Насмерть из твоей жизни

На рынке вовсю кипела жизнь. Топча холодную мартовскую грязь, сновали туда-сюда покупатели, ушлые говорливые торговки наперебой расхваливали свой товар. Вчерашние научные работники, библиотекари и инженеры стояли молча, стараясь казаться как можно незаметнее. У полупустых овощных и фруктовых палаток толпился народ, но тут же отходил, возмущенный ценами, которые враз взметнулись втрое. Алик сунул толстую пачку рублевок за пазуху и прошелся между рядами. В самом их конце торговала женским шмотьем Надя, но он вдруг смалодушничал и не стал к ней подходить. Сестра до сих пор на него злилась, а портить себе настроение перед свиданием не хотелось. Он задержался у крошечного прилавка, за которым сидела чопорного вида дама в зеленой шляпе и пальто с вытертым лисьим воротником. На полиэтилене были разложены разные безделушки, букинистические книги, палехские шкатулки и прочий малозначительный хлам. Даму явно привела сюда нужда. Алик сам не знал, для чего он задержался около нее, но тут его внимание привлекли серьги в виде двух серебряных кинжальчиков. Обычные серьги, наверняка копеечные, но ему вдруг показалось, что Лика бы их оценила. — Почем? — спросил он, указывая на серьги. — А сколько вам не жаль, молодой человек, — с достоинством ответила дама. Алик отсчитал несколько сторублевок и протянул ей. Зажав в кулаке нехитрый подарок для Лики, он подошел к пацанам. Те наблюдали за парочкой рыночных катал, обсуждая, дать ли им возможность подзаработать или гнать взашей. — Слышь, Алик, переговорить надо. Отойдём? — Гришка хмуро осмотрелся и взял Алика под локоть, кивнув в сторону ворот. — Че такое? — он продолжал сжимать в кулаке серьги, ощущая, как острые грани впиваются в кожу. — Руслан говорит, трется тут со вчерашнего вечера один тип, похоже из кавказцев. Ведет себя очень уж борзо, как хозяин. И блатарей своих приводил, они половину товара у теток передавили, запугивать пытались. Нас звать не стали, своими силами справились. Но не нравится мне это. Надо бы разобраться. — Хрена лысого им, а не рынок. После смерти Зураба вся его шушера зашевелилась, щас территории делить начнут да наследство, — Алик зло сплюнул, ощущая, как уже знакомая ярость сдавила горло. — Оставь парней для охраны. Сам пока не вмешивайся. — Заметано, — сухо ответил Гришка. — Я вечером занят буду, но если че, сразу звони, подскочу. — Ты это, осторожнее. Херовое у меня предчувствие. — Не нагнетай. Прорвемся, — Алик хлопнул друга по плечу и сунул руки в карманы. — Все, бывай, Гришань. Он дернул дверцу «девяносто девятой» — его первой тачки, отжатой в разборках между афганцами и бывшими тульскими положенцами. Он тогда только вернулся из Афганистана, и кровь его кипела в жилах, и тело еще помнило жестокость сражений. Союз был уже в стадии агонии, и всякого рода криминальная шваль начала вылезать из подполья. Два года прошло, а казалось — целая вечность. Веселое было время, шальное. Молодость и дерзость Алика в итоге только закрепили за ним звание командира. Вот только раны в душе так и не затянулись, усердно смазываемые все новой кровью. Но этих было не жаль. «Девяносто девятая» летела по залитой весенним солнцем трассе, как стрела. Конечно, ее скорость не шла в сравнение с мотоциклом, но он все равно с легкостью обгонял «четверки» и длинные «волги». По радио в очередной раз передали новость о взрыве рядом с «Кавказом». Диктор бесстрастно предположил, что это заказуха и переключился на новость о поджоге ларька. И пусть среди пацанов не было тревожных вестей, на сердце все равно было неспокойно. Наконец, Алик свернул с трассы в сторону дачного поселка и сбросил скорость. Тачка остановилась у покосившегося забора с выломанной щеколдой — это он спьяну выломал ее, когда ночевал здесь после жестокой отповеди отца, выказавшем ему свое разочарование из-за отсутствия медалей. В ту новогоднюю ночь он пил ледяную водку прямо из горла, закусывая снегом, и крушил все, что попадется под руку. И судя по состоянию дома, здесь так никто и не бывал, не видел следы его отчаянного дебоша. Внутри пахло пылью и плесенью. Окна были закрыты ставнями, поэтому Алик зажег верхний свет и