***
Следующим днём они оправились в детский приют, куда отправили младшего Бишопа. Юджин сам не понимал, зачем он во всё это ввязывался. Вероятно, рутина в его жизни окончательно свела его с ума. А так, может хоть ребёнку поможет. Итан, Юджин и ещё какой-то парень, должность и имя которого не задержались в памяти Афтона, вошли в старое, дряхлое здание, с обшарпанным фасадом и продувающими окнами. Всё скрипело и обваливалось на глазах, отчего навевалось тяжёлое уныние. Попадающиеся им на пути дети выглядели несчастно и одиноко. Провожали их тоскливым взглядом, полным полного уныния и разочарования. Юджину сделалось не по себе. Соцработники провели мужчин в одну из спален. Старые, явно скрипящие кровати проставлены вдоль каждой стены. Каждая неаккуратно заправлена, из-под брошенных кое-как одеял виднелись грязные и наверняка очень жёсткие матрасы. На полу валялись книжки и игрушки, явно брошенные и больше никому неинтересные. На одной из кроватей одиноко сидел пятилетний мальчик, сгорбившийся над чем-то и покачивающийся взад-вперёд. Его левая рука нервно дёргалась, а лицо выглядело максимально безэмоциональным и полным безразличия. — Ну что, герой, иди, поговори с ним, — пихнул Юджина Итан. — Узнай, что произошло тем вечером. Мы с Калебом побудем снаружи. Если что — зови. — Если он попытается вам что-нибудь откусить — кричите, — поддакнул паренёк, и они с инспектором скрылись в коридоре. Юджин и мальчик остались в спальне одни. Холодный октябрьский ветер подвывающим скулежом задувал в щели в окнах, от чего в комнате казалось студёно. Мальчик, очень худой и бледный, одет в пижамную полосатую одежду: большую для него рубашку с заплатками и потрёпанные штаны. Тёмно-русые волосы неопрятно растрёпаны, а на бледной коже контрастируют синяки под глазами. На коленях лежал старенький альбом, который он изрисовывал детскими мелками. Юджин неуверенно прошёл к нему, но тот не обратил на гостя никакого внимания и продолжал царапать бумагу чёрным мелком. — Привет? — неловко произнёс Афтон, чуть наклоняясь к мальчику и боясь спугнуть. — Меня зовут Юджин, а тебя? Мальчик проигнорировал мужчину, даже не взглянул на него. Мужчина поджал губы и принялся делать вид, что окружающая обстановка ему вдруг стала очень интересной. — Здесь довольно неуютно. Холодно, мрачно и очень одиноко. Тебе здесь, наверно, не очень комфортно, так ведь? Мужчина снова оказался проигнорирован, но сдаваться пока не спешил. Мельком взглянул на альбом, что так старательно изрисовывал мальчик. На бумаге изображено большое чёрное нечто с шипами по всему телу и широкой, острозубой пастью на животе. Юджин неловко поджал губы, думая, что это совершенно не то, что должны рисовать пятилетние дети. — Вас пускают на улицу? Наверно, нечасто. Меня тоже на улице почти не выпускали и не разрешали играть с другими детьми. Здесь так мрачно и тоскливо, здесь и с ума сойти не долго, правда? Мальчик не реагировал, но заметно нахмурился, нажимая на мелок сильнее. Юджин постарался сбавить градус напряжения. — Ты рисуешь, чтобы успокоится, я прав? — дружелюбно поинтересовался он, осторожно присаживаясь на край кровати, стараясь не спугнуть мальчика. — Когда меня что-то волновало или тревожило, я рисовал это, а потом сминал и сжигал, и все негативный мысли стирались вместе с бумагой. Или рисовал что-то, что меня успокаивало. И мне становилось лучше. Все эмоции выплёскивались на бумагу, а потом вместе с ней и сгорали. Мальчик, наконец, поднял на мужчину глаза, уставшим взором рассматривая незнакомца. Сердце Юджина чуть вздрогнуло при виде пустых серо-голубых глаз ребёнка. И поймал себя на мысли, что пятилетний ребёнок не должен выглядеть вот так — печально и нездорово. Не должен. Он должен смеяться и улыбаться, играть с другими детьми, гулять на улице. А не сидеть на скрипучей кровати в мрачном приюте, окружённого такой удручающей атмосферой, от которой хочется биться в отчаяние. — Уверен, тебе сейчас тяжело. Такие перемены могут сломить и взрослого человека, не говоря уже о ребёнке. Но знай, ты сейчас не один. Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? Мальчик продолжал пилить незнакомца взглядом полного отсутствия эмоций. Но огонёк заинтересованности всё же вспыхнул в пустых серо-голубых глазах. Юджин вытянул улыбку. — Меня. Меня в юности. Мальчик промолчал и снова уткнулся взглядом в альбом. Перевернул страницу и выскребал какое-то слово. «Винсент», — неаккуратно написал мальчик, на что Юджин тепло улыбнулся и легонько кивнул. — Винсент, красивое имя. Сколько тебе лет, Винсент? Мальчик осторожно показал растопыренную ладонь. — Пять. А мне уже сорок. Прошло так много времени с тех пор, как мне тоже было пять. Я был таким же маленьким, как и ты. И таким же несчастным, — Юджин тяжело вздохнул, упираясь взглядом в окно и рассматривая блёклый вид по ту сторону замызганного стекла. — Меня заставляли делать то, чем я не хотел заниматься. Я всегда думал, что как только вырасту — брошу всё это и начну заниматься тем, чем хотел. Ну и вот я вырос — и что дальше? А дальше я не знал что делать, потому что, пока я занимался ненужной мне ерундой, я совершенно не задумывался о том, чего мне хотелось на самом деле. Я знал, что чего-то хотел, а чего конкретно — до сих пор не могу понять. Поэтому я продолжаю быть тем, кем привык быть, но одновременно тем, кем никогда быть не хотел. Это тяжело, но такова жизнь. На самом деле, это очень печально, что твоя жизнь зависит от того, кто тебя воспитал. Особенно если они пытаются сделать из тебя того, кем когда-то не смогли стать сами. Это неправильно, ты так не считаешь? Винсент продолжал сверлить Юджина пустым взглядом, а затем опустил голову вниз. Мужчина глубоко вздохнул, чувствуя, как градус напряжения растёт с каждой секундой. Возможно, ему бы вообще не стоило обо всём этом говорить. Поймал себя на мысли, что, возможно, он говорил вещи, которые были недосягаемы для пятилетнего разума. Но юный Бишоп смотрел на него так, словно улавливал суть каждого слова. — У меня тоже не было детства, — Юджин совсем не узнал свой голос, от чего еле заметно вздрогнул. Перевёл взгляд на обшарпанную стену и продолжил говорить. — Никогда не понимал, как люди вообще могут поступать так со своими детьми. Это ведь так неправильно. — Быть взрослым, наверное, так здорово, — севшим голосом просипел Винсент, заставляя Юджина вздрогнуть от неожиданности. Голос мальчика звучал хрипло и обиженно. — Ты делаешь, что хочешь и заставляешь других делать то, что ты хочешь. Быть взрослым так удобно. — Боюсь, ты ошибаешься, Винсент, — Афтон сочувственно склонил голову и расслабил плечи. — Не все взрослые — плохие. Бывают и плохие дети, и хорошие взрослые. Знаешь, лично я не вешаю на людей ярлыки. Не делю их на добрых и плохих. Есть просто люди и поступки, которые они делают. А поступки уже бывают злыми и хорошими. Поступки делают нас людьми. — Но почему вокруг меня только люди с плохими поступками? — обиженно всхлипнул Бишоп. — Я сделал что-то не так? Я плохо себя вёл? Я убирал за собой игрушки, и мыл посуду, и слушался папу. Почему он так со мной поступал? Юджин почувствовал, как сжалось сердце, когда увидел, как глаза Винсента налились слезами, а его нижняя губа затряслась. — Я сделал что-то не так? — повторил он, совсем тихо, боясь сорваться на слёзы. — Я п-плохо с-себя вёл? — Нет, — наконец, обронил Юджин, сжимая в руках простыню и отводя взгляд в сторону. — Ты не сделал ничего плохого. Ты просто ребёнок, которому просто не повезло. — Я сделал что-то не так? — продолжал повторять Винсент, обращая внимания Юджина на себя. Тот увидел, как тяжёлые капли слёз мальчика упали на бумагу, превратив его имя в неопрятную кляксу. — Я п-плохо с-себя вёл? — Нет, — Юджин осторожно протянул руки к ребёнку, но не успел ничего сделать, как мальчик прижался к нему, неровно выдыхая ему в грудь. Почувствовал, как намокает его рубашка. Ребёнок рыдал. Рыдал и прятал зарёванное лицо, уткнувшись в грудь совершенно незнакомого человека, которого видит в первый и, вероятно, в последний раз. Первого и единственного человека в его коротенькой жизни, что проявил к нему сочувствие. Не прогнал, не оскорбил, не унизил, а просто понял и утешил. Пятилетнему Винсенту Бишопу не хватало именно этого. — Папа говорил, что мальчики не д-должны плакать, — сильно заикаясь и всхлипывая после каждого слова, обронил Винсент и воспользовался носовым платком, любезно протянутым Юджином. — Это глупость. Плакать могут все. Плакать должны все. Знаешь, я как-то вычитал в одной научной статье, что женщины живут дольше мужчин, потому что они дают волю своим эмоциям. Мальчикам всегда запрещают плакать, потому что они мальчики. И они копят свой негатив в себе. Поэтому мужчины чаще подвергаются депрессии и… в общем неважно. В любом случаи это всё неправильно. — Неправильно, — кивнул мальчик, хотя, вероятно, он не совсем понял смысл этих слов. — Мне стало так хорошо. — Потому что ты выплакался, и весь негатив, который ты копил, вышел наружу. — Но теперь болит голова. И спать хочется, — Винсент показательно зевнул. — Такое бывает, — усмехнулся и протянул руку, чтобы потрепать мальчика по волосам, но тот вздрогнул и прижал руки в голове. — Ты чего? — А вы… — неуверенно выглянул из-за своей «защиты» мальчик, удивлённо хлопая глазами. — Вы же хотели меня ударить? — Нет. С чего ты это взял? — Папа часто меня бил. По голове, — Винсент неловко почесал макушку, отводя взгляд. — Обычно потом долго болело. И шишки появлялись. И синяки на теле. — За что он тебя бил? — Не знаю, у него часто плохое настроение. А когда у него плохое настроение, он мог ударить меня просто так. Разве родители должны так поступать? Мальчик посмотрел на него глазами, полные боли и непонимания. А маска безэмоциональности и закрепощённости окончательно треснула, и перед Юджином возник образ одинокого, несчастного ребёнка, которому просто не повезло. У мужчины всегда сжималось сердце от одной только мысли о том, что в жизни такое действительно случается. Но сейчас он сидел перед таким ребёнком, который всю жизнь терпел боль и холод со стороны родителя и не получал ни грамма поддержки и хоть какой-нибудь помощи. Ему всего пять. Сердце разрывалось на куски от осознания всей картины. Как же это неправильно… — Нет, — обронил, наконец-то, Юджин. — Так не должен поступать никто. — Если бы у меня были дети, я бы ни за что не сделал им больно, — шмыгнул носом мальчик. — Зачем вообще кому-то делать больно? Им нравится, когда кому-то больно? Моему папе тоже нравилось, когда мне было больно? — и поднял голову в надежде, что в добрых глазах незнакомца он найдёт ответ на свой вопрос. Но Юджин только сочувственно покачал головой. — Думаю они… просто больны. Такие люди не заслуживают иметь детей, и им самим нужна помощь. — Им не нужна помощь, я бы не дал им помощи. Они не заслуживают помощь. Им не было больно так же, как мне, — голос мальчика звучит обиженно. Так, словно он в обиде на весь мир. На весь мир, который ни разу не протянул ему руку помощи. — А твоя мама? Где она? — спросил вдруг Юджин, меняя тему разговора. — Она умерла, когда я родился. Может быть, поэтому меня папа не любил? Он всегда говорил, что не ждал меня, и что лучше бы меня вообще не было. Ему было бы хорошо, если бы меня не было. Но я же в этом не виноват? — Нет, — выдохнул Афтон. — Ты не виноват ни в чём. И в комнате наступила тишина. На улице заморосил осенний дождик, и уже скоро он перерос в очередной ливень. Капли дождя звонко стучали по окнам и по нервам Юджина. Напряжённая тишина нагнетала тревожную атмосферу. — Какие книги ты любишь читать, Винсент? — спросил вдруг Юджин, дабы разбавить витавшее в воздухе напряжение. Ребёнок поморщился. — Не знаю, — спокойно ответил он, неуверенно сжимая простыни. — Я не умею читать. А вы что любите? — На самом деле я люблю почти все жанры, ведь каждый из них по-своему прекрасен, — Афтон мечтательно поднял голову вверх, лениво рассматривая потрескавшуюся штукатурку на потолке. — Но особенно я люблю трагедию Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта». Это довольно тяжёлый рассказ, мне пришлось несколько раз его перечитать, чтобы полностью вникнуть в его сюжет и смысл. Но знаешь, в чём прелесть всех историй? С каждым разом, как ты их перечитываешь, ты находишь там больше деталей и скрытых смыслов. Смотришь на произведение несколько с другой стороны, воспринимаешь его по-новому. И это невероятно. На какое-то время в комнате снова возникла тишина, и мальчик вдруг тихонько рассмеялся. От его хрипловатого смеха в груди Юджина расцвело. — Как звали автора трагедии? — Уильям Шекспир. — Уильям? Ха-ха, звучит так, словно сейчас кого-то стошнит. — Ты смеёшься над великим человеком, Винсент, — по-доброму причитал Юджин. — Над человеком со смешным именем. Юджин не мог не заметить, как лицо мальчика снова еле заметно скривилось. Улыбка с лица мальчика постепенно слезла, и он грустно уставился куда-то вниз. Словно вспомнил что-то очень плохое. Что-то, что очень сильно старался не вспоминать и навсегда стереть из своей памяти. И Юджин прекрасно понимал, что именно. И прекрасно понимал, что он это уже вряд ли когда-то забудет. Такое забыть невозможно. — Папа сильно напился в тот вечер, — хрипло начал мальчик, нервно сглатывая. — От него сильно пахло алкоголем и сигаретами. И он был очень злым, когда пришёл домой. И я… случайно разбил кружку на кухне. Я хотел попить. Но руки дрожали, и она упала. И разбилась. И папа разозлился ещё сильнее. Он очень кричал. Мне было страшно, — голос мальчика заметно задрожал, а нижняя губа снова затряслась. — Я видел, как он снимал ремень. Я попытался убежать и спрятаться, но он всё равно меня находит. Всегда. И делает мне больно. Мальчик зажмурился, когда всё вокруг поплыло от подступивших слёз. Но перед глазами всё равно всплыл тот пятничный дождливый вечер, когда в доме раздался звон разбившейся посуды, а затем крики и ругань. И плачь маленького Винсента Бишопа. Мальчик плакал, умолял отца смилостивиться, и обещал, что больше такого не повториться. Слёзы и мольбы, как обычно, на него не действовали. Наоборот делали хуже и раздражали Роберта только сильнее. — Заткни-ись, мелкий уродец, — пьяным голосом проорал мужчина, шатаясь во все стороны. С алкоголем он явно перебрал. — Щас ты… у меня огребёшь по полной, сука. Устрашающе звякнула бляшка ремня и заставила Винсента испуганно вздрогнуть. — Папа, пожалуйста… — Иди сюда, дрянь. Мальчик ловко юркнул под стол и выбежал в коридор, затем взобрался по лестнице, надеясь успеть запереться в своей комнате, но споткнулся на самом верху о свои же игрушки. Игрушки, Винсент играл здесь в пиратов и забыл убрать за собой. Папа будет злиться ещё сильнее. Мальчик поймал себя на мысли, что сегодня, возможно, всё будет иначе. Он не переживёт гнева отца, что так и распирал его. Сегодня он злее, чем обычно. И Винсенту будет явно очень плохо. Он неосознанно вжался в стену, когда деревянные ступеньки противно заскрипели под весом надвигающегося мужчины. — Ну-у же, Винни, — от этой формы его имени стало тошно и противно, — ты же… не хочешь злить папочку? Я буду снисходителен, если сделаешь мне маленькую услугу, — Роберт шёл медленно, как настоящий хищник. Наслаждался страхом своей жертвы, нагуливал аппетит. Чтобы обглодать мальчика до костей. Голова закружилась от возможных мыслей и вариантов дальнейшего сценария развития. Один ужаснее другого. Мысли путались друг о друга, лихорадочно сводя мальчика с ума. Мир сузился до жёлтой дорожки света, выходящего из коридора. И надвигающейся чёрной тени, которая с каждой секундой становилась всё ближе и ближе… Мальчик судорожно нащупал брошенный им деревянный меч. — Куда же ты убежал от папочки? — хлестнул ремень в руках мужчины, шатко поднимающегося по ступенькам. — Ты должен хорошенько поработать за разбитую кружку и моё испорченное настроение. Роберт, едва дошедший до последней ступени, пошатнулся, когда деревянный меч удачно ударил чуть ниже коленной чашечки. Боль заставила его на секунду потеряться в пространстве. На мгновенье он ощутил хиленькие ручки сына на своей груди, а затем почувствовал, как взлетел. Но он не взлетал, а кубарем катился вниз по лестнице. Раздался хруст — и всё закончилось. За окном грянул гром и всего на мгновенье осветил испуганную гримасу мужчины, когда тот вдохнул в последний раз. Глаза вытаращены от страха, испытанного в последнюю секунду до чего-то необратимого. Он мёртв. Роберт Бишоп мёртв. Он убил своего отца. — Пап?.. — тихо произнёс мальчик, медленно опуская игрушечный меч, когда угроза миновала. Угрозы больше нет — она лежит со сломанной шеей возле лестницы. — Папа? Мужчина не отзывался, потому что был мёртв. Мёртвые не разговаривают. Мёртвые ничего не могут. А если они ничего не могут, значит и навредить они больше не в состоянии. Но почему-то это не успокаивало маленького мальчика, стоявшего возле остывающего трупа своего отца. — Папа?.. — снова произнёс мальчик, чувствуя, как удушающие слёзы мешают ему сделать вдох. — Вин…сент… — хрипит трескучий голос, заставляя мальчика вздрогнуть. Шея Роберта повернулась с противным хрустом. — Ви-ин…се-ент… «Нет…» Неправильно. Это всё неправильно. — Винсент, — повторил Роберт, выпуская кровь изо рта. Она же текла у него и из носа, глаз и ушей. Дом заливался реками крови. — Винсент… Винсент. ВИНСЕНТ!!! — Винсент? — Юджин осторожно положил руку на плечо мальчика, заставляя того испуганно вскрикнуть. — Винсент, теперь всё хорошо. Ты в безопасности. — В безо…зопасности? — неуверенно произнёс мальчик, осторожно осматривая комнату заплаканными глазами. Он здесь — в приюте. Не там — в старом, мрачном доме с трупом и полицией. — Я ведь… убил его… Я теперь плохой человек. Я стал таким же плохим, как папа, так ведь? — Нет, — удручённо обронил Юджин спустя секундное молчание. — Ты не плохой. Ты не сделал ничего плохого, ты просто защищался. Либо он, либо ты. — Я убил его… — Он делал с тобой ужасные вещи. Мальчик опустил голову и нервно всхлипнул. Сердце Юджина больно сжалось, и он поспешил прижать ребёнка к себе. Внизу живота больно сжался комок нервов от осознания того, что всё это пришлось переживать пятилетнему ребёнку. Ребёнку, который не сделал ничего плохого. Он просто хотел нормальной семьи. Нормальной жизни. — Мне было страшно, я-я не хотел. В-всё п-произошло так б-быстро, я… — Тшш, тише. Ты не виноват. — Меня ведь не арестуют? — Нет. Нет, конечно нет, — Юджин осторожно взял мальчика за плечи и посмотрел ему в заплаканные глаза. — Всё будет хорошо. Здесь ты будешь в безопасности. — Я так не думаю, — шмыгнул Винсент. — Здесь страшно и жутко. И очень холодно. И одиноко. Мне здесь не нравится. Я когда-нибудь выйду отсюда? От этих слов у Афтона защемило сердце. Во взгляде мальчика читались страх и просьба о помощи. Опасения, что здесь мальчику не окажут должной поддержки, а наоборот сломают его сильнее, сдавили шею Юджина. Он постарался подбадривающе улыбнуться. — Выйдешь. Обязательно. — А когда? — Когда? — повторил он и задумался, не зная, что ответить. — В восемнадцать лет точно, — и глупо улыбнулся. Мальчика это никак не ободрило, и тот печально склонил голову. — А мне ещё только пять с половиной… — Винсент… Сзади тихонько скрипнула дверь, заставляя Юджина обернуться. Высунувшийся в проёме Итан махнул головой и снова скрылся в коридоре. — Вы уже уходите? — поинтересовался мальчик, шмыгая носом. — Придётся, — грустно ответил мужчина, криво ухмыляясь. — А вы ещё вернётесь? — сердце Юджина противно заныло от жалобного голоса ребёнка, которого так не хотелось оставлять здесь одного. — Кто знает, — неопределённо махнул плечами Юджин и протянул руку к голове мальчика. Тот на автомате вздрогнул, но тут же замер, а затем расслабился, когда тяжёлая рука заботливо потрепала его по лохматым волосам. — Веди себя хорошо, ладно? — Угу, — шмыгнул мальчик. — Ты ни в чём не виноват, помнишь? — Угу. — Тебя здесь никто не обидит. Ты теперь в безопасности, обещаю. — Вы ведь вернётесь? — снова спросил мальчик, заставляя Юджина сжаться под натиском взгляда тусклых заплаканных глаз. — Ничего не могу обещать. Мальчик кинулся мужчине в объятия, со всей силы сжал того тощими ручками и еле слышно всхлипнул. — Спасибо вам, дядя Юджин. Что выслушали и поддержали. Дома мне этого очень не хватало. Папе не было интересно, что со мной происходит. И мне от этого было очень больно. Но сейчас мне хорошо. Надеюсь, мне станет лучше скоро. Афтон прерывисто вздохнул и утешительно провёл ладонью по спине мальчика, ощущая выпирающие позвонки. Тревожность за мальчика и нежелание оставлять его здесь одного накрыли Юджина волной. — Я тоже. Надеюсь, что тебе станет лучше. Всё обязательно наладится. Пора прощаться. Юджин поднялся со скрипучей кровати и направился к выходу из спальни. Каждый шаг давался с трудом и отзывался горьким покалыванием в сердце. — Дядя Юджин, — вдруг окликнул его мальчик, заставляя мужчину обернуться слишком резко. — А вы… эм, я, конечно, понимаю, что мы уже, наверное, больше никогда не увидимся, но… вы… не могли бы не звать меня Винсентом? — Почему? — удивился Афтон. — Мне неприятно, когда меня так называют. Сразу вспоминаю папу… — Хорошо. И как ты хочешь, чтобы тебя называли? Юджин поймал себя на мысли, что у мальчика проклёвываются симптомы посттравматического стрессового синдрома, раз его переклинивает от всего, что напоминало ему о прошлом. Мальчику явно нужен психолог. — Не знаю. Я знаю не так много имён, — ребёнок задумчиво потёр подбородок и вдруг снова рассмеялся. — Как того, как как будто кого-то стошнит. — Уильям? — Да. Оно забавное. И красивое. И оно теперь напоминает мне о вас. Можете называть меня так? Мужчина слегка смутился, но всё же кивнул, улыбаясь мальчику. — Как скажешь, Уильям. Они попрощались, и с тяжёлым сердцем Юджин вышел из спальни. Итан с напарником тут же накинулись с расспросами, но тот, казалось, их не замечал. Голова была забита мыслями о несчастном, брошенном мальчике, которому просто не повезло в жизни. Оставлять его там (совсем одного) было ужасно тяжело, и эта тяжесть росла с каждой минутой, пока они ехали в полицейский участок, оставляя мальчика наедине с тяжестью и болью.***
Следующей ночью Юджин не мог уснуть. Дело не только в навалившейся в последнее время бессоннице, но и в мыслях, роившихся в голове весь оставшийся день. И ночь. Вероятно, они не скоро оставят его в покое. Иногда Юджин не выносил своей сентиментальности и всего того, что он так сильно принимал к сердцу. В том числе и того мальчика из приюта. Особенно его. Из головы не вылетал образ тощего, бледного и жутко напуганного, одинокого ребёнка. Скованность и болезненный вид только подчёркивали всю ту боль и трагедию, что ему пришлось пережить. Юджин понимал, что таких брошенных детей в мире десятки, сотни, тысячи! Он и раньше всегда сочувствовал таким детям, но когда он встретил одного из таких, сердце не переставало болезненно сжиматься. «Всех не спасти, Юджин, — мелькнули в голове слова отца. Его холодный стальной голос бил по черепушке, заставляя морщиться от воспоминаний, которые очень хотелось забыть и оставить в прошлом. — Ты всегда должен думать только о себе и своих целях. Не смей кому-либо позволять ослаблять твою позицию и статус. Лишние заботы — были, есть и будут для тебя камнем, тянущим тебя на дно. Не забывай об этом». Юджин не заметил, как раздражающе скрипнули зубы. Поймал себя на мысли, что совершенно не понимал, почему он продолжал следовать наставлением отца, даже после его смерти. Возможно, это тоже один из признаков посттравматического синдрома. Вероятно, ему бы стоило проработать свои травмы со специалистом, но и здесь наставления отца ему не давали ни капли смелости и решимости, заставляя убеждать себя, что всё и так хорошо. У него не было детства. Отец заставлял его сидеть за роялем целыми днями. Вечерами после занятий, по выходным, на каникулах — всё свободное время. Ему всегда хотелось узнать, чем обычно занимаются его ровесники. Что читают, что изучают в школе, в какие игры играют. Маленький Юджин читал исключительно классику, нудную и неинтересную, заставляющего семилетнего Юджина зевать каждые полминуты. В школу не ходил — учился на дому. Изучал сразу два языка (а позже и третий), читал много ненужной литературы и занимался тем, чем явно не должен заниматься ребёнок его возраста. А в игры не играл, играл только Баха и Бетховина на рояле. Сейчас Юджину интересна классическая литература, он её понимал и проникался всей душой; всегда извлекал для себя что-то новое, даже после повторного прочтения. Литература стала его отдушиной и временным выходом из реальности. После чтения его переполняли всевозможные эмоции и мысли, над которыми он людил поразмышлять. Ему это действительно нравилось и приносило удовольствие. Но не семилетнему Юджину, которому хотелось ходить в школу, играть с друзьями и гулять на улице до позднего вечера, а не сидеть в четырёх стенах сводящей его с ума душной комнате и раз за разом играть композиции, от которых его уже тошнило. У Юджина не было детства. И ему очень не хотелось бы, чтобы его не было и у пятилетнего Винсента Бишопа. Мальчика, который не виноват ни в чём. Который тоже хотел ходить в школу, играть с друзьями и гулять на улице до позднего вечера. А не быть избитым собственным отцом просто за то, что он существует. Это неправильно. Юджин уснул только под утро, но проснулся уже спустя пару часов и бодро вскочил с кровати, собираясь с мыслями и чувствуя, как сильно клокочет сердце в груди. Он быстро умылся, схватил шляпу и пальто с вешалки и вышел из квартиры Итана, который любезно предложил ему пожить у него. Юджин часто совершал импульсивные решения, о которых чаще всего вскоре жалел. Но сейчас он точно уверен, что поступает правильно.***
Винсент лежал на кровати, уткнувшись взглядом в потресканный потолок. Почему-то в голове вдруг промелькнула мысль, что было бы здорово, если бы прямо сейчас здоровенный кусок штукатурки отвалился и воткнулся мальчику прямо в глаза. Чтобы он ослеп и больше никогда не видел это место. Этих людей. И этот неправильный мир. Эту ночь он совсем не спал. Как и прошлую. А на завтраке ничего не съел. И сил сейчас совершенно не было. Ни на что. Даже на размышления о том, что он просто сгинет в этом месте, с этими людьми, в этом мире, в котором всё так жестоко, неправильно и несправедливо. Где-то на улице сейчас, наверняка, играют его ровесники, весело смеются и говорят о всякой детской чепухе. У Винсента такого никогда не было. И не будет. Мальчик тяжело вздохнул и перевернулся на бок, уставшим взором уткнувшись куда-то в пол. В спальне было жутко холодно, но сил дотянутся до края одеяла он в себе не ощущал. От бессилия хотелось плакать, но даже на это у него не было энергии. Как же он сейчас жалок. Мальчик из последних сил подтянул к себе колени и обнял себя за худые плечи, стараясь хоть немного согреться и спастись от угнетающей атмосферы приюта, в котором ему предстоит проторчать ещё тринадцать долгих лет (если быть точнее — двенадцать с половиной, но Винсента это никак не утешало). А потом его выгонят, и он окончательно останется в этом мире один. Ему будет не к кому пойти, не у кого попросить о помощи. Он останется блеклым, серым пятном в мире, в котором жизнь продолжит идти своим чередом, не обращая никакого внимания на потерянного, одинокого Винсента Бишопа, который всегда будет маленьким пятилетнем ребёнком. Которому просто не повезло… Он не заметил, как намокли щёки, а из носа потекло. Потёрся носом о простыню и уткнулся лицом в грязную подушку. И ненадолго задремал, но очень скоро из этой чуткой дрёмы его выдернул громкий голос прямо над ухом. — Подъём, Бишоп, собирай вещи, — противный, скрипящий голос женщины средних лет резанул мальчику по ушам и, и без того раскалывающейся, голове. Мальчик с трудом заставил себя подняться и выйти из спальни в коридор, где было ощутимо теплее, чем в комнате. Возле входной двери стояла знакомая мужская фигура и о чём-то разговаривала с другой женщиной. Он выглядел так же, как успел запечатлеть в своей голове Винсент. Он был готов потонуть в добром тёплом взгляде серых глаз, лишь бы снова ощутить всю ту заботу, которую он дал ему всего за пятнадцать минут общения. Юджин поймал на себе его волнительный взгляд и улыбнулся самой доброй и заботливой улыбкой, которую только видел в своей жизни. — Собирайся, Уильям, мы едем домой.***
— Так вот, как всё произошло, — мужчина с трудом открыл тяжёлые веки и поднял взгляд на нарушителя его покоя. — Это ты его забрал, да? Кэссиди смотрела на него с отчаянной злобой и ненавистью, словно это он виноват во всём, что с ней произошло. Сжимала руки в кулаки, сводила брови домиком и была готова испепелить мужчину одним лишь своим гневным взглядом. — Да, — легко обронил Юджин, словно не сделал ничего плохого. Он ведь и вправду не сделал ничего плохого, он просто спас ребёнка от несчастной жизни в одиночестве. Разве это плохо? — Разве это плохо?! — прочитала его мысли девочка, сжимая кулаки ещё сильнее. На лбу вздулась вена, а в глазах заплясали искры чистой ненависти. — Ты притащил сюда того, кто совершил всё это! Кто сломал жизнь мне и ещё куче невинным людям! Детям! Я ни в чём не виновата! Мы все ни в чём не виноваты! Но из-за него мы вынуждены торчать здесь! — Ты сама решила остаться и мстить ему до беспамятства, — хмыкнул Юджин и перевёл взор на прозрачную гладь воды в озере. Чёрную. Всё здесь было чёрным и пустым. Пустым и спокойным, даже кровавые ёлки не шелестели игольчатыми ветками. Вдалеке гудела тишина. Звенела в ушах и где-то на подкорках сознания, сводя с ума. — Ты, кстати, и друзей здесь своих держишь. Тебе не кажется, что это чересчур эгоистично? — А тебе не кажется, что тебе стоит закрыть свой рот? — злобно прошипела девочка. — Ты породил Дьявола, и за это будешь наказан. Ты будешь страдать и жалеть о том дне, когда вытащил из приюта Уильяма Афтона, который через тридцать три года убьёт нас всех, — она развернулась и направилась к тропинке, ведущую вглубь леса Вины и Сожаления. — Я спас пятилетнего Винсента Бишопа, которому просто не повезло в этой жизни, — тяжело обронил Юджин, заставив девочку встать как вкопанную. — Я спас такого же ребёнка, как и вы. Он плакал и был так же напуган и несчастен. Я просто хотел, чтобы у него было детство, которого не было у меня. Я хотел, чтобы у него была жизнь, которой не было у меня. И я, вероятно, с треском провалился, не правда ли? — усмехнулся мужчина, поворачиваясь к всё ещё неподвижно стоящей девочке. Кэссиди повернулась к нему спустя пару секунд. И посмотрела на него холодным, стальным взглядом. Но в нём всё ещё бушевали ярость и агония. — Может, — хмыкнула она. — Может ты и дал ему детство, которого не было у тебя. Дал жизнь, которой не было у тебя. Но ты забрал это всё у нас, — и снова развернулась, кинув на прощание: — Все действия имеют последствия, не так ли? Вот и думай над тем, к чему привели твои действия и какие из них вытекли последствия. Подумай и приди к соответствующим выводам, отец Дьявола. И Мстительный Дух скрылась за деревьями, оставляя Старика Последствия в полном одиночестве.