***
Понятие «время» для него давно перестало иметь значение. А представления о том, сколько времени уже прошло, он не имел ни малейшего. Первое время все мысли занимала только адская, нестерпимая боль во всём теле. Она расползалась по каждой клеточке бренного тела, давно остывшего и постепенно разлагающегося. Возможно, его интересовал бы вопрос, от чего именно он умер: от пробитых железками и сломанными костями органов, потери крови или болевого шока. «Возможно, интересовал бы», если бы не отчаянное осознание того, что он как раз таки не умер. Умирать было больно, а не умирать — ещё больнее. Хотелось рыдать от отчаяния, но этим он приносил себе только больше страданий. А рядом — совсем близко — слышался противный, злорадный смех. Возможно, он мог бы понять, кому он принадлежал, если бы мог хоть чуточку соображать. Боль длилась мучительно долго, а затем постепенно сошла, когда его тело иссохло, а нервы окончательно разложились. Болеть было больше нечему, а способность сложить хотя бы одну несложную мысль в голове, наконец-то, вернулась. Если бы мог, он бы рассмеялся. Как же глупо он умер — от рук собственного творения, поддавшись собственным страхом от последствий собственных решений. Отчаявшаяся и окончательно сошедшая с ума душа теперь на веки заточена в этой мрачной комнате, с насекомыми, тараканами и мстительным голосом, каждое мгновенье рассказывающим о том, как много и долго он будет страдать. Он постепенно отдавал себя всего безумию и агонии, по крупице. Это сводило с ума. Пока в какой-то момент, сквозь пелену и затуманенный рассудок до него не дошли чьи-то голоса. Настоящие, человеческие, живые. Его сердце бы трепетно заныло и забилось чаще, от осознания, что его, наконец-то, спасут. Как жаль, что этого уже никогда не произойдёт, ведь он мёртв. Людские фигуры казались ему мутными силуэтами, а голоса их доходили до него, как через толщу воды. А затем они ушли. А спустя ещё некоторое время пришли ещё какие-то люди и забрали его. «Как же хочется их всех убить»…***
Очнулся он в новом месте — в неизвестном и совершенно не знакомом. Но окружающие его вещи и предметы доставали из глубин его барахлившей памяти кусочки воспоминаний. Знакомые плакаты, рисунки, человечки из бумажных тарелок и ленточек, игровые автоматы — это всё он где-то уже определённо видел. Но само помещение он совершенно запамятовал. Зато не запамятовал знакомый голос, проскользивший у него над ухом. — Не ожидала тебя здесь увидеть, — такой знакомый голос. Не тот, что донимал его всю ту вечность, что он провёл в той комнате. Ему едва удалось повернуть голову, и в шее что-то противно хрустнуло. Но боли не было. Перед ним стояла Чарли. Он запомнил её такой же, какой она была много лет назад. Какой была в том тёмном переулке, в котором бросил умирать. В её пустом взгляде читались злость и разочарование. — Я так надеялась, что больше никогда тебя не увижу, Афтон. И он вымученно рассмеялся. Точно. Афтон. Уильям Афтон — его так зовут. Он уже и забыл… «Я тоже рад тебя видеть, Шарлотта», — подумал он, не рискуя даже пытаться произносить это вслух — изодранное горло вряд ли издаст что-то членораздельнее хрипа. — Для тебя я Чарли, ублюдок, — произнесла она. «Может, скажешь, что это за место?». — Некий «Фазбер Фрайт». Страшилка-аттракцион, основанный на вашей с Генри франшизе. Это всё, что я знаю. «Какой сейчас год?» — Без понятия, — явно врала. — Ты задаёшь слишком много тупых вопросов, Афтон. На иссохшем лице расплылся зловещий оскал, который всё равно не видно из-под уродливой маски. Но казалось, что сама маска тоже криво заулыбалась. — Я теперь Спрингтрап, — произнёс он сквозь разодранное горло. Хрип неприятно прошёлся Чарли по ушам. — Круто, поздравляю, — скривилась она. — От тебя жутко воняет мертвечиной. Как только тебя сюда пустили с таким запахом? «Я хочу найти эту суку, из-за которой я страдал все эти годы», — в мыслях произнёс Спрингтрап, голос он решил приберечь. Всё же не каждый сможет прочитать его мысли. — Кого? — поинтересовалась девочка, хотя была явно не заинтересована в личных разборках Афтона с его обидчиками. «Та девчонка. Мстительный Дух. Я знаю, она где-то рядом». — Что ж, удачи, — Чарли развернулась на каблуках босоножек, собираясь уйти. «Эй, и это всё, что ты можешь мне сказать?» — А что мне ещё говорить? — поинтересовалась она, уже почти скрывшись за тёмным поворотом. «Не хочешь обвинить меня в том, что я убил тебя? — девочка остановилась. — Что я убил вас всех, а? Тебе на это что, всё равно?» Чарли бесконечно долго молчала. А затем выдала: — Наведайся в комнату охраны. Если, конечно, сможешь. Уверена, ты обрадуешься. Ну, — она повернулась к нему лицом, едва заметно ухмыляясь, — или обрадовался бы, если бы в тебе осталось хоть что-то, помимо слепой ярости и агонии, — и скрылась в темноте. Спрингтрап проводил её силуэт недоверчивым взглядом. Что ж, делать ему всё равно больше нечего. В комнату охраны, так в комнату охраны. Если он, конечно, сможет совладать с этим неподатливым телом. Чарли он больше не видел, но остро ощущал её присутствие. Её холодный взгляд, исходящий от висящей на стене маски Марионетки. Куклу нашли возле уже остывшего трупа маленькой Шарлотты. Она обнимала девочку, словно защищая от всех невзгод и людской жестокости, с которой ей пришлось столкнуться так рано. Спрингтрап чувствовал, как от неё исходит ненависть, но не такая, какая отходила от Мстительного Духа. Дух полыхала от ярости, горела огнём и агонией. Жгла всё на своём пути, не оставляя себе места для сочувствия и сострадания. Жаждала вечных мук и страданий своему убийце. А Чарли ненавидела его по-другому: по-холодному. Молчаливый, презрительный взгляд, который она задержала на нём в тот раз всего на пару секунд, выдал ему куда больше ненависти и злобы, чем Дух. Спрингтрап это чувствовал. Всю ту боль и разочарование, которое она испытала в том переулке. Чувство предательства кровавыми кляксами расплывалось по её одежде, с каждой секундой забирая из неё жизнь и веру в людей. Но Чарли, вероятно, всё равно не ненавидела его больше, чем Дух. Она просто смирилась, а Дух — нет. Чарли не была готова простить ему такое предательство. И была уверена, что этот нож в спину ещё аукнется Уильяму Афтону, которого всегда считала вторым отцом. И была права. И это, вероятно, далеко не всё, через что ему придётся пройти в своём персональном аду, Чарли была в этом уверена. Дух о нём ещё позаботится.***
Какое-то время Спрингтрап провёл в тишине и одиночестве. Его тело всё ещё отказывалось двигаться, и чувствовал он себя максимально жалко. А Чарли, после их не самого приятного разговора, он больше не видел. И вряд ли хотел бы. Сейчас он хотел только одного — найти Мстительного Духа. Но путь к осуществлению своей главной хотелки разветвлялся на ещё некоторые задачи: во-первых, нужно как можно скорее отсюда выбраться; во-вторых, надо что-то сделать с его телом, в таком состоянии он далеко не уйдёт; и, в-третьих, понять, где конкретно он находится, какой сейчас год и вообще узнать о нынешней цивилизации. Но об этом Спрингтрап сейчас даже думать не хотел: сейчас как-то не до этого. Сейчас ему нужно просто выбраться отсюда, а там как пойдёт. Выбраться отсюда оказалось не так просто, как он представлял. Тело в упор не подчинялось его хотениям хотя бы просто пошевелиться. Но спустя какое-то время (он всё ещё не может в этом ориентироваться), он смог-таки подвигать рукой. Потом второй, а затем и ногами. Постепенно разминал всё то, что раньше можно было назвать фалангами пальцев, кистями, локтями, предплечьями, стопами, коленями… Аккуратно двигал головой (и жутко боялся, что она просто отвалится). Скрипели старые, несмазанные детали эндоскелета, что-то противно хрустело. Но боли он не ощущал, поэтому старался не обращать внимания на не самые приятные звуки. Но это было только полпути, следующая задача — встать. Встать оказалось в разы сложнее. Рядом не было ничего, обо что бы он мог опереться. Сначала Спрингтрап попытался сесть на колени и с них подняться на ноги с помощью рук. В итоге завалился на бок. Но так было даже легче сесть на колени. В итоге с горем пополам он всё же встал. Шаги делать было тяжело, но, походив туда-сюда по небольшому тёмному коридору, он быстро наловчился. Как раз в этот момент в дальнем коридоре послышались шорохи, а затем чьи-то голоса, разобрать которые Спрингтрапу не удалось. Кажется, это был охранник. Отлично, к нему-то ему и надо. А там и выход, наверняка, найдётся. Только сейчас Спрингтрап, смотря на свои огромные руки, вдруг понял, насколько он превосходит обычного человека почти во всём. В силе, в массе, в росте. В бессмертии. Наловчится он управлять своим телом как надо — и тогда он превзойдёт обычных смертных во всём! Безумно улыбнувшись, Спрингтрап не торопясь пошагал к, предположительно, комнате охраны. Но далеко пройти не успел. Минуя пару коридоров, где-то сзади раздалось детское «Привет!». Спрингтрап опешил, неуверенно поворачивая голову назад. В здании был кто-то ещё? Какой-то ребёнок. Неужели кто-то из них? И поспешил обратно, боясь упустить обладателя загадочного голоса. Вернувшись назад, он никого не обнаружил. «Что за хрень?» — раздражённо подумал Спрингтрап, ощущая противную беспомощность. Голоса повторялись каждый раз, как он уходил в сторону офиса. И каждый раз, возвращаясь назад, он никого не обнаруживал. Может он слишком медлительный, чтобы застать ребёнка врасплох? Или это его слуховые галлюцинации? Последний вариант он отбросил сразу, как только он решил проигнорировать голос: костюм сам повёл его к источнику. Застаревшая программа поиска детей по голосу каким-то чудом всё ещё функционировала. Возможно, кто-то специально включал аудиозапись с голосом ребёнка, чтобы держать Спрингтрапа на расстоянии. Охранник. Он его точно видит и знает, как с ним бороться. И Спрингтрап остро ощущал, что этот тип не даст ему так просто уйти. Нужно быть быстрее. Быстрее, точнее и умнее. Он намного превосходит обычных людей. Ему нужно просто научиться совладать со своим новым телом. Он обязательно справится. По коридорам эхом прошёлся писк часов, а затем всё стихло. Охранник ушёл, его смена закончилась. А Спрингтрап сполз по стене, утыкаясь взглядом в спрятавшуюся в тени камеру. Через неё охранник наблюдал за ним. — В следующий раз, когда ты вернёшься, я надеру тебе зад, засранец, — хрипел он, вглядываясь в объектив камеры. — Я выберусь и убью тебя. Весь оставшийся день он пробыл в тишине и одиночестве.***
Спрингтрап, кажется, задремал. Он не был уверен, нужен ли ему сон, еда, вода. Но он был не прочь скоротать время, погрузившись в зыбкий, тревожный сон. Возможно, ему что-то снилось, а может и нет — всё равно это больше не имело смысла, ведь он больше ничего не чувствует. Ничего, кроме ярости и агонии. Охранник вернулся спустя время, выдернув Спрингтрапа из лёгкой дрёмы шумом из офиса. Снова послышались чьи-то голоса, но до его слуха они доходили глухим бормотанием. Он с трудом заставил неподатливое тело подняться и направился к комнате охраны. Этой ночью он не смог до него добраться. Ему не хватало скорости. В какой-то момент заметил несколько вентиляционных отверстий в стенах и решил попробовать пролезть по одной из них. После того, как его чуть не располовинило вдруг закрывшейся перед его лицом дверью, пробовать ещё раз он не рисковал. Ночь закончилась, и охранник ушёл. Весь день Спрингтрап учился ходить быстро. Скрипучее тело отказывалось совершать быстрые движения, но упёртости Афтону не занимать. Он доберётся до этого охранника, свернёт ему шею и выберется из этого места. Обязательно. Тренировки дали свои плоды на следующую ночь, он смог пробраться на несколько комнат дальше, но этого всё равно было не достаточно. Но зато Спрингтрап кое-что выяснил: кассета с аудиозаписями периодически ломалась, и охраннику требовалось некоторое время, чтобы система пришла в норму. Также время от времени происходили сбои в вентиляционной системе: мигала красная лампочка, по ушам бил противный звук тревоги, а из комнаты охраны доносилось тяжёлое, хриплое дыхание. Спрингтрап был почти уверен, что в роли охранника выступает либо семидесятилетний старик, либо больной раком курильщик (или всё вместе). Следующая ночь была такой же безрезультатной, но ещё через ночь он смог-таки добраться до коридора. И с победной ухмылкой встал перед большим панорамным окном. По ту сторону замызганного окна он разглядел охранника, сгорбившегося над панелью управления. Фирменная бейсболка скрывала лицо мужчины, явно сосредоточенного. Его руки, туго забинтованные, крупно дрожали и явно грозились выронить планшет. Мужчина поднял голову и вздрогнул в кресле. И замер. Спрингтрап тоже. Напряжённое молчание прервал очередной сигнал тревоги. Охранник, не отрывая взгляд от аниматроника, потянулся к кассете, и Спрингтрап безвольно направился обратно в коридор. До конца ночи Спрингтрап провёл в глубоких раздумьях и озадаченности. Ему же не показалось? Или из-за проблем с вентиляцией у него тоже галлюцинации? Или он просто сошёл с ума?.. — Я ожидала, что тебе понадобиться меньше времени, чтобы добраться до офиса, — хмыкнула Чарли, вдруг появившаяся посреди коридора, нагло нарушив желанное одиночество. — Хотя, если учесть твои… обстоятельства, то четыре дня — неплохой результат. — Ты знала? — растерянно осведомился Спрингтрап. — О чём? Что Майкл жив? Спрингтрап почувствовал, как в груди кольнула фантомная боль. Перед глазами мелькнули воспоминания того далёкого августовского вечера, когда он — ещё человек — сидел на грязном, пыльном, окровавленном полу, взирая на смердящую кучу из органов и костей. Тошнотворный запах плоти и смерти намертво сжал ему шею, а в горле застрял вопль боли и отчаяния. Это было последней каплей утёкшей от него самообладания и критики. Спрингтрап в отрез отказывался верить в то, что видел всего час назад. Разве человек может выжить без костей и органов? И прожить столько лет? Спрингтрап вдруг начал вспоминать детали, рассматривая их в своей памяти, словно диковинный экспонат. Мужчина из офиса был уже явно немолод, лет пятьдесят ему точно есть. Кожа выглядела болезненно бледной, даже чуть синеватой (но, возможно, роль сыграло освещение). Под глазами с тревожным взглядом проглядывались тёмные синяки, а сами глаза казались красными и напуганными. И чертовски знакомыми. — Чарли?.. Какой сейчас год? Девочка сурово смотрела на растерянного Спрингтрапа. Уловила в его облике какую-то детскую печаль и сожаление. Её черты лица вдруг дрогнули, когда встретилась с его взволнованным взглядом. И быстро собралась, натянув на себя маску суровости. — Две тысячи двадцать третий, июнь. Спрингтрап невесело усмехнулся, раскрыв рот и словно собираясь заплакать. Ему в этом году как раз должно было быть уже пятьдесят три. Должно было быть, если бы он не умер в той лаборатории, в той комнате со скупером, от рук того, кого сам и создал. — У Майкла своя жизнь, Афтон, — произнесла Чарли, делая неуверенный шаг навстречу к нему. — Уверена, он обо всём давно узнал. Как думаешь, как он к тебе сейчас относится? — она сделала ещё шаг, обращая внимания Спрингтрапа на себя, и самодовольно ухмыльнулась, склонив голову набок. — Как думаешь, зачем он сюда вернулся? Спрингтрап не нашёл ответа на этот вопрос. И вряд ли хотел. В помутневшем рассудке роилось тысяча мыслей и догадок о том, как он смог выжить. Не мог же по чистой случайности? Почему у него получилось, а у Уильяма — нет. Спрингтрап очень скоро вымотался от этих мыслей и снова погрузился в тревожную дрёму. Но даже там кошмары прошлого не желали его оставлять. Он снова оказался в той комнате. Душной, заплесневелой, смердевшей разлагающейся плотью и смертью. Он снова слышит этот голос. Он сводил его с ума все эти тридцать лет. Он провёл там почти тридцать лет! Тридцать лет, полные боли, страха и отчаяния, которые вскоре сменились на злость, ярость и агонию. Непоколебимое желание отомстить пустило еле заметную искру, а затем вспыхнуло пожаром. Пожаром, точно. Он сожжёт здесь всё. Это здание. Этот город. Это место, в котором и породились все эти кошмары. Он уничтожит всё здесь. Он теперь всемогущ. И никто ему не помешает.***
Эта ночь обязана быть последней. Сегодня он сбежит отсюда, но есть некоторые нюансы, с которым ему нужно быть осторожнее. Первое, самое опасное для него сейчас, — пожар. Уильям ещё с самого начала выяснил, что огонь для остатка — криптонит. Для него это, вероятно, самое опасное. Если при сильно громком шуме остаток покидает тело владельца, то при высоких температурах он вовсе испаряется. Этого допустить было никак нельзя. Нужно поджечь — и смотаться как можно скорее. И отсюда вытекает вторая проблема —