осмотрелся, поморщившись. В подобную разруху приводить девушку было нельзя. Зато здесь было безопасно, здесь жило его детство, его теплые воспоминания, пусть и подпорченные. Он скинул куртку, оставшись в сером свитере, засучил рукава и принялся за уборку. Вечером Алик, вдохновленный тем, как он все устроил в отцовском доме, все же решил заскочить к Наде. Заранее предвкушая реакцию сестры на его появление. Но предстоящая встреча с Ликой, предвкушение ее радости от подарка и проведенной вместе ночи, неиллюзорно согревали и придавали сил. Поэтому он смело нажал на кнопку звонка. — Ааа, явился! — кутаясь в байковый халат, на пороге возникла сестра. — Хватило все-таки совести! Знаешь, ты… ты… — Не ори, — поморщился Алик. — С Санькой все хорошо, и я не допущу, чтобы это повторилось. Клянусь, Надь. Головой за вас всех отвечаю. — Вот что, братик, держись-ка ты подальше от нашей семьи, — зло сказала Надя. — Не хватало еще, чтобы мои дети были в опасности из-за тебя, бандита. Как хорошо, что мама не видит, кем ты стал. Она бы точно не пережила такого удара. — Да думай ты что хочешь. Я перед тобой распинаться не стану, а оправдываться тем более, — повысил голос Алик. — Но знай, что вы все под моим присмотром. Дядя Федор тоже. Так что гульнуть налево у него не получится, — неловко пошутил он, пытаясь разрядить атмосферу. — Мам, кто там? — раздался голос Викуши. — Так, дядя один зашел, но он квартирой ошибся. Уже уходит, — обернувшись, крикнула Надя. — Ну давай, обманывай ребенка, — усмехнулся Алик. — Все, иди уже. И хватит сюда шастать! — прошипела Надя, гневно сверкнув глазами, и захлопнула дверь. — Ну и дура! — крикнул Алик, подавив желание хорошенько садануть кулаком по двери. Встреча с Ликой не остудила его злости. Наоборот, его взбесил ее внешний вид, эта блядская помада, чулки в сетку и нахальная улыбка. Сердце ощутимо кольнула ревность, когда он представил, что она в таком виде разгуливает по улице, сворачивая шеи проходящим мужикам. Но когда ее лицо оказалось так близко, что он мог рассмотреть каждую веснушку на ее носу, в ней вдруг не осталось ничего блядского. Он поцеловал ее, как целуют любимую девочку, родную и желанную. При этом она продолжала казаться бесконечно далекой. Миражом в пустыне, девушкой из сна. Девушкой-грезой. Когда он гнал «девяносто девятую», сжимая руль до побелевших костяшек, злясь на сестру и непонятки с рыночниками, он думал, что сегодня они проведут эту ночь вместе. Не выбирая ни места, ни правил, ни обстоятельств. Лика, с ее сумасшедше-волнующей красотой и улыбкой модели из телека, заставляла его забыть о том, что собственная жизнь, разогнавшись, несется в неизвестном направлении, и он не может нажать на тормоз. Ее хотелось не просто поиметь, он желал с ней близости, счастливой и горячечной. Ее хотелось чувствовать, согревать, мечтать, чтобы время остановилось. Он никогда не был романтиком, но первое же прикосновение к ее губам, робким, но в то же время страстным, заставило мыслить другими категориями. Она заговорила надменно и свысока, и Алик вдруг понял, что Лика никогда не станет для него той спутницей жизни, которую он хотел бы видеть рядом. Она разом показалась такой нездешней, недоступной, слегка вульгарной, что он почувствовал злость. На нее, похожую на девок, ошивающихся рядом с валютками. Дорогих, роскошных, но все-таки продажных, с блядски блестящими глазами. И на себя за то, что позволил себе размечтаться о том, что она будет той самой домашней девочкой, верной женой и матерью. За эти короткие мгновения, пока он смотрел на ее ноги в черных чулках и капризно изогнутые губы, он прошел все уровни зла и боли. Поэтому, усадив Лику в тачку, погнал «девяносто девятую» совсем в другое место. Коробочка с серьгами так и осталась лежать в кармане. — Что с тобой, Алик? — ее голос звучал горько и грустно. Он ощутил едва уловимый укол вины за испорченный вечер. Но глядя на ее лицо с легким оттенком печали на нем, она по-прежнему казалась ему далекой. Мечтой, которую он отнял у кого-то другого. — Слушай, волчица, — он взял ее ледяные ладони в свои и замешкался. Мотор был выключен, и окна в ее пятиэтажке не горели, но Лика не спешила уходить, а