Все как у людей

      Отец на вахте, мать с братом Димкой в поликлинике, и только соседскими глазами можно заметить, что Лиля не выходит вовремя в коридор. Не стоит в очереди в туалет, не дерзит надоевшим коммунальщикам. Соседка тетя Надя с маленькой крысовидной собакой выходит из своей комнатушки. Под ультразвуковой лай Лиля раздирает глаза и, как только замечает время на старых электронных часах, вскакивает.       Впопыхах собирается, просит Вову предупредить об опоздании, но тот и сам подлетит только к середине занятия. Автобус приезжает впервые по расписанию, светофор загорается вовремя, но Лиля все равно приходит с внушительной задержкой. Старый маразматик-историк не разрешает ей присутствовать на уроке. Она хлопает дверью.       — Боюсь представить, что нужно сказать тебе, чтобы так разозлить, — возле учительской Лиля замечает Татьяну Николаевну. Та с журналом наперевес улыбается ей, и столько в ней искренности.       — Он не любит опоздания. Понятное дело, мужской недотр...       — Лиличка, остановись, пока не поздно, — осаждает ее учительница. Очень мало кто называет Лилю так ласково, и это в очередной раз трогает ее раненое сердце. — Мне нужно оставить журнал, а потом можешь посидеть до следующего урока в моем кабинете.       — А Вам нормально? Типа, может, у вас дела есть.       — По расписанию у меня сейчас окно, так что можешь не переживать, — Татьяна Николаевна оглядывает красноволосую девочку. — Что, тоже не выспалась?       — Морально я сейчас вареная картошка без соли.       — Понимаю. Но я хотя бы с солью. Ладно, подожди минутку, закину, и пойдем.       — Хорошо.       По дороге Лиля сдуру отвечает Вове на сообщение, что будет в кабинете биологии. Тот решает особо не торопиться, раз у историка едет крыша, и прилететь в аккурат к третьему уроку. Лиля поддакивает, желая провести с Татьяной Николаевной время наедине.       — Садитесь, куда захотите. Я буду в лаборантской, — она указывает ученице на парты и отпирает маленькое помещение за доской.       — А можно посмотреть, что там? — Лиля заинтересованно глядит через учительское плечо.       — А Вы никогда не видели?       — Нет, до вас биологию вела женщина, которая готова была приставить к дверям собаку, только бы никого не пускать.       Татьяна Николаевна улыбается:       — Странно. Но вы немного упустили, там нет ничего интересного, — она видит этот умоляющий взгляд в юной Лиличке и сразу догадывается, — но запретный плод все равно интересен, да?       — Умоляю, ей нужно писать сценарии к русским сериалам. Держать тизером такую интригу, чтобы потом рассказать, как Маша из деревни познакомилась в Москве с миллионером, а тот ее потом кинул. И, конечно же, — Лиля разводит руками, — в итоге она сойдется с хорошим парнем, который раскидает все по понятиям.       — Лиличка, такая вы забавная, — Татьяна Николаевна искренне смеется над ее словами. — Ничего ведь, что я вас так называю? Говорите, если вам некомфортно.       — О, нет, все супер. Мне нравится.       — Ладно, — Татьяна Николаевна раскрывает старые деревянные двери, и они оказываются в тесном помещении, где стоит тот самый аромат, который не перепутать ни с чем другим — запах книг и старости. — Здесь много еще советских материалов, поэтому и атмосфера соответствующая.       — Чувствую, как обогащаюсь знаниями от одного только запаха, — Лиля разглядывает полки с наглядными материалами: пластмассовым муляжом клетки, человеческого мозга и заспиртованным зародышем черт знает кого. — А это настоящий?       — Ага, — Татьяна Николаевна подходит сзади. — Маленькая мышка.       — Отвратительно.       — Лиля, ты ведь собираешься на психолога поступать, биологию сдавать.       — Да, но я хочу копаться в мозгах. И работать с людьми, а не с крысами. Хотя, — тянет она задумчиво, — иногда сложно отделить одно от другого.       — Говоришь как профессионал.       Лиля с интересом обходит все полки, разглядывает плакаты, скелета в полный рост и запылившиеся предметы в коробках. На верхней полке стоит с десяток микроскопов.       — И почему все интересное хранится здесь, а нам показывают только Коляна и скучную луковую шелуху под увеличением?       — Коляна?       — Да, мы так называем этого дурачка, — Лиля тычет в скелета. — Смотришь на него и думаешь: вылитый Колян.       Татьяна Николаевна с усмешкой вскидывает брови:       — Передам своему отцу.       — Я тоже, кстати, Николаевна. Не знаю, как с вашим, но с моим отцом полное совпадение.       — Нет, отец у меня замечательный. Точнее, отчим. Да. Такой вот армянин Николай.       — Меняю русского Колю на армянского. Возможна доплата, возврату и обмену после покупки не подлежит, — Лиля изображает оператора колл-центра.       — Боюсь, с армянским идет вагон и маленькая тележка различных пословиц, поговорок и тысяча блюд с использованием лаваша.       — И вовсе не обязательно хвастаться, — с улыбкой отмахивается девушка. Ей нравится, что с человеком, который ее слушает, можно оставаться собой. — А братья или сестры у вас есть?       — Нет, только сестры папы. А они как тетки, мамы и подруги в одном флаконе, все детство со мной носились. И сейчас периодически пытаются, когда приезжаю, — Татьяна Николаевна выглядит счастливой, когда рассказывает о них, и Лилю это приятно цепляет. — А у тебя кто есть?       — Да, младший брат. Он классный малый, пока не надевает маску анонимуса и не кричит мне в ухо.       — А сколько ему?       — Одиннадцать. Он сейчас в четвертом классе, в нашей же школе. Там, честно говоря, все ходят в масках анонимуса, снимают какие-то пранки и говорят на непонятном мне языке. Я его постоянно путаю с другими пацанами.       Татьяна Николаевна достает из-за шкафа несколько свернутых плакатов:       — Зато тебя ни с кем не спутать.       — Приму за комплимент.       — А это он и есть.       — Я нечасто слышу подобное от людей вашего возраста, — Лиля опускает взгляд. Говорить искреннее человеку в лицо она до сих пор не умеет.       — И очень зря. Мое поколение сильно подвержено стереотипам, это точно.       — А с вами что тогда не так? — Лиля выглядывается в чуть растерянное лицо Татьяны Николаевны, и вот-вот она собирается ответить, как хлопают двери и раздается голос Вовы.       — Лиля, ты тут?       — Только не сейчас, — девушка резко падает на корточки, скрываясь за столом. Татьяна Николаевна не понимает этого перфоманса.       — Все хорошо? — она опускается следом.       — Не выдавайте меня.       — Что-то случилось? — их разговор переходит в шепот, и ни одна толком не понимает надобности этой конспирации. Вова заглядывает в открытую лаборантскую, но, никого не застав, выходит из кабинета.       Лиля слышит закрывшиеся двери. Поднимает взгляд и впервые так ясно сталкивается с глазами Татьяны Николаевны. Они светло-зеленые, и в них много вопросов.       — Извините, это что-то спонтанное. Простите.       — Не стоит так много извиняться, — Татьяна Николаевна осторожно касается свитера Лили. Это прикосновение не остается незамеченным. — У вас все хорошо? Тебя ведь… не обижают?       Она подбирает слова аккуратно, прощупывая реакции яркой девочки, чтобы не спугнуть ее. А Лилю в ту же секунду пробивает: она приближается к Татьяне Николаевне так близко, что сама пугается. Потому что в этом вся Лиля: если что-то обещает приключений и проблем, ей это нужно. Остатки здравого смысла тормозят на старте.       Татьяна Николаевна смотрит на нее, и понимание приходит очень быстро. Она спускает взгляд на губы Лили:       — Лучше не надо, — голос дрожит, робость перемешивается со страхом и желанием, которое она в себе пытается подавить. Все соединяется воедино, подкатывает к горлу, но вскоре сползает вязкой массой вниз.       Дыхание перехватывает. Лиля и сама не понимает, как набирается смелости и подается вперед. Целует Татьяну Николаевну с опаской, в голове проносится тысяча мыслей, и за ними она даже не замечает, какой приятный и особенный поцелуй случается с ней. Мягкие губы касаются ее покусанных, щеки разгораются, сжимается сердце.       Остановись, остановись, остановись!       Лиля резко одергивает себя. Падает назад, пачкает штаны об пол, расширяются зрачки. Она с ужасом смотрит на Татьяну Николаевну и быстро вскакивает, не оставляя ей даже шанса что-то исправить.       — Лиля, подожди.       Девушка вылетает из кабинета так быстро, как только может. Не внимает, что Татьяна Николаевна говорит ей, в ушах стоит белый шум, и что-то с силой сдавливает грудь. Создается ощущение, что мир сужается до нее одной, а все люди вокруг — просто массовка, которая не живет собственной жизнью.       На подходе к кабинету математики Лиля сталкивается с Вовой.       — Эй, ты куда так летишь?       Она смотрит на Вову совершенно другими глазами. В этот пугающий момент он кажется единственным, способным ее защитить.       — Давай сбежим.       — Что?       — К черту алгебру. Я нехорошо себя чувствую. У тебя ведь нет никого дома?       — Да. Что-то болит?       — Нет, просто слабость, не смогу отсидеть уроки.       Слабостью Лиля называет свой импульсивный порыв, от которого бешено колотится сердце и холодеют кончики пальцев. На губах остается обжигающий вкус ее безголовой юности.       — Хорошо, пойдем. Только давай через младшую школу, чтобы с этой старой стервой не встретиться.       По дороге домой Вова забирает Лилину сумку и спрашивает, все ли в порядке.       — Ты какая-то потерянная.       Но семья дает ей важный урок в жизни: ври до конца, ври до последнего и не позволяй правде ранить тебя.       Лиля мотает головой:       — Нет, все хорошо, просто в какой-то прострации из-за бессонной ночи. Не обращай внимания, — она берет Вову за руку, и после этого он готов отпустить все переживания.       Лиля рядом, и беспокоиться не о чем. В квартире случается их второй секс, потому что потерянной девочке необходимо вернуть себе голову. Она выступает инициатором, позволяет ему касаться себя везде, где вздумается, но ничего из этого не стирает из памяти поцелуя с Татьяной Николаевной. Но самое пугающее — ни одно прикосновение Вовы не вызывает в ней тех же шальных и бесконтрольных эмоций. После близости она закрывается.       — Хочешь чаю? Или я могу приготовить обед.       — А ты умеешь готовить? — Лиля обнимает колени, разглядывая пейзаж за окнами. Вид выходит на убитую детскую площадку и разъезженную дорогу, соединяющую дворы.       — Шутишь? У меня младшая сестра и мать, которая работает сутками. Либо я покормлю Алину, либо через неделю она будет похожа на бомжа.       Лиля с какой-то непрошеной нежностью оглядывается на Вову. Он, воспитанный матерью-одиночкой, с пятнадцати лет подрабатывает и помогает в воспитании сводной сестры. Между ними — это можно проследить по Вовиным рассказам и отношению к Алине — особая связь.       — И что ты любишь готовить?       — О, нет. Я не выбираю обычно, выбирает Алина, поэтому с чистой совестью передаю это право на сегодня тебе.       — Забавный ты, Владимир Алексеевич, — Лиля падает спиной в его объятия.       Она не может перестать думать о Татьяне Николаевне. Пытается собрать из обрывков фраз их сегодняшний разговор, восстановить события, но ничего, кроме поцелуя, из памяти не вытаскивается. Он словно стирает все остальное.       К вечеру становится окончательно ясно, что ни о чем, кроме учительницы биологии, Лиля думать не может. Она сбегает от Вовы, как только появляется возможность, и отказывается от всех предложений остаться. Бросает себя в первый попавшийся двор, пытается отдышаться и понять, что с ней происходит. Осознание бьет резко и безжалостно: она желает ощутить тот поцелуй еще раз.       Лиле хочется снова почувствовать себя особенной и коснуться Татьяны Николаевны.       Весь вечер Лиля скрывается в коммунальных коридорах, качает ногой в такт музыке и разглядывает старые тапочки. Столы в кухне застелены клеенкой, на ней мертвые пятна, которые ничем не оттереть, и пара дырок от сигарет. Соседи проезжают грязной коляской по всему этажу, оставляют сырые разводы, и где-то в дальних комнатах включают телевизор на полную громкость.       Димка делает уроки за хлипким столом, с которого слезает краска. Мать бьет его по рукам, когда тот специально ее обдирает. Отец в коротком звонке сообщает, что задержится на вахте еще на неделю, и Лиля даже не скрывает, что этому рада. Женщины на кухне обсуждают гречку, подорожавшую на пять рублей, заваривают растворимый кофе и дают подзатыльники детям. Обводят в газетах объявления, обмениваются скидочными картами и влезают в долги.       Отопление обещают дать только к первому декабря. Лиля кутается в отцовский свитер, и мать грозится дать ей нагоняй, если появится хоть одно пятно. Перед сном Лиля разглядывает фото из Питера, которые скидывают одноклассники, и на парочке находит себя с Татьяной Николаевной. Они цепляют больше всех.       В следующий раз Лиля встречается с ней только в пятницу: до этого она бегает через всю школу, сворачивает в первые попавшиеся коридоры, только бы не встречаться с учительницей. Потому что, говоря откровенно, маленькой Лиле страшно увидеть над собой равнодушие и бестактность.       На большой перемене одноклассники заваливаются в столовую, и Паша опять в шутку флиртует с тучной поварихой, чтобы получить порцию пюре побольше. Наташа же просто переплачивает пятнадцать рублей за это. Веселый парень Славик из параллельного класса сует Вове ответы на предстоящий тест по химии.       — С вас фотки контрольной по биологии.       — Забито, дружище, — они обмениваются рукопожатиями, и это негласное правило существует между параллелями не первый год.       Лиля вздергивает голову:       — А у нас должна быть контрольная?       — Она же говорила перед поездкой.       — Черт, — за случившимся Лиля напрочь забывает об этом. В спешке пытается все повторить, листает конспекты на географии, но все записи плывут перед глазами и не запоминается ни единой строчки.       