю не так, но сейчас мне хочется сделать хоть что-то правильное, и ты мне не даёшь. Минджи встретила испытующий взгляд Боры. Её невозмутимость убивала. — Ты знаешь, сейчас не лучшее время. — Сойдёт, хотя бы не сбежишь, — прошипела Бора, которую разъедало горькое раздражение. — Просто, блять, давай поговорим, ладно? Рука Минджи с ножом замерла. Когда её пылающие глаза впились в Бору, сердце той испуганно сжалось. Ещё ни разу ей не приходилось видеть Минджи такой: до подрагивающих коленок устрашающей, точно способной стереть в пыль без всякой магии. — Ладно. Пойдём. Поговорим. — С этими словами она подняла руку, привлекая внимание профессора. — Прошу прощения, Ким Боре не здоровится, позвольте мне отвести её в Больничное крыло. Должно быть, бледное, напуганное лицо Боры не вызвало у профессора никаких подозрений, и он кивнул. Мир закружился перед глазами. Она не заметила, как уже пыталась поспеть за несущейся ураганом Минджи. А затем — как оказалась в тёмной подсобке со швабрами, тряпками и запахом старого мыла в воздухе. В полумраке лицо Минджи выглядело ещё более внушающим ужас. Она сделала два шага к Боре, и та невольно попятилась, упираясь в стену. — Ты меня притащила сюда поговорить или убить? — нервно усмехнулась Бора, стоически снося чужой прожигающий взгляд. — Зависит от того, что ты скажешь. Если это будут очередные бессмысленные извинения, то, может быть, я и правда тебя прибью. — Они не бессмысленные! Ну те, может, были, но сейчас всё иначе. — О, правда, что ли? — Блять, Минджи, умоляю, заткнись и слушай, — рыкнула Бора. — Хватит всё усложнять! Гремучая смесь гнева и негодования исказила черты Минджи. Воздух вокруг неё накалился, как от живого пламени, ещё немного — и начнёт трескаться. — А почему я должна перестать? Чтобы ты, блять, снова разбила мне сердце, потому что не пристало истинной гриффиндорке иметь дело со «скользкими мразями» из подвала?! Ах, ну и точно, люди же говорят, я дочь Пожирателей, зачем тебе такое клеймо на репутации?! Иди нахуй, Бора, у меня есть гордость, и я не собираюсь больше унижаться даже из-за человека, в которого влюблена! Мне и так ебано… Оглушительная тишина сдавила уши. Бора глупо таращилась на Минджи широко распахнутыми глазами, чувствуя, как невидимые тиски сдавили горло, мешая выдавить хоть что-то. А Минджи потухла, опустошённая собственной яростью. Её тело обмякло, и она вдруг напомнила себя тогда, в туалете: хрупкую и израненную. Она собиралась отступить, но Бора мёртвой хваткой вцепилась в её плечи, удерживая на месте. — Знаешь, если я постоянно веду себя как гиперактивная долбоёбка, это не значит, что у меня нет никаких проблем и страхов, окей? — Бора заговорила ровным тоном. Могло показаться, что она была спокойна. — Да, я просто испугалась, но блять, я такой же человек, как все, со своими загонами. — Я не… — Заткнись. Не перебивай меня. Я поступала очень тупо, но не потому же, что реально хотела сделать тебе больно. Просто провела слишком много времени в одиночестве, это теперь мешает мне нормально жить, потому что я слишком боюсь оказываться одна. Моя мать мракоборец, я всё детство провела в страхе, что она не вернётся однажды и… Не очень хорошие ассоциации, понимаешь? И прости, но твой факультет тоже у меня не с добром и позитивом ассоциируется. — Бора… — вздохнула Минджи и покачала головой, веля ей продолжать. — Я не пытаюсь оправдаться. Наверное… Просто хочу, чтобы ты попыталась меня понять. Я правда не хотела так тебя обидеть. Но я, считай, выросла в условиях, где слово «Слизерин» это что-то вроде ругательства. Джейк вон, когда я всё рассказала, пару раз взглянул на меня так, будто я призналась, что была Пожирателем Смерти всё это время. Осуждение собственных друзей — это… Довольно страшно. Глаза Минджи изучали Бору внимательно, словно впервые; к печали в них прибавилось ласкового понимания. — Я бы хотела знать всё это раньше… — Я не люблю об этом говорить, всегда чувствую себя глупо. Минджи свела брови в недовольстве. — Это не настолько глупо, как сбегать от меня каждый раз, когда ты видишь в округе кого-то из своих. — Ну Минджи, — умоляюще протянула Бора, — прости меня. Кончиками пальцев Минджи невесомо коснулась её подбородка, вынуждая заглянуть в глаза. У Боры перехватило дыхание. Она будто успела забыть, как сокрушительно красива Минджи, когда вот так — близко. И — всегда, когда та не тонет в печали и боли. — Ты меня на самом деле разочаровала. И тебе придётся постараться, чтобы вернуть моё обожание. — А, так ты меня обожаешь, — ухмыльнулась Бора. — Нет, я же сказала, я в тебе ужасно разочарована. — Ла-адно, как мне расплачиваться? — Натурой. — Отвратительно, Минджи. Та, не выдержав, рассмеялась, и сердце Боры сжалось в приятной тоске: она так скучала по этому смеху, по её дурацким шуткам — по ней всей. Глаза предательски заслезились. Минджи улыбнулась ласково-ласково и оказалась в считанных дюймах от Боры. Та привстала на носочки, обнимая её за шею. — Меня бесит, что ты выше. — Ниже тебя только гоблины. — Ты просто ужасна, Минджи. — Ты всегда можешь меня заткнуть. — Хитрая улыбка появилась на лице Минджи, а её горячее дыхание опалило кожу. — Да, с радостью. С этими словами Бора коснулась чужих губ, с непередаваемым наслаждением кусая нижнюю. Стон Минджи сложно было отнести к болезненному, и Бора позволила себе наглую усмешку. А дальше она не помнила ничего, кроме долгих поцелуев и хриплого, на грани слышимости выдоха Минджи: «Я скучала».