он не спешил ее отпускать, — я ведь ничего не смогу тебе дать. Только новых приключений на жопу, но уже с более печальным исходом, — он начал издалека, мешкая сказать ей о том, что им нужно расстаться. В очередной раз. Ему было противно от самого себя, но он привык быть честным. — Ты серьезно? — ее губы искривила легкая усмешка. — По-моему, мы это уже проходили. — Не, красивую жизнь я тебе могу обеспечить, базара ноль. Но будет ли она долгой? — Хочешь меня отшить? Так говори прямо, а не юли, — она уставилась на него своими невозможными глазами, которые в полумраке салона казались еще более неживыми. — А ты хочешь быть со мной? Зная, чем я занимаюсь и каких врагов заимел? Не боясь, что этот чебурек решит расправиться с тобой, чтобы насолить мне? — он выдержал ее взгляд, и она, смутившись, отвела глаза. По радио играла навязчивая песенка Булановой, так не совпадающая с тягостной атмосферой салона, но Алик не хотел отпускать ее руки, чтобы выключить магнитолу. — Я не боюсь, — наконец твердо сказала она. — Потерять тебя куда страшнее угроз Тимурчика. — Думай, что говоришь! — прикрикнул он на нее, но от этих слов в кровь словно влили порцию гормонов вожделения. Отчаянно захотелось содрать с нее шмотки, задыхаясь от желания и восторга. Но усилием воли он сдержался. Лишь сцепил зубы покрепче и глубоко вдохнул, пытаясь унять сердцебиение. Лика не ответила. Замерла в медвежьей хватке его рук и лишь смотрела долгим испытующим взглядом. Буланова пела: Эй, режиссер, я — твой успех. Разве не видишь — я лучше всех! — Уже поздно, — глухим голосом сказал Алик. — Ты, кажется, хотела вернуться домой до полуночи. — Ну, твоя тачка ведь не превратится в тыкву, — шепнула Лика. — Слушай, я не настроен шутить. Как представлю, что ты можешь пострадать из-за меня… — Это все звучит как отговорки. Так и скажи, что я недостаточно хороша для тебя, — резко ответила Лика. Здесь ее сознание сработало чисто по-женски. — Блядь, ты все усложняешь, — он выпустил ее ладони и нервно провел рукой по своей стриженой голове. — Хорошо, хочешь по-честному? Ты ведь сама ищешь себе приключений на жопу, одеваясь, как центровая девка. Пойми, я не хочу каждый раз беспокоиться о том, где ты, не собирается ли тебя трахнуть очередной Тимурчик. - Да пошел ты, — она смерила его презрительным взглядом и попыталась открыть дверцу машины, но Алик предусмотрительно заблокировал двери. — Открой! — Я был честен. Давай договорим, — спокойно ответил он. — Ты мне нравишься, черт возьми, я хочу тебя до помутнения в мозгах, но вместе с тем понимаю, что не имею права давать тебе надежду на что-то большее. — Какое благородство, — фыркнула Лика. В ее голосе была плохо маскируемая ярость. — И с чего ты взял, что я хочу чего-то большего, если в твоих глазах я выгляжу шлюхой? — Я этого не говорил! — Но это прозвучало именно так! — Не кричи, — поморщился Алик. — Я не хотел быть грубым. — А я не хотела к тебе привязываться, — прошептала она, растеряв весь свой запал, и ее голос слегка дрогнул. — Я к тебе тоже, — вырвалось у него неосознанно. Ему показалось, что она сейчас расплачется, и Алика вдруг пронзило страшным осознанием того, что он уже без нее не сможет. Девчонка за какие-то несколько дней вошла и в плоть, и в кровь, став его частью. Как бы он не старался думать о ней плохо, бежать от нее, сердце словно разлеталось на куски от осознания, что он может ее отпустить. — Блядь, да какого черта мы делаем друг другу мозги? — и с этими словами он поцеловал ее в губы. Жадно, отчаянно, наплевав на ее сопротивление и протестующее мычание. Когда она была рядом, у него сносило башню, и он перестал себя контролировать. — Алик… — выдохнула Лика. — Помолчи, — он почти простонал это в ее губы, и судорожно втянул воздух, ощутив, как ее руки забрались под куртку, пытаясь нащупать край свитера. Его руки нахально подняли ее свитер, и прикосновение к нежной коже словно обожгло, но Алик не спешил переходить границы дозволенного. — Прости, — выдохнул он, отстранившись от нее. — Я вел себя, как придурок. Но, черт, не одевайся больше так вульгарно, хорошо? У меня сорвало башню, когда я увидел тебя в этом прикиде. — Ты становишься тираном, — засмеялась Лика. Она была невероятно хорошенькой с раскрасневшимися щеками. — Да. Готова терпеть меня такого? Я больше не оттолкну тебя, волчица. — Я подумаю, — она быстро поцеловала его в щеку. — Вот теперь мне действительно пора. — Останься, — сказал он, задержав ее руку. — Ведь на самом деле я хотел отвезти тебя совсем в другое место. Сейчас уже, конечно, поздно туда ехать, но если ты не устала… — Алик, мне правда пора, — она мягко высвободила руку и улыбнулась. — У нас будет еще много времени, ведь так? — Ничего не обещаю. Нам нежелательно светиться вместе. Да и тачку эту я светить не хочу, она мне очень дорога. Но я что-нибудь обязательно придумаю, даю слово. — Я верю тебе, командир. И он поцеловал ее еще раз, ощущая, что железные обручи, сдавливающие грудную клетку, рассыпались в пыль. На базе, как обычно, терся Витек. Перед ним была разложена газета, и он методично кропалил план, набивая им пустые гильзы из-под «Беломорканала». — Бог в помощь, — насмешливо сказал Алик, усаживаясь за стол и наливая себе чай. Его руки все еще пахли Ликой, ее конфетным запахом, и ему казалось, что сейчас он может перевернуть весь мир. — О, командир. А мы думали, ты с длинноногой зажигаешь. — Следи за базаром, дружище, — беззлобно напомнил ему Алик. — Да ладно, я не лезу. Так, беседу поддержать. — Откуда подгон? — Алик кивнул на заряженные беломорины. — Гришкин приятель подогнал. Афганка, не бодяженная. Будешь? — Сделаю тяжку. — Ща, последняя осталась, — Витек лизнул беломорину, запечатывая ее. — Вообще у меня идея одна нарисовалась, надо бы обсудить, — Алик резко стал серьезным. — Кот мне тут идею с ваучерами подкинул, и я за них хочу купить акции химического завода. Половину, конечно, придется на открытых торгах покупать, так как чеками можно только девяносто процентов от общей суммы покрыть, поэтому чутка налички понадобится. — Блядь, Алик, такие вопросы с кондачка не решаются, — воскликнул Витек. — И потом, на что ты ваучеры покупать собрался? — Пацанов потрясу, у кого-то точно должно быть хотя бы штук двадцать. Миллиона на два с копейками потянет, хоть и по нынешнему курсу это так, херня. К тому же есть у меня соображения, как бабла поднять по-быстрому. — Командир, ты не в криминал, надеюсь, влезть хочешь? — Обижаешь, друг. Все легально. Ну или почти легально, — Алик широко улыбнулся. Витек только неверяще хмыкнул. — А насчет ваучеров… У матушки где-то были, им на работе давали. Могу спросить. И у Иришки должны остаться. Но затея все равно безумная? Нахер тебе этот завод? — Родичи Зураба на него нацелятся, как пить дать. Он уже на грани закрытия. А я хочу завод в собственность оформить, сколько можно рынок крышевать да тачки чинить. Пора уже открывать свое настоящее дело. — Получается, бабки-то ты Зурабу не торчишь, жмурам они ни к чему, — цинично заметил Витек. — Так почему бы тебе не успокоиться? Я бы на твоем месте лучше о Каткове побеспокоился. Жопой чую, наебать он тебя с тем коммерсом хотел. — С Котом позже разберусь, — поморщился Алик. — Он так, мелкая сошка. А вот у племянника Зураба на меня зуб. Эта падла в покое не оставит. И заткнуть ему рот пачкой гринов не получится. — Если ты уведешь у него из-под носа завод, шанс, что он тебя прирежет в темной подворотне, возрастет, — хмыкнул Витек, затянувшись косячком. — Не прирежет. Он то еще ссыкло. Но может нанять кого-нибудь, кто за ним шестерит. — Ну так не гони баллон с этими акциями. Сначала разузнать надо, кто теперь делами Зураба займется, под кем его шестерки ходить будут. Семья-то у него большая. — Да, ты прав Витек, — Алик взял у него косяк и сделал затяжку. — Бля, не, не катит мне больше эта дрянь, сам докуривай, — он сделал большой глоток чая. — Зря, — Витек со вкусом затянулся, задержав плотный дым в легких. — Отличный планчик на этот раз. — Ты особо-то не увлекайся. А то потом родит твоя Ирка какого-нибудь инопланетянина. — Да ладно тебе, командир, я же просто балуюсь. — Ну-ну. Гришку не видел? — Где-то тут был. Он сегодня не дома ночует, тачку доделать хотел. — Добро. Пойду тогда, поищу его, — Алик хлопнул друга по плечу и поднялся. И вдруг вспомнил, что забыл отдать Лике ее подарок.