Одержимость

В детстве и юности Лань Цижэнь немало крови попортил им с Ванцзи. Дядя всегда был стог и чрезмерно требователен к племянникам, наказывая за малейшие провинности, поэтому Лань Сичэнь никогда не думал, что будет плакать, когда тот умрёт. Он вообще не думал, что дядя когда-нибудь умрёт. Учитель Лань казался таким же вечным, как горы. При столь высоком уровне самосовершенствования он вполне мог прожить несколько сотен лет, всё так же брюзжа по поводу невоспитанности подрастающего поколения. Сичэнь был уверен, что Лань Цижэнь ещё и его внуков будет обучать. Думал, что у них ещё будет время поговорить по душам, понять друг друга и примирить все противоречия. Но, видно, не судьба. И теперь Сичэню до слёз было жалко ещё нестарого и полного сил заклинателя, желавшего им с братом только добра, вернее, того, что тот считал добром. И сейчас, глядя на заострившиеся черты лица лежавшего в гробу дяди, Лань Сичэнь думал о том, что учитель Лань всю свою жизнь положил на благо ордена и отказался от женитьбы ради того, чтобы воспитать их с братом достойными молодыми господами. А сам толком и не пожил. А ведь наверняка думал, что сможет уйти на покой, как только Сичэнь повзрослеет и не будет больше нуждаться в его советах и наставлениях, а Ванцзи выкинет из головы этого смутьяна Вэй Усяня, способного погубить мир. Хоть Лань Цижэнь и погиб от руки ставшего лютым мертвецом Ванцзи, Сичэнь чувствовал виноватым в смерти дяди себя. Он не мог простить себе того, что не сумел вовремя разговорить и переубедить Ванцзи, что не заметил признаков надвигающейся катастрофы и позволил младшему брату отправиться вслед за Вэй Усянем на тропу Цюнци. Мать как-то обмолвилась ему, что они с Ванцзи были незапланированными детьми, и из её слов Сичэнь сделал вывод, что она отнюдь не горела желанием подтверждать свой брак с их отцом. Стало быть, Цинхэн-цзюнь взял её силой. Зная это, можно было догадаться, что такая же тёмная страсть к отступнику пустила корни и в душе его младшего брата. Естественно, глава Цзян не сумел совладать со своим гневом при виде насилия над шисюном, а молодой господин Вэй счёл своим долгом отомстить насильнику так, как счёл нужным. Хоть Сичэнь и скорбел по безвременно погибшему младшему брату, но при этом понимал чувства обоих юньмэнцев и не мог винить их за это. Он должен был придумать что-нибудь, чтобы не допустить этого самоубийственного похода лучших воинов клана Лань на Пристань Лотосов, и любой ценой остановить дядю. Понимал ведь, что добром это не кончится, но ничего не сделал, чтобы предотвратить неизбежную катастрофу. Что ж, раз Лань Сичэнь виноват в том, что из-за его недальновидности и нерасторопности младший брат стал убившим адептов и покалечившим старейшин ордена Гусу Лань лютым мертвецом, то ему это и исправлять. Мёртвых уже не вернуть, но Лань Сичэнь всё ещё может предотвратить новые жертвы. А значит, после похорон дяди ему следует отправиться в Ланьлин и убедить главу Цзинь не отправлять объединённые войска заклинательских кланов в Юньмэн за головой Вэй Усяня и тигриной печатью преисподней или в одиночку и без оружия отправиться в Пристань Лотосов и попытается убедить Вэй Усяня упокоить Ванцзи, а если не получится, то помочь пробудить разум младшего брата. На следующий день после погребения Лань Цижэня, взяв с собой лишь гуцинь и сяо, Лань Сичэнь направился в Пристань Лотосов. *** – Сестра прислала письмо из Мэйшань. Она обеспокоена твоим поведением. Мы не можем вечно держать её вдали от дома. Подумай о её репутации, если на мою тебе наплевать. Нам с тобой её ещё замуж выдать надо. Может быть, пора уже упокоить твоих лютых мертвецов? – сказал Цзян Чэн. – Чего ты только не делал с Лань Ванцзи... Неужели ты ещё с ним не наигрался? К низу живота прилила горячая волна, когда Вэй Усянь вспомнил, как впервые заставил Лань Ванцзи раздеться донага и удивился, увидев шрамы на его спине. "Второй молодой господин Лань, стало быть, вы далеко не так безупречны, как хотели казаться? – подумал он тогда. – Какое правило вы нарушили, что вас наказали столь сурово?" Судя по тому, что зарубцевавшиеся шрамы перемежались