Все как у людей

      Лиля — хрустальное сердце наружу. (Все хрупкое бьется.) Впервые влюбляется, сады расцветают, и загнанный, обиженный ребенок внутри начинает верить в хорошее, пока Татьяна Николаевна не выносит вердикт. В первый день все кажется не таким безнадежным, но через неделю, две, три — невыносимым.       В школе, в которой учится Лиля, в коридорах задирается и цепляет обувь линолеум, со стен скалывается краска, и кабинки туалетов не закрываются. На окне замазкой написано: «Жизнь напрасна». Над проемом между первым и вторым этажом — табличка «Выход», и кто-то приписывает к ней маркером «нет».       Выхода нет.       На стенде отличников не меняются лица, и приколисты снова рисуют рога первой попавшейся школьнице. За счет государства кормят остывшей котлетой и гречей, кладут рядом твердую булку и просят не кривиться: «Будь благодарен».       Не улыбайся. Не отвлекайся. Соглашайся со всем, что тебе говорят, потому что они знают лучше.       Учителям Лили за шестьдесят, и современную молодежь они считают пропащей. Будущее потеряно, если они следующие встают за штурвал, и каждый раз свысока им об этом напоминают.       А потом случается Татьяна Николаевна, и больше Лиля решительно никому не поверит.       Смотрит на нее украдкой и ищет поводы заговорить, пересечься, показать себя самой хорошей. (Потому что Лиля знает: ее будут любить лишь такой, иначе холод, сожаление в глазах и длинная пауза. Она знает это с детства.) Татьяна Николаевна с ней размеренна и осторожна, а бедная влюбленная девочка готова с разбега врезаться в стену, лишь бы привлечь ее внимание.       Лиля отчаянно желает любви, плачет в грязном общажном туалете, а соседи стучат, стучат и стучат в хлипкие двери. Известка с потолка падает в руки, закипает советский чайник, и в соседней комнате плачет ребенок. В подъезде собираются гопники, цепляются к каждой прохожей девчонке, разбивают о перила бутылки и плюются на лестнице.       В кухне посредине стоит расхлябанный стул, одна ножка короче другой, и спинка держится на соплях. Форточка верхняя настежь, горы немытой посуды, и соседский алкаш опять цепляется к Лиле:       — Лицо попроще сделай. Повеситься от твоей недовольной рожи охота.       — Так вешайся, остальным дышать будет легче, — Лиля мешает ложечкой чай, а руки трясутся. Дома небезопасно, дома никогда не знаешь, с какой стороны прилетит.       — Ебай в свою комнату и права качай свои там.       — Не алкаш меня жизни учить будет.       Лиля почти убегает в комнату, чтобы спиной не схватить что-нибудь вслед. Запирается на все защелки и надевает наушники. В коридоре скандалят соседи, домашки по горло, а в мыслях только спасительный образ той, которая к Лиле боится лишний раз подойти.       В их городе принято вешать иконки в машине и не пристегивать ремней безопасности. Приписывать «без меня» на баннеры с детьми с призывами «Папа, не пей» и не искать в жизни плюсы. Вкалывать на заводе, стрелять сигареты, строить церкви на каждом шагу и собирать смсками на лечение. Плеваться на Запад, ругаться с ЖЭКом и считать, что Москва — отдельное государство. Денежная машина, в которой нет настоящей России.       Вечером приезжает Вова. Цепляется с местными алкашами, заходит в табачку у коммуналки. Цены растут. Тучная продавщица не спрашивает паспортов, кидает на прилавок первую попавшуюся пачку, но меняет ее по просьбе Вовы на менее угнетающую, чем «импотенция».       Когда Лиля выходит из подъезда и видит его возле десятки, то быстрая мысль врезается в отчаянную голову: а что, если Татьяна Николаевна обходит ее стороной, потому что есть Вова? Потому что не планирует рушить их отношения. Это кажется такой слабой версией, но Лиле настолько надоедает врать и терпеть, что она решается на разговор.       — Лиль, нам надо кое-что обсудить, — Вова выезжает со двора и произносит те слова, которые Лиля никак не может вытащить из себя.       — Что именно?       — Ты в последнее время сама не своя и отдаляешься от меня. Мне кажется, ты от меня что-то скрываешь.       — Нет. Мне сейчас просто очень тяжело. Волнуюсь перед экзаменами, со всех сторон давят с поступлением, и отец с матерью снова цапаются из-за денег.       — Давай съездим куда-нибудь вместе? Я подработаю на следующей неделе, заправимся и поедем. В Москву, например, или к тебе в деревню.       Предложение выстреливает в сердце. Сейчас, когда Лиличка себя загоняет в ловушку, спасение кроется в маленькой холодной деревушке на севере, где нет водопровода, больницы и вокзала, зато выстроена церковь и кладбище занимает две трети. Еще лет десять назад это был процветающий поселок, а сейчас большая часть дворовых бабушек на двух третьих, молодые разъезжаются, а дома падают от ветхости.       — Не сейчас. Мне и без того сложно.       Лиля не ездит в деревню второй год, потому что не может набраться смелости и осознать, что больше никогда не встретится с самым важным ей человеком. Нет смысла выпрыгивать из поезда на остановке в минуту, нет надобности держать симку со вторым оператором, чтобы выгодно звонить.       — Точно? Просто… я же рядом. Ты можешь на меня положиться.       — Я знаю. И, пожалуйста, не обижайся. Я еще не готова.       — Ладно. А Москва? Что думаешь?       — Прости, но мне сейчас правда не до этого. Ты замечательный. Не принимай это на свой счет, — Лиля треплет его волосы, и вот-вот через «но» вырвутся заключительные слова, но этого не происходит. В этот вечер Лиля не решается признаться Вове.       В начале декабря, когда отец возвращается с вахты с зарплатой, Лиля выпрашивает денег себе на билет. Срывается одним вечером, сажает себя в поезд и в ночь отправляется в Васильки — место, в котором детское счастье, любовь и ощущение дома. В деревянной многоквартирке в два этажа живет Галя. Ей за шестьдесят, и она единственная в семье имеет высшее образование. По молодости Галя была многообещающим архитектором, а теперь спивается в одиночестве.       Она не общается с сыном и заменяет его Сашей — младшей сестрой Лилиного отца, за которую после смерти сестры Галя ощущает ответственность. Саше за тридцать, у нее двое детей от разных мужчин, и Галина помощь не лишняя.       — Давно тебя здесь не было, — утром она встречает Лилю на вокзале в ближайшем поселке, вызывает соседа с машиной и, кажется, правда рада компании. — Такая взрослая, только все из подростковых штучек своих вырасти не можешь.       Галя намекает на красные волосы, но Лиля не внимает этому совершенно.       — А здесь все не такое, как я помню.       Из окон машины словно другие пейзажи, и качели на главной площади, на которых можно было раскачаться солнышком, тонут в кирпичных руинах. Маленький магазинчик возле речки закрыт, осколки выбитого стекла валяются на мостках с дырами от проломившихся досок. Над маленьким детским садиком висит табличка «Осторожно! Дети», и Лиля с грустным смешком спрашивает, неужели их здесь боятся больше собак? По поселку бегают беспризорные тощие дворняги, скалят зубы и лают вслед проезжающей машине.       — К бабушке зайдешь?       — Да.       Галя разогревает обед на втором этаже, пока Лиля с ключами спускается вниз и отпирает первую дверь налево. Старая бабушкина квартира, полная вещей, которые не растащили родственники. С дивана сорвано покрывало, старые игрушки разбросаны под ногами, и из комода торчат отсыревшие вещи. От этого вида Лиле хочется проплакать весь день: она помнит совсем другое, здесь было столько хорошего и доброго.       Здесь они с бабушкой смотрели ментовские сериалы, отгадывали кроссворды, и как сейчас Лиля помнит, что в ее вязаной жилетке всегда были три вещи: ручка, очки в футляре и булавка. Пачка бабушкиных сигарет лежит нетронутая на столе, и кажется, что вот-вот она сейчас придет, сядет у печки и закурит. Обнимет раненую Лиличку и защитит от всего мира.       Лиля падает на диван, роняя в ладони горячие слезы. Они оставляют невидимые ожоги, ранят в самое сердце. Как же хочется вернуть своего драгоценного человека хоть на минуту, обнять и забыться. Эти слезы Лиля льет теперь по двум людям сразу.       Она проводит в Васильках всего день — на большее не хватает. Возвращается в город как можно скорее, и только на перроне приходит слабое облегчение. Лиля начинает принимать произошедшее. Вове о своей поездке она не рассказывает.       К середине декабря в школе объявляют конкурс «Точь-в-точь». Из призов, естественно, ничего, зато учитель МХК обещает поставить несколько пятерок подряд каждому, кто примет участие. Одиннадцатиклассники с энтузиазмом соглашаются на его авантюру.       — И кто кем будет? — между делом спрашивает на уроке Татьяна Николаевна. О своей затее они рассказывают ей первой.       — Элтон Джон. У моего бати целая коллекция очков, как у него.       Наташа отрывается от тетради:       — Паша, так он же гей.       — Гей, не гей — какая разница, он носит классные очки, а я терпеть не могу МХК.       — А Вы, Лиля, — Татьяна Николаевна обращается к ней, и этот момент стоит месяца игры в кошки-мышки, — участвуете?       — Ага. Фредди Меркьюри, — Лиля на эмоциях изображает его коронный жест рукой.       — Какой-то гейский конкурс получается, на находите? — усмехается с первой парты Игорек.       Паша отвечает резко и беспрекословно:       — Не находим, там же не будет тебя.       — Так, хватит, — Татьяна Николаевна останавливает их. Пашка, если заведется, становится совершенно неуправляемым, а ей под конец четверти не нужны его стендапы. — Обязательно приду на вас посмотреть.       — Болейте за нас там активно. Пятерки нам все равно поставят, а у меня теперь спортивный интерес.       — Конечно. Но я больше люблю Фредди Меркьюри, поэтому не обессудьте, Павел.       Лиля пытается прочитать то, что скрывается между строк, но это только заводит ее дальше в дебри. Бесполезное занятие.       Через неделю в актовом зале собираются старшеклассники и та немногочисленная малышня, которая соглашается пойти на выступление вместо продленки. Учительский состав рассаживается по бокам, и из-за кулис Лиля разглядывает Татьяну Николаевну.       — Как тебе мой топ? — Наташа пытается понять, насколько откровенен ее наряд и какие замечания она схватит после этого.       — А тебе мои усы? — Лиля играет нарисованными усиками и поправляет волосы. Они покрыты темной порошковой краской, которая смоется при первом же мытье головы.       — Девчонки, можете не стараться, вам не сравниться со мной, — из-за шторы выруливают Паша. Он самоуверен, настроен на победу и сегодня немножечко в гейском настроении.       — Посмотрим.       Но Паша в итоге оказывается прав: с его артистизмом никто не сравнится, и приз зрительских симпатий отдают ему. Он принимает поздравления, как настоящий музыкальный король, и учитель МХК гарантирует ему пятерку в четверти. Это вторая после физкультуры высокая оценка в его дневнике.       — А мне ты все равно больше всех понравилась, — Вова за сценой целует Лилю в щеку. Она уворачивается, чтобы не размазать усы.       — Еще бы.       — Слушай, мне надо за Алинкой сейчас съездить в бассейн. Ничего, что домой не вместе пойдем?       — Нет. Езжай.       Вова уходит. Проводить время с ним становится все труднее. Это осложняется тем, что Лиличкино сердце теперь рвется к Татьяне Николаевне, а Татьяна Николаевна рвется от яркой девочки подальше. С этой мыслью она постепенно пытается смириться.       — Отличное выступление, Лиля, — голос Татьяны Николаевны пробирает до костей. Лиля роняет портфель, когда она подходит. — Я под впечатлением.       — Вы теперь со мной разговариваете?       — А я разве прекращала?       — Вы понимаете, о чем я.       Татьяна Николаевна разглядывает содержимое портфеля и помогает Лиле собрать его. Девушка на эмоциях принимает все близко к сердцу и готова расплакаться над маленькой неосторожностью.       — Не боишься в такое время возвращаться домой?       — Еще и семи нет, чего страшного?       — Значит, не позволишь тебя проводить? — вопрос срывается с губ, и Лиля замирает. Она внимательно оглядывает Татьяну Николаевну. Непослушная окрашенная прядь падает на лицо. — Мне просто в твой район.       — Ясно. Спасибо за уточнение. А то мало ли опять пойму неправильно.       Лиля колется, как ежик, и не идет на контакт. Татьяна Николаевна забавляется, какая серьезная она с этими усами и темными бровями, и пропускает ее возмущения.       — Встретимся на выходе?       Лиля из протеста не смывает усы, натягивает на пачкающиеся волосы шапку и одевается потеплее. В этот год снег выпадает раньше времени, и город заносит высокими сугробами. Вскоре они встречаются с Татьяной Николаевной на крыльце.       — Не боишься, что во дворах предъявят за растительность на лице?       — Наплевать.       Татьяна Николаевна не узнает человека перед собой. Перед ней закрытая книга, которая больше ничего не расскажет на обычном доверии. По дороге они пытаются начать разговор, но то ли вопросы подбираются неудачно, то ли ответы не дают продолжения — ничего не выходит. В своем дворе Лиля замечает снежных ангелов на площадке и впервые за вечер улыбается.       — Люблю морозить жопу ради них.       Татьяна Николаевна поправляет яркую шапку. Она одевается не под стать учителю — не носит шубы с широкими плечами, песцовые шапки и квадратные лакированные сумки.       — Хочешь сделаем?       — Оговорочка. Вы говорите во множественном числе, — Лиля кидает упреки, но с нарисованными усами воспринимать всерьез ее невозможно. Татьяна Николаевна падает в снег. — Вы прикалываетесь?       — Давай!       — Серьезно?       Лиля выжидающе смотрит на нее, но Татьяна не произносит ни слова больше. Девушке не остается ничего, кроме как лечь рядом.       