***
— Мне почему-то кажется, что завтра произойдёт что-то ужасное… — Завтра тебе семь лет, — произнесла Чарли. — Я знаю, — шмыгнул Кэссиди. — Но я всё равно боюсь. А если завтра произойдёт что-то плохое? А вдруг я завтра умру? Чарли раздражённо закатила глаза. Её бесила вечная паранойя и обсессивные мысли мальчика. — Да всё будет хорошо, успокойся. — А если Майк опять будет меня доставать? — Предлагаю подсыпать ему в газировку слабительное. — Чарли, так нельзя! — встрепетнулся Кэссиди. — Плохим людям — можно! На площадке было много детей, шум и крики били Кэссиди по ушам. Чарли играла с куклами в воображаемую игру, а Кэссиди разговаривал с Фредбером. Кэссиди редко выходит гулять, но сегодня он решил посидеть во дворе с Чарли. Сэмми болеет, Элизабет пошла с мамой по магазинам, а Майк — мудак — как считал Кэссиди — и решил, что гулять с ним равно самоубийству. — Мне страшно, — снова захныкал мальчик. — И что ты хочешь, чтобы я с этим сделала? — раздражённо спросила Чарли, уставшая слушать нытьё младшего. Мальчик всхлипнул. — Я хочу быть сильным и непобедимым. Я хочу быть… мм, бессмертным. Чтобы меня ничто не убивало, и я смог жить вечно. Чарли в очередной раз закатила глаза, казалось, они сейчас вылетят из орбит. Бзики Кэссиди её знатно подбешивали. — Зачем тебе жить вечно? — Не знаю, это круто. Такой ответ Чарли не устроил, поэтому насупилась и раздражённо выдала: — Тогда наведи на себя заклинание на бессмертие, раз так хочется. — А так можно? — удивился мальчик. — А как это сделать? Чарли поняла, что Кэссиди не выкупил сарказма и решила ему подыграть. — Нужно… мм, провести обряд, — она начала сочинять на ходу. С этим у неё всегда были проблемы: врать она не умела. — Нужно… ээ, прочитать заклинание и станцевать. Вот, — это первое, что пришло ей в голову. — Так просто? — удивился мальчик. Его глаза заблестели азартом. — Я хочу попробовать. А какое заклинание? И что нужно танцевать? Чарли снова зависла. Ей не хотелось из-за выходок Кэссиди позориться перед всем двором, в котором ещё гуляют её одноклассники, которые и так недолюбливают Чарли, поэтому сдуру сказала: — А ещё, чтобы заклинание сработало, нужна кровь того, кого нужно заколдовать. То есть… — М-моя?.. Чарли кивнула, смотря на погрустневшего мальчика, чей энтузиазм разбился в пух и прах. Чарли задела его по больному: она знала, как сильно тот боится боли и крови. Какие концерты он устраивал в госпитале на сдаче крови из пальца (что было бы, если б пришлось сдавать её из вены — страшно подумать). Стены этой больницы никогда не забудут эти рёвы. — А это обязательно? — в надежде спросил Кэссиди, на что девочка покачала головой. Ситуация разрешена: при таком условии Кэссиди не будет заниматься ерундой, а репутация Чарли будет спасена. И всё же ей было противно его обманывать, но ничего поделать не могла. Чарли порылась в кармане и, найдя один доллар мелочью, сообщила, что пойдет, купит лимонад и жвачку. Кэссиди мрачно кивнул, и девочка, напоследок напомнившая последить за её игрушками, ускакала к магазину, словно ничего не произошло. И это расстроило Афтона. Кэссиди постарался остановить подступающие к глазам слёзы; всхлип подавить не удалось. Он почувствовал себя ужасно грязным и ничтожным. Ему почти семь лет, а всё ещё ведёт себя как размазня, из-за чего становился объектом для насмешек своего старшего брата и его дружков. Кэссиди снова вспомнил о таинственном заклинании, о котором ему поведала Чарли. А если это правда, и с помощью него он сможет стать бессмертным? Тогда он больше не будет бояться неизвестности после смерти. Возможно, на него так подействовала психологическая травма после