На последний урок она отправляется с полной уверенностью, что все провалит.       — Лиля, — возле кабинета раздается знакомый голос, и теплая женская рука опускается на ее плечо. Она не оборачивается, но ощущает всем телом присутствие Татьяны Николаевны. По ногам пробегают мурашки. — Не поможете мне расставить приборы, пока не начался урок?       — Какие приборы? — вылезает из толпы Арина. Паша с Вовой на брошенных портфелях сидят возле стены. — У нас же сегодня контрольная.       — Ариша, и после этого ты спрашиваешь, почему тебя в классе не любят? — парень бьет рука об руку.       — Не переживайте, Павел, о контрольной я тоже помню, — Татьяна Николаевна не обращает в этом разговоре на Лилю никакого внимания, и это ее обижает. Она неосознанно злится. — Она переносится на следующий урок, а сегодня проведем лабораторную. Без оценок.       Ариша, готовившаяся к ней всю неделю, чуть ли не рассыпается на кусочки, а Паша с Вовой издают такой невообразимый довольный свист, что остальные школьники оборачивается на них в конец коридора.       — Так что, поможешь? — Татьяна Николаевна вновь оборачивается к Лиле. Быть может, ей просто нравится думать, что она особенная, но взгляд на ней отличается от остальных. Лиля пытается разгадать Татьяну Николаевну, только та не дается на понимание.       — Да.       Когда за ними закрываются двери кабинета, Татьяна Николаевна садится на первую попавшуюся парту.       — Лиличка, мне надо с тобой поговорить.       — А что ставить надо? — девочка играет в дурочку, полагая, что так ее сердце останется не раненым. Она обычно не бегает от разговоров, но в этот раз все идет наперекосяк.       — Постой, это потом. Давай обсудим произошедшее в понедельник.       Лиля всегда готовится к худшему, ждет его, изводится, а потому в моменте все кажется не таким страшным. Она находит в себе смелость обратиться к Татьяне Николаевне лицом и понимает, что она не настроена агрессивно.       — Хорошо, давайте.       — Я все понимаю и не держу на тебя зла. И ты, пожалуйста, не переживай о случившемся. Это никак не скажется на твоей учебе.       — В смысле?       Лиля, готовая получить жестокий отдарок за свою подростковую дерзость, в непонимании опускает брови. А Татьяна Николаевна искренне полагает, что девочка, подобная Лиле, примет любое внимание к себе за нечто особенное. Заболеет человеком, давшим понимание и заботу, и спутает благодарность с влюбленностью.       — Ничего не изменится, случившееся не повлияет на твои оценки.       — Хорошо… — Лиля ничего не говорит больше, чтобы в начале полностью выслушать учительницу.       — Я догадываюсь, что тебе тогда показалось, — Татьяна Николаевна говорит с крайней степенью заботы, перед ней не стоит цели проучить или запугать школьницу, — и такая реакция вполне объяснима. Но тебе не обязательно бегать от меня по всей школе. Все ошибаются.       — А если я не считаю это ошибкой? — Лиля сдвигает к переносице брови. — Совершенное в моменте — да, но я ни о чем не жалею.       — Это твое право. Мою позицию ты теперь тоже знаешь.       — А мою выслушать не хотите?       Раздается звонок на урок. Паша заглядывает в кабинет, но Татьяна Николаевна дает ему отмашку и просит еще минут десять постоять в коридоре. Одиннадцатиклассники без лишних вопросов соглашаются.       — Давай.       — Вы мне, может, правда нравитесь, — Лиля говорит это как бы с вызовом, заранее готовясь защищаться. Она становится уязвимой, когда открывается.       Татьяна Николаевна смотрит на нее всего пару секунд, а затем резко поднимается:       — Это пройдет, — и начинает переставлять микроскопы со своего стола на парты.       Лиля на автомате начинает повторять за ней, не понимая, окончен ли разговор или нет.       — Это все, что Вы можете мне сказать?       — Да, — Татьяна Николаевна прячет взгляд за волосами и делает вид, словно разговаривает с пустотой. Такое невнимание к себе Лиля запомнит надолго. — Тебе лучше не забивать этим голову.       — А у меня, может, любовь первая, — Лиля забавляется, разбрасываясь громкими словами, когда замечает, как это отзывается в выражении лица Татьяны Николаевны. Она то ли пугается, то ли напрягается, то ли все вместе.       — Сомневаюсь.       — Посмотрим.       Лиля веселится, чтобы скрыть в себе съедающее опустошение. После отказа Татьяны Николаевны переваривать свое отражение становится все сложнее, а под конец недели Лиля и вовсе понимает, что шутки про первую любовь больше не шутки.       Она влюбляется и понятия не имеет, куда себя деть.