Татьяна рисует с ней ангелов на снегу, и это самый ценный новогодний подарок. Лиля касается ее руки в перчатках, обжигает свое сердце, но так и не выходит растопить Татьянино. Смотрит в черное небо, панельки в округе. Снег падает с деревьев на шапку.       — Столько окон горит, гирлянды везде висят. А где твои?       — С другой стороны. Мы их не украшаем.       — Почему?       Лиля не признается, что на праздничные рисунки и снежинки не хватает денег, а вырезать самой и тратить на это время бесполезно: родители все равно назовут это бредом и не разрешат портить окна.       — Не знаю. Не принято в нашей семье.       В семье Лили принято делать салаты на два дня вперед и притворяться счастливыми под куранты. Загадывать в следующем году проснуться в другом месте, жмурить нос, а наутро опоминаться.       — Зря.       — Пара снежинок на окнах ничего не исправят. Это будут все те же серые панельки.       — Если так думать, то вообще все бессмысленно.       — Может, так оно и есть, — Лиля ловит снежинки ресницами. Разглядывает бескрайнее небо и чувствует, как холодеют пальцы. — Живем в панельках и умираем в панельках, ничего нового.       С появлением имени Татьяна в ее жизни Лиля перестает верить в будущее: зачем оно нужно, если самая важная и необходимая сейчас ее вовсе не любит? Бережет ее фарфоровое сердце и стоит рядом, но не дает к себе прикоснуться, отходит, когда все хорошо, и наблюдает со стороны.       — Слишком пессимистично, солнышко.       «Солнышко» — и мир Лили окончательно рушится. С треском падают пятиэтажки, продуктовые в жилых домах, пыль забивается в легкие. Лиля готова расплакаться в ту же секунду. За всю жизнь солнышком ее называли только два человека: Татьяна сейчас и бабушка. Лиля вспоминает ее — самую заботливую, добрую и искреннюю, дарившую без остатка столько любви. В этот Новый год хочется загадать еще одно желание: на часок снова оказаться в бабушкиных объятиях и все-все ей рассказать. Выплакаться и услышать, что она всегда рядом.       — Думаете? Это еще не самое пессимистичное. Одно время я думала покончить с собой. Это мой максимум.       — Правда? — Татьяна робко протягивает руку и касается Лилиной варежки.       — Да, но несерьезно. Было просто интересно, как отреагируют другие. А еще представляла у себя смертельную болезнь и как мама жалеет, что плохо со мной обращалась. А потом у бабушки нашли рак... теперь я боюсь его, как огня.       Татьяна слушает ее с болью. Ей жаль, что этот маленький хрупкий человек к восемнадцати годам знает столько несправедливости.       — Мне жаль.       — Ничего, так ведь многие делают. Имею в виду, представляют все это.       — Нет, Лиля. Не многие.       — Все равно. После этого можно думать о чем угодно, потому что самый худший вариант точно не про меня. Мне слишком интересно, что будет дальше.       — Я уверена, что у тебя получится выбраться отсюда. И, пожалуйста, не думай о плохом. Ты ведь всегда можешь положиться на меня, — Татьяна боязливо проводит по Лилиной руке и сжимает в ладони.       — Сомнительно… но давайте полежим так немного. Не отпускайте только.       — Хорошо-хорошо, держу.       Усы расплываются от падающего снега, и спина замерзает, но Лиля продолжает лежать.       — Я так и не понимаю, что происходит между нами.       — Ничего не происходит, — холодно, трезво расставляет все по местам Татьяна.       — Но вы знаете, что для меня это важно.       — Прости.       Лиля поворачивает к ней голову и, когда замечает размеренное хладнокровие, резко вскакивает:       — Не нужны мне ваши извинения. И не надо больше двусмысленности. Оставьте меня в покое, если не собираетесь подпускать.       — Лиля, постой. Не убегай, — Татьяна быстро ее догоняет. Ученица резко разворачивается и скидывает с себя ее руки.       — И трогать меня тоже не надо.       — Ты многого не понимаешь, — Татьяна пытается ее успокоить. — Это сложно.       — Так зачем вы путаете еще сильнее? Мне достаточно раз отказать и больше не встречаться вне школы. Но вы вдруг делаете это, — Лиля указывает на их следы на снегу, — а потом отталкиваете.       Татьяна смотрит, как этот маленький искренний человечек распинается перед ней, и становится за нее обидно. Она чуть отстраняется:       — Ты права. Это моя ошибка. Мне и правда больше не стоит тебя трогать.       — Прикольно, — Лиля не находит другого слова. Становится за себя очень обидно. — Мне пора.       — Лиля.       — Не надо.       Она отмахивается, разворачиваясь к коммуналкам. Татьяна словно врастает в сугробы на месте, и все слова выпадают из головы. Они расходятся в тишине.