свежими, правила Лань Чжань нарушал неоднократно. Вот тогда Вэй Ина и понесло… Он заставлял Лань Чжаня делать всё то, что запрещали правила Облачных Глубин. Например, шуметь по ночам, ходить в разорванных одеждах, ловить и потрошить для него фазанов и кроликов. Когда Вэй Ину это наскучивало, то он приказывал Лань Чжаню раздеваться догола и повязывать лобную ленту на член, затем становиться на колени, открывая рот, чтобы Усянь мог туда кончить. Это зрелище настолько заводило Вэй Ина, что после этого он насиловал Лань Чжаня несколько раз подряд в самых непристойных позах… Он издевался над Ханьгуан-цзюнем, насколько хватало фантазии (а на её отсутствие Вэй Ин никогда не жаловался), но это не приносило удовлетворения. Потому что хоть Лань Чжань покорно выполнял все его приказы, но оставался при этом безучастным и не осознавал, что с ним происходит. Вэй Ин не раз пытался пробудить его душу, но до сих пор не преуспел. Однако он не терял надежды и пробовал всё новые талисманы и заклинания. И вот сейчас, когда Вэй Ин придумал тёмный ритуал, который должен сработать, Цзян Чэн хочет, чтобы он всё прекратил? Да ни за что! – Я сам буду решать, что мне делать с Лань Чжанем, – резко ответил Вэй Ин. – Я люблю шицзе, но её это не касается. Я никогда не отпущу Лань Чжаня. А что касается Вэнь Нина, то, стоит мне упокоить его, как Вэнь Цин покинет Пристань Лотосов. Неужели ты этого хочешь? Для Вэй Ина не была тайной влюблённость Цзян Чэна в деву Вэнь, и он не раз подтрунивал над нерешительностью шиди. Однако сейчас нанёс удар в болевую точку, причём не в шутку, а преднамеренно. – Это – не твоё дело! – выпалил Цзян Чэн и удалился, алея щеками, столь же поспешно, как вошёл. А Вэй Ин остался наедине со своими талисманами, Лань Чжанем и мыслями о том, что унижать второго Нефрита сейчас, когда тот – всего лишь бесчувственное и безучастное ко всему тело, бесполезно. Но Усянь верил, что может это изменить. Он приказал Лань Чжаню раздеться и стать в центре комнаты. Затем порезал себе руку и принялся чертить своей кровью на полу вокруг стоявшего неподвижно обнажённого Лань Чжаня магическое поле, располагая по сторонам света талисманы призыва. Затем развесил на нитях ещё несколько штук. Где бы ни была сейчас душа Лань Чжаня, Вэй Ин призовёт её в это тело с помощью талисманов "коридор" и "вход души"* и привяжет с помощью шрамов на спине второго Нефрита, добавив к ним несколько новых черт. Магическое поле было полностью готово, и ритуал начат, когда Вэй Ина отвлёк голос Цзян Чэна: – Вэй Усянь, так и знал, что твоё упрямство снова накличет на нас беду. Глава Лань опять пожаловал к нам в гости и стоит у ворот. – Тащи его сюда, – сказал Вэй Ин и тотчас же понял, что не следовало отвлекаться. Потому что душа, призванная в тело Лань Чжаня, обладала чудовищной силой и явно пребывала в смятении. При попытке Вэй Ина приблизиться и сделать на испещрённой шрамами спине Лань Чжаня несколько порезов кинжалом, тот отбросил его в сторону. Пока Вэй Ин поднимался и искал Чэньцин и печать, Лань Чжань успел выбраться из дома, пробив в стене брешь, и вскоре снаружи послышались крики ужаса. Вэй Ин выскочил вслед за ним. Он поднёс к губам Чэньцин, ещё не зная, что именно будет играть, как вдруг услышал "Песнь очищения сердца", которую начал играть спокойно стоявший посреди творящегося вокруг него хаоса Цзэу-цзюнь. Вэй Ин подхватил мелодию. Вскоре Лань Чжань замедлился, а потом и вовсе остановился, зябко поёжился и посмотрел на свои голые руки и босые ноги. – Брат, – только и сказал Лань Сичэнь, снимая с себя и протягивая Лань Чжаню мантию. От дровяного сарая к Вэй Ину уже бежала плачущая и смеющаяся Вэнь Цин. – Молодой господин Вэй, у вас получилось, вы вернули разум моему младшему брату, – проговорила она, падая перед ним на колени и кланяясь до земли. – Спасибо вам. – Ты не меня должна благодарить, а Цзэу-цзюня – это всё его игра на гуцине, – поднимая её, проговорил Вэй Ин. – Но если глава Лань рассчитывает, что после этого я отпущу их с братом, то ошибается, добавил он, оборачиваясь к Лань Сичэню с кривой усмешкой, не предвещавшей ничего хорошего.