Этот неправильный мир

      Майк смотрел на него, не отрывая глаз. Слушал его голос, следил за его действиями и манерой поведения. Вникал во всё, что он делает и говорит.       Они уже час едут в машине по пустой трассе к дедушке в Лас-Вегас. Папа за рулём, мама рядом с ним на пассажирском, малышня сзади. За окном простирался такой себе видок, поэтому Майк почти не смотрел туда. У него были дела поважнее.       Он играл с Элизабет в куклы. Он разговаривал с ней на понятные только им темы. Он смеялся также звонко, как и раньше. Он вёл себя так, словно действительно был тем, за кого себя выдаёт. И если Элизабет верит в эти сказки, то Майк — нет.       Родители сказали ей, что врачи нашли лекарство от «болезни» Кэссиди и вылечили его. А то, что Элизабет присутствовала на похоронах и прекрасно видела, как его погрузили под землю — её не смутило. Прошёл не один месяц, тело должно было прилично разложиться, и Бетти должна это понимать. Но, к удивлению Майкла, не понимала. Или не хотела понимать.       Отец для Элизабет такую байку сочинил, что даже когда она вырастет — вряд ли усомнится в его словах. Майку он рассказал тоже самое, но Майк, естественно, не поверил. Он серьёзно держит его за идиота? Это сильно било по самолюбию Майка, ведь ему давно не пять.       Интересно, как люди отреагировали на таинственное возвращение жертвы «Укуса 83», и какую отец сочинил байку для них? Хоть данный инцидент почти нигде не разглашался — об этом знали только шериф Харрикейна, парочка свидетелей и врачи.       Майк сошёлся на самой логичной теории — это не настоящий ребёнок, а робот. Отец ведь изобретатель, значит он сконструировал его из металла и пластмассы. Вот только как он успел сделать его всего за два месяца с учётом работы, лечения и делами по дому. Вероятно, старался успеть ко дню рождения Элизабет. Майк размышлял о том, что в этом отцу помогал мистер Эмили, но как только он увидел удивлённое лицо Генри — все его теории рухнули.       Но кем бы он ни был, он точно не был Кэссиди и никогда им не станет. И Майк уж точно не будет звать его «братом».       — Пап, я хочу в туалет, — произнёс Кэссиди.       Майк почувствовал, как сердце попустило удар.       Тот, кто выдаёт себя за Кэссиди, ещё имеет человеческие потребности? Конечно, Майк замечал в течение этого месяца, что Кэссиди ест, пьёт и спит (или симулирует это?), но, исходя из своей теории робо-Кэссиди, посчитал, что ночью он включается в спящий режим, а пища отправляется в специальный отсек (желудок?), из которого отец каждый вечер вытаскивает остатки и выбрасывает.       Майк почему-то неиронично представил, что этот Кэссиди — кукла, за которой нужно ухаживать, как за настоящим ребёнком (Элизабет как-то выклянчивала такую у родителей, они посмеялись, представляя, как этот опыт поможет ей в будущем с её детьми, и купили), а отец — маленький ребёнок, возящийся с ним. Было бы это смешно, если б не было так грустно.       Пока Майк размышлял, машина остановилась возле захудалой автозаправки. Отец, Элизабет и Кэссиди вышли из машины и направились искать уборную.       Мама и Майк остались в машине одни.       — Тебе тоже это не нравится, Майк? — с горечью спрашивает мама, повернувшись к сыну.       Майкл кивнул, никак не ожидая услышать это от мамы. Весь тот месяц она вела себя спокойно — так, словно не происходит ничего необычного. Но сейчас она выглядела так, словно давно планировала этот разговор, но всё никак не могла решиться.       — Этот Кэссиди, — вслух произнесённое имя порезало слух обоих, — откуда он взялся? Кто он вообще такой? Или что?       — Не знаю, — пожала плечами Клара и отвернулась, задумчиво рассматривая пейзаж за окном. — Думаю, это аниматроник.       — Папа тебе ничего не рассказал? — с надеждой спросил Майк.       — Нет, он говорил что-то про то, что «наш сын вернулся, он снова с нами. Я смог починить его, теперь всё будет как раньше», или типа того, — она неуверенно повела плечами. — Видимо его травма так сказалась на нём. Я побоялась рассказать об этом его психотерапевту, — призналась Клара, нервно наматывая прядь светлых волос на указательный палец.       Майк закрыл лицо руками и шумно вздохнул.       — Он совсем уже крышей поехал, — Майк взъерошил волосы. — Это не Кэссиди! В нём нет его души, это всего лишь кусок металла и пластика. А всё, что он знает и говорит — это нолики и единички, записанные в программе слова и команды. В нём нет ни грамма Кэссиди.       Клара поджала губы. Как бы ей не хотелось верить в лучшее, она отчаянно понимала, что он прав.       — Генри знает что-нибудь об этом «чуде»? — со вздохом спрашивает Майк, на что мама снова пожимает плечами.       — Папа, вроде, рассказывал Генри об этом. Не знаю, что он об этом думает, но врядли он разделяет его идеи.       — Ты замечала, как сильно он похож на Кэссиди? — внезапно спрашивает Майк, сам не ожидая от себя этого вопроса. Спустя секунду он быстро поправляется: — Ну, внешне.       — Да, — тихо соглашается мама. — Он очень на него похож. Папа даже совсем новый шрам на ладони сделал.       — А на лбу швы, как после операции, — замечает Майк. Он что-то вдруг вспомнил и сказал: — У него на руке маленькое белое пятнышко, шрам в виде сердечка. Такой же был у Сэмми на коленке, вот прям один в один.       — Я тоже это заметила, — произнесла Клара. — Папа сказал, что случайно коснулся паяльником в этом месте.       Майк сомневался, что паяльник оставил бы такой след на искусственной коже, но спорить не стал. Он всё же не инженер, поэтому не мог знать наверняка.       Отец с детьми вернулись в машину, и они продолжили путь. Следующий час прошёл так же, как и предыдущий: родители о чём-то переговаривались, Элизабет играла с ним в куклы, а Майк отвернулся к окну и глубоко задумался. Он ещё будет за ним приглядывать.

***

      Юджин с неодобрением косил на младшего внука. Он сидел на ковре в гостиной и играл с Элизабет. Кэссиди улыбался также робко, как и раньше. Он бережно держал игрушку Фредбера в руках и в ходе игры произносил за него всякие глупости. Его голос ничем не отличался.       — Пап, ты не понимаешь, — начал Уильям, заметив недоверие на лице отца, — это всё тот же Кэссиди. Мой сын, твой внук, брат Майка и Элизабет. Это наш Кэссиди.       — Нет, Билл, это не наш Кэссиди.       На мгновение на лице Уильяма проскочила тень раздражения. Он терпеть не мог, когда его называют «Биллом».       — Это твои очередные роботы, да? — с подозрением спрашивает Юджин. — Если да, то я тебя поздравляю: он в точности повторяет внешность и поведение Кэссиди. Несомненно, он ведёт себя, как Кэссиди; думает, как Кэссиди; говорит, как Кэссиди; но знаешь, что отличает этот кусок пластмассы от Кэссиди? — мужчина наклонился к сыну и по словам отчеканил: — Это. Не. Кэссиди.       После его слов Уильям потерял значение слова «Кэссиди». Слишком много Кэссиди.       Он глубоко вздохнул и протёр глаза пальцами. Слишком хотелось спать. В последнее время его мучают кошмары.       — Уилли, сынок, я понимаю, что тебе было очень сложно от этого оправиться, — Юджин старался подбирать правильные слова, чтобы не разозлить или ударить сыну по больному, — но, пойми, нельзя просто создать робота — бездушного робота — и назвать его своим сыном. Нельзя просто взять и полюбить кусок пластика, это неправильно.       Уильям хотел возразить, но следующие слова отца заставили его зависнуть:       — Представь, что, когда ты умрёшь, твои дети вместо того, чтобы помнить, любить и скорбеть о тебе, будут любить машину.       На эти слова Уильям ответа не нашёл.       Юджин, поняв, что сыну нечего сказать, счёл за лучшее закончить этот разговор, поэтому он встал со стула и собрался выйти из кухни.       Уже возле порога его окликнул сын:       — Если ты в это не веришь — убедись в этом сам, — Юджин повернулся и встретился взглядом с сыном. Уильям эти слова произнёс с почти детской обидой, — Спроси у него что-нибудь. Спроси то, что знаете только вы.       — Блефуешь? — хмыкнул Юджин.       — Я просто хочу, чтобы ты мне поверил.       Юджин замялся. А стоит ли? Вдруг Уильям действительно решил взять его на блеф. Может он снова бредит? Или у него снова начались галлюцинации? Один вариант хуже другого.       — Ты меня знаешь, я никогда не буду тебя обманывать, — серьёзно произнёс Уильям, на что Юджин лишь недоверчиво хмыкнул.       — Ладно, я спрошу у него, — с этими словами он удалился из кухни, оставив Уильяма одного.       Когда Юджин вошёл в гостиную, дети всё ещё играли. Разбросали игрушки по всей комнате и довольные сидели на полу, играя в какую-то игру, понятную только им. Майк сидел на диване и читал комикс, изредка поглядывая на мелких. Картина выглядела более чем умилительной, вот только Юджин так не считал.       — Кэссиди, можем отойти на пару минут? Нужно поговорить.       Мальчик поднял голову на деда, и мужчине сделалось неуютно. Голубые пластмассовые глаза таращились на мужчину, смотря ему прямо в душу (а возможно и насквозь неё). Кэссиди поднялся и последовал за дедом. Они вышли в коридор, и в зале наступила пугающая тишина.       Элизабет проводила их взглядом и надулась, как лягушка.       — Дедушка так не вовремя! Они почти поцеловались, — обидчиво произнесла она, осматривая игрушки, за которых они играли.       — На первом свидании не целуются, — осведомил её Майк.       — Ты что, следил?       — Эм, нет, — смутился Майк и уткнулся в журнал.       Юджин и Кэссиди вышли в тёмный коридор. Мальчик в ожидании уставился на деда. В темноте взгляд ярко-голубых — неживых — глаз напрягал мужчину ещё сильнее.       Юджин собрался и уверенно спросил, дружелюбно улыбаясь:       — Ты не помнишь, куда мы с тобой закопали капсулу времени? Я совсем забыл. Мне нужно забрать оттуда своё кольцо — надо для кое-чего. Я потом положу его обратно.       Юджин был на сто процентов уверен, что он не ответит на этот вопрос. Он не знал на него ответа, потому что он не Кэссиди. Только Кэссиди знает, куда они закопали капсулу. Только Кэссиди знает, что Юджин не клал туда никакого кольца.       Об этом всём знает только Кэссиди.       И Юджин был прав — мальчик наклонил голову вбок, словно не понимая, что сейчас сказал его дед. Он молчал и продолжал пялиться на него, словно на призрака.       «Так и знал», — нисколько не разочаровавшись, подумал Юджин. Он знал, что так случится. И это случилось.       Мужчина молча развернулся, собираясь уйти. И оставить мальчика одного посреди тёмного коридора, в котором наверняка прячутся монстры, которых так боялся Кэссиди — настоящий Кэссиди. Но сейчас ему всё равно — это не его внук.       Вдруг он замер от внезапно прогремевшего ответа:       — Мы закопали её под яблоней у тебя во дворе, как ты мог забыть? Да и не клал ты туда никакого кольца.

***

      Солнце закатило за горизонт, отбросив на пригородные домики последние ярко-оранжевые лучи, но и те быстро скрылись, уступая место безграничной ночной тьме. На небе рассыпались звёзды, ярко сиял месяц.       Почти все члены семьи уже разбрелись по комнатам и, вероятно, спали. Не спалось только Юджину, что сидел за столом на кухне и о чём-то глубоко размышлял. Мужчина нервно барабанил пальцами по столу, отстукивая замысловатую мелодию.       Вечернее происшествие заставило его глубоко задуматься над словами сына.       А вдруг он правда его воскресил? Неужели ловкость рук и волшебство инженерии могу творить такие чудеса?       Юджин прекрасно понимал, что нет. Было бы здорово, если бы и Уильям это понимал, но его больному рассудку было, видимо, всё равно на здравый смысл.       Юджин уже не раз думал поговорить с сыном по поводу тщательного лечение в больнице, но дальше размышлений дело не доходило, ведь прекрасно понимал, что Уилл откажется от этого с завидным упорством. В кого он таким вырос? Или упрямство передаётся генетически? Если так, то Юджину очень бы хотелось взглянуть в лицо биологическим родителям Уильяма.       Размышления прервали тихие шаги в коридоре.       — Ты чего не спишь, парень? — спросил Юджин выглянувшего на кухню Майкла.       Волосы юноши сильно взъерошенные, серая майка (раньше она была футболкой, но кое-кто решил, что оборванные рукава и воротник будут смотреться брутально) помялась, а синяки под глазами лишь дополняли вид уставшего. Сам он выглядел нервно и растерянно, словно он забыл о чём-то важном, но никак не мог вспомнить, о чём именно.       Майк замялся, не зная, что ответить.       — Просто… — он пожал плечами слишком резко, — не спиться.       — Кошмары?       — С чего ты взял?       — Просто, интуиция.       — М, — не зная что сказать, промычал Майк.       — Так что там с кошмарами? — спросил дед и пригласил Майка сесть с ним за стол.       — Да как обычно, — неуверенно произнёс подросток, усаживаясь на предложенный стул, — всякие монстры, призраки, всё такое…       «Тот-самый-день» он сказать не решился, но Юджин понял это без слов.       — Я вижу, ты давно уже не можешь нормально спать.       — Папа тоже, — Майк постарался сменить тему разговора. Изливать душу он желанием не горел. — Он совсем не спит. Постоянно слышу какую-то возню в его мастерской по ночам. А днём ходит, как зомби. Мне сегодня было страшно ехать с ним в машине — боялся, что он просто уснёт за рулём.       — И как долго это продолжается?       — Почти месяц. Это началось с того момента как… — Майк запнулся, не решаясь продолжить фразу, — со дня рождения Элизабет, — интерпретированный ответ куда меньше резал ему слух.       — Вы принимаете лекарства?       — На счёт отца не знаю, но я начал часто пропускать приёмы, — честно признался Майк, подперев голову кулаком. — Забываю, да и толку от них нет — днём я от них вообще никакущий. Пью только от панических атак. А они в последнее время стали чаще… — Майк вздрогнул.       Юджин смотрел на него, словно на картину в музее.       Майк был явно чем-то напуган и взволнован (возможно, следствие недосыпа и стресса). Он заметно похудел, а взгляд стал пустым. Юджину казалось, что серо-голубые глаза юноши окончательно выцвели — теперь это забитые, ничего не отражающие пустышки. Даже кожа стала настолько бледной, что Юджину казалось, что Майк вылез из экрана чёрно-белого телевизора. Он был серым, словно грозовая туча. Лишь тёмно-русые волосы убеждают Юджина, что его внук — не картинка с экрана телевизора.       Отвлёкшийся на свои мысли Юджин не сразу заметил, как Майк заклевал носом, с усилием стараясь удержать голову под кулаком.       — Тебе сыграть что-нибудь? Чтобы лучше спалось, — предложил дед.       Майк среагировал не сразу, только спустя несколько секунд.       — Как обычно? — спросил он, зевая, на что Юджин помотал головой.       — Я недавно сочинил одну композицию, у неё даже названия пока нет.       С «недавно» дед утрировал. Он написал её в ночь, когда умер Кэссиди. Ноты сами вытраивались в голове, а пальцы самовольно бегали по клавишам. Юджин уже не вспомнит, как вообще её придумал. Помнит лишь пустоту и отчаяние.       С «у неё даже названия пока нет» он тоже солгал. Оно было.       «На предсмертном одре».       Именно эти слова мелькали у Юджина в голове, когда он играл эту музыку. Он играл и играл и не мог понять, почему именно эти слова описывают её.       А потом позвонил Уилл и сообщил, что Кэссиди не стало.       Именно эта музыка играла у него в голове на похоронах внука.       — Деда? — голос Майка резко выдернул мужчину из воспоминаний. — Ты чего? Всё в порядке?       — Да, — отрезал мужчина и встал со стула. — Пошли в зал.       Укутавшись в плед, Майк уселся в кресло. Глаза слипались, Майк был уверен, что он может заснуть и так, но очень хотелось послушать музыку деда. Она всегда успокаивала его в стрессовых ситуациях. Майк с приятной теплотой в душе вспоминал, как дед играл им с мелкими. Ни один их визит к деду не заканчивался тем, что они уходили, не послушав произведения своего дедушки. Только сейчас Майк понял, какие же это были хорошие времена.       Но Юджин играть не спешил. Он делал вид, что искал ноты, хотя знал, что они находятся в самом конце книжки. Всё ещё находясь в сомнениях, он кинул взгляд на Майка. Тот сидел, прижав ноги к груди, и смотрел куда-то в пол безжизненным взглядом.       «Да что со мной такое? — думает Юджин. — Всё же хорошо, это просто музыка. Просто сыграй и отправь парня спать».       Ещё одно секундное колебание, когда пальцы почти коснулись клавиш. Руки слегка затряслись, а дыхание сбилось.       «Успокойся, Юджин. Просто играй. Играй и ни о чём не думай».       Все мысли, все сомнения и страхи вытеснило вдруг из ниоткуда взявшееся спокойствие, стоило Юджину начать играть. Пальцы затанцевали по клавишам, ловко и безошибочно нажимая на белые и чёрные прямоугольники. В голове стало так пусто: все мысли, терзавшие его, вдруг испарились без следа.       Майк встрепенулся, услышав первые ноты, — сон как рукой сняло. Музыка звучала так спокойно и в то же время мрачно и напряжённо. В ней было что-то такое, что давило прям на душу.       Перед глазами замелькали картинки, выдернувшиеся из воспоминаний «Того-Самого-Дня». То жгучее чувство вины, сожаления и страха тяжёлыми оковами сковало его тело и тянуло на дно.       Снова стало тяжело дышать. В груди протянулось неприятное ощущение, словно там сейчас порвутся натянутые до предела струны. Ладони сделались холодными и потными, голова пошла кругом. Майк всем своим телом почувствовал тянущуюся боль где-то внутри. Словно кто-то вонзил в него вострый нож и ковырял им колотую рану.       Майку сделалось настолько страшно, что он забыл, как дышать. Он постарался выровнять дыхание и подумать о чём-то хорошем, как учил его психотерапевт, но ему с трудом удавалось даже чередовать вдох и выдох. Лекарств, с которыми он чувствовал себя уверенно, не было рядом. Чувство, что он вот-вот умрёт, нахлынуло на него с головой.       А музыка продолжала играть, словно гипнотизируя Майкла. Она казалась ему смертным приговором. Он хотел закричать и попросить деда остановиться, но тело словно окаменело.       В голове вдруг промелькнула пугающая мысль:       «Покончи с этим».       А дальше всё как в тумане.       Майк перестал ощущать. Он не чувствовал ни боли, ни страха, ни печали. Лишь свободную пустоту внутри. От этого чувства стало так легко и спокойно. Словно весь комок негативных чувств и эмоций вдруг испарился, освобождая место тишине и покою.       Окрылённый порывом чувств Майк встал с кресла. Ноги сами несли его, куда — Майку было без разницы. С каждым шагом становилось всё легче и легче, словно камень, что тянул его вниз, становился меньше, пока не исчез вовсе.       Майк впервые за несколько месяцев ощутил такую лёгкость и свободу. Словно не было ни того-самого-дня, ни ссор в семье, ни боли, ни бессонных ночей, проведённые в мыслях и самобичевании. Ничего, словно это был лишь затянувшийся кошмар.       Ещё секунда — и Майк почувствовал себя счастливым.       И всё закончилось, когда он почувствовал тяжёлый удар по руке и испуганный взгляд дед. Он что-то кричал, когда Майк, очнувшись от гипноза, выронил кухонный нож, которым только что порезал себе руку.       На этом счастье закончилось.

***

      Уильям выкуривает очередную сигарету. Вся кухня пропиталась сигаретной вонью, но Юджин не возражал. Он и сам боролся с соблазном закурить, но его врач от этого будет явно не в восторге.       Уильям выглядел безумно уставшим, словно не спал пару тройку суток. Под его глазами залегли глубокие тени, а руки потряхивало. Создавалось впечатление, что он рухнет в обморок, если закроет глаза хоть на мгновение.       Первые оранжевые лучи солнца едва проникали в окно. Эта полутьма навевала тревожность и спокойствие одновременно.       Уильям отбрасывал фиолетовую тень, с точностью повторяющая его скованные движения и дрожь в конечностях.       Он знал, что произойдёт что-то ужасное. Именно сегодня. Именно с ним.       Сегодня у них с Майклом день рождения.       В день рождения Кэссиди имениннику откусило полголовы.       В день рождения Элизабет вернулся Кэссиди, и Уильяма начали мучить кошмары.       В голове промелькнула мысль, что их прокляли — Уильям воспринял её без капли иронии и невесело рассмеялся, а затем зашёлся в тяжёлом кашле.       — Уильям, прекрати, пожалуйста, — подал голос Юджин, видя, как сын тянется за очередной сигаретой.       Уильям смерил отца уставшим взглядом и демонстративно закурил. «Назло бабушке отморожу уши», как говориться…       — Ещё раз повтори, как всё было, — его голос был похож на треск сухих веток.       Юджин терпеливо вздохнул и принялся повторять уже заученные слова.       — Я сидел на кухне часов в одиннадцать вечера. Пришёл Майк, я предложил ему сыграть, чтобы успокоить его после кошмара. Я начал играть ему свою новую композицию и… — Юджин отвёл взгляд, — и будто выпал из мира. Я ничего не видел и не слышал. Не знаю, сколько прошло времени, но когда я очнулся, Майка уже не было. Я пошёл на кухню и… ну, ты сам знаешь…       До слуха Юджина дошёл прерывистый вздох, словно Уильям сейчас расплачется.       — Мой сын пытался покончить с собой.       — Это не правда, Уилл, это…       — Очередной несчастный случай? — взбесился мужчина, перебив отца. В его глазах блестели слёзы. — Как ты мог не уследить, ты был рядом с ним и ничего не сделал!       — Говорю тебе, я словно был в прострации, я не заметил, как он ушёл, — мужчина почувствовал тяжесть в груди.       — Тогда что, чёрт возьми, вообще происходило этой ночью?! — Уильям начал кричать. Эмоции и стресс взяли вверх. — Что, блять, такое произошло, что он просто взял и решил вскрыть себе вены?! ПОЧЕМУ, БЛЯТЬ, ЭТО ПРОИЗОШЛО?!       Уильям не употреблял нецензурную лексику, но сейчас он просто не смог сдержать эмоций. И кричал он скорее в пустоту, чем кому-либо. Недокуренная сигарета была с треском сжата в ладони, пепел обжёг кожу до приятной боли, которая вследствии помогла ему немного прийти в чувства. Мужчину потряхивало, как в лихорадке. Тонкие пальцы сжали волосы и оттянули их до успокаивающей боли. Голова ходила ходуном, Уилла шатало в разные стороны. Тут Юджин испугался, что он точно сейчас свалиться без чувств.       — Уильям, успокойся, пожалуйста, — Юджин встал со стула и осторожно стал подходить к сыну, стараясь не спугнуть его. — Мы обязательно с этим разберёмся. Когда он очнётся, он нам всё расскажет. Не стоит сейчас что-либо придумывать. Он бы не стал этого делать просто так. Всему есть логичное объяснение.       — Например? — спросил успокоившийся Уильям, с трудом переводя дыхание.       — Не знаю, может он уснул и стал лунатить.       — Майк никогда не лунатил.       — Ну а вдруг…       — «Вдруг» ничего не бывает, отец! — снова воскликнул Уильям и тут же постарался взять себя в руки. Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул и провёл руками по волосам, стараясь успокоиться. Кричать на отца совсем не хотелось.       Юджин смотрел на него и понимал, что смотрит на повзрослевшую копию Майкла. Уильям выглядит так же мёртво, как и Майк, словно вылезшая из телевизора картинка. Юджин с ужасом заметил первые седые волосы на голове сына.       — Покажи мне, что ты ему играл, — голос Уильяма звучал, как помехи из телевизора.       — Зачем?       — Хочу посмотреть, — коротко отрезал Уилл.       Юджин поколебался несколько секунд, но всё же нашёл в себе силы кивнуть и направится в зал. Ноги с трудом отрывались от пола.       «На смертном одре», — прочитал Уильям на самой последней странице чёрной книжки.       Уилла смутила одна вещь: ноты нарисованы ужасно криво, они прыгали и налезали друг на друга, в то время как все остальные его композиции написаны аккуратно и разборчиво. У Юджина есть отдельная тетрадь-черновик, в которой он и сочиняет музыку, а в чистовик аккуратно вносит уже готовую версию.       Юджин бы не стал портить свою аккуратную партитуру. Определённо что-то произошло.       — Я… мм, писал её в ночь… когда умер Кэссиди, — неуверенно прошептал Юджин, рисуя на крышке рояля замысловатые узоры. — Я сам уже не помню, как писал её. Видимо, это была та самая прострация, не знаю.       — Она не закончена, — Уильям ткнул пальцем на внезапно оборвавшиеся ноты, словно Юджина вдруг выдернули из процесса написания.       Беспорядочные кляксы были похожи на заклинание. Заклинание, которое испортит твою жизнь. Сломает тебя, как ненужную вещь. Наведёт на тебя бесконечные муки, от которых не избавиться.       Эта мелодия пыталась забрать у него сына, и Уилл это понял сразу. Это проклятие.       — Я играю эту мелодию бездумно, не замечая ничего вокруг, — Юджин поджал губы. — Видимо, когда я писал её, ты мне позвонил тогда… в ту ночь и сообщил… ну, тогда я, в общем, так и не дописал её. Я просто…       Бессвязную речь Юджина оборвал треск рвущейся бумаги.       — И никогда не допишешь, — Уильям смял листок и запихнул в карман брюк. В груди что-то ощутимо кольнуло. — Прости, отец, но мне кажется, что своей музыкой ты творишь нечто ужасное.       Юджин отчаянно вздохнул, отводя взгляд.       — Я понимаю. Прости.       Нет. Он не понимает. Не понимает, но не хочет спорить с сыном. Сейчас это как минимум бесполезно.       Разговор прервал телефонный звонок из больницы. С Майком всё в порядке, а их день рождения безнадёжно испорчен, как и четырьмя месяцами ранее.       Их точно кто-то проклял.

***

      Неделя стремительно подходила к концу, хотя Майклу она казалась целой вечностью.       Майк с трудом удерживал вилку в дрожащих руках. От вида школьного обеда становилось тошно. Пюре еле отдиралось от тарелки, а котлета выглядела так, словно её уже кто-то жевал. Аппетита не было совсем, но ещё не окончательно потерявший рассудок Майк осознавал, что поесть надо. Голодных обмороков ему ещё не хватало.       Воспоминания минувших выходных не собирались покидать его голову, хотя единственное, что он помнит — это как он проснулся в больнице на утро в свой день рождения с перевязанной рукой. Отец ещё долго расспрашивал его и деда о событиях той ночи, но точного, связанного ответа никто из них дать так и не смог: они ничего не помнили. И теперь Майк переживал, что это может повториться, а рядом деда уже может не отказаться. Ни деда, ни отца, ни мамы — никого.       Разговор с отцов тем утром Майк предпочёл бы забыть: слишком он уж пропитан страхом и неловкостью.       — Всё хорошо, Майкл? Как себя чувствуешь? Болит что-нибудь? Господи, Майк, что произошло этой ночью?       Вопросы отца градом посыпались на Майкла. Он сам совсем недавно пришёл в себя и не понимал совершенно ничего. Хотелось бы ещё поспать, но поговорить с отцом придётся, хотя бы чтобы успокоить отца и успокоиться самому. Но для начала нужно хотя бы привести себя в чувства.       — Где я? Что случилось?       — У тебя надо спрашивать. Ты в больнице. Скажи, зачем ты себя порезал, Майк? Зачем ты это сделал? — голос отца с обеспокоенной интонацией вдруг перешёл на серьёзный и даже какой-то разочарованный. Мужчина выглядел безумно уставшим, видимо не спал всю ночь.       — Я порезал себя? Ты шутишь? — Майк подорвался, но его тут же уложили обратно, шикнув «Лежи на месте». — Где я себя порезал? Боже, что произошло? — испуганно произнёс он, осматривая забинтованное запястье.       — Ты ничего не помнишь?       — Нет. Помнил бы — не наводил бы тут панику. Господи, там всё очень плохо?       — Один порез, не очень глубокий, но шрам останется. Крови вытекло не много, но от шока ты потерял сознание. Расскажи мне последнее, что ты помнишь.       — Я вышел на кухню и встретился с дедом, это было часов в одиннадцать вечера, или где-то того — не помню, — неуверенно начал Майк, с трудом перебирая воспоминания минувшей ночи. — Он предложил сыграть мне какую-то новую музыку, ну я и согласился. А как начал играть — то меня куда-то понесло. Не знаю, ощущения были странными. Было очень тяжело, но так хорошо и спокойно одновременно. Не знаю, как объяснить: это надо почувствовать. А потом я словно выпал из мира, не знаю, всё было как в тумане. Больше я ничего не помню, прости.       Уильям коротко кивнул, но выглядел он несколько разочарованно. Из рассказа Майкла он не узнал ничего нового. Но их с Юджином рассказы хотя бы не пересекались, значит они не лгут. Но чего-то в их истории явно не хватало. Чего-то того, чего не знают они сами.       Быть может их действительно прокляли? Уильям не знал, и вряд ли хотел бы знать.       Они вернулись в Харрикейн вечером этого же дня, когда Майкла выписали из больницы. Их с отцом день рождения отмечать желания не было ни у кого.       После той ночи на Майка накатила безумная грусть и апатия. Ничего не хотелось делать. Хотелось просто лежать на кровати целыми днями, уставившись в потолок. Весь день он с трудом давил из себя улыбку, чтобы не портить настроение своей семье. Родители тоже старались не нагнетать, но чувство тревоги всё равно ползало где-то в печёнке, не давая забыть о себе.       В ночь после своего дня рождения Майк лежал на кровати и не переставал думать о том, что произошло. Какие бы глупые оправдания он этому не находил, глубоко внутри он понимал, что это всё неправда.       Мечты о счастливой жизни миражом проплывали перед глазами, заставляя Майкла сворачиваться в клубочек и тихо всхлипывать. Как всё было бы хорошо, если бы той осенью ничего не произошло, а Майк не был бы таким идиотом…       В свете луны поблёскивал свежий порез на правом запястье. Проведя по нему подушечкой пальца, Майк почему-то представил, как сделал этот надрез кухонным ножом. От таких мыслей стало противно, а запястье заныло. Майк постарался переключить своё внимание на что-то другое, но кровавые картинки не переставали мелькать перед глазами.       В голове всё ещё играла та мелодия, которую играл дед. От неё было спокойно и противно одновременно. Она заставляла расслабиться в умиротворении и в то же время напрячься от тревоги. Попытавшись настукать мелодию ногтём по стене, Майк с удивлением осознал, что не может вспомнить ни одной ноты, хотя в голове мелодия проигрывалась, как на кассете.       «Бред какой-то», — подумал Майк и перевернулся на другой бок, попытав попытку уснуть.       Завтра будет новый день.       Брайн молча пил воду из кружки и прожигал дыру в сидящем перед ним друге.       — Чувак, может быть ты прекратишь давить из себя интриганта и всё-таки расскажешь, что, чёрт возьми, произошло на прошлых выходных? — не выдержал напрягающей молчаливости Брайн.       Майк поднял на друга уставший взгляд. Словно не спавший неделю он едва держал дрожащие веки открытыми. Вилка выпала из руки и плюхнулась в пюре.       — Я не навожу интригу, — его голос был сравним с помехами из телевизора. Он снова взял вилку в руки и продолжил ковыряться в обеде. — Я просто не в настроении говорить.       Его ответ Брайна явно не устроил.       — Чувак, с тобой явно что-то не так. Давай говори.       — Всё нормально, не переживай, — старался убедить его Майкл, который уже явно терял терпение. Он сжал вилку сильнее.       — Ты же знаешь, что я от тебя не отстану, пока не расскажешь правду.       — Брайн, давай не сейчас, — раздражённо вздохнул Майк, стараясь мысленно остудить кипящую в нём, не пойми откуда взявшуюся ярость. Грусть и апатия очень быстро превращались в необъяснимую злость.       — Чувак, ты целую неделю почти не разговариваешь, морозишься и ведёшь себя отстранённо. Ты, блин, как будто постарел на двадцать лет. Я волнуюсь вообще-то, а ты…       — Заткнись уже, Брайн! Заебал, отвали от меня! Не о чем мне с тобой разговаривать! — не сдержавшись, выкрикнул Майк, стукнув кулаком по столу. Ярость накрыла его волной, перед глазами на мгновенье потемнело от обилия эмоций.       Ученики вокруг затихли, обращая на них внимания. Они оба чувствовали, как их раскаленные взгляды прожигают в них дыры. Под их заинтересованными, изучающими взглядами становилось неуютно.       — Т-ты мой друг, Майк. Мне нужно знать, что с тобой происходит.       — Ничего тебе не нужно знать, Брайн! Это моё дело, моя жизнь! И ты в ней не участвуешь!       У Брайна закружилась голова, а в глазах на мгновенье потемнело от шока. Укол обиды не заставил себя долго ждать. Он громко сглотнул, опуская взгляд вниз.       — Да пошёл ты на хер, — он сконфуженно схватил рюкзак дрожащими руками и вылетел из столовой, оставляя друга на растерзание изучающих взглядов свидетелей их перепалки. Люди вокруг снова заголосили, вернувшись к своим делам.       Майк, словно очнувшись от гипноза, устремил взгляд в дверь, в которую только что вылетел Брайн. Ярость тут же сошла на нет, к ней на замену пришла вина и жгучий стыд.        «Блять, и чё я наделал?!» — чертыхнувшись, ругал себя Майк.       Запястье демонстративно зачесалось, обращая на себя внимания. Потерев его через ткань толстовки, Майк стал панически оглядываться. На него больше никто не смотрел, но чувство слежки нарастало с каждой секундой. Ему показалось, что в толпе маячат тёмные силуэты. Таблетка успокоительного тут же полетела в рот.       Перед глазами замелькали картинки многочисленных воспоминаний того-самого-дня. Когда Алекс и Джейкоб сразу убежали с места преступления, Брайн единственный, кто остался с ним, кто успокаивал его до приезда врачей, кто был с ним рядом всё это время. Майк никогда бы не подумал, что разрыдался бы рядом с человеком, с которым они презирали слёзы и считали слабостью. А Майк плакал — от боли, вины и сожаления. Брайн тоже — от страха.       Они оба сильно изменились за эти месяцы. Открылись друг другу с другой стороны. Брайн был с ним рядом, поддерживал и помогал всё это время, а Майк прогнал его, когда тот хотел в очередной раз помочь.       В этот момент Майкл ощутил себя настоящим мудаком. Таким же, каким был несколько месяцев назад. Он ведь и Кэссиди прогонял, когда тот хотел ему помочь.       Глаза намокли. Вместе с отчаянием пришла и ненависть к себе. Он делает больно всем, кто ему дорог. Он прогнал единственного человека, который всё ещё на его стороне. Майк считал, что кроме Брайна, его никто не понимает.       «Да что со мной, блять, происходит?! Почему это происходит со мной?»       Когда пришло осознание, что нужно срочно его догнать и извиниться, прозвенел звонок. Майк чертыхнулся и, схватив рюкзак, побежал на урок.       В кабинете геометрии были заняты почти все парты. Брайн бесхозной тенью сидел на последней парте в самом углу и безрезультатно пялился в открытый учебник, подперев голову кулаком. Ближайшее свободное место к нему было почти в самом центре кабинета. В помещение зашёл учитель и начал урок.       Время тянулось ужасно медленно, Майк сводил взгляд с часов только, чтобы обернуться и посмотреть на Брайна; он всё ещё прожигал учебник неинтересующим взглядом и вертел карандаш в руке. Выглядел Брайн несколько опечаленным и расстроенным.       «Интересно почему?» — съязвил Майк сам себе и повернулся к себе.       К концу урока Брайна вызвали к доске. В геометрии он был ой как не силён, не знал даже формулу, по которой нужно решить задачу, поставившую ему ультиматум. Мистер Питерсон решил окончательно добить парня.       — Мы ещё в феврале изучали эту тему, Андерсон. Столько самостоятельных написали, а ты до сих пор ничего не запомнил! — кричал недовольный учитель преклонного возраста. — Какую теорему нужно использовать для решения этой задачи?!       — Т-теорему синусов?.. — неуверенно ответил, скорее, спросил Брайн.       — Ну давай, реши мне это через теорему синусов! — язвил учитель, скрестив руки на груди. Класс разошёлся тихими смешками.       Брайн нервно сжал мел в руке, и он разломался на две части, и крошка посыпалась на пол. Глаза были на мокром месте. Таким униженным он себя чувствовал в последний раз в прошлой школе. Неприятные воспоминания вгрызлись ему в голову.       — Афтон, — наблюдающий за всем этим Майк дёрнулся, когда мистер Питерсон назвал его фамилию, — а ну-ка выйди и покажи этому бездарному, как нужно решать.       Майкл хотел нагрубить учителю за унижение его друга, но что-то не давало ему это сделать. Майк хорошо знал геометрию, поэтому у него были хорошие отношения с учителем. И эти отношения он портить не хотел. Но и продолжать унижать его друга он тоже не мог позволить.       — Я не знаю решения, — сконфуженно ответил Майк, приняв нейтральную сторону.       — Ты даже не читал условие, — хмыкнул учитель. — Не ленись, Афтон, иди сюда.       Нехотя встав с места, Майк неуверенно зашагал к доске вместе с учебником. Он взглядом уловил, как Брайн сначала взглянул на него исподлобья, а потом отвёл взгляд. Он явно был зол на Майка. От этого Майку стало ещё более противно от самого себя.       — Это решается через теорему косинусов, — начал объяснять Майк, пройдясь по условию задачи. Она была несложной, но не для Брайна, который вообще не разбирается в точных науках. — Чтобы найти площадь…       Рука механически выводила мелом пляшущие буквы и цифры. Формулы и решение выстраивались в столбик. Геометрия всегда давалась Майклу легко, это единственный предмет, по которому у него были пятёрки.       — Площадь параллелограмма равна ста восьми сантиметрам, — Майк положил мел и посмотрел на удовлетворённого ответом учителя.       — Отлично, очень хорошо объясняешь, Афтон. Уверен, у тебя не будет проблем с этим, когда будешь помогать свои будущим детям с уроками, — Майк раздражённо закатил глаза на неудачную шутку мистера Питерсона. Майк уже давно решил, что детей не хочет. — А теперь, Андерсон, повтори то, что только что сказал твой одноклассник.       Брайн нервно сжил руки в кулаки и закусил губу — объяснения Майкла он, конечно же, пропустил мимо ушей.       Учитель шумно вздохнул и потёр переносицу.       — Садись, Андерсон, оценка за урок соответствующая. Было глупо с моей стороны надеяться на то, что ты сможешь хоть что-то решить. Задача элементарная, а ты даже формулу не знаешь. Напишешь следующую самостоятельную на два — будем решать вопрос с родителями.       Брайн дёрнулся на последнем слове. Поджав губы, он с трудом отклеил ноги он пола и зашагал к своему месту, почувствовав осуждающие взгляды одноклассников, себя — полностью униженным. Воспоминания из прошлой школы продолжали лезть в голову.       — Садись, Майкл, за урок поставлю пять. Хоть кто-то в этом классе может в геометрию, в отличие от некоторых, — мистер Питерсон демонстративно посмотрел на Брайна, ещё больше втоптав его в грязь.       В любой другой ситуации Майк был бы польщён похвалой учителя, но сейчас ему хотелось врезать математику. Майк никогда не был на стороне справедливости, но сейчас ему казалось это всё неправильным.       То, что сделал учитель — неправильно.       То, что когда-то делал сам Майк — неправильно.       Молча смотреть на то, как твоего друга унижают — неправильно.       Когда прозвенел спасительный звонок, Майк, уже спихнувший вещи в рюкзак, собирался встать и подойти к другу с целью извиниться и поговорить, но мистер Питерсон попросил его задержаться. Брайн уже ушёл, когда Майк нетерпеливо остановился возле учительского стола.       Мистер Питерсон предлагал Майклу записаться на олимпиаду по геометрии. Нахваливал его, говорил, что геометрия — его призвание. Как же Майку хотелось снять эту лапшу со своих ушей и запихнуть её этому старпёру в задницу. Плевать ему на достижения Майкла, ему просто нужно пихнуть пару людей на олимпиаду для рейтинга. Больше рейтинга — больше шансов на премию. Майк, еле сдержавшись, чтобы не послать учителя куда подальше, отказался и выбежал из аудитории.       «На Брайна не наорать не сдержался, а на этого Пидорсона — нет», — отчаянно думал Майк, чувствуя, как разгорается ненависть к себе.       В коридоре столпились старшеклассники, над кем-то смеясь. Один из них выхватил чёрный рюкзак, обвешанный значками и брелоками. Рюкзак Брайна.       — Так-так-та-ак, посмотрим-ка, что здесь интересненького завалялось у этого педика, — тот, что выхватил рюкзак начал вытряхивать содержимое на пол. Тетради, учебники и канцелярия разлетелись во все стороны. — Оё-ой, Андерсон, — разочарованно протянул хулиган, — столько барахла и нет ничего, что можно было бы запихнуть тебе в задницу, грёбанный чёрножопый педик.       Неконтролируемая ярость нахлынула на Майка волной. Он сжал руки в кулаки и уверенно зашагал к толпе.       — Пошёл на хуй, Бёрк, отвали от него! — выкрикнул Майк, и толпа затихла, переведя своё внимание на него.       Клэй Бёрк — высокий блондин, капитан баскетбольной команды — посмотрел на Майкла с нескрываемым весельем. Он ехидно ухмыльнулся.       — Так-та-ак, смотрите-ка, кто явился. На-адо же, Андерсон, это твой новый бойфренд?       Один из дружков Клэя держал сидящего на коленях Брайна за кудрявые волосы. Голова Брайна была опущена, а лицо выражало глубокое безразличие. В тёмных глазах читалась пустота, словно из Брайна выжали все эмоции.       В груди вновь разгоралась ярость. Теперь Майк отлично понимал, каково это, когда над дорогим тебе человеком издеваются. Майк ведь делал то же самое. Ненависть к себе возрастала в геометрической прогрессии, как и желание набить Бёрку его самодовольную рожу.       — Ну чё молчишь, уродец? — Майк молчал слишком долго, это заметил Клэй, самодовольно вставая в позу победителя. — Будешь спасать свою принцессу в беде?       — Просто отвали от него по-хорошему, — пригрозил Майк, хотя это выглядело скорее комично, чем угрожающе: Майк хоть и довольно высокий, но Бёрк опережал его в этом на полголовы. А в силе Майк ему явно уступает.       — А то чё? Тоже засунешь меня в пасть тому медведю?       Никто не засмеялся — никто ничего не понял. А Майка словно током пробило.       Грёбанный Клэй — сынок шишки Харрикейна — уже обо всём узнал от своего папаши. Только шериф знал о подробностях того-самого-дня. А если учитывать то, как легко Генри смог подкупить Тодда Бёрка, чтобы подробности не просочились в местные газеты, звание шерифа ему присвоили для красоты.       — Да ладно, забей, — вдруг миролюбиво усмехнулся Клэй и бросил пустой рюкзак Брайна на пол к остальным вещам. Обратился к своим товарищам: — Пошли отсюда, не на что тут смотреть.       Дружки Клэя послушно отошли от Брайна. Вскоре толпа рассосалась, а проходящие мимо зеваки, наконец, потеряли интерес к этой потасовке. Майк хотел уже подойти к другу и помочь, как вдруг за грудки его схватил Клэй.       — Мой тебе совет, Афтон, — Клэй облизнул сухие губы и всучил Майку какой-то глянцевый журнал, свёрнутый в трубочку, — хорошенько подумай, с кем хочешь иметь дело. Этот чёрножопый педик — та ещё подстилка, — Клэй похлопал Майка по плечу и гордо удалился со своей компанией, оставив парней наедине.       Между Майком и Брайном воцарилась неловкая тишина, только мимо шедшие ученики о чём-то разговаривали и смеялись, наконец, перестав обращать внимание на парней.       — Мм, Брайн, всё окей?       — М? Да, всё ок, — помято ответил Андерсон, лениво собирая вещи в рюкзак. Майк поспешно убрал вручённый подарок от Клэя и бросился помогать.       — Ты, это… Мм, прости, что накричал на тебя в столовке. Я просто на нервах в последнее время и…       — Да всё ок, ты тоже прости. У меня тоже в последнее время проблемы кое-какие, — нервно рассмеялся Брайн, и к нему снова вернулся его повседневный настрой.       Выйдя, наконец, на улицу и вдохнув свежий воздух, голова перестала болеть у обоих. Негативные эмоции тут же испарились, оставив после себя приятное спокойствие и лёгкий трепет в груди. Почему-то весна всегда была самым приятным временем года для Майкла.       — Может, прогуляемся до парка? — предложил Брайн, доставая сигареты из кармана. Курить хотелось безумно.       — Почему бы и нет? Кстати, из-за чего к тебе вообще пристал Бёрк? Снова подышал не так, как ему хочется?       — Да как обычно, — Брайн пожал плечами слишком резко — неуверенно, — тешит своё самолюбие и поднимает авторитет. Хотя куда ещё выше, он же знаменитая шишка. Кста, а чё он тебе тогда сказал?       — Какую-то херню про то, что типа я должен подумать о том, с кем я имею дело или типа того. Абсолютно без понятия, что у него в голове. Ещё журнал какой-то всунул, — Майк достал его из рюкзака. У Брайна округлились глаза, и он тут же схватил руку Майкла, собирающегося снять резинку с журнала.       — Не думаю, что тебе стоит этого делать.       — Почему?       — Это… довольно личное.       — А чё там такое? — ехидно поинтересовался Майк, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в тонкой трубочке. — Порно звезда с тобой в главной роли?       — Очень смешно, придурок. Смотри, если хочешь, но, уверен, что ты больше не захочешь со мной общаться.       — Господи, что ты как подросток в пубертате?       — Может потому, что я подросток в пубертате? — парни рассмеялись, хотя Брайну было не до смеха.       — Нет, правда. Что такого в этом журнале? Ты же знаешь, что если что, я всегда смогу найти его в магазине.       — Конкретно этот журнал — старого тиража и его больше нигде нет, — объяснил Брайн. — Хм, честно, без понятия откуда он у Клэя, но как только он его достал — сразу начал надо мной стебаться.       Майкл кивнул, хотя понятно было немного. Клэй и вправду частенько издевался над Брайном (а за что именно — никто понять так и не смог), когда тот перешёл в эту школу. Но он так красиво отвечал Бёрку в ответ на его издевательства, что тот не мог не заинтересовать Афтона. Вот так они и подружились, Брайн легко вошёл в их компашку, словно был знаком с ними много лет. Сейчас же всё иначе.       — Можешь посмотреть. Я больше ничего не хочу скрывать от тебя. Честно, я устал. Хотя, это не то, чтобы прям что-то супер секретное, но мне всегда хотелось, чтобы это осталось в тайне. Сейчас мне уже как-то по-барабану, это всё равно рано или поздно вскрылось бы и…       Речь Брайна оборвал звук сминающийся бумаги и металлического стука — журнал полетел в ближайший мусорный бак.       — Плевать, если это в прошлом — это и должно оставаться в прошлом, — произнёс Майк, прикрывая глаза. — Я не слепой — вижу, что ты не до конца в себе уверен. Поэтому, если ты действительно этого хочешь, расскажешь тогда, когда будешь полностью готов. А можешь и не рассказывать, мне всё равно. Не думаю, что там что-то такое, от чего я возненавижу тебя и буду презирать.       — Господи, чел, ты крут, — облегчённо выдохнул Брайн, чувствуя, как гора с плеч упала. Он потянулся за очередной сигаретой. — Я, блин, хочу выкурить всю пачку. Такой стресс, боже мой.       — Всё окей. И если Бёрк снова будет к тебе приставать — я ему быстренько шею намылю.       — Это он тебе скорее шею намылит. Ты видел этого гиганта?       — Ну, по сравнению с тобой-то он гигант, — Брайн ткнул Майкла локтём в бок, и тот рассмеялся.       — Я ещё вырасту и сам буду ему рожу начищать!       — Ну, каши побольше есть будешь — может и вырастишь.       — Да пошёл ты.       Они с Брайном гуляли ещё долго, а Майк, впервые за последние несколько месяцев, почувствовал себя так хорошо и спокойно. Даже промелькнула мысль, что теперь в его жизни всё будет хорошо. По крайней мере, ему очень хотелось на это надеяться.

***

      Больше года миновало незаметно, и вот уже весна 1985 года. Внезапные перемены в жизни Афтонов вдруг вошли в привычную жизнь. Они даже в какой-то момент забыли, что Кэссиди немного робот.       Майк усердно к готовился к переводным экзаменам. Старшая школа высасывала из него все силы, ведь он старался подтянуть свои знания. Четвёрки удовлетворяли родителей, но Майклу хотелось добиться результатов по-лучше.       Кэссиди закончил первый класс. Общение с новыми людьми ему давалось крайне тяжело. Некоторые из учителей странно смотрели на него и спрашивали, не связан ли он с «инцидентом 83», слухи о котором всё же просочились в местные газеты.       — Да, но я же поправился. Видите? — мальчик убрал волосы со лба, оголяя недавний (ненастоящий) шрам. Учителя на это лишь молча поджимали губы и закрывали данную тему.       Элизабет не замечала подвоха совсем, а Майкл до сих пор недоверчиво косился на него. Куски сплавленного металла и пластмассы не могли заменить ему его брата. Никакой программный код не воссоздаст былого Кэссиди. Того Кэссиди, что уже полтора года гниёт в земле. Но то, как чётко отец смог воссоздать личность и характер Кэссиди — поражало. И не могло не пугать.       Но сам отец всё ещё отказывался давать свои ответы на вопросы Майкла, а когда тот устраивал скандалы, Уилл подбирал настолько правильные слова, что Майк не мог с ними не согласиться и поверить отцу. Спорить с отцом всегда было проблематично — он всегда находил нужные слова в свою пользу. В словесной битве он всегда выходил победителем.       После недавней ссоры с Генри, у Уилла зачастились головные боли. Связанно ли это или просто здоровье подкашивает — было без разницы. Закинувшись таблеткой болеутоляющего, Уилл продолжил работу. Уже наступило лето, и на его конец и у Уилла грандиозные планы. Генри этого, конечно, не одобрил, поэтому приходится делать всё практически в одиночку.       Уильям уже не помнит, как появился «Афтон Роботикс, ЛЛК». Он давно уже хотел основать собственную компанию, вот и случай подвернулся. Уже наняты первые люди. Над аниматрониками он работает, конечно же, один. И не потому, что он жаден или «я сам, я сам!», а потому что у него на этих малышек свои планы.       На столе взгромоздилась механическая голова уже почти готового робота. Рыжая девочка с зелёными глазами и красными щёчками. Пластик был совсем новый — видно, качественный и дорогой. Красиво на свету сверкали блёстки.       — А что ты делаешь? — поинтересовалась заглянувшая в мастерскую Элизабет, изрядно напугав вовлечённого в работу отца.       — Да так, кое-что, — максимально непринуждённо хмыкнул Уильям. Он забыл запереть дверь мастерской. Жаль, он не хотел, чтобы она увидела над чем он работает. Теперь будет канючить без умолку.       — Ух ты-ы, какая красивая! А что она умеет? — шаловливые ручки Элизабет, тянущиеся к голове, были тут же перехвачены отцовскими.       — Это нельзя трогать, она ещё незакончена.       — Она похожа на меня, — игриво протянула девочка, смущённо прикрыв рот ладонью.       — Не похожа, она рыжая, а ты — блондинка.       — Похожа-похо-ожа! Можно мне с ней поиграть?       — Нет.       — Ну почему? — Элизабет расстроено топнула ногой.       — Ты не доела обед, — придуманное оправдание казалось Уиллу по-детски глупым, но ничем другим остановить Элизабет было невозможно.       Девочка недовольно и даже как-то разочарованно засопела.       — А если я на ужине всё съем? — она неуверенно поводила сандалий по бетонному полу.       — Я подумаю, — смилостивился Уилл.       Элизабет обрадовалась и побежала обратно в дом.       На ужин Клара приготовит салат со шпинатом — Элизабет точно не сможет съесть всё.       Уильям окинул взглядом загруженный всяким хламом и инструментами стол, и взгляд зацепил почти свалившийся на пол чертёж. Спася кусок синего рулона от падения, Уильям развернул его, оттуда выпал альбомный лист с разноцветным рисунком аниматроника балерины, нарисованным Уильямом (рисовал Уильям ужасно, и ему не хотелось бы, чтобы это кто-то увидел). Аниматроник на рисунке был безумно похож на его жену. Клара раньше занималась балетом, но из-за травмы ноги больше не смогла выйти на сцену. Чуть подумав, Уилл достал из стола стащенную у Элизабет коробку с цветными карандашами, достал синий цвет и принялся перекрашивать блондинистые волосы балерины. Пропускавший в школе уроки рисования Уильям получил отвратительный зелёный цвет. Плюнув на это, он нарисовал рядом синий кружок и подписал «волосы».       Оценив свою работу, Уильям отложил листок (предварительно перевернув его картинкой вниз — не дай бог этот ужас кто-то увидит!) и принялся в сотый раз изучать чертёж. Баллора была единственным аниматроником, которого Уилл ещё даже не начал строить, при том, что остальные были уже на стадии завершения. Он даже не знал, что именно она должна делать, кроме как крутиться на сцене и издавать мелодию.       Как именно она должна убивать детей?       На пробковой доске над столом прикреплён смятый лист с пляшущимися нотами. Уильям обещал себе изучить эту композицию позже, да всё руки не доходили. Работы было по горло. Он всё откладывал это дело в дальний ящик, но сейчас этого делать уже не мог — он чувствовал, что от этого листка так и веет тёмной силой. А Уильям в тёмные силы не верит, но чувство тревоги всё равно не даёт ему сосредоточиться на других делах.       Уильям зажмурил глаза и зашипел, вцепившись руками в волосы — пережидал очередную волну головной боли. Таблетка не помогала. Мужчина опустил голову на чертежи, прикрывая глаза, и мысленно пообещал себе разобраться со всем этим позже. Сейчас ему необходимо передохнуть.

***

      Уильям обещал себе, что разберётся с этим. А он всегда сдерживает свои обещания. Ему не пришлось долго возиться с идеей, а вот с реализацией пришлось помучаться. Он ещё неопытен в таких делах.       Уильям встретил их в парке на детской площадке.       — Здравствуйте, — окликнула его какая-то девочка.       Скучавший на лавочке Уильям лениво перевёл взгляд на двух детей. Высокая девочка в розовой футболке и низкий пухлый мальчик в красной майке неловко подошли к мужчине. Черты лиц детей воспоминаниями промелькнули у него перед глазами.       — Здравствуйте, — повторила девочка, — мы вас видели в садике. Вы папа Кэссиди, да? Мы очень рады, что он поправился, — девочка стала неловко теребить кончик хвоста. Засмотревшись на руки ребёнок, Уильям ненадолго завис. На правой руке отсутствовал указательный палец.       — Элисон Уайт, верно? — зевая, поинтересовался Уилл, откладывая газету в сторону. Новости уже наскучили. — Слышал, тебе в позапрошлом году игрушка палец откусила. Мне очень жаль.       — Мне не очень приятно об этом вспоминать, — Элисон взглянула четырёхпалую руку и тут же отвела взгляд.       — Ага, столько крови было! — вставил свои пять копеек пухлый мальчик. — Ты ещё визжала, как девчонка. А те две болтушки в обморок попадали, когда увидели. Ну, те, которые на тихом часу вечно болтали и мешали спать. А ещё…       — Заткнись, Логан!       Уильям невольно усмехнулся при виде этих деток. Они выглядели так невинно и беззаботно. Им всего по восемь лет, и они ещё ничего не знают об этой жизни. Они глупы и беззащитны — они ничего не смогут сделать, если окажутся одни.       Уильяма это поражало и пугало одновременно. От мыслей, чтобы прямо сейчас сдавить им горло и смотреть, как они в ужасе дёргаются и задыхаются, а в глазах мелькают мольбы о помощи, избавиться было тяжело.       Уильям понимал, что это неправильно, но совладать со своими мыслями он не мог. Это сильнее него.       Дети ещё долго о чём-то болтали с Уильямом. Он сразу осознал, что лучше уж продолжать читать скучные новости про политику, чем выслушивать проблемы и истории детей, ещё и чужих. Уильям терпеть не мог всё, что не несло в себе хоть какую-то смысловую нагрузку. Информация о том, что тупая воспиталка в садике не долила ему сгущёнку в запеканку лишь заполняла лишнее пространство в его памяти. От избытка информации потом болит голова. У Уильяма и так часто болит голова.       Элизабет с Чарли вдруг решили устроить ночёвку. Сил не было ни на что, поэтому мужчина кивнул головой и наказал девочке явиться домой не позднее завтрашнего полудня. Попрощавшись, девочки ушли к дому Генри.       — Это ваша дочь? — спросила Элисон.       — Да. Ей одиннадцать, она закончила пятый класс.       — Ого, какая большая! А мы только второй класс закончили. Она красивая, я бы женился на ней.       — Ты же хотел жениться на Кейли из параллельного класса.       — Но Кейли не такая красивая, как… ээ…       — Элизабет, — подсказал Уилл.       — Элизабет.       — Девочек должны любить не за красоту!       И снова они заспорили. Дети любят спорить, потому что на большее не способны.       Элизабет ушла, и гулять больше не с кем, поэтому Уилл мог спокойно идти домой. Вообще, Элизабет уже достаточно взрослая для того, чтобы гулять одной, но отправлять её в парк Уилл всё равно побаивался. Мало ли что… Да и самому хотелось подышать свежим воздухом.       — Ладно, дети, мне пора идти. Хорошего вечера, — вдохнул Уильям, поднимаясь со скамейки. На этом их бессмысленная беседа закончилась.       Они встретились вновь уже спустя два дня. Элизабет и Кэссиди пошли в гости к Чарли, Клара уехала к родителям, а Майк ушёл гулять с другом. Ему никто не помешает.       — Вы знали, что мой отец знаменитый музыкант? — спросил Уильям. — Он отлично играет. Очень. Где он только не выступал. Но ради меня ему пришлось бросить карьеру, но он ни о чём не жалеет. Я ему за это очень благодарен, — наступила неловкая тишина. Мужчина старался выкинуть из головы неприятные воспоминания из прошлого. — Я, кстати, тоже играю. Рояль мне, к сожалению, не подошёл, зато я отлично управляюсь со скрипкой, — Уильям достал откуда-то чехол с инструментом.       По щекам Элисон текли слёзы. Логан сидел напротив неё, тихо мыча в скотч. Кожу на запястьях стёрли тугие верёвки.       — Я хочу, чтобы вы послушали одну композицию моего отца. Она вам понравится, обещаю, — мужчина криво улыбнулся, всунул в уши беруши и надел шумонепроницаемые наушники.       Руки тряслись от напряжения, страха и недосыпа. Недавно выпитое успокоительное навеяло на мужчину лишь сонливость.       Нужно покончить с этим поскорее.       Не медля больше ни секунды, Уильям взялся за смычок и неуверенно заиграл, устремив взгляд в переписанный на нормальный листок с переписанными на него нотами. Мужчина старался думать о чём угодно, лишь бы не слышать эту мелодию, но появилось чувство, будто каждая клеточка тела слышит эту музыку. Слышит и повинуется ею.       Не думать об этом. Не думать об этом. Не думать, не думать, не думать…       Чувство спокойствия вдруг накрыло Уильяма с головой. В тоже время хотелось всё бросить, разгромить этот чёртов подвал, забиться в угол и разрыдаться. Такое состояние было после похорон Кэссиди. Но ведь уже всё хорошо, так зачем волноваться понапрасну?       Какая-то часть разума Уильяма в отчаяние пыталась убедить его в обратном.        «Всё не так! Он не живой, ты всё себе придумываешь! Хватит лгать самому себе».       До острой боли прикусив губу, Уильям заиграл активнее, резче, с чувством. Так, словно этим смычком он перерезает кому-то горло, а не водит по струнам. От таких ассоциаций вдруг похорошело.       Ещё больше похорошело и заставило губы мужчины расплыться в довольной улыбке, когда дети в отчаяние начали биться головой об стол, расшибая себе мозг.       Уильям прекратил играть и рассмеялся. Дико, истерично, неправильно.       И правда, «на смертном одре»…

***

      — Я же смогу к ней подойти, правда, папочка? — канючила Бетти, но Уильям её совсем не слышал. Мужчина не спал две ночи от переживаний за сегодняшний день, и ему казалось, что он вот-вот рассыпется, как песок. А в уши словно ваты напихали, поэтому он дёрнулся, когда дочь требовательно потеребила его за край не заправленной рубашки. — Ну па-па-а! Когда мы пойдём к Цирковой Малышке?       Уильям сто раз пожалел о том, что взял дочь с собой. Это было безумно опасно, хотя все «уникальные» возможности Фантайм аниматроников были отключены на день открытия. Ему не нужны проблемы, когда пиццерия ещё даже не открыла свои двери.       Он проверил всё ни раз, ни два, ни десять ещё в лаборатории под самой пиццерией. Почти полтора года строилось это здание и всё, что было под ним. Уильям обустроил там свою лабораторию, где он работал над Фантайм аниматрониками. Где он проводил эксперименты…       Прошло полтора года, и эти полтора года Уильям жил полностью погружённый в работу. Без отпуска и почти без выходных. Но лекарства, прописанные психотерапевтом, привели Уильяма в чувства. По крайней мере, так думала его семья и Генри.       Так пытался думать и сам Уилл, когда сдирал кожу с десятилетнего мальчишки.       Он в норме, он просто хочет всё исправить. И добиться того, чем он сможет обезопасить свою семью от подобных несчастных случаев. Он не болен…       — Пап, ты меня слушаешь?       Уильям в очередной раз дёрнул головой, стараясь отогнать сонливость.       — Да, малышка, я тебя слушаю, — он устало потёр слипающиеся глаза.       — Когда я могу пойти к Бэйби? Мои подружки уже там!       — Элизабет, тебе к ней нельзя подходить. Это опасно.       — Почему?       — Потому что, Элизабет, не капризничай, как ребёнок, тебе уже одиннадцать лет.       — А ты не веди себя, как старый дед! Я уже давно не маленькая!       — Элизабет, мне не нравится твой тон. Ещё хоть слово — и ты будешь наказана, — Уже строго отрезал Уильям. Хорошо, что рядом никого не было, и никто не слышал словесной перепалки Афтонов. Уильям начинал закипать, хотя ему очень не хотелось поднимать голос на дочь.       — Да мне всё равно, — всхлипнула девочка, у которой уже глаза на мокром месте. — Почему ты не пускаешь меня посмотреть на неё? Ты же сделал её специально для меня, так ведь?       Уильям прерывисто вздохнул через нос, чувствуя, как дёргается глаз. Устройство внутри Бэйби отключено, так чего он боится? Он сам не знал, но рисковать своей дочерью он не хотел, только не его Элизабет.       — Это так.       — Так почему ты не разрешаешь мне поиграть с ней?       — Потому что я так сказал. Всё, разговор закрыт, Элизабет.       Лицо девочки скривилось от наступающей истерики, а её руки задрожали. От вида заплаканной малышки у Уилла защемило в груди.       — Ты всегда думаешь только о своих глупых роботах! Ты любишь их больше нас с мамой, Майком и Кэссиди. Мы твоя семья, а не эти консервные банки. И если ты так боишься, что я сломаю твою драгоценную Бэйби, то ладно! Я не буду к ней подходить! Я вообще никогда не буду к тебе подходить! — девочка развернулась и выбежала из кабинета Уильяма, громко хлопнув дверью. Когда постепенно удаляющиеся шаги окончательно стихли, мужчина позволил себе глубоко вздохнуть и без сил упасть в кресло. От неприятного разговора с дочерью последние остатки сил окончательно покинули его.       У Элизабет началось то, чего Уилл очень хотел избежать, но сделать это, к сожалению, невозможно чисто физиологически. Переходный период. В конце мая Элизабет прибежала со школьной линейки в честь окончания учебного года в слезах и говорила, что истекает кровью. Никого из родителей в тот момент не было дома, а рассказывать про менструальный цикл пришлось Майклу. Уиллу казалось, тот поседел. А настроение Бетти начало меняться с пугающей периодичностью. Это напрягало Уильяма, ведь он прекрасно знал, до чего могут довести импульсивные поступки переходного периода. Майк проколол себе уши, едва ему исполнилось тринадцать. Показывать отцу он стремался (не хотелось прозваться педиком), но когда правда всплыла наружу, отец тогда рассмеялся и показал едва заметную ямочку в языке. Даже этим они с Майклом были похожи.       Чего ждать от Элизабет, Уиллу не хотелось даже знать.       И всё же, она постепенно становится подростком, как и Майк в своё время. Как и он сам. Он должен её понять. Должен понять и набраться терпения.       Но сейчас на это совсем не было сил. Уильям откинулся на спинку кресла, тяжело вздыхая. Безумно хотелось поспать. Уилл принял решение, что после открытия он сразу поедет домой и будет спать до потери пульса. Но до открытия ещё два часа. И за это время ещё нужно успеть подготовиться.       «Я успею», — думает Уилл, решая прикрыть глаза на полминуты.       За Элизабет он решил не волноваться. Перебесится — и успокоится. Наверняка она убежала к своим подружкам жаловаться, какой у неё плохой отец. Беспокоиться не о чем, по крайней мере, так старался думать Уилл. Но всё же беспокойство червём ползало у него в печёнке. Мужчина старался выкинуть из головы эти мысли и не заметил, как провалился в темноту.       Ну и, как обычно это и бывает, прошло далеко не полминуты. Его разбудил один из сотрудников. Он тормошил мужчину за плечо, стараясь сложить вместе хотя бы два слова. Вид у него был испуганным и растерянным. Сонный разум Уилла даже не заподозрил, что что-то не так.       — Что случилось? — хрипло спросил мужчина, потирая сонные глаза.       — Ми-мистер Афтон, с-сэр, ваша дочь.       Дальше он уже не слышал, что говорил сотрудник, но в голове ясно промелькнули картинки всевозможных событий. Исход был один, и Уилл сразу догадался, какой.

***

      Старательно воссоздаваемая иллюзия того, что в их семье всё хорошо, тут же разошлась трещинами. Никто из них не верил в происходящее. Не желал верить.       Элизабет мертва.       Майк так и не добился чёткого ответа от отца. Он отвечал каждый раз одно и то же: «несчастный случай».       «Несчастный случай».       Он до сих пор не мог забыть образ вернувшегося тем вечером отца. Из него словно вытащили все кости, а сам он постарел на пару десятков лет. Первым делом, что заметил Майк — это дёргающийся глаз, взлохмаченные волосы и безумно уставший вид. Сразу было понятно, что произошло что-то ужасное. А когда Майк не обнаружил рядом с ним светловолосую девочку — сразу всё стало ясно. По опухшим красным глазам отца Майк догадался, что он плакал. Много плакал. Удивительно, но от него не пахло алкоголем, только никотином.       Он, всё же, обещал больше не пить.       По словам отца, это был несчастный случай с аниматроником. Всё происходящее видели только парочка сотрудников, сбежавшихся на крик девочки. Замаскировав всё случившееся под утечку газа, ресторан закрыли, не успев даже открыть его двери.       Но закрытие ресторана Уилла волновало в последнюю очередь — его дочь мертва! И снова он теряет того, кто ему дорог. Больнее всего было от осознания того, что совсем незадолго до её смерти они поссорились. Из-за какой-то ерунды.       Из-за какой-то ерунды, которая и убила его Бетти. Почему? Он же всё проверил, Цирковая Малышка не должна была её атаковать.       Не должна была. Это всё неправильно.       Это он убил Элизабет. Он — никто другой. Если бы он только не уснул тогда, а побежал за ней, успокоил, поговорил, извинился, в конце концов! — было бы всё иначе. Теперь Уилл прекрасно понимал Майкла — одно необдуманное решение может стоить жизни человека. Родного человека.       Уильям свалился без сил, едва дойдя до кровати, беспокойно проспал двадцать часов и ещё следующие три часа провёл в состоянии овоща, словно после наркоза, и пытался понять, что вообще происходит. Длительный стресс и переутомление дали о себе знать. Ничего не понимающему, сонному мозгу казалось, что это был просто кошмар, но когда тот пришёл в себя, его с головой окутало отчаяние.       Хотелось снова запить. Пить до тошноты, до головной боли и дикого похмелья наутро. Но он дал себе обещание. Дал обещание себе, жене, Майклу, Элизабет.       Элизабет…       Теперь только это имя вертелось у него в голове.       Но если он смог вернуть Кэссиди, то сможет вернуть и Элизабет. Вспомнить бы как он это вообще сделал. Ведь воспоминания тех месяцев полностью стёрлись из его памяти. Хотя нет, в голове мелькали кое-какие моменты. Такие смутные и неяркие, словно это было много десятилетий назад. В одном из них даже мелькал Сэмми. Правда, что он там забыл — Уилл не особо понял.       Смерть Бетти подбило и Клару. Она много плакала, часто выпивала. Часами сидела в её комнате, гладила игрушки и пересматривала старые фотографии.       Для Майка, как и для Уильяма, эти дни прошли в тумане. Каждый день к нему заходил Брайн с какой-нибудь вкусностью или новым комиксом и пытался его поддержать. Выходило ужасно, но Майк был ему благодарен.       Кэссиди был опустошён и на удивление молчалив. Он словно полностью ушёл в себя, но Майк прекрасно понимал, что это не так. Роботы не умеют думать. Не умею чувствовать. Не умеют жить.       Майка не покидало ощущение, что Кэссиди явно что-то знает. Знает и не говорит ничего. Но Майк прекрасно понимает, что ничего он знать не может. Он же робот.       А Уильям окончательно отчаялся. Отказывался от еды, плохо спал, а сил не находил даже встать с постели. Стресс добавил его возрасту пару тройку лишних лет. Ему постоянно было тревожно, началась чреда панических атак.       — Почему это происходит именно с нами? — глухо отозвался Уилл, уткнувшись взглядом куда-то вперёд. — Я виноват в её смерти. Я убил её.       Клара сочувственно смотрит на него, с ужасом замечая, как болезненно выглядит мужчина. Так безжизненно.       — Я не пошёл за ней, когда она убежала. Не остановил, не извинился. Я ужасен, Клара. Я ужасный отец. И ужасный муж, — он опустил голову на стол и прерывисто вздохнул.       — Ты не виноват. Это был просто несчастный случай, — было не понятно, кого она этими словами хотела больше убедить: Уильяма или себя. — Я могу тебе чем-нибудь помочь, Уилл? — спрашивает женщина, кладя руку на худое плечо Уилла, и тут же чувствует, как тот вздрагивает. Мужчина с трудом поднял голову и едва смог сфокусировать свой взгляд на лице женщины. Всё плыло, образы казались ему неотчётливыми силуэтами.       — Я не знаю, — он снова отвернулся и, прикрыв глаза, грустно вздохнул. — Я так устал.       — Я знаю, Уилл, знаю, — она аккуратно обняла его со спины. — Иди, приляг. Я купила новое снотворное, должно помочь.       — Нет! — вдруг вскрикнул мужчину, ударяя кулаком по столу. Клара отскочила от супруга, как от огня. — Ничего не поможет. Мне уже ничего не поможет, ты слышишь?! — Уильям встал и стремительно сократил расстояние между ними. — Никто мне уже не поможет. Никто и ничто не поможет нашей семье, — он вдруг истерически рассмеялся, закрывая лицо руками. У Клары словно остановилось сердце от страха. Такого состояния у мужа не было даже смерти Кэссиди. — Мы прокляты. Мы все. Наша семья проклята. Мы все умрём. Знаешь, что такое «умереть»? Это когда жизнь просто обрывается. Вот так просто! Ты перестанешь что-либо ощущать. Не будешь чувствовать ни радость, ни печаль, ни боль. Перестанешь думать о том, как ужасна твоя жизнь, — он проглотил всхлип и поднял намокшие глаза на Клару. На лице закривила улыбка. — Ха-ха, ты больше не будешь чувствовать боль. Не будешь плакать. Страдать от всего того дерьма, что преподносит тебе жизнь. Это, наверное, так прекрасно. Элизабет, наверное, больше не чувствует боли. Она не страдает там — на небесах. И Сэмми тоже, аха-ха, — он вдруг прижал руки ко рту, а взгляд заметался испуганной птахой. Внезапная тишина напрягала Клару. — А Кэссиди. Он же тоже тогда перестал страдать. А я взял и вернул его с того света. Заставил его страдать снова. Ему снова больно. Я…       На этом бессвязная речь Уилла потонула в рыданиях. Мужчина упал на колени и согнулся пополам, словно от боли. А больно и вправду было — в груди словно образовалась чёрная дыра, мучительно медленно пожирающая Афтона.       Клара всхлипнула, смаргивая подступившие слёзы.       — Господи, Уилл, — она осторожно опустилась на пол и прижала его к себе.       Она уже окончательно поняла, что Уилл серьёзно болен. Он сам не справится со всем этим. Клара, вероятно, тоже. Ей тоже было тяжело. Тяжело просыпаться по утрам и понимать, что больше некому заплести косички, некому погладить красивый сарафан перед школой, некому красиво накрасить ноги детским дешёвым лаком, не с кем поиграть в игрушки… В сердце, где раньше занимала место Бетти, теперь также зияет чёрная дыра.       Пока она пыталась успокоить бившегося в рыданиях Уильяма, Клара мысленно пыталась сообразить, что вообще делать дальше.       План действий пришёл почти сразу.

***

      Лифт ехал слишком медленно. Мучительно медленно. От напряжения Клара сжимала подол кофты, в надежде снять напряжение. Ей вдруг показалось, что металлические стены лифта начали сходиться, становилось тесно. Клара никогда не жаловалась на клаустрофобию, но сейчас выбраться из этого лифта стало её заветным желанием.       Как только двери лифта отворились, она бегом выскочила из металлической тюрьмы. Переводя дыхание, она в панике оглядела коридор и не спеша проследовала вперёд.       На самом она сама не знала, зачем сюда пришла и что конкретно она здесь ищет. Возможно, это была слепая погоня за чем-то, что сможет хоть как-то исправить то, во что превратилась их жизнь. Клара надеялась хотя бы найти точный ответ на главный интересующий её вопрос.       Как именно умерла Бетти?       Клара нервно сглотнула, когда оказалась в главной комнате управления. В помещении пахло чем-то тяжёлым и металлическим. Тускло-зелёная лампа мрачно освещала маску клоуна, напугавшая Клару до чёртиков. Чёрно-жёлтые ленты с надписью «ОПАСНО» окончательно растоптали остатки уверенности.       Со обеих сторон Клара увидела большие панорамные окна. Подойдя к одному из них, она постаралась разглядеть хоть что-то, но помимо своего отражения в замызганном окне она не увидела. Навалилось пугающее чувство, что сейчас рядом со своим отражением она увидит уродливое чудовище с безобразной, беззубой улыбкой и чёрными глазами. Она круто развернулась, но никого не увидела. Поворачиваться обратно было страшно, потому что она боялась, что вот сейчас в отражении точно кто-то появится!       Клара заприметила небольшую панель с кнопками. Нажав на синюю кнопку со схематично нарисованным солнцем, она услышала звук проходящего через провода тока. Яркий свет прожектеров осветил стоящую на сцене Фантайм Фокси. Клару невольно передёрнуло.       Она провела стащенной у Уильяма карточкой, и дверь открылась. Воздух в комнате казался холодным и тяжёлым. Казалось, весь этот холод исходил от находившегося в комнате аниматроника.       Клара подошла к ней совсем тихо и осторожно, словно боялась, что та вот-вот выпрыгнет на неё и утащит. Утащит туда, где сейчас Бетти… Но этого не происходило. Сердце громко билось о рёбра, а ноги подкашивались от страха.       Ничего. Ничего, что могло бы быть причастным к смерти дочери Клара не нашла, даже когда полностью обошла всю комнату. Даже рискнула подняться на сцену и осмотреть аниматроника со всех сторон. Ей казалось, что Фокси следила за ней даже из-за спины.       Ничего, но воображение невольно представило стекающую с корпуса Фокси свежую кровь.       Когда Клара оказалась в комнате управления, дикий страх заметно спал, но тут же вновь набрал обороты, когда в голове всплыло осознание, что так же придётся осмотреть все комнаты и каждого аниматроника. Ноги женщины подкосились, и она сползла вниз по закрытой двери. Глаза быстро намокли, дыхание участилось. Она ясно ощутила холод и легонько затряслась. Явно от холода, а не от подступающей истерики.       В этом месте всё случилось. В этом месте — где-то в этой комнате — умерла её дочь. Её Элизабет. Её милая, добрая Бетти.       Где-то в здании вдруг заиграла еле слышная мелодия. Клара еле заметно дёрнулась и подняла взгляд на противоположное окно. Над дверью виднелась надпись «Галерея Баллоры». Клара затаила дыхание и вслушалась в музыку. Она доносилась оттуда. Но почему? Разве аниматроники не должны быть выключенными после… после утечки газа?       Клара поднялась на ватных ногах и, шатаясь, подошла к окну, вслушиваясь в мелодию, что словно манила Клару к себе. Голова мигом опустела, а на душе стало как-то спокойнее. Страх сошёл на нет. Клара не могла понять, почему ей стало спокойней, но рука сама потянулась к кнопке — в комнате загорелись прожекторы. Сцена пустовала.       В галерее было так же холодно и мрачно, но Клара словно согревалась от исходящей откуда-то из глубины мелодии. С первых секунд она казалась ей мрачной и угнетающей, но с каждой нотой она становилась приятнее. Словно разбушевавшийся шторм медленно переходит в тихий штиль.       Клара прошлась по залу и увидела её. Баллора кружилась на своеобразной сцене, словно балерина в музыкальной шкатулке. Она словно не замечала незваную гостью и продолжала издавать утешающе-мрачную мелодию.       Словно загипнотизированная, Клара шла навстречу к аниматронику. Мир сузился до образа Баллоры. Клара видела её только на чертежах и рисунках Уилла, но вживую — никогда. Она была прекрасна.       Клара тут же вспомнила, как когда-то сама выступала на сцене перед публикой, перед друзьями и родными. Как жаль, что из-за неправильно сросшейся кости ноги она больше никогда не сможет выйти на сцену. Для неё это было ударом в те дни, ведь балет тогда был смыслом её жизни. Она мечтала объехать всю страну и выступить в каждом городке Штатов.       Под ложечкой засосало, а в горле застрял ком.       «Надоело. Как же всё надоело».       В какой-то момент все тревожащие её мысли куда-то испарились, и голова опустела. А музыка продолжала играть. Продолжала играть и почему-то напоминала обо всех минувших трагедиях. Окутало невероятное чувство страха того, что на Бетти этим не закончится.       «Очень скоро умрёт и Майк. И Уилл. Мы все умрём», — пронеслась в голове Клары единственная мысль, пока она что-то искала в коробках. Голова не работала — руки действовали сами.       Спустя пару часов сотрудники, вернувшиеся забрать какие-то вещи, обнаружили повесившуюся Клару Афтон рядом с неподвижно стоящей Баллорой.

***

      — Творится какая-то лютая дичь, — со вздохом произносит Айзек, цепляясь пальцами на замки.       — Ты о чём? — спрашивает Джаред, явно недовольный нарушенной тишиной. Сейчас ему хотелось покоя. Да и он сам знает, что «какая-то дичь» реально происходит.       — После недо-смерти пацана мистера Афона всё как будто наперекосяк пошло. Сначала он, потом его дочь, ещё и жена на прошлой неделе умерла. Говорят, она с собой покончила, но никто в это не верит.       — Наверняка он сам её убил, — нахмурился Джаред, надеясь, что Айзеку хватит мозгов понять, что продолжать разговор лучше не стоит.       Сейчас и так предстоит шестичасовая смена в тесном костюме, в котором шесть грёбанных часов придётся развлекать тупых детей. И все шесть часов придётся провести в зале, не имея возможность даже попить или сходить в туалет. Отвратительно. Эндоскелетам внезапно назначили внеплановый техосмотр, потому что мистеру Эмили показалось, что они малясь барахлят.       Ещё немного и Джаред точно уволится.       — Эй, с чего ты взял? — не понял Айзек, смотря в глаза товарищу сверху вниз. Айзек хоть и был выше Джареда, но в силе и массе ему явно уступал. А ещё Джаред расист, поэтому, когда узнал, что его напарником будет, как он тогда выразился, чёрнокожая чурка, сразу его забраковал, но вскоре успокоился.       — Мне кажется, что мистер Афтон точно в этом замешан. Во всех этих… смертях и похищениях.       — Ну да, он каждую ночь перед сном прям-таки мечтает о том, чтобы перебить всю свою семью, — съязвил Айзек, застёгивая последний замок на руке. Осталась одна голова, но её он решил пока не надевать — в этом костюме и без того чертовски жарко. — Слушай, Джа, я, конечно, понимаю, что у тебя тоже горе и всё такое, но не надо обвинять в этом человека, у которого ровно такая же трагедия, как у тебя. Это неправильно.       Джаред прерывисто вздохнул, стараясь утихомирить подступающую злость. Элисон Уайт ищут уже несколько месяцев, но все поиски безрезультатны. А совсем недавно полиция закинула это дело в долгий ящик, изредка вспоминая об этом, когда Джаред в очередной раз звонит спросить, есть ли какие новости.       Вероятно, Элисон уже мертва. И её друг Логан тоже.       — Помнишь Сэмми? — глухо спросил Джаред, закончив с замками. Ему так же оставалось лишь нацепить голову медведя. Уайт заметил, что слишком надолго задержал взгляд на голове костюма и поспешил отвести его в сторону. Воображение дорисовало кровь на зубах и золотистом мехе.       — Сэмми? — переспросил Айзек, приставляя пальцы к подбородку. — Сэмми, Сэмми, Сэмми, — скороговоркой повторял имя, пока не вспомнил. — А, Сэмми, который сын мистера Эмили?       — Он тоже пропал в прошлом году. Пацану десять лет всего было. Он, наверняка, уже тоже мёртв.       — Да расслабься, приятель, — Айзек добродушно похлопал напарника по плечу, хотя тот был этим явно не доволен. — Уверен, с ними всё в порядке. Нужно думать о хорошем и надеяться на лучшее. Они все найдутся. И Сэмми, и Логан, и твоя Элисон.       — Тебе-то легко говорить, у тебя своих детей нет, — Джаред начинал закипать.       — Чувак, то, что у меня нет своих детей — не значит, что я тебя не понимаю, — Айзек выставил ладони вперёд в примирительном жесте. — Мне правда жаль тебя, мистера Эмили и мистера Афтона, и…       — Не надо его жалеть. Я уверен, Афтон во всём замешан, — Джаред сделал угрожающий шаг вперёд — Айзеку пришлось сделать шаг назад. — Помнишь Сэмми? — он повторил свой вопрос. — Он пропал после смерти Укушенного.       — Он пропал спустя три месяца, после смерти Укушенного, — никто из них не помнил, как звали сына Афтона, поэтому называл его так. — И Укушенный не умирал. Его вылечили.       — Ага, вылечили. Пацану полмозга откусило — и живёт себе припеваючи, не испытывая никаких проблем, — грубо съязвил Уайт. — Вроде взрослый уже, а всё в сказки веришь. Афтон — просто псих. Уверен, он просто грёбанный Франкенштейн, который превратил своего сына в робота.       — Что за чушь ты несёшь, Джа? — уже взбесился Айзек. — Он выжил и всё, что тут непонятного?       — Да не мог он выжить, идиот! — Джаред стремительно сокращал расстояние между ним и Айзеком, зажимая его к стене. — Афтон убил Сэмми — сына мистера Эмили — потому что именно Эмили создал эти сраные костюмы, в которых замки держаться, как на соплях. Он обезумел и просто мстит Эмили, — в ярости он толкнул напарника в грудь. — И если б в твоей тупой башке был бы хоть зачаток мозга, давно бы понял, что именно Афтон творит всю эту херню!       Ещё один толчок, и замки срываются. Айзек кряхтит, в попытках вздохнуть, но штырь протыкает ему горло, заставляя того отхаркиваться кровью и забиться в припадке.       — Блять, Айзек, — кричит Джаред — ярость как рукой снесло. Он стоит в ступоре и не понимает, что сейчас делать. Он не должен позволить Айзеку умереть — ему всего двадцать четыре!       Джаред круто развернулся и собирался бежать звать на помощь, но запнулся о собственные ноги.       Замки сорвало и в его костюме.

***

      Уильям сидит на стуле, совершенно не осознавая, где он, с кем, сколько сейчас времени и даже забыл какой сейчас год. Сейчас это для него не важно — его жизнь почти полностью разрушена. Взгляд его устремлён куда-то вперёд. Куда-то в никуда.       Глаз нервно задёргался. На то не было особых причин, он делал это уже сам по себе. Уилла это не раздражало.       Мужчина преклонного возраста что-то ему говорил, задавал вопросы, но Уилл его совсем не слушал и не отвечал. Голос человека напротив доходил до него, как через толщу воды, а мозг отказывался воспринимать сказанные им слова. Уильям словно находился не в этом мире.       Мужчина понял, что добиться ответов от Афтона он уже не сможет, поэтому встал с места и пригласил в кабинет ещё кого-то. Уильям не видел кого. Ему, впрочем, всё равно.       В чувство его привёл дошедший до разума разговор двух мужчин.       — Сэр, ваш сын серьёзно болен, — говорил врач. — Депрессивный период, апатия и суицидальные мысли это вам не шутки.       Юджин тяжело вздыхает, стараясь усвоить поступившую информацию. А Уильям окончательно пришёл в себя, когда до него, наконец, дошло, где он и с кем. Он в психдиспансере у психиатра.       Пока врач выписывал рецепт на лекарства и рассказывал что-то Юджину, Уильям снова потерялся в пространстве и времени. Тело налилось свинцом, а в голове зазвенело. Перед глазами вдруг всплыли все минувшие трагедии. Но дальше расплывчатых отпечатков воспоминаний мозг воспроизводить отказывался. Оно и к лучшему, не бы хотелось разрыдаться прямо в кабинете психиатра. Ему нужно на улицу, на свежий воздух.       В себя Уильям пришёл, когда отец потормошил его за плечо.       — Пошли домой, — тяжело произносит Юджин, и Уильям вяло кивает. Встать со стула казалась непосильной задачей, а ватные ноги в упор отказывались передвигаться.       — Что со мной будет? — спрашивает Уилл, как только мужчины оказались в машине.       — Тебе выписали сильные антипсихотропные и дали больничный на неопределённый срок, — произносит Юджин как можно спокойнее, но в голосе всё равно чувствовалось волнение. — Если лекарства не помогут — будем решать вопрос о г-госпитализации.       Голос Юджина дрогнул на последнем слове, а Уильяма словно кипятком ошпарило. В глазах на мгновенье помутнело, ладони вспотели. Стараясь выровнять сбившееся дыхание, Уильям согнулся и сжал волосы в руках.       — Я теперь псих, да? — безэмоциональность снова вернулась. Уильям закинул взгляд куда-то перед собой и перестал дышать. — Что подумают остальные, когда узнают, что я нездоров?       — Тебя это не должно волновать. Ты должен думать только о своём здоровье, — рука Юджина поглаживала спину Уилла, натыкаясь на выпирающие позвонки. — Ты себя убьёшь такими темпами, если не будешь лечиться.       Уильяма передёрнуло.       «Убьёшь себя».       Уильям до жути боится смерти. Боится смерти и той неизвестности, что ждёт его после. Рай, ад, перерождение? Самое худшее — это вечная тьма. Тьма, из которой не выбраться.       Юджин ясно почувствовал, как тело сына затряслось в приступе рыданий, и поспешил достать успокоительное.       Уильяма срочно надо лечить.

***

      Брайн что-то увлечённо рассказывал, пока Майк всеми силами старался сконцентрироваться на словах друга. Почему-то они ни в какую не желали доходить до разума, а кое-как дошедшие отрывки сложить в полноценную историю никак не получалось. А Брайн — та ещё таратора, поспешить за нитью диалога было нелегко даже в обычном состоянии. А Майк сейчас чувствует себя чуть бодрее овоща.       — Ну и она, короче, такая типа: «Ну раз ты такой умный, то ответь, почему яйцеклетка такая большая», а Рич такой: «По приколу». И она ему такая: «Это ты родился по приколу», — Брайн уже полчаса рассказывал идиотские истории из школы. Майк попытался улыбнуться, но вышло не очень. Брайн подметил чрезмерно вымученную улыбку.       — Хех, я тебе, наверное, надоел, — смущённо произнёс он, поднимаясь с ковра. — Я, наверное, пойду, не буду злоупотреблять гостеприимством.       — Ой, нет, ты не надоел, — Майк дёрнулся, перестав быть похожим на статую, ведь до этого он сидел почти неподвижно. — Прости, я просто задумался.       — Ты всегда «просто задумываешься», — усмехнулся Брайн. — Не парься, чел, я всё понимаю, тебе просто нужно побыть одному, а я тут лезу и…       — В том-то и дело, что я не хочу быть один. Мне с тобой как-то, ну, приятно, не знаю, в смысле, я не это имел в виду, просто мне как-то комфортно, что со мной кто-то есть, и не просто есть, а прям что-то говорит, хоть я и не могу сосредоточиться на его словах и… Эхх, прости, — Майкл глубоко воздохнул, переводя дыхание. — Прости, я не знаю, что со мной.       — Эй, всё в порядке, чувак, просто скажи, как мне себя вести. Постараюсь подстроиться под тебя, — Брайн пересел к Майку на кровать. — Я просто хочу, чтобы тебе было комфортно и хорошо. Если что — сразу говори, что делать.       — Ну не знаю. Это выглядит, словно ты мой раб с мазохисткими наклонностями.       — Для тебя я буду кем угодно, — Брайн кокетливо подмигнул и расхохотался. Иногда Майк не понимал, это какие-то намёки или Брайна просто заносит не туда. Майк не знал, в какой вариант ему хотелось верить больше.       — Я сам не знаю, чего хочу, — казалось, Майк хотел добавить что-то ещё, но помотал головой. — Нет, я не знаю.       — Я бы хотел, чтобы всё было как раньше, — вдруг серьёзно выдал Брайн, отводя голову в сторону, брови нахмурились. — Чтобы у тебя не было никаких проблем, в твоей семье всё было хорошо. Эх-х, вот почему это происходит именно с вами?       — Ты правда так сильно переживаешь за меня?       — Конечно! — Брайн схватил кисти Майка и притянул к своей груди. — Ты мой друг. Мне всегда было хорошо с тобой. И я хочу, чтобы в твоей жизни всё наладилось, и…       — Брайн, я чудовище, — отрезал Майк, серьёзно посмотрев на друга. — Чудовище. Я издевался над своим братом, а потом убил его. Кто я, если не монстр?       — Майк, ты изменился. Ты многое переосмыслил в своей жизни, многое понял и узнал. Ты словно стал совершенно другим человеком. Мне тоже тошно от прошлого себя, но я изменился. Мы все изменились в лучшую сторону. И я очень бы хотел снова увидеть твою улыбку, услышать твой смех. Снова хочу издеваться над ботанами и срывать уроки тупыми шутками, а потом идти к директору получать люлей, — парни невесело усмехнулись. — Никогда не поздно начать жить сначала. К тому же, нам всего по пятнадцать, мы ещё многое успеем сделать и что-то исправить. Главное, чтобы ты сам этого хотел. Эй, ты что, плачешь?       Майк еле слышно всхлипнул, выпуская одну руку из хватки Брайна и вытирая ею намокшие глаза.       — В глаз что-то попало.       — Ну я так и понял.       — Спасибо, что не даёшь мне окончательно упасть в это отчаяние и стараешься мне помочь. Я никогда такое не ценил и считал ерундой, но сейчас я понимаю, как это важно. Спасибо, Брайн, ты лучший друг, — эти слова даются Майклу тяжело. Не каждый день признаёшься о том, что раньше презирал. В расцвете переходного возраста такие моменты всегда кажутся ванильными и сопливыми, но сейчас Майклу не хватало именно этого.       Майк в порыве эмоций прижался к груди Брайна, заставляя того крупно вздрогнуть.       — Спасибо. Спасибо тебе за всё. Я не знаю, что бы сейчас делал без тебя.       Без поддержки Брайна, Майк бы окончательно впал в отчаяние и глубокую депрессию. Теперь он понимает, каково это — иметь друга.       Андерсон нервно сглотнул, неуверенно обнимая Майка в ответ.       — Главное, чтобы с тобой всё было в порядке. Ты со всем справишься, я уверен. Всё будет хорошо.       Афтон отстранился от Брайна и взглянул ему в глаза. В тёмных, почти чёрных глазах, читалась искренняя доброта и желание помочь. Раньше он действительно таким не был. События того-самого-дня действительно так сильно на него повлияли.       Майк только сейчас подметил, какой же Брайн красивый. Мягкие щёки, чистая кожа, приятные на ощупь кудри — настоящая модель. Вот только Брайн тощеват, Майк давно это заметил, но не обращал внимания.       Взгляд Андерсона невольно скользнул на часы, и он встрепенулся.       — Ой, уже почти девять. Дьявол, — он вскочил с кровати, попутно хватая чёрный рюкзак. — Мне пора идти, а то мама будет волноваться.       — Давай провожу, — пытается улыбнуться Майк, но улыбка кривится. Как же не хотелось, чтобы Брайн уходил. — Может, сходим завтра куда-нибудь?       Брайн нервно поджимает губы, отводя взгляд.       — Не получится, к сожалению. Маме надо помочь с делами, я ей обещал. Давай в понедельник после уроков сходим в кино? Там щас фильм очень классный показывают, про зомби.       — Жаль. Ну, в понедельник так в понедельник.       — Не кисни тут только, ладно? — просит Брайн уже возле двери, завязывая шнурки на потёртых кедах. — Всё обязательно наладится. Ты со всем справишься, я в тебя верю! — Брайн обнимает Майка на прощание, хлопает по спине и совсем тихо добавляет: — Поправляйся, чувак.       Когда Брайн ушёл, в груди снова расползалась чёрная дыра. Вдруг стало так одиноко и тоскливо, а Майк всё ещё чувствует уходящее тепло после объятий. Майк обнял себя в попытках сохранить это приятное чувство, греющее душу, но холодные руки только прогнали его.       «И снова я один», — думает Майк и понуро поднимается к себе в комнату.

***

      Брайн открывает дверь очень тихо, словно крадущийся вор. В доме душно и сильно пахнет сигаретами. Чувство отчуждённости витало везде, и от этого чувства Брайну становилось так противно, что хотелось развернуться и убежать из этого прогнившего дома.       По телевизору в гостиной рябила передача, но бóльшую часть кадров сжирали помехи. Пепельницу своротили с кофейного столика, рассыпав пепел и окурки сигарет на полу.       Брайн крадучись прошёл на кухню. Было ужасно душно, и Брайну пришлось открыть окно нараспашку. Ветра не было, да и температура высокая — сигаретная вонь ещё долго не выветрится.       Забивший взгляд куда-то в улицу юноша не услышал тихих детских шажков за спиной.       — Брайн? Это ты? — послышался тихий девчачий голосок, от которого юноша вздрогнул.       — Саманта! Ты меня напугала, — также шёпотом произнёс Брайн, на что девочка рассмеялась.       — Прости, я не расслышала твоих шагов и немного испугалась, — девочка, стоявшая всё это время на пороге, вошла на кухню.       Саманта — тёмнокожая, кудрявая, высокая для своих лет шестилетняя девочка в старом, потёртом сарафане красного цвета, и белых колготках. Безумно была похожа на Брайна, хоть они не от одного отца.       — Ты ужинала?       — Нет. К маме опять дяденька пришёл, они в комнате работают, — улыбаясь, ответила Саманта и уселась за стол. — Сделаешь мне чай, пожалуйста?       Брайн едва выдавил улыбку и потянулся за чайником.       Мама работает. С дяденькой. А Саманта была здесь одна. А если этот дяденька захотел бы и с Самантой поработать? По телу Брайна прошёлся табун мурашек.       — Дяденька тебе ничего не говорил?       — Не-ет, он даже не поздоровался со мной, грубиян. Наверно, потому, что я ещё маленькая. А когда буду большой, меня тоже будут уважать, правда ведь?       Брайн посмотрел на Саманту, и в сердце что-то защемило. Улыбаясь, она смотрела куда-то мимо брата, но выглядела так мило и невинно. Она всегда выглядела счастливой, не смотря ни на что. Так и должны выглядеть дети, так ведь?       — Конечно. Ты будешь милой, маленькой леди, которую будут все любить и уважать.       — И у меня будет принц на белом коне, как в сказках? — рассмеялась она.       — И будет у тебя принц на белом коне, как в сказках, — Брайн потрепал сестру по голове, и та засияла. — Хочешь, я положу тебе хлопьев с молоком?       — Хочу! А тебе там останется? Ты, наверное, тоже голодный.       — Я поел у Майкла, — соврал Брайн, насыпая хлопья в миску.       — Майкл — это твой друг? Ты часто о нём говоришь. Какой он?       Юноша замер с открытой бутылкой молока. Мозг завис на пару секунд. Брайн много думает о Майкле, но когда кто-кто спрашивает о нём — все мысли тут же вылетают из головы. Майк был для него чем-то личным. Чем-то, с чем он не готов поделиться ни с кем. Кроме Саманты. Она его лучший друг, и он ей доверяет.       — Он… хороший. Весёлый, крутой. Знает много всего интересного. Хочешь, познакомлю вас как-нибудь?       — Хочу. Твои друзья — мои друзья. И я хочу знать их ближе, раз тебе они дороги.       — Спасибо, Саманта, я очень это ценю, — перед девочкой появилась миска с хлопьями. — Приятного аппетита.       — Спасибо. Но ты тоже лучше поешь. Не хочу есть вкусняшку в одиночестве, — хихикнула девочка и приступила к хлопьям.       У Брайна язык не повернулся оказать или соврать сестре, поэтому уже через пару минут он сидел напротив неё и с силой впихивал в себя хлопья. Становилось тошно и противно. Но голос сестры немного разгонял эти чувства — она рассказывала, как слушала днём аудиокнигу про Питера Пена и как хотела бы оказаться в этом волшебном мире. Она много фантазировала про мир в розовых очках, в котором все счастливы и здоровы. Брайн никогда не был фантазёром, поэтому то, что выдумывала сестра — было поистине воодушевляющим.       Люди с таким обширным воображением всегда вызывали у Брайна восторг. Придумывать что-то новое, никогда ранее не существовавшее — было за гранью понимания Андерсона. Слушая истории сестры, он всё чаще представлял, что когда она вырастит, станет знаменитой писательницей. Её истории будут публиковать сначала в маленьких журналах в киосках, а ещё позже они будут тиражироваться во всей стране, переведут на десятки языков и распространяться по всему миру. На уроках литературы школьники и студенты будут изучать творчество Саманты Андерсон и восхищаться её творчеством.       Майк тоже фантазёр с богатым воображением. Только он не писатель, а художник. Сам Афтон не считал себя таковым, ведь дудлы на тетрадных полях и какие-то зарисовки из комиксов сложно было назвать творчеством. Но у Майкла были и полноценные работы, сделанные, как он говорил, «от скуки». Брайна это поражало ещё больше. Человек совсем не углубляется в то, что делает, но делает он это настолько прекрасно, что казалось Майк закончил художественную школу на отлично, хотя даже на уроках рисования в школе пинал балду. Брайн восхищался работами Майкла, в них было то, что он никак не мог описать словами — чувства и эмоции. Их было много, особенно после того, что случилось в его жизни. Он выплёскивал всё, что чувствовал внутри на листок: все тревоги и переживания. Эту арт-терапию ему посоветовал психотерапевт. На удивление это помогало Майклу справиться с тревогой и стрессом.       Так или иначе, это было поразительным.       Майкл может то, чего не может Саманта, а Саманта может то, чего не может Майк. Брайну было очень жаль, что не умел ни того, что умеет Майк, ни того, что умеет Саманта. Ему бы тоже хотелось иметь способы выплёскивания эмоций и борьбы со стрессом. А стресса в последнее время было много.       — Я хочу дослушать Питера Пена, — произнесла девочка, слизывая молоко с губ. — Поможешь дойти до комнаты?       — Конечно, — Брайн с облегчением отодвинул полупустую тарелку с хлопьями.       — Понесёшь меня на ручках?       — На ножках. Тебя не стошнит?       — Не-ет! — девочка звонко рассмеялась, когда брат легко поднял её на руки. — Хи-хи, покатай меня, лошадка!       — Держись крепче, — парень осторожно усадил Саманту к себе на плечи. Она была нетяжёлой, но Брайн, к сожалению, был далеко не качком.       — Только не урони меня, дурак.       — Сама не уронись, дурочка.       Под какофонию смеха и глупых шуток они добрались до второго этажа и прошмыгнули в комнату Саманты. В розовой девчачьей комнатке царил совсем не девчачий бардак. Постельное бельё всё перевёрнуто и всколочено — ночью девочка в нём запутывается. Игрушки разбросаны по всей комнате, как и одежда. На всех горизонтальных поверхностях покоился приличный слой пыли. Брайн принял решение на днях прибраться в комнате сестры — нельзя, чтобы она дышала пылью.       — Не хочешь послушать Питера Пена со мной? — спросила Саманта, слезая с брата. Брайн поджал губы.       — Что-то не хочется. Я хочу отдохнуть, неделя была тяжёлой.       — Как скажешь. Могу потом рассказать, чем всё закончилось.       Девочка на ощупь пыталась найти нужную кассету среди других.       — Спасибо, Саманта. Я обязательно послушаю его вместе с тобой.       Брайн помог включить аудиокнигу и поспешил удалиться, оставляя сестру в одиночное путешествие в страну фантазий, небытия и Питера Пена. Хотелось также как и она — окунуться в фантастический мир, где всё хорошо. Напридумывать себе всего того, чего не хватало в жизни. А Брайну в жизни не хватало многого: любви, понимания, денег. И он не знал, чего ему не хватает больше всего.       Стараясь не прислушиваться к звукам из комнаты матери юноша заперся в ванной. Мысли беспорядочно клубились в голове, сердце испуганно птахой заметалось в груди. Ватные ноги едва держали равновесие. Когда Брайн опустился на колени — они перестали чувствоваться вовсе.       Одна тревожная мысль сменялась другой, и парень даже не мог понять, из-за какой именно ему сейчас так плохо и страшно. Страшно до тошноты и сбитого дыхания; до дрожи в конечностях и подступающих слёз. Слишком много в жизни заставляет его нервничать. Особенно после того, что случилось осенью в позапрошлом году…       Только мысли о сестре и лучшем друге заставили его немного расслабиться и выровнять сбившееся дыхание. Стало получше, но совсем чуть-чуть. Теперь он хотя бы не задыхался и не заглядывался на всевозможные острые предметы.       — Завтра нужно хорошенько поработать. Скоро всё обязательно закончится.       Зубная щётка оказалась глубоко в глотке, а Брайн склонился над унитазом, захлёбываясь в слюне и желчи.       Скоро он обязательно сделает счастливыми тех, кто ему дорог.

***

      Время бежало неумолимо: вот наступила осень. Для всех она далась тяжело.       Уильям всё ещё сидел на больничном. Свободного времени стало вдруг столько много, что Уилл даже не знал, куда его девать.       Первую неделю он отсыпался. Новые лекарства помогали ему спокойно погружаться в крепкий сон, поэтому он спал почти всё время. Просыпался только чтобы поесть, попить, сходить в туалет и выпить лекарства. Майку казалось — отец был в периодически прерывающейся коме. Сон Уильяма всегда был очень чутким, его мог разбудить даже шорох в соседней комнате. Сейчас его не разбудить ни криками, ни толчками. Переутомлённый организм Уильяма не был в состоянии просыпаться ни по биоритму, ни по внешним раздражителям — энергии просто не хватало. А от побочных эффектов антидепрессантов его состояние всё больше походило на овощное.       Спустя неделю он, наконец, более менее пришёл в себя и отоспался, но походить на только что выбравшегося из могилы зомби не перестал. Сил не было совсем, даже говорить громче шёпота не мог чисто физически.       Психотерапевт посоветовал найти себе занятие, но заниматься чем-либо не хотелось совсем. Уильям не видел в этом смысла. Он не видел смысла больше ни в чём.       Генри часто его навещал. Рассказывал, как дела в пиццерии, делился планами на будущее, просто вёл светскую беседу, стараясь хоть как-то отвлечь Уильяма от угнетающих мыслей. Все его рассказы проходили мимо ушей, как бы Уильям не старался сосредоточиться на словах друга. Мужчина был словно в тумане, в котором ничего не видно и не слышно.       Иногда он слышал голоса. Они не принадлежали ни Генри, ни Майклу, ни отцу. Они не были похожи ни на женские, ни на мужские; ни на взрослые, ни на детские. Иногда их было так много, что их обрывчатые слова превращались в сумбурную какофонию звуков, не дававших расслышать что-либо иное.       Юджин к этому времени переехал к ним в Харрикейн и обустроился в комнате покойной внучки. Приглядывал за сыном, пока Майк был на учёбе. Следил за его приёмом лекарств, отвозил на сеанс к психотерапевту, просто был рядом и старался удерживать Уилла на плоту.       — Я убил их всех, — проронил он как-то за ужином. Майк ушёл в комнату, а Юджин старался хоть чем-то накормить сына. Аппетит у него совсем пропал. — Это всё моя вина. Ни Майкла, ни Элизабет, ни Генри. Они были бы живы, если б не я.       — Уильям, ну что ты себя опять накручиваешь, — со вздохом произнёс Юджин, кладя руку на плечо сыну. — С чего ты опять решил, что это твоя вина?       — Не уследил, не уберёг. Построил этих чёртовых роботов, из-за которых наша жизнь пошла под откос. Это была идея Генри. Это всё его вина, — мужчина отодвинул тарелку и уронил голову в ладони. На кухне воцарила тишина, прервали его лишь тиканье часов и тяжёлое дыхание Уильяма. Казалось, прошла целая вечность, но на деле миновало не больше минуты.       — Уилл…       — Или я виноват? Я ведь не уследил за ними. Но ведь Генри построил этих аниматроников. Я тоже их построил. Чёрт, я ничего не понимаю.       — Уилл.       — Мысли путаются в голове. Я не знаю, что думать и чему верить. Я не понимаю, что происходит.       — Уильям.       — Да что? Что, отец?! — не выдержал мужчина, вскакивая со стула. Прежде он никогда не повышал голос на отца — не позволял себе после того, сколько Юджин для него сделал. — Я пытаюсь понять, что я чувствую, а что нет. Пытаюсь разобраться в том, кого винить и как это исправить. Я ничего не понимаю, я…       — Уильям, — чья-то тяжёлая рука сжала худое плечо. Уильям вздрогнул, как от ледяной воды, и скованно повернулся назад. Юджин смотрел на него обеспокоенным взглядом. Испуганным и сочувствующем. Уильям снова повернулся, но напротив уже никого не было. Никого не было — на кухне он был один. — Уильям, ты болен.       И снова он упал в глубокое отчаяние, казалось, даже ниже, чем там, где был до этого. Те жалкие попытки прийти в себя казались бы Уильяму до ужаса смешными. Казались бы, если бы эмоции не пропали напрочь. Снова началась лютая бессонница, аппетита не было совсем, как и желание вставать с кровати. Апатия накрыла его толстым одеялом, приковав к кровати; лекарства почти не помогали. Не хотелось ни есть, ни спать, ни чем-либо заниматься. Не хотелось ничего.       Ни Майк, ни Юджин, ни Генри не знали, что делать. Никто не знал.       — Папочка, ты всё ещё болеешь? — Уильям едва нашёл в себе силы повернуть голову. Возле кровати стоял взволнованный Кэссиди. Его Кэссиди.       — Болею.       — И когда поправишься?       — Не знаю, Кэсси, не знаю, — последние слова проглотил тяжёлый вздох, и взгляд снова уткнулся в потолок.       — Ты скучаешь по ним? — вдруг спрашивает мальчик, и Уилл снова поворачивается к нему, вглядываясь в пустые пластиковые глаза. Неживые глаза.       — Скучаю.       — Не надо скучать, они рядом. Там, под землёй. Я слышу их голоса. Они зовут тебя.       Уильям снова перевёл взгляд на потолок. Вдруг навалилось ужасное чувство усталости. Бессонные ночи тому поспособствовали, но сейчас нельзя спать. Тело уже всё ноет от долгого лежания — надо размяться. И составить план действий. Нужно обязательно всё исправить.       — Ты же вернёшь их, правда? Так же, как вернул и меня?       Уильям криво усмехнулся, разминая уставшие кости. Вдруг стало так весело…       — Постараюсь. Ради вас постараюсь.

***

      Чарли задёргала ручку двери, но та упорно не поддавалась. Заело, что ли? Девочка немного испугалась, что теперь не сможет войти и ей придётся мокнуть под дождём до ночи.       — Эй, кто-нибудь? Откройте! Дверь заело! — она поколотила дверь кулачками, но изнутри никто не отзывался.       Глаза предательски намокли, из горла вырвался всхлип. Невероятная обида захлестнула её с головой. Так нечестно! Нечестно, что все остальные дети играют и веселятся внутри, в то время как она стоит и мокнет под дождём, как бродячий кот, не имея возможность войти в свою же пиццерию. Это так неправильно.       — Чарли, что ты здесь делаешь? — раздаётся хрипучий голос позади, и Чарли обернулась. — Почему ты не внутри? Заболеть решила?       — Простите, дядя Уильям, — извиняется, не понятно за что, — но дверь, видимо, заклинило. Не открывается.       — Хм, и вправду, — задумчиво произнёс Уильям, подёргав ручку неподдающейся двери.       — А вы здесь что делаете?       — Решил развеяться и навестить твоего отца. Давно я не был в пиццерии.       — Вы всё ещё нехорошо себя чувствуете? Мне очень жаль, что так произошло. И Элизабет, — она попыталась сморгнуть слёзы, — я до сих пор не верю, что она…       — Да, я тоже.       Чарли сама не заметила, как расплакалась, за что мысленно корила себя. Ей уже двенадцать, она взрослая и ей нельзя плакать!       — Простите, — снова извиняется — не понятно за что — но Уильям всё равно кивает.       — Ты можешь заболеть, давай я отведу тебя к запасному выходу? — мужчина присел на корточки перед лицом Чарли и осторожно взял за подбородок. — Ты умоешься, успокоишься, выпьешь горячего чая, а потом пойдёшь веселиться со всеми остальными. Договорились?       Чарли молчала, смотря на бледное, уставшее лицо мистера Афтона. Ему тяжело, он потерял жену и двоих детей, но он не плачет. Он сильный. Чарли тоже должна быть сильной.       Она, наконец, кивнула, отводя взгляд в сторону. Уильям довольно улыбнулся.       — Отлично. Пойдём, с той стороны должен быть чёрный выход. Надеюсь, он не закрыт.       Уильям поднялся и взял детскую ладошку в свою — шершавую и ледяную. Чарли доверчиво нырнула за ним в переулок. Было темно, сыро и холодно, казалось, они с мистером Афтоном исследуют заваленную, ледяную пещеру, и лишь зелёный браслет на её запястье едва освещал им дорогу.       — Знаешь, я ведь всё ещё слышу их, — мужчина вдруг остановился в паре метрах от чёрного входа. Чарли непонимающе посмотрела на его фиолетовый силуэт. — Они всё ещё где-то здесь, где-то рядом, но одновременно так далеко. Словно по ту сторону зеркала. Не знаю, как объяснить.       — Я н-не понимаю, о чём вы говорите.       — Они всё ещё живы, Чарли, — он обернулся на неё, оскалившись и пронзая её безумным взглядом. — Их тело мертво, но душа всё ещё жива, понимаешь?       — Так не бывает, мистер Афтон. Пожалуйста, вам надо успоко…       Её вдруг заключили в объятья. Скованные, ледяные объятья, словно тиски, сдавливали её до хруста рёбер.       — Ты скучаешь по Бетти, Шарлотта? — девочка кивнула, не смея возразить по поводу формулировки своего имени. — А по Сэмми? — эти слова острыми иглами впились ей в сердце.       — Скучаю, — дрожа, произнесла Чарли, чувствуя, как холодные щёки опалил горячие слёзы.       — Я тоже. Ты хочешь увидеться с ними снова?       — Хочу.       — Я тоже хочу, — сквозь шум дождя донёсся еле слышный хлюпающий звук. — Я тоже.       Чарли, ничего не понимая и откашливаясь кровью, завалилась вперёд. Холодные руки поймали её и помогли сесть возле стены.       — Прости меня, Чарли. Это было необходимо. Обещаю, я позабочусь о твоём отце, — нож вошёл под рёбра, заставляя девочку глухо застонать, открыв рот, словно выброшенная на берег рыба. Слёзы стремительно стекали со щёк и падали на окровавленный свитер. Больно было до тошноты. — Всё будет хорошо. Тебе больше не будет больно, обещаю. — Нож вошёл в тело в последний раз — и девочка перестала двигаться. В её глазах застыли слёзы. Уильям уже в памяти рисует картины, как этими слезами будет обливаться Генри уже через пару часов.       — Прости, Генри. Я не мог иначе, — Уильям безо всякого интереса вонзил нож в остывающее тело ещё раз — на всякий случай. — Ты забрал их у меня, а теперь я забрал их у тебя. Всё же по-честному, так ведь? — мужчина провёл ладонью по бледной щеке Шарлотты, оставляя отпечатки её крови. — Обещаю, я верну их всех. Я не забрал их у тебя, а просто одолжил, ладно? Всё будет хорошо, Генри.       Он быстро сложил окровавленный складной нож и засунул в карман брюк. Ватные ноги подкосились, и Уилл чуть не свалился в лужу (не только дождевую). Перед глазами помутнело на пару секунд, мужчине пришлось опереться о стену.       — Думаю, теперь я могу пойти домой и поспать, так ведь? — измученно поинтересовался Уильям, физически ощущая чьё-то присутствие.       Тень заговорщически улыбнулась. Кажется, это означает «да».

***

      Майк не мог поверить в то, что это происходит на самом деле. Просто не мог. Ему казалось, что жизнь просто смеётся над его семьёй. И не только над его.       Мистер Эмили, Генри — человек, которого Майк всегда знал как доброго, милого, чистосердечного мужчину — впал в полное отчаяние, когда тем промозглым, дождливым вечером у его же пиццерии нашли бездыханное тело его дочери. Любимой, единственной дочери. Его единственного лучика света, освещающего чёрные полосы в его жизни. Шарлотты.       Из него словно выжали все соки. Ранее весёлый, энергичный и жизнерадостный мужчина теперь похож на тень себя прошлого, безрезультатно слонявшегося в уже пустующем доме. Каждая вещь, каждый угол — всё напоминало ему о ней. И о Сэмми, которого так и не нашли. И Долорес ушла, ещё после его пропажи.       — Я не могу так больше. Я должна уехать, — проронила она за ужином сразу после нерадостного звонка шерифа. — Его уже не найдут, он… его наверняка уже нет.       — Долорес, не нужно нагнетать. Прошло всего три месяца…       — Прошло УЖЕ три месяца, — поправила она мужа и тяжело вздыхнула. — Я хочу уехать обратно в Сент-Джордж. Прости, но я так больше не могу, — и Генри понимающе кивнул, сжимая руки в кулаки. Он понимал, что так всё и будет.       Они развелись спустя пару дней, а ещё через день она уехала, оставив Генри с дочерью. А сейчас и дочь его покинула, и Генри теперь один. Навсегда.       А «Семейную закусочную Фредбера» пришлось прикрыть. Они хотели сделать это ещё после «Укуса 83», но внутри всё ещё тлела надежда, что это место ещё сможет принести радость не только пришедшим повеселиться детям, но и им самим, но теперь от вида этого здания Генри хотелось рыдать. Уильям чувствовал тоже самое, после смерти Кэссиди. Генри теперь его прекрасно понимал.       Уильяма, едва пошедшего на поправку, снова подкосило. Теперь ему не только самому нужно выбраться из этого болота, но вытянуть оттуда и Генри.       У старика Юджина внезапно подкосило здоровье и ему пришлось вернуться в Лас-Вегас на лечение. Ничего серьёзного, просто сердце снова немного барахлит. Удивительно, но для своих семидесяти двух лет он был вполне здоровым, но Уильям всё равно за него ужасно переживал. Этот человек многое для него сделал, и Уильям не сможет пережить его смерть.       — Люди рождаются и умирают, Уилл, — произнёс он, когда они созвонились в очередной раз. Уильям нервно наматывал спиральчатый провод на палец.       — Но почему это вообще происходит? Зачем вообще рождаться, если ты всё равно умрёшь?       Отец рассмеялся, ведь Уилл ведёт себя сейчас как ребёнок. Малый, тридцатисемилетний ребёнок, который обижен на весь мир, только потому, что у него в жизни произошла трагедия. Но мир ведь в этом не виноват. В какой-то степени Юджин понимал своего сына, ведь он когда-то был точно таким же.       — А ты-то как? В порядке?       — Вполне. Сегодня вот на работу вышел.       — Уже? Тебе следовало бы ещё отдохнуть.       — Наотдыхался уже, и так уже от безделья на стены лезу, мне нужно развеяться и отвлечься от всего этого. Не волнуйся, я в норме, — Уильям едва подавил стон, когда под конец своей речи голову пронзила ужасная боль. Мигрень в последнее время зачастилась.       — Как знаешь. Не забываешь пить лекарства?       — Нет.       — Хорошо. Как Майкл?       — Он в последнее время очень грустный и подавленный. Я предлагал ему сходить к психотерапевту снова, но он отказался. Со мной разговаривать тоже особо не хочет, но ним хотя бы его друг.       — Это уже прекрасно.       — Знаю, но… Я чувствую, что Майкл меня ненавидит.       — Уильям, не начинай это снова, — раздражённый вздох отца опалил Уильяму ухо.       — Я не могу избавиться от этого чувства. Я знаю, что это глупо, но я ничего не могу с собой поделать. Я стараюсь, очень стараюсь, но у меня ничего не получается, понимаешь?       Мужчина по ту сторону трубки неприлично долго молчит. Продолжать разговор на данную тему желания нет.       — Поговори об этом непосредственно с Майклом. Обсуди с ним всё, что тебя волнует, ладно? Он тебя очень любит, поверь.       — Я ужасно себя вёл после того… — Уильям оборвался, не ощущая в себе сил продолжить предложение, но Юджин понял, о чём он имел в виду. — Ты помнишь, как я тогда выпивал? Я вот нет. Эти месяцы в моей памяти как в тумане. Помню только какие-то урывистые моменты, но сложить их в одно единое воспоминание никак не получается. Хорошо помню, как я приехал к Майклу в больницу в первый раз. Я кинул в него бутылкой. Разве отцы должны так поступать?       — Уверен, он благодарен тебе за то, что ты оправился от этого. Поверь, ему тоже тогда было нелегко, и он прекрасно тебя понимал.       — Буду на это надеяться, — шумный вздох Уилла показался Юджину чересчур измученным. — Ладно, пап, у меня много работы.       — Да, понимаю. Не перетруждайся только, ладно? Особенно после больничного.       — Всё будет в порядке, пап. Выздоравливай.       Они скомкано попрощались, и Уильям повесил трубку, тяжело вздыхая. От не слишком приятного разговора разболелась голова. Приняв болеутоляющее, Уилл продолжил разгребать кипу документов. Работы было много, ещё нужно заняться кое-какими делами в мастерской. Уильям позволил себе последний тяжёлый вздох и с головой погрузился в работу.       Раньше десяти он домой не вернётся.

***

      Домой Уильям вернулся, когда было уже за полночь, и был дико вымотанным. С непривычки он быстро устал на работе, зато и с документами разобрался, и в мастерской поработал. Единственное, что сейчас хотелось — это лечь спать, но откладывать столь важный разговор с Майклом Уилл не собирался. Мужчина уверен, что тот ещё не спит. Во время каникул юноша всегда сбивал режим сна.       Медленно поднимаясь по ступенькам, Уильям прислушивался к ночной тишине. Даже тиканье часов в коридоре не нарушало её — наоборот было её частью. Остановившись на предпоследней ступеньке, Уилл вдруг ощутил пугающее чувство беспокойства. Словно что-то не так. Что-то точно не так.       Уилл едва нашёл в себе силы оторвать ноги и, наконец, подняться по лестнице на второй этаж.       Комната Майкла оказалась пустой. Бардак на столе есть, разбросанная на полу одежда и журналы с комиксами есть, а Майкла — нет. Уильям ощутимо почувствовал, как червячок беспокойства ковырял дырку в груди.       В соседней комнате мирно спал Кэссиди.       Комната Элизабет пуста.       В ванне горел свет. Уильям нервно сглотнул и направился к двери, чувствуя, как с каждым шагом чувство тревоги наростало. Неуверенно постучал.       — Майк? Ты здесь? — никто не отозвался. Может просто забыл выключить свет? Но тогда где сам Майк? Уилл постучал ещё раз и повторил свой вопрос увереннее: — Майкл, ты здесь? Отрой дверь, надо поговорить, — прождав ещё несколько секунд (Уильяму они казались вечностью), он предупреждающе выдал: — Я вхожу.       Пальцы легли на ручку и опустили её вниз. У Уильяма подкосились ноги.       Майк лежал на кафельном полу в своей любимой серой майке, пропитанной тёмными пятнами. Пустые глаза смотрели куда-то вперёд из-под полуприкрытых век. Кожа бледная, слишком болезненная — мёртвая.       — Майкл, нет… — прошептал Уильям, падая на колени, прямо в лужу крови. Приподнял сына ослабевшими руками — тихо звякнуло упавшее на пол лезвие. — Майкл, нет, прошу тебя, — потряс парня за плечи — тяжёлая голова упала на бок безвольным маятником. — Майкл… Майк, нет. Нет-нет-нет, нет, НЕТ! МАЙКЛ, ПРОШУ, ОЧНИСЬ! НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ ОДНОГО!       Мужчина судорожно нащупывал пульс подростка, когда с ужасом его не обнаружил. Пульса нет. Майкл мёртв.       Уильям громко взвыл, пальцами цепляясь за окровавленную одежду сына, марая её ещё сильнее. Дыра в груди выросла в сотни, тысячи — миллионы раз! С трудом воссоздаваемая иллюзия хорошей жизни окончательно разбилась в пух и прах. Уильям теперь точно один. А мальчик в соседней комнате — не его сын. Просто кусок металла и пластика. Просто робот.       — Майкл… зачем? Зачем ты меня оставил? — мужчина уткнулся подростку в грудь. Он казался Уильяму таким лёгким и невесомым, словно призрак.       Пока мужчина задыхался в приступе рыданий, в голове никак не могли всплыть ни одного варианта того, что теперь будет делать дальше, даже смутного образа разум не был в состоянии представить — в голове пустота и хаос одновременно. Мысли о кончине сменялись мыслями о переезде на другой конец света, чтобы начать всё сначала. В душе Уильям не желал воплощать в реальность ни одного из этих вариантов.       Задыхаясь, Уильям не сразу ощутил тяжесть на плече. Крупно вздрогнув, мужчина резко обернулся. Подростковая рука тут же отдёрнулась, а фигура чуть отошла. Серо-голубые глаза обеспокоенно изучали мужчину, со страхом и печалью. Уильям не сразу смог опознать незваного гостя из-за пелены слёз перед глазами.       — Пап, — осторожно начал Майк, сглатывая слюну и осторожно опускаясь на колени, — всё хорошо, пап, успокойся. Дыши глубоко. Я здесь, всё хорошо…       Уильям не сразу понял, что вообще происходит. Он медленно опустил взгляд на собственные руки, сжимающие половую тряпку, пропитанную водой. Он сидел на полу в луже обычной воды.       Майк (Уилл надеется, что это не очередная галлюцинация) осторожно обвил тело отца руками и прижал к себе, убаюкивая, как ребёнка.       — Ты устал, тебе нужно отдохнуть. Пошли в спальню. Ты выпьешь лекарства, успокоишься и ляжешь поспать. А завтра будет новый день.       Уильям всхлипнул и прижался к сыну всем телом, стараясь унять дрожь в конечностях. Мозг полностью отказывался работать, а голова безумно болела.       Он и вправду устал. Ему и вправду нужно отдохнуть. Но будет ли завтра новый день — Уилл сомневался, когда медленно засыпал в руках Майкла.       — Давай отключим его, — звучит деревянный голос отца, отчаянно боровшийся с сонливостью. Он не называл его имени, но Майк понял, о ком он, и утвердительно кивнул.       — Я тоже больше не могу на него смотреть и вспоминать обо всём, что было и что произошло. Он каждый раз напоминает мне тот день, с чего всё началось. Это так тяжело…       — Я знаю, Майк, знаю.       Уильям болен, и он только сейчас это осознал. Больше не было никакого Кэссиди. Была только оболочка, так сильно на него похожая. Оболочка и набор ноликов и единичек в программе. Набор информации, который знал отец. Этого было достаточно, чтобы быть полноценным роботом, но не достаточно, чтобы быть Кэссиди.       — Папа, Майк? — сердце болезненно сжалось у обоих, когда эхом раздался этот голос. Не с уст маленького мальчика, а из встроенных в него динамиков. — Что-то случилось? Почему вы тут сидите? Вы плачете?       Уильям с трудом поднял тяжёлую голову. Нечёткий силуэт мальчика расплывался в глазах, лица было не разглядеть. Майк даже оборачиваться не хотел — продолжал прижимать к себе отца и гладить его по спине.       — Кэссиди, — произнёс Уильям ослабшим голосом. Сознание полностью помутнело, поэтому вряд ли он вспомнит то, что сейчас произойдёт. — Подойди ко мне.       Мальчик послушно приблизился к отцу. Майкл отпрянул от отца и отполз в сторону. Смотреть на дальнейшие действия отца желания не было, но увидеть это было необходимо. Хотя бы ради того, чтобы призраки прошлого перестали являться ему в кошмарах.       Уильям с трудом сел на колени и выпрямился, сравнявшись с Кэссиди в росте. Мальчик озадаченно взглянул на руку отца, потянувшуюся к его голове.       — Пап? Что ты делаешь? — испугался он.       Мужчина нащупал маленький рычажок за ухом, но нажать на него не хватало ни сил, ни воли. Смотря в голубые глаза ребёнка — такие живые и нет одновременно. Наполненные страхом и безразличием.       — Я люблю тебя, Кэссиди.       — Папа! — он беспомощно схватился за руку отца, как за спасательный круг. Из неживых глаз потекли неживые слёзы.       — Мы все тебя очень любим. Прощай, Кэссиди.       Щёлкнул рычажок, и крик мальчика безвольно застыл в воздухе. Дышать вдруг стало намного легче, разум прояснился, а дрожь в конечностях показалась вдруг такой облегчающей. Майк встретился с отцом взглядом. Мужчина, казалось, разом постарел ещё на десяток лет. Майк уткнулся тому в грудь и горько заплакал. Плакать хотелось давно. Уильям тяжко выдохнул, чувствуя, как на душе стало намного легче. С трудом поднял ватные руки и прижал к себе сына.       — Всё будет хорошо, Майк. Мы со всем справимся. Я люблю тебя.       — Я т-тоже люблю тебя, пап.       Завтра наступит новый день, Уильям в этом уверен.

***

      Уильям не помнит, что тогда произошло, возможно, просто не хотел этого помнить. Когда той дождливой ночью он узнал что-то, о чём, возможно, не должен был знать.       Не понятно было одно — это дар Божий, или проклятье?       Лопата с трудом вгрызалась в землю. Дождь, не пойми откуда взявшийся, приглушал отчаянные всхлипы мужчины. Он весь промок и испачкался в сырой земле, но продолжал копать, словно это был единственный способ выжить. Когда лопата с глухим стуком ударила обо что-то твёрдое, мужчина закопал руками. С размахом открыв крышку гроба, на него уставился уже прилично разложившийся труп семилетнего мальчика. Он выглядел так же невинно, как и месяцы назад.       Нисколько не брезгуя, Уильям обнял сына.       — Ох, Кэссиди… — протянул он, прижав тело сильнее. — Что же со мной стало… Что со мной происходит? Я превращаюсь в чудовище. Майкл, он… он правда не хотел этого. Ему очень жаль, Кэссиди. Он безумно сожалеет. И я… я поступил с ним ужасно. Я ужасный отец.       Уильям, заходясь в безумном бреде, судорожно гладил сына по волосам и бормотал что-то себе под нос. Все те мысли и эмоции, которые он копил в себе эти полтора месяца. От трупного запаха тошнило, но Уильям не обращал на это внимания.       — Я так хочу, чтобы ты вернулся, мальчик мой. Я так скучаю. Мы все скучаем. Без тебя нам всем так плохо. Пожалуйста, вернись домой.       «Верни меня домой, папочка».       Уильям вздрогнул и взглянул на сына. Из пустых глазниц и рта сына светилось что-то бледно-жёлтое. Тёмная кожа мальчика вдруг посветлела от того же свечения. Словно кто-то зажёг небольшое солнце внутри Кэссиди.       — Это ещё что? — недоумённо спрашивает сам себя Уилл.       Сознание полностью отключилось, передав управление телу: он вынул складной нож из кармана и разрезал одежду Кэссиди. Из дыры в груди виднелась светящаяся эссенция в виде бледно-жёлтого шара.       — Что за?.. — продолжал недоумевать Уильям. Очередной приступ бреда?       Мужчина коснулся шара и почувствовал необъяснимое ощущение кончиками пальцев. Как будто коснулся чего-то очень горячего и холодного одновременно. Эссенция осветила бледное лицо Уилла, от яркого света ему пришлось зажмуриться. Она двигалась от его действий и левитировала.       «Папочка, это ты?», — послышался тихий голосок. Детский, такой знакомый. Голос того, кто являлся Уильяму во снах все эти тяжёлые для него дни.       Уильям нервно сглотнул и прижал эссенцию к себе.       — Да, Кэссиди, это я. Всё хорошо, я здесь.       «Моё тело уничтожено», — захныкал мальчик.       — Я починю тебя! — Уильям вскочил на ноги. — А-ха-ха, поверить не могу, мой сын жив!       «Верни меня домой, папочка! Я так по вам скучал. Я думал, что проторчу под землёй целую вечность!», — мальчик снова захныкал.       — Теперь всё хорошо, Кэссиди. Я рядом, я тебя починю!       Уильяму в тот момент было уже всё равно, реально ли это, его очередная галлюцинация или просто затянувшийся сон. Главное, что теперь они снова будут вместе.       Скоро начнёт светать и наступит завтра, а завтра будет новый день.