того, как отец чуть не умер несколько лет назад, но Кэссиди действительно боялся смерти и того, что его ждёт после неё. Рай? Ад? Перерождение? Бесконечная пустота? Последнее пугало Кэссиди до жути. Нет ничего хуже, чем ближайшую вечность провести в пустой, бесконечной прострации в виде ничего. Быть буквально никем, буквально нигде. Не жить — просто существовать… И ты ничего не сможешь сделать, кроме как страдать в этой мучительной пустоте, которая вечность будет сводить тебя с ума. Кэссиди не понимал, откуда у него такие мысли в семь лет, но он знал одно: от них нужно избавиться. Порывшись в ближайшем мусорном баке, он вытащил небольшую стеклянную бутылку из-под какой-то газировки, которую литрами хлебал его брат. Убедившись, что на него никто не смотрит (кроме оставленного в песочнице Фредбера), Кэссиди аккуратно разбил бутылку о мусорку. Выкинув розочку обратно в бак, мальчик подобрал самый большой осколок. Руки вспотели и затряслись. Он боялся боли и крови, но ничего поделать было уже нельзя. Отступать было поздно: из свежего пореза уже сочилась кровь. — Заклинаю себя быть смелым и бесстрашным. Бессмертным и непобедимым. Кэссиди, словно загипнотизированный, надавил сильнее. Боль притупилась, а потом и вовсе перестала чувствоваться. Мальчик продолжил: — Я хочу быть бессмертным. Я хочу быть бессмертным. Я хочу быть бессмертным… Забыв про глупый танец, Кэссиди отдался своим мыслям, утопая в них. Казалось, эти слова были чем-то большим, чем просто глупое заклинание. Но почему-то Кэссиди был стопроцентно уверен в том, что заклинание сработает. Что они действительно проведут с семьёй всю оставшуюся вечность вместе. — Пепси не было, была только кока-кола. Знаю, ты её не особо любишь, хотя они ничем не отличаются, но, О БОЖЕ, Кэссиди, что случилось?! — вернувшаяся из магазина Чарли обронила баночку газировки и уставилась на окровавленную ладонь мальчика. Кэссиди словно очнулся от глубокого гипноза и зашипел, хватаясь за запястье. — Чарли, я… — Я же просто пошутила, идиот! — воскликнула Чарли. Её лицо покраснело, и она всхлипнула. — Ты плачешь? — спросил её Кэссиди, выдыхая воздух сквозь плотно сжатые зубы. — Мне десять, — произнесла она и вытерла влажные глаза рукой. — Я не плачу. Между ними возникла неловкая тишина. Каждый думал о своём: Чарли о том, какая она дура, что позволила этому случиться по её глупости; Кэссиди о том, какой он идиот, что сразу не понял, что девочка пошутила. — Фу-у, тут кровь! — взвизгнула какая-то девочка, показав пальцем на Кэссиди. Некоторые дети обернулись на него, их лица скривились в отвращении. — Какая мерзость. — Это так противно! Чарли закипела. — Чё, никогда крови не видели, неженки?! — заступилась она, защищая друга от презрения других детей. — Идите куда шли, не на что здесь смотреть! Девочка схватила из песочницы брошенные игрушки, что были уже все в песке, подняла укатившуюся банку кока-колы и увела Кэссиди со двора. Дети провожали их озадаченными взглядами. Одна из девочек лет десяти недобро усмехнулась и, демонстративно взмахнув светлой косой, направилась к своим подружкам намалёвываться детской дешёвой косметикой. — Ну и зачем ты это сделал? — Чарли запихала игрушки и кока-колу в маленький рюкзачок и схватила ладонь Кэссиди. — Ты же сама сказала… — Мало ли что я сказала? А если бы я сказала тебе прыгнуть под поезд, ты бы прыгнул? — Нет, конечно, — оправдывался Кэссиди. — Я же не идиот. — Судя по всему идиот. Порез всё ещё кровоточил и саднил. Чувства вернулись к Кэссиди — и сейчас еле сдерживал слёзы боли. От вида крови темнело в глазах, к горлу змеёй подкатывала тошнота. — Пошли ко мне домой, у мамы сегодня выходной — она обработает, — произнесла девочка, схватила мальчика за здоровую руку и направилась к их дому. — Постой! — Кэссиди выдернул руку их крепкой хватки. Чарли недоумённо уставилась на него. — Почему ты была против моей идеи с бессмертием? — Кто тебе сказал, что я была против? — Ты выглядела так, будто была против, — мальчик вытер нос рукой — на лице остался красный отпечаток крови. — Ты разве не хочешь быть бессмертной? — Конечно нет! Разве не очевидно? — распсиховалась Чарли. — Если твоя семья умрёт, а ты останешься жив, ты будешь счастлив? Кэссиди задумался над словами девочки и, словно оправдываясь, выдал: — Т-тогда пусть мама, папа и Элизабет тоже будут бессмертными, — подумав, он нехотя добавил: — Ну и Майкл. — А как же я и Сэмми? — Мм… и вы пусть тоже… — А как же твои будущие друзья, которых ты встретишь в школе и колледже? Твоя будущая жена, дети? На этот раз Кэссиди промолчал, устремив взгляд на землю. Слёзы вот-вот потекут из раскрасневшихся глаз. — Пойми, бессмертия на всех не хватит. Так устроена жизнь. И уж лучше прожить короткую, но счастливую жизнь, чем несчастливую вечность. Как бы горько это не звучало, всё, что говорила Чарли — правда. Слёзы потекли по щекам, из горла вырвался булькающий всхлип, словно он сейчас захлебнётся. Увидев это, Чарли шумно вздохнула и обняла мальчика. — Не реви. — Не реву… — Всё будет хорошо. — Всё будет хорошо, — повторял Кэссиди. — Всё-всё, прекращай, — Чарли отстранилась от мальчика и неуверенно вытерла слёзы на его щеках. — Пошли ко мне, мама обработает рану. Пошли скорее, а то загноится и руку придётся ампутировать. — Ампутировать? — не понял Кэссиди. — Отрезать. Кэссиди будто током прошибло. Одной девочке из детского сада её игрушка ПлюшБонни откусила ей палец. Девочка сунула руку в его пасть, а она как ХЛОП — и откусила бедолаге указательный палец (Кэссиди этого, слава богу, не видел). Игрушка была палёной — её украли из «Семейной закусочной Фазбера». ПлюшБонни — неудачный релиз компании, который так и не вышел в свет, но кто-то, видимо, заполучил нужные чертежи для своих целей. На горе-воришек тут же подали в суд. — Я… я не хочу, чтобы мне отрезали руку, — вынырнув из воспоминаний, воскликнул Кэссиди. — Значит пошли скорее, — Чарли снова взяла его за здоровую руку и повела к своему дому. — Только давай скажем нашим родителям, что ты на железяку напоролся, а то меня накажут. Кэссиди смотрел на смутившуюся Чарли, он понимал: она не хотела, чтобы это произошло. — Хорошо, как скажешь. Чарли, облегчённо вздохнув, кивнула и отвернулась. Она не планировала продолжать разговор и намерилась провести остаток пути в тишине, чему Кэссиди был не против. Мальчик поднёс окровавленную ладонь к лицу и одними губами произнёс: — Я хочу, чтобы мы все были бессмертными.***
Папа занят чем-то в мастерской, мама хлопочет на кухне, Элизабет и Чарли играют в куклы, прячась где-то под столом, Долорес и Сэмми ещё утром пошли в больницу на выписку. По пиццерии бегают официанты и другие работники, выполняя свои обязанности. У самых потолков летали разноцветные шарики, на стенах висели бумажные украшения с надписями «С днём рождения!». В пиццерии кипит жизнь, лишь именинник был грустным и нервным, постоянно оглядываясь по сторонам. Майк и его компания не спала всю ночь, громко шумя и мешая Кэссиди спать. Рано утром подростки свалили гулять, прихватя с собой сигареты и кое-что покрепче пива. Родители, конечно же, не знали о том, что Майкл курит и пьёт (и даже задумывается об употреблении запрещённых веществ), а если бы и узнали, то, скорее всего, немного поругались бы и махнули на это рукой (по крайней мере, так думал Майк, но решил не испытывать судьбу). На сцене стояли два жёлтых аниматроника, крутились взад-вперёд и весело играли свои песни. Только обоих Кэссиди боялся. СпрингБонни он опасался, потому что однажды он чуть не убил его папу, а Фредбера — просто потому, что он был жутким и пугающим. Голубые пластмассовые глаза мёртвой точкой пялились в одну сторону, пугая Кэссиди ещё сильнее. Кэссиди всегда боялся аниматроников. Очень. Однажды на одном выступлении в «Семейной закусочной Фредбера», когда папа находился внутри СпрингБонни, мимо пробегающий мальчишка обронил на него газировку. Тогда слетел один из пружинных фиксаторов. Пошла цепная реакция — и все фиксаторы слетели, позволив металлическим деталям выпрямиться. Если бы не быстрая реакция дяди Генри и помощь медиков, папа бы точно умер. Теперь на всём теле отца красовались кружевные симметричные рубцы, левая сторона копировала праву, а правая — левую. Кэссиди тогда было всего четыре года и его там не было, но старший брат в деталях рассказывал, как всё было, в кровавых подробностях. Врачи тогда говорили, что был большой шанс того, что Уильям до конца своих дней останется прикованным к постели инвалидом, но уже через пару месяцев он смог вернуться к привычной жизни. Дедушка Юджин шутил, что его сын смог обмануть саму Смерть. Несмотря на этот инцидент, папа с мистером Эмили не прекратили надевать столь опасные костюмы на себя. Они лишь усовершенствовали пружинные фиксаторы, которые всё равно своим видом не вызывали никакого доверия. Кэссиди передёрнуло от этих жутких воспоминаний, а во рту пересохло. Быстрым шагом он направился к столику у окна и заказал себе клубничный коктейль, а игрушечному Фредберу шоколадное мороженое. Кэссиди поднёс левую ладонь к лицу. Свежий порез покрылся тонкой корочкой, очень хотелось её отковырять, но этим он сделает только хуже. Родители поверили в его байку про «порезался о железку». Теперь останется шрам (который автоматически сделает из него крутого брутального мужика — надеялся Кэссиди). На свежую голову он со стыдом понял, что совершил нереальную глупость. Бессмертие, заклинание, кровопускание… Такой взрослый, а всё в сказки верит. Попивая коктейль из толстой трубочки и стараясь больше не думать об этом, Кэссиди пялился в окно, кого-то высматривая. Он пригласил на день рождения Логана и Элисон — своих друзей из детского сада. Пожалуй, это были его единственные друзья, хоть они и общались только в садике. Время близится к торжеству, а их всё нет и нет. Чем больше времени проходило, тем страшнее становилось: скоро вернётся брат. Когда-то и с Майком у Кэссиди были дружеские отношения, когда Кэссиди был совсем крохой. Он родился, когда Майку было шесть лет. Первое, чему Майк попытался научить мелкого это не ходить или говорить, а играть в приставку. Было смешно наблюдать, как совсем кроха в подгузнике и соской во рту пытался держать джойстик, а Майк диктовал, что и когда нужно нажимать. Родители тогда сильно ругались. — Ему всего годик, а ты учишь его ерунде! — возмущался отец, одной рукой хватая малыша, а второй выхватывая приставку. — Ты ему мало того, что зрение посадишь, так ещё и фигнёй всякой научишь! Ты наказан, Майкл. Слышать такое от отца было непривычно больно и обидно. И видя, как папа нянчиться с маленьким Кэссиди, а мама с пятилетней Элизабет в душе колола зависть и ревность. «Но я же тоже ещё ребёнок…» Фредбер так и не начал есть своё мороженое, поэтому доедать его пришлось, конечно же, Кэссиди. Именинника не покидала мысль о том, что скоро придёт Майк со своей компашкой и они снова начнут его донимать. Даже в его день рождения Майк ведёт себя как мудак. От этих мыслей на глазах заблестели слёзы, но Кэссиди тут же поспешил их убрать. Он вскочил из-за стола, нервно заходил по залу и старался утихомирить бушующую внутри панику. — Я уже не ребёнок! Мне семь лет и я не плакса. Я в следующем году пойду в первый класс. Я буду учиться на одни пятёрки, как Элизабет, и не буду разочарованием для родителей как… — Кэссиди на пятках развернулся на сто восемьдесят градусов и потерял дар речи. Майк с маской лисы на лбу и скрещенными на груди руками стоял в шаге от него, жевал жвачку и сверлил брата взглядом. Младшего передёрнуло. — П-привет, Майк, — попытался улыбнуться Кэссиди, но его улыбку сложно было назвать улыбкой. — Я-я тебя не заметил. Я… — Как кто? — внезапно спросил старший брат, лениво надувая из жвачки розовый пузырь. — Что? — «Я не буду разочарованием для родителей как…» Как кто? — Майк выплюнул резинку на клетчатый пол и сделал шаг вперёд. Кэссиди казалось, что каждое произнесённое Майком слово вбивало по одному гвоздю в крышку его гроба. Младший начал пятится назад. — М-Майк, я н-не это имел в ви-… ААА! Внезапно кто-то с громким «БУУ!» схватил его за плечи. — Ну чё, малыш, уже постирал штанишки после вчерашнего, хе-хе? — язвительно поинтересовался Алекс. — С днём рождения, плакса. Надеюсь, родители уже подарили тебе новую соску и бутылочку для молочка! — подхватил Джейкоб, поправляя коричневую маску. — Ага, с днюхой, братишка, — Майк с силой толкнул брата в плечи, Алекс отошёл в сторону, дав мальчишке упасть на клетчатый пол. — Думаешь, раз ты любимчик родителей, то тебе всё сойдёт с рук, а? — Я… Я не… не понимаю… о-о чём т-ты говоришь, Майк. Из глаз ручьём потекли слёзы, а нос моментально заложило. Худшее, что могло случиться, уже случилось — один из подростков — Брайн — схватил игрушечного Фредбера и стал кривляться, изображая Кэссиди. — Думаешь, я совсем тупой?! — злится Майкл. — Я слышал ваш разговор со стариком вчера ночью. Слышал, как вы сопли по стенам размазывали. Это так отвратительно. Ведёшь себя, как настоящая размазня. Кэссиди уже плакал взахлёб, даже не пытаясь скрыть слёз, — не видел в этом смысла, да и сил уже не было. — Прекрати реветь. Ты мужик! А мужики не плачут! — Ты… ты… ты то-тоже пла-акал… — сильно заикаясь выдавил мальчик и завыл. — Хватит ныть! — крикнул Майк. — Я никогда в твоём возрасте не плакал. Никогда. Элизабет, кстати, тоже. Какой можно сделать из этого вывод? — То, что ты приёмыш, — влез Брайн. — Не-ет!.. — жалобно протянул Кэссиди. — Да-а! — поддразнивая, протянул Майк. — В нашей семье не принято столько реветь, особенно по пустякам. Ты уже взрослый и должен это понимать. Так что? — Майк навис над братом, словно коршун над добычей. От брата слегка пахло алкоголем вперемешку с никотином. — Ты будешь становиться мужчиной или продолжишь мять сиськи и рыдать от каждого шороха? Кэссиди пытался что-то сказать, но рыдания с булькающим звуком проглатывали слова. — Б-б-б… б… б-бу-у… — Б-б-б… б-б-б… — передразнил его Майк. — Не слышу. — Б-бу-уду… Удовлетворённый ответом, Майк отошёл от брата, давая ему прийти в чувства. Зал всё ещё был пустым, поэтому никто не видел столь ужасный поступок подростков. Кэссиди с трудом принял сидячее положение и принялся вытирать слёзы и сопли рукой, продолжая громко всхлипывать. Эти звуки молотком били по ушам Майку, но он ничего не сказал. Брайн продолжил корчить рожи перед Алексом и Джейкобом. Кэссиди успокоился и встал на дрожащие ноги. Майк, смотрящий куда-то в сторону кухни, почувствовал, как кто-то прижался к нему. — П-прости-и меня. Майк с силой оттолкнул брата от себя, а сам отошёл на шаг. — Т-ты чё себе возомнил, сопляк? — возмущённый таким поведением воскликнул залившейся краской Майкл.***
Всё происходящее казалось до невозможности нереальным. Майку казалось, что он спит, и всё происходящее — не более, чем дурной сон. Что он вот-вот проснётся — и весь этот кошмар закончится. Но этого не происходило. Сон продолжался и не собирался заканчиваться. Каждый день походил на предыдущий, словно его жизнь вдруг начала состоять из одной единственной кассеты, которую прокручивали из раза в раз. Было ощущение, что прошло уже не одно десятилетие, но на деле же миновал всего месяц. Время двигалось для Майка слишком медленно, мучительно медленно. Майку казалось, что если так продолжится и дальше — он окончательно свихнётся. Майк не мог спать ночами, постоянно думая о том дне, когда он глупой шуткой засунул голову Кэссиди в пасть аниматронику. В голову въелся звук срывающихся фиксаторов, крик Кэссиди и хруст черепа. Он не мог выкинуть из головы залитый кровью пол, руки, золотистый мех аниматроника. Визг Элизабет, крики отца и сирена скорой помощи гулом отозвались в ушах. Кэссиди в реанимации, а Майк в полицейском участке. Он уже не помнит, что тогда происходило, помнит лишь то, что в тюрьму его не забрали. Спасибо дяде Генри: он всё уладил. Элизабет плакала — родители постоянно её успокаивали. Майк плакал, но успокаивала его только мама. Папа его презирал и подчёркнуто игнорировал. Он его ненавидел, и Майк понимал это без слов. Как бы он не старался оправдываться перед отцом, тот его и слушать не желал, запирался в мастерской и глушил горе алкоголем. Майк понимал, что отец в отчаянии и надеялся, что он его простит. Спустя пять дней Кэссиди умер в стенах больницы. Майка там не было, но его воображению хватило сил представить протяжный писк кардиографа и красную горизонтальную линию на экране. Элизабет плакала ещё больше, а отец налегал на горячительное в разы активнее. Мама тоже в первое время выпивала, срывалась на всех и много плакала, но со временем она остыла и смирилась со всем этим. Чего не скажешь об отце. Клара любила Майка и не могла на него злиться. Она понимала, что он не хотел этого. Понимала и то, что Майку тоже больно и тяжело. Вина тяжким грузом пала на плечи парня. Хотелось выть от отчаяния, крушить всё, что попадалось под руку, но он вовремя понимал, что всё это бессмысленно. Ни психи, ни слёзы, ни раскаяния не вернут ему брата. Не вернут в мир этого милого, стеснительного и доброго мальчика, который прощал своего брата даже за самые ужасные поступки. Он любил своего брата. В его маленьком сердце было место и для такого чудовища, как Майкл. От этих мыслей Майкл хотел лишь одного — умереть. На душу пал огромный камень, состоящий из горького отчаяния, боли и страха. От осознания того, что ты поставил окончательную точку в чьей-то жизни, было настолько противно, что хотелось исчезнуть из этого мира. И если бы это был кто-то другой, но Кэссиди… Это его брат, его родная кровь. Не передать словами как Майку было ужасно за свой поступок. «Я просто хотел пошутить, а в итоге жизнь пошутила надо мной». Майку снились кошмары, в которых он в комнате Кэссиди прятался от аниматроников. Злые чудовища с пастью в животе, пираньими зубами и острыми когтями пытались пробраться к парню, выпотрошить его и съесть каждый его орган по отдельности. Медленно и мучительно, чтобы Майк был в сознании и каждой клеточкой тела ощущал неимоверную боль. Иногда казалось, что в образе этих злых чудовищ были его друзья и он сам. Его друзья его ненавидели и хотели убить. Он сам ненавидел себя и хотел убить. Майкл каждую ночь вскакивал в холодном поту, вспоминая этот кошмар, что снится ему каждую ночь, не давая покоя. Потом ложