Насмерть из твоей жизни

Наутро сияющее Ликино лицо не укрылось от взгляда матери. — Где ты вчера была? — спросила она с наездом, едва Лика умостилась на табуретке. — Гуляла, — Лика подтянула к себе тарелку с оладьями и цапнула одну, еще горячую. Что-то, а оладьи у матери получались отменные. — И с кем, позволь узнать? Снова будешь врать, что со своей выдергой? — Не буду. Я гуляла с парнем, — спокойно ответила Лика, внутренне, однако, готовясь к скандалу. Есть тут же расхотелось. — Ах, с пааарнем, — выдохнула мать, багровея. — Взрослая стала, да? — Мне восемнадцать, — напомнила Лика. — А он хороший. — Все они хорошие. А потом вон, — она махнула рукой в сторону бубнящего телевизора, — найдут по частям в какой-нибудь промзоне. — Умиляет твоя вера в мое благоразумие, — Лика одним глотком допила чай и поднялась. — Все, мам, мне пора. — Вечером поговорим, — угрожающе сдвинула брови мать. «Не поговорим», огрызнулась Лика про себя, но без злости. Слишком счастливой она была сегодня. Лика вбежала в здание учаги вместе с прохладным весенним ветром. Легкая, смеющаяся, с растрепавшимися лунными волосами, она словно сама была олицетворением весны. Памятуя о словах Алика, она решила было не краситься, но бунтарская натура не смогла смириться с тем, что какой-то афганец решал, как ей выглядеть. Пусть и любимый, пусть и самый лучший. Поэтому ее веки вновь украшали длинные черные стрелки, а ресницы слиплись от туши. Привычная косушка и короткая юбка дополняли образ. — Сияешь, как прожектор, — с оттенком легкой зависти шепнула Светка, когда они сидели на паре. — Так заметно? — счастливо улыбнулась Лика. — Спрашиваешь. Ну и как он в койке? — Полякова, блин! — укоризненно посмотрела на нее Лика. — Да не выеживайся, Рудина, мы же подруги. Я тебе, между прочим, все-все рассказала про Вовку. — Как будто мне это было интересно. — Ну ты сучка. Так было у вас, или так, ни на двор, ни в переулок? — Все, захлопнись, — Лика против воли улыбнулась и тут же прикусила губу, сделав вид, что сосредоточилась на лекции. — Я не отстану, ты же знаешь. — Слушай лекцию, а? Я тебе списывать на экзамене не дам, — она отгородилась от Светки плечом. Утром участковый принес повестку. Алика вызывали в районное отделение. Он расписался и захлопнул дверь, озадаченно уставившись в серый казенный лист. Как пить дать, вызывали насчет взрыва. Промелькнула тревожная мысль, что кто-то мог засечь его мотоцикл, но он отмахнулся от нее. Затем позвонил Гришка, но не смог сообщить ничего конкретного. — Какие-то проверки у них в отделе. Колян не колется, отмораживается от меня, блин. Ты съезди, узнай, а то не нравится мне эта херня. По всему мутно выходит. И Алик поехал. Путь его лежал через сквер, обычно безжизненный и серый ранней весной, но сейчас он словно увидел другие краски. Тонкие мазки облаков на нежно-голубом небе. Розовое, ясное утро. В растаявших лужах отражались тонкие ветви, птицы свистели в кронах столетних лип. Старинные дома за оградой сквера казались синими холмами. От удивления он притормозил и огляделся. Никогда раньше этот унылый сквер не казался ему таким красивым, таким щемяще-родным. Город словно сбросил пыльный и затрепанный плащ нищенки, оставшись в платье принцессы. Но уже перед отделением Алик ощутил знакомую тоску, с которой всегда входил в это обшарпанное здание, спрятанное в глубине дворов. Отсюда его и Витька забирали на распределительный пункт перед отправлением в Афган. Они тогда крепко напились и разбили витрину галантерейного магазина. Витькина подружка, Таня, попыталась было их утихомирить, но, попав под горячую руку Витька, была вынуждена бежать к телефонной будке и вызывать наряд. Алик помнил, с каким презрением посмотрел на него отец, приехавший к отправлению поезда вместе с Надей. Он потом, правда, отошел, писал ему длинные письма, гордясь сыном, который за какой-то год службы смог подняться так высоко. Но тот взгляд, отозвавшийся в нем невыносимой тоской, Алик помнил до сих пор. Вместо знакомого капитана Кольки Уварова по кличке Увар, в крошечном кабинетике, пропахшим табаком и бумажной пылью, вальяжно развалился на стуле высокий парень в штатском. — Гражданин Волков? — спросил он с ленцой в голосе. — Допустим, — в тон ему ответил Алик, оглядывая кабинет. Фуражка Увара была на месте, да и его портфель из липового крокодила, который он таскал для солидности, сиротливо стоял на подоконнике. — Проходите, садитесь, — парень жестом указал на ободранный стул напротив. — Разговор у нас долгий выйдет. — Где капитан Уваров? — спросил Алик, оставшись стоять. — Да вы садитесь. Такие вещи лучше не обсуждать стоя, — тот проигнорировал его вопрос, явно наслаждаясь своей властью. — А с кем я разговариваю, мне узнать дозволено? — в голосе Алика звучала насмешка, но внутренне он собрался, приготовившись к долгой обороне. Цепкие глаза парня не оставляли сомнения, что допрос будет вестись обстоятельно. — Старший следователь Московского уголовного розыска Серебровский Владимир Петрович, — он перегнулся через стол и ловко щелкнул перед носом Алика красной корочкой. — Солидно. И че это к нам московский следак прикатил? Все висяки в столице закончились? — Сядьте, Александр Александрович, — в голосе следака появились стальные нотки. Он подобрался и выпрямился, разом посерьезнев. Алик, усмехнувшись, присел на край стола и закинул ногу на ногу. Следователь наметил улыбку. — Ну, хотя бы так. Ответьте, вам знаком гражданин Кипшидзе Зураб Нотарович? — Он всем у нас знаком, — коротко ответил Алик. — Стало быть, и о том, что он погиб, вы знаете? — Я же не на планете «полное досвиданья» живу, — хмыкнул Алик. — Все новости третий день только о нем и гудят. — Где вы были тринадцатого марта? — В Москве, — на мгновенье задумавшись, выдал Алик полуправду. — И что вы делали в Москве? — С девчонкой кувыркался. — Для этого обязательно кататься за двести километров? — нехорошо прищурился следак. «Тебя ебет?» хотел сказать Алик, но сдержался. Хотя этот никчемный допрос и самодовольная рожа москвича раздражали до зубовного скрежета. — Дела у меня были в Москве. А она случайно подвернулась. Стояла такая кукла у гостишки, фигура, ноги, все при ней. Ну а я не Иисус Христос, отказываться от возможности задорно потрахаться с хорошенькой девчонкой, — сказал он, подбросив в голос горсть иронии. — И что, ваша… девчонка может подтвердить, что вы были с ней тринадцатого марта? — Ну, извини, товарищ следователь, телефонами мы не обменялись, — развел руками Алик. — Прекратите паясничать, Волков, — следак поморщился, как от зубной боли. — Так, продолжим… Вопросы сыпались из Серебровского, как из дырявого мешка. Казалось, он поставил своей целью ни в коем случае не выпустить Алика из отделения без наручников. В кабинете постепенно становилось нечем дышать. Алик чувствовал, что на него словно наваливается тяжелое душное одеяло. — Слышь, может, окно откроешь? — Не положено, — равнодушно сказал Серебровский. — Тогда пропеллер включи, — Алик кивком указал на настольный вентилятор. — Сломан, — он перевернул страницу блокнота. — Вы не отвлекайтесь. Так, значит, подтвердить ваше алиби некому? — Ну давай всех шлюх у «Метрополя» опроси, может, какая меня и узнает, — вызверился Алик. — У тебя же ничего нет на меня, так к чему этот цирк? — Я же могу тебя на пятнадцать суток законопатить, Волков! — отбросив церемонное «вы», рявкнул следак. — До выяснения всех обстоятельств. — Каких обстоятельств? Или ты считаешь, что это я Зураба грохнул? — Алик повысил голос. — Я знаю, что у вас с ним был конфликт. У меня свидетельских показаний, во! — целый талмуд! — он хлопнул рукой по серой папке с жирной надписью «Дело». — Бля, сдали, Иуды, — Алик покаянно опустил голову. — Ты хоть скажи, кто меня продал, браток? — Прекрати паясничать! Подпись свою поставь и проваливай, — словно признавая свое поражение, он рывком подтолкнул к Алику листок протокола, — Но учти, я еще тебя вызову. — С нетерпением жду следующей встречи, — Алик размашисто расписался и отсалютовал следаку. — Свободен. Двигай отсюда, — буркнул москвич и уткнулся в протокол. За дверью маячил взволнованный Увар. — Ну что, Волче, познакомился уже с МУРом? — спросил тот ядовито и нервно. — Че этому мандюку тут надо? — Алик достал сигареты. Увар, оглядевшись по сторонам, оттащил его в закуток возле запасного выхода, зашептал часто и испуганно: — Короче, как Зураба вальнули, так наше начальство Москва крепко за жопу взяла. Он и там был важной шишкой, большие бабки зашибал. За такие бабки весь наш городишко с потрохами купить можно и еще сдача останется. У Саныча звезды с погон могут полететь, если мы эту мокруху не раскроем. Ты извиняй, не мог я Гришке раньше сказать, мне своя жопа на этом месте пока дорога. — Не сомневаюсь, — Алик затянулся и прислонился к перилам. — Ну, а я тут причем? Че за фуфло с показаниями? — Так вся Зурабовская шобла накатала по маляве, — презрительно сплюнул Увар. — Я их читал, так ты, судя по этим каракулям, внатуре уголовный элемент. Но Серебровский тоже не лох, не поверил черножопым. — Ага, и поэтому душу из меня в твоей конуре тянул. — Так ты чуешь, кого в убийстве Зураба подозревают? — свистящим шепотом спросил Увар. — Неужели меня? — усмехнулся Алик. — Афганское ОПГ во главе с тобой, идейным, так сказать, вдохновителем и лидером. — Чего? Москвичи ебанулись? Какое ОПГ? — Копают под твоих парней. Пока, конечно, ничего, кроме мелких правонарушений не нашли, но ведь все впереди. Так ведь, Алик? — капитан внимательно посмотрел на него. — Думаешь, мы с пацанами ссучились и против закона пошли? Я, блядь, советский солдат и честь воина для меня не пустой треп, — резко сказал Алик. — Это свое выдроченное советское целомудрие для надгробных речей оставь, — прошипел Увар. — У меня заява в сейфе лежит от гражданина Кипшидзе Тимура Амирановича о нанесении ему неким Волковым Александром Александровичем тяжких телесных. Знаешь такого пассажира, а, Волче? — Так че ты ему ход не дал, если этот соплежуй свои царапки решил засвидетельствовать? — Так Зураб просил его придержать. Сказал, что у тебя с ним дела, поэтому он тебя отмазывает. — Хороший куш сорвал, небось. — У него другие методы убеждения, — процедил Увар. — Об этой заяве никто не знает, но Серебровский докопается до истины, будь уверен. И у тебя уже будет мотив. А за преступление, совершенное в составе ОПГ, совсем другая статья, смекаешь? — Логичнее было завалить Тимура. Причем здесь Зураб? — Да хер его знает. Испугался мести? Ни для кого не секрет, что Зураб за родню любому яйца открутит. — Голимый какой-то базар, — Алик щелчком запустил окурок в пролет. — К чему ты ведешь, капитан? — На дно вам нужно залечь, пацаны. Скажи Бойцу и Костюхе, чтобы завязывали щемить барыг с Зареченского. Ты, может, и святой Моисей, а пацаны свои нимбы-то посшибали. Эти двое бабки за геру у барыг отжимают, а там половина черножопых, которых под Зурабом ходили. Смотри, пришьют их в темном переулке, и хуй ты кому за это предъявишь. И Бык пусть стопанет со своей контрабандой. Че, думаешь мне не известно, что он газовые пистолеты сбывает, который ввозит вместе с кассетами для магнитофонов? — Да они давно уже сами по себе, — хрипло ответил Алик. — Свалили с базы еще прошлой осенью, легких бабок захотели. Я за них не в ответе. — Поверь, для москвичей это значения не имеет. Для них все афганцы одним миром мазаны. Ты новости-то смотришь? В Подмосковье несколько рынков разгромили, взорвали дом, в котором им квартиры не достались. — Ну, беспредельщики во все времена были, хули. Это не значит, что все такие. — Ты, блядь, как маленький. Кончай уже строить из себя тимуровца. — Ладно, спасибо за инфу, — они обменялись рукопожатиями. — Если опер что-то затеет, сообщи. — Ничего не обещаю, командир. Но прикрою тебя и пацанов, если смогу. И это, осторожнее давай. Сам знаешь, что у кавказцев теперь развязаны руки. — Так, а это че за скотобойня? — спросил Алик, увидев пьяных товарищей, рассевшихся за столом. На базу он зарулил уже поздно вечером, чисто для проформы. — Витюха женится, — радостно сообщил Гришка заплетающимся языком, — Ты это, извиняй, без тебя начали. — Да, сделал Ирише предложение наконец, — сияющий Витек подвинул к Алику стакан и щедро наплескал мутного самогона. — Вот, снимай пробу, у Ленки Чикотеевой взял. — Ты только аккуратнее, командир, злой у Ленки самогон, нас видишь, как развезло, — хохотнул Гришка. Алик от самогона отказался. Но Витька поздравил, искренне и от души обняв друга. Ирка была отличной девчонкой, из тех, кого принято называть боевыми подругами. Впрочем, Гришке тоже повезло с женой — его Светлана еще со школы отличалась мудростью и спокойно приняла его после Афгана со всеми заебами и травмами. Именно после свадьбы он перестал стесняться своих шрамов и агрессивно реагировать на тех, кто пялился на него дольше положенных для случайных взглядов пары секунд. — Вить, на пару слов, — отозвал его Алик. — Чего, командир? — они вышли из цеха и закурили. — Ух, бля, трезветь надо, а то что-то я надрался. Алик проигнорировал его слова. — Затея с акциями откладывается. Под нас Москва копать начала, сегодня базар вел со следаком ихним. Увар тоже на измене. Поэтому нужно залечь на дно. С чужими тачками тоже на время завязываем, последней «Тойке» номера перебей и скажи Лимару, чтобы пока не пригонял на базу. — Понял, — коротко ответил Витек. — А че Москве от нас надо? — Под ОПГ-шную статью нас подвести хотят, — скривился Алик. — Кому-то не дает покоя то, что мы выгодный бизнес оттяпали. — Думаешь, без Зурабовской шоблы не обошлось? — Как пить дать. Его племянники, конечно, полные лохи, но только не в вопросах бабла. — Прорвемся, — Витя улыбнулся и добавил. — Ты это, извини, что про помолвку не сообщил. Хотел вечером парней собрать, но Ира сразу растрепала Нельке Устюжанинской, а тот прикатил на базу и давай орать, что поляну накрывать нужно. Ты же знаешь Устюга, он пока не выпьет, не успокоится. Но Нелька его быстро забрала. — Да фигня, Витек. Ирке передай мои поздравления. — Мы в выходные хотели нормально отметить, в «Рябинах». Можешь свою блонду захватить, там мест для уединения с избытком, — Витек не удержался и хохотнул. — Фильтруй базар, братила, — беззлобно усмехнулся Алик.