falling into the emerald abyss

Люмос разгонял темноту коридора и резал глаза. Щурясь, Бора прикрыла их рукой. Потревоженные свечением портреты приглушённо возмущались. — Не подумай, что я не рада тебя видеть, но почему ты опять ходишь по тем же коридорам, что и я? — Я дежурю. А ты что забыла здесь за полчаса до отбоя? — Минджи отвела палочку в сторону, окидывая Бору подозрительным взглядом с ног до головы. — Сегодня без яблочного сока, прости. — Очень жаль, — улыбнулась Минджи. — Ну так чего ты тут так поздно? — Боже, я только сейчас сходила в душ и вот иду в комнату, по мне не видно? — Бора демонстративно подцепила влажные пряди, пропуская их сквозь пальцы. — Я уже иду к себе, не нуди только. — Я не гнала тебя, — возразила Минджи. — А, то есть я могу ещё послоняться по замку? — Только если со мной. Сердце на миг замерло. Хотелось всё свести в шутку, но Бора не могла, потому что в глазах Минджи было что-то тоскливое, совсем не располагающее к смеху. «А когда мы говорили в последний раз?» — вдруг задалась вопросом Бора. Вечность назад. — Я могу побродить с тобой, пока ты дежуришь, — мягко предложила она. Минджи кивнула, и они вместе пошли по тихим, погружённым во тьму коридорам. Кожу, ещё горячую после душа, покрывал мурашками холодный воздух, и Бора зябко ёжилась, желая оказаться под тёплым одеялом и при том совсем не желая оставить Минджи. Они виделись только на совместных занятиях, но случая поговорить не находилось — и Боре действительно её не хватало. — Давай я провожу тебя до вашей башни и ты пойдешь спать? У тебя зубы стучат. — Голос Минджи был на грани с шёпотом, обволакивающий заботой. Только от его звучания стало теплее. — Не стучат, — возразила Бора и добавила, чуть шутливо: — И ты же не хочешь лишиться моей прекрасной компании? — Не хочу. Я скучала. Бору окатила волна мурашек. В тоне Минджи были нежность и эта тоска, от которой сердце саднило. «Я тоже», — подумала Бора, но не произнесла вслух. Учёба, тренировки, друзья — всё отнимало время, и его попросту не хватало на встречи с Минджи; такие, к каким они привыкли: между делом, украдкой. Бора чувствовала себя виноватой. — Да, столько дел в последнее время. Ты чем занималась эти дни? Ну, в свободное время, если оно у тебя было. — Тебе лучше не знать, — отозвалась Минджи едва слышно. — Как таинственно. — Больше печально. Я как будто вечно нахожусь в окружении дементоров. — Съешь шоколадку, — хихикнула Бора и тут же мысленно отвесила себе подзатыльник. — Прости, не смешно… Минджи скосила на неё взгляд и невесело усмехнулась. — К сожалению, мне не дают столько шоколада, сколько я хочу. — Жестоко. — Честно говоря, да. Ты не представляешь, как мне нравится этот шоколад. — Ну, много сладкого вредно. Минджи нечитаемо посмотрела на Бору, кривя губы в полуулыбке — тоже непонятной. — В данном случае чем меньше, тем хуже. — Странная ты сегодня, — промолвила Бора, рассматривая каменные плиты под ногами. — Думаешь? Надеюсь, это не заставит тебя общаться со мной ещё меньше. «Я теперь чувствую себя чудовищем, Минджи, что ты делаешь?» — подумала Бора, не находясь, что сказать. Они вышли к лестницам, с грохотом перемещающимся от одних площадок к другим. Бора положила ладонь на чужое плечо, вынуждая остановиться и взглянуть на себя. — Хэй, просто времени было мало в последние дни, чего ты… Минджи, вглядываясь в её лицо, медленно накрыла руку Боры своей — той, в которой была палочка. Люмос погас, оставляя их почти в кромешной тьме. Тепло чужой ладони разлилось по всему телу, вызывая табун мурашек. — У тебя руки холодные, — тихо произнесла Минджи. Кончики её пальцев невесомо, как будто сами собой, поглаживали кожу Боры. — Я легко замерзаю. — Согреть? Сердце гулко билось, отдаваясь в ушах. — Попробуй. Минджи взяла обе руки Боры в свои и легонько сжала. Хорошо, что было темно: Бора могла думать о том, как правильно ощущаются большие ладони Минджи, какая у той приятная, мягкая кожа — и быть уверенной, что та не прочтёт этих мыслей у неё на лице. В животе всё трепетало и скручивалось, и Бора не понимала, когда чьи-то прикосновения начали так на неё воздействовать. — Не воспринимай всерьёз то, что я сказала, — прошептала Минджи, словно боясь спугнуть момент. — У меня было плохое настроение эти дни… — Поздно, я уже восприняла. Минджи вздохнула. Крепче сцепила их руки, и её палочка, зажатая меж их ладонями, впилась Боре в кожу. — Ты права, я странная, — сказала она, — очень. И это всё твоя вина. — Хорошо, можешь повесить на меня все грехи. И когда ты начала говорить загадками? — Когда поняла, что не могу ничего сказать по-другому. Бора нахмурилась, тщетно вглядываясь в чужие черты. Сейчас Минджи одновременно пугала и притягивала. Бора знала: она бы поняла, что та хочет донести, если бы захотела. Но, как известно, неизвестность пугает, а Бору пугали и другие, вполне себе известные вещи. Поэтому она освободила одну руку из чужой хватки, а другой перехватила Минджи за запястье и потянула к лестнице, как раз замершей перед ними. — Проводи меня, мне правда холодно. Хочу под одеяло. И ты тоже потом иди. — Мне не поможет одеяло, — глухо отозвалась Минджи. — Только шоколад. /// Она никогда не ощущала усталости, будучи в воздухе. Только лёгкость, даже невесомость. На земле изнеможение наваливалось сразу, подкашивая ноги. Весной или осенью после изнурительных тренировок Бора могла проваляться на песке ещё час, обессиленная, но довольная. Но зимой так не поваляешься. Разумеется, Бора попыталась, но только едва не промокла до нитки и в конце концов, еле волоча ноги, поплелась в замок. Одна, потому что желающих составить ей компанию в сугробе не нашлось. Уже стемнело, и во внутреннем дворе не было практически ни души. Бора проплелась мимо чьей-то тёмной, одинокой фигуры, но вдруг остановилась. — Минджи, это ты? — силясь разглядеть чужое лицо, Бора подошла поближе. Действительно, это была Минджи — без плаща, без шарфа, в одной школьной мантии. — Ты б ещё в пижаме вышла. Дурочка, что ли? Заболеешь. — Привет, — улыбнулась Минджи несколько натянуто. Её лицо было болезненно бледно, а глаза в полумраке зимнего вечера напоминали зияющие чёрные дыры. — Ужасно выглядишь. — Кто бы говорил, только у меня есть оправдание в виде тренировки, а у тебя какое? Минджи молча покачала головой. Она задрала голову, глядя в тёмное небо. Пар от её дыхания туманными клочьями растворялся в холодном воздухе. — Хочется постоять на воздухе, — сказала она и добавила безучастно: — Снег пошёл. — Вот, небо даёт знак, что пора идти в замок. — Бора сверлила Минджи взглядом. Нехорошее предчувствие поселилось внутри. — У тебя что-то случилось? — Ничего нового. Бора тяжело вздохнула, хмурясь. Пошёл не просто снег, а целый снегопад, стремительно застилающий внутренний двор. Мантия и волосы Минджи забелели вкраплениями снежинок. — Хочешь побыть одна? Если да, то я уйду только после того, как ты окажешься в тепле, окей? — Твои объятия в счёт? «Это нечестный ход», — подумала Бора. Она разглядела мимолётную ухмылку на лице Минджи, но не увидела ни тени веселья в её глазах. — Услуга обнимашек доступна только в тепле. Я провалялась полчаса в снегу и вся сырая, я сейчас продрогну до костей, так что, умоляю, пойдём. На сей раз Минджи послушалась. Долгожданное тепло объяло тело, когда они, наконец, оказались в вестибюле. Минджи, не проронив ни слова, подхватила Бору под руку и повела в закуток рядом с парадной лестницей. В мягком свете ламп было отчётливо видно, насколько воспалены были чужие глаза — должно быть, от слёз. «Может, это связано с родителями?..» — подумала Бора с сочувствием. — Минджи, что… — Не задавай вопросов, пожалуйста, — устало перебила Минджи, делая шаг к Боре. — Мне просто нужно… В груди засело тянущее ощущение при виде уязвимости, сквозящей в её взгляде. Бора услышала эту немую мольбу и раскрыла руки, одними губами произнеся: «Иди сюда». Минджи обняла почти до хруста в костях, будто Бора была тем, без чего она бы рухнула. Обняла так, будто мечтала об этом давно. Бора привыкла много-много касаться своих друзей, тех, кому доверяла. Но это было совсем иначе: это была Минджи. Сжимая её в руках, Бора чувствовала, как сама трескается и рассыпается; Минджи воздействовала сокрушительно. — Ты дрожишь, — сказала Бора, — зачем на холоде стояла… — Это не от холода, — едва слышно прошептала Минджи. — А ты правда вся сырая… И очень маленькая. — Сейчас по рёбрам получишь. Минджи в ответ обняла Бору ещё крепче. Каждый удар сердца отдавался странной болью, Бора уткнулась в чужое плечо, тщетно пытаясь выровнять дыхание. От Минджи пахло морозной свежестью, сладким парфюмом и отчаянием. Когда Минджи отстранилась, положив ладони Боре на плечи, её глаза блестели — и это заставило Бору отвести взгляд. Её пугали чувства, излучаемые Минджи. — Спасибо за это. — Голос той был бесконечно нежный, а улыбка — согревающая ласковым теплом. Почему-то Бора не сомневалась: так Минджи улыбалась только ей. — И я же могу воспользоваться твоей помощью как «королевы зелий», да? /// Спустя несколько дней они договорились встретиться в библиотеке после ужина. В этот пятничный вечер обычно популярное место встречало полнейшей тишиной. Минджи заняла стол где-то в середине читального зала, разложив на нем кипу книг и пергаментов. Лёгкая растерянность на её лице забавляла. — Привет всем страдающим. — Бора села напротив и притянула к себе пергаменты, вчитываясь в аккуратные чернильные строки. — Угу-у, слушай, может, я сделаю оборотное зелье, приму твой облик и схожу за тебя это сварю, а? — Ты настолько в меня не веришь? — Ну нет, что ты, — запротестовала Бора не очень убедительно, — я всего лишь предлагаю подстраховаться. Мы же не хотим, чтобы ты получила «Тролля» или, ну, — она начала загибать пальцы, — расплавила котёл, подорвалась вместе с ним, сварила жидкую смерть в прямом смысле этого слова… — Ну хватит! Я вообще-то рассчитывала на «королеву зелий, которая всё расскажет, всё объяснит, всему научит». — Мне тебе что, буквально весь курс зельеварения объяснить? Губы Минджи изогнулись в лукавой улыбке. — Давай, у нас ещё почти четыре часа, я вряд ли много пойму, но с удовольствием послушаю. Внутри защекотало от этих слов. Бора вытащила несколько книг из общей груды и принялась листать в поисках нужной информации, не смея поднять взгляд на Минджи. Что-то подсказывало: она не готова встретиться лицом к лицу с тем, что крылось в чужих глазах. «Чего ты так боишься?» — спросила она сама себя, но ответа так и не нашлось. Бора чуть сдвинулась, чтобы Минджи могла подсесть, — и та села впритык, кладя руку Боре на плечи и чуть прижимаясь, как бы невзначай. Дыхание спёрло. Взгляд Минджи был прикован к книге перед ними, точно это было единственной беспокоящей её вещью. Бору же волновало многое: Минджи, её близость, её запах и то, какая она, блять, прекрасная, когда сосредоточена. — Вот это. — Минджи постучала пальцем по строкам на её пергаменте. — Мне кажется, я впервые вижу эти слова… Что это, как это выглядит и что мне с этим делать? Замутнённый разум Боры не сразу смог сообразить, чего от неё хотят. Она пялилась на буквы, слова, предложения и ничего не понимала. — С тобой всё нормально? — обеспокоенно спросила Минджи. «Сначала сводишь меня с ума, а потом спрашиваешь, всё ли со мной нормально. Ты ужасна, Ким Минджи». Бора ощущала на себе взгляд, под которым воспламенялась кожа, и её захлёстывала необъяснимая паника. Рука Минджи потянулась к ней, но Бора её перехватила. Лёгкое прикосновение выбило воздух из лёгких, как удар под дых. Что с ней, блять, вообще такое? — Ещё раз, о чём ты? — уточнила Бора, невидяще пялясь на один из пергаментов. Минджи вновь постучала пальцем по нужному месту, поглядывая на неё с лёгким подозрением. Старательно игнорируя это, Бора вчиталась в написанное и пустилась в объяснения, кое-как приведя мысли в порядок. Столько усилий не требовала даже игра в квиддич. Когда ей понадобилось сходить за одной книгой, она вышла из-за стола и направилась вдоль стеллажей, испытывая прилив непередаваемого облегчения. Бора плохо справлялась с таким стрессом, как Ким Минджи, сидящая к ней вплотную и не отрывающая от неё глаз. Книга обнаружилась на верхней полке, и, даже пристав на носочки, Бора не сумела дотянуться. Она цокнула языком. — Минджи, тащи свою длинноногую задницу сюда! Минджи тут же пришла. — Вон ту достань. — Бора указала пальцем на книгу. — И только попробуй что-то сказать про мой рост. Та лишь ухмыльнулась и сделала шаг вперёд. Обвив талию Боры рукой, Минджи прижалась к ней и потянулась к полке, без труда вытащив книгу. Колени едва не подогнулись, Бора упёрлась спиной в стеллаж. Её сердце обезумело, грозясь переломать рёбра. Минджи не спешила отходить, а Бора — с каждым мгновением приближалась к кончине. — Бора. — Хрипловатый голос Минджи пронзил тело слабостью. — Минджи? — выдавила она с дрожью. — Я больше не могу. — Глаза Минджи горели. — Ты очень красивая, знаешь?.. Сердце оглушительно грохотало, отзываясь на слова и возмутительную близость Минджи. Бора отчаянно вцепилась в её плечи, как зачарованная глядя в чужие глаза. Каждый вдох, такой дурманяще сладковатый, нестерпимо жёг лёгкие. Лицо Минджи оказалось в ничтожной паре дюймов от её, опаляя кожу дыханием. В ушах зазвенело, перекрывая даже бешеный стук в груди. Одна единственная мысль успела пробежать в рассыпающемся прахом сознании: Бора, несомненно, сейчас умрёт. Либо утратит рассудок. Потому что Минджи слишком много, она невыносимо близко и она чудовищно прекрасна. Минджи коснулась губ Боры своими. Вспышка. Сладкая боль в груди. Невообразимая тяга. Бора ошарашенно выдохнула. Блять, блять, блять. Книга шлёпнулась на пол, выскользнув из пальцев Минджи; руки обвились вокруг талии Боры. Минджи прижалась теснее, целуя медленно и осторожно, так трепетно-трепетно, как, наверное, могла только она. В её касаниях было столько давних, невыраженных чувств, что в них можно было захлебнуться. И каждое было признанием, аккуратно выведенным изумрудными чернилами. Внутри всё завязалось в тугой узел и вспыхнуло, стоило Боре наконец ответить на поцелуй. Минджи довольно промычала, зарываясь пальцами в её волосы. Это было блаженством. Чистым и всепоглощающим. Таким же головокружительным и опьяняющим, как первый полёт на метле. Боре казалось, она познала настоящее волшебство, расцветающее в её сердце вместе с чувственными касаниями сладких губ. Сердце щемило от скрываемой в них жадности: как давно Минджи этого хотела? Когда Бора разорвала поцелуй и уткнулась лбом в плечо Минджи, голову закружило. Эмоции переполняли, пробирая всё тело дрожью; она почти повисла на Минджи, не находя сил держаться на ногах. — Бора-а, — протянула Минджи. От её едва не жалобного тона у Боры заныло в груди. — М-м? Минджи вынудила взглянуть на неё, и Бору едва не раздавило волной сладкой боли. В тёмных глазах Минджи скопились слёзы, сверкающие подобно созвездиям в ночном небе. — Не плачь, — выдохнула Бора, поднося руку, чтобы стереть солёные капли. Минджи ласково взяла её ладонь и мягко прижалась губами. — Мне не помешает разок поплакать от счастья, — с улыбкой прошептала она. — Ладно, тогда разрешаю. Привстав на носочки, Бора поцеловала её вновь, чувствуя, что сама была на грани. У неё давно слезились глаза лишь от того, как Минджи прекрасна. Сладостные мгновения оборвались резко, дверь в библиотеку со скрипом отворилась, и слуха достигли знакомые голоса. Сердце оборвалось. Бора в панике надавила ладонями на плечи Минджи, резко отстраняя ту от себя. Бросив испуганный взгляд в сторону входа в библиотеку, она встретилась глазами с улыбающейся Гахён, которая, завидев её, приветственно помахала рукой. Рядом с ней маячил Хосок. Они же ничего не видели, верно? Липкий страх пополз по позвоночнику. — Эй, Бора, ты чего тут? — Хосок посмотрел на Минджи, стоящую рядом с Борой, и во взгляде его что-то мелькнуло. — Я… — голос звучал надломлено; Бора прочистила горло. — Да так, ничего… Хотела взять что-нибудь почитать. — А-а, взяла? Пойдём в шахматы порубимся, — предложил Хосок. — Научим Гахён играть. Бора стояла, окаменевшая и растерянная. Взгляды пронзали её, точно клинки. Краем глаза она увидела, как Минджи нерешительно потянулась в её сторону. Бора вздрогнула — и чужая рука замерла — и сделала несколько шагов навстречу друзьям, едва не споткнувшись о треклятую книгу, так и валяющуюся на полу. Бора не решилась обернуться на Минджи. Уходя с Гахён и Хосоком, она бессильно понимала, что совершает огромную ошибку. // — С тобой точно всё в порядке? — голос Гахён разрезал ночную тишину их комнаты. — Точно, — соврала Бора. Она была далека от этого. Запах Минджи как будто всё ещё витал вокруг, кожа пылала, помня её близость, а губы нестерпимо покалывало. Воспоминания вонзали в сердце одну за другой острые иглы, на кончиках пропитанные ядом. Он въедался в самое естество, отравляя душу ненавистью — к себе. Как Бора могла позволить своим идиотским страхам так надругаться над чувствами Минджи? После такого была ли она вообще достойна хоть какой-то симпатии той? «Ким Бора, ты такое ничтожество», — с отвращением думала она. Кровать слева скрипнула. Гахён приподнялась на локте, опершись головой о руку. — Серьёзно, Бора, что такое? Ты несколько часов вела себя тихо и не творила хрени, знаешь, это слишком подозрительно. — Слова сквозили искренним беспокойством. — Это из-за мамы? Тяжело вздохнув, Бора перевернулась набок лицом к Гахён. В окутывающем комнату мраке она могла видеть лишь очертания её лица. — Я расстроена, но всё понимаю. У мамы много работы, и это не первое Рождество, которое я проведу в Хогвартсе. — Помолчав, она добавила: — Всё хорошо, Гахён. Спи. Гахён поколебалась, но послушалась. Бора была бы счастлива забыться сном, но мириады мыслей не давали ей покоя. Каждая — о Минджи. Она думала о том, что сказать при следующей встрече, как извиниться и… Сердце взволнованно ускорилось. Ответить на чувства?.. «Ты засматриваешься каждый раз, как она улыбается. А когда смеётся, у тебя на лице расползается такая же идиотская улыбка, как у Юхён, стоит Гахён просто оказаться рядом. Мерлин, ты её даже поцеловала в ответ, в чём ты ещё сомневаешься, Ким Бора?» Бора перевернулась на живот, утыкаясь лицом в подушку, чтобы подавить сокрушённый рык, готовый вырваться из груди. В таком положении она и погрузилась в неглубокий тревожный сон, а, проснувшись, чувствовала себя полуживой. Она пыталась вести себя как обычно, и, кажется, преуспела, поскольку никто не задавал ей вопросов. За завтраком Бора украдкой бросала взгляды в сторону слизеринского стола, но Минджи не увидела. Потребность поговорить с ней не позволяла сосредоточиться ни на чём, а как назло совместных занятий у них сегодня не было. Ждать ещё день представлялось чем-то сродни пытке. Потому Бора была неумолимо настроена выловить Минджи после занятий. Страх того, что её не захотят слушать, острыми когтями скрёб ей душу. Когда кончилось последнее занятие, она сломя голову понеслась к классу Нумерологии. Ученики стройным потоком выходили из помещения, расходясь кто куда. Бора терпеливо ждала появления знакомой фигуры. Когда коридор опустел, её одолело беспокойство. Может, она опоздала или Минджи и вовсе не приходила? Бора испытала прилив облегчения, когда Минджи всё-таки показалась в поле зрения, сворачивая в противоположную от неё сторону. — Минджи! — окликнула Бора. — Подожди. Та застыла статуей, вытесанной из льда. Бора остановилась в двух шагах от неё и, стоило той повернуться, судорожно сглотнула. Минджи окутывала леденящая кровь аура, её до жуткого бесстрастные глаза (вновь красные и воспалённые) почти заставили Бору растерять всю смелость. Такой она не видела Минджи даже тогда, когда между ними не было ничего, кроме неприязни. Бора вдруг почувствовала себя совсем крошечной и очень-очень уязвимой. Это было красноречиво: она жутко облажалась. — Я хочу поговорить. — Тебе есть что мне сказать? — спросила Минджи чуть ли не мягко, но с такой холодностью, что Боре захотелось съёжиться. Бора посмотрела на неё умоляюще. — Пойдём со мной. Пожалуйста. На миг ей показалось, что Минджи откажется, но, к счастью, та всё-таки последовала за ней в убийственном молчании. Бора нашла пустой класс и плотно закрыла за ними дверь, стукнув палочкой по замку. Раздался щелчок. — Говори, я слушаю. — Минджи присела на край ближайшей парты, скрестив руки на груди. Бора кивнула, нервно облизывая губы. Все слова, которая она заготовила, перемешались в голове, и пульсирующая боль в груди нисколько не помогала собраться с мыслями. Наверное, не будь Минджи столь пугающе отстранённой, Бора бы рискнула просто её поцеловать вместо всех слов и извинений. — Я… Мне очень жаль, — начала Бора, тут же хмурясь; её злила собственная беспомощность. — Прости, что я так ушла, правда, мне безумно жаль. Это всё было так внезапно, я не могла мыслить здраво в тот момент, особенно после того, как мы… Ну, ты поняла. И… ты мне очень нравишься, пожалуйста, прости за это недоразумение. Она неловко замолчала, чувствуя себя ужасно глупо. Робко взглянув на Минджи, Бора увидела, что её лицо как будто бы смягчилось — и отчего-то это испугало пуще прежнего. Минджи сделала два медленных шага к ней, подавляюще возвышаясь над Борой. От неё повеяло разочарованием и душераздирающим сожалением. — Недоразумение. — Тон Минджи резанул неожиданной жестокой насмешкой. — Ты правда не понимаешь или придуриваешься? Если Гриффиндор славится храбростью, то ты, кажется, не туда попала, Бора. — Минджи… — Мне стоило сдержаться вчера, так было бы лучше, но я не смогла и теперь, — уголки её губ дрогнули в кривой усмешке, — сожалею. Прости, я пойду. За Минджи закрылась дверь, и Бору словно со всей дури ударили в грудь, выбив весь воздух. Она могла поклясться: даже круциатус бы не причинил такую боль. Горло стиснули подступающие слезы. Бора рухнула на ближайший стул, пряча лицо в ладонях, и горячие капли потекли сквозь пальцы. Сожалею. Слово эхом отдавалось в ушах вместе со звоном её бьющегося на осколки сердца. /// Без солнца остаются лишь тьма и холод, от которых нет спасения. Бора почувствовала это, придя на следующий урок Зельеварения. Минджи заняла ту же парту, что и всегда: последнюю, рядом с Борой. Не было ни привычной приветственной улыбки, ни тем более слов. Она не напустила на себя ту ледяную ауру, даже не избегала глазами Боры — выглядела вполне как обычно, но подойти и вновь заговорить с ней Боре не хватило храбрости. Чудо, что Бора сумела сварить хоть что-то сносное, учитывая, что её глаза почти не отрывались от Минджи. По привычке она следила за тем, чтобы та не совершила ошибок, про себя моля об обратном. Хоть какой-то повод заговорить. Но Минджи ни разу не взглянула на Бору с растерянностью во взгляде и, будто на зло, делала всё правильно, получив в итоге «Выше Ожидаемого». В конце занятия, когда все убирали рабочие места, Бора собралась с духом. — Моя помощь не прошла даром, — улыбнулась она как можно теплее и искреннее, — ты молодец. Горжусь. Минджи подняла взгляд с разделочной доски, с которой аккуратно соскабливала остатки ингредиентов, и на её губы легла полуулыбка — вежливая, без единого намёка на симпатию. — Да, спасибо, — просто сказала она и больше не обращала на Бору внимания. Вскоре стало ясно, что ничего больше банальной вежливости Бора не получит. Минджи действительно вела себя как раньше — как до их сближения. Когда они были друг другу не более чем однокурсницами, вынужденными время от времени пересекаться на сдвоенных занятиях Гриффиндора и Слизерина. Минджи, как и тогда, не избегала Бору, не делала вид, будто Боры не существует, не обдавала неприязнью — нет, она была вполне доброжелательна. Потому что это Минджи и она доброжелательна к любому прохожему на улице. Бора отныне стала для неё чем-то сродни, и это разбило её так, что никакая магия не склеит вновь. Дни обратились в сплошные мучения. Хогвартс уже не казался таким необъятно огромным, и Бора не раз подумывала уйти в чёртов Запретный лес. Уж там ей не придётся находиться с Минджи в одном классе, проходить мимо неё в коридорах по пять раз на дню; там она, может быть, попросту забудет, как выглядела улыбка Минджи, которой она одаривала лишь Бору; как звучал её смех, когда Боре удавалось рассмешить её; и как сияли её глаза… Бора не предполагала, что враз лишится всего этого. Бора никогда бы не подумала, что будет так больно. И сидя вечером в гостиной, забравшись с ногами на стул и натянув на колени ткань огромного свитера, Бора писала матери письмо. Подробно, в деталях, выводила ложь, в которой у неё всё чудесно, она делает успехи в квиддиче и учёбе, хорошо кушает и спит. Потом комкала пергамент и бросала в камин. Если бы мать увидела размытые каплями влаги слова, она бы могла усомниться в каждом из них. Поэтому Бора вытирала рукавом глаза и щёки и писала вновь. Оставив в конце «Счастливого Рождества!», она сложила и запечатала письмо, осознавая, что впереди у неё самое несчастное Рождество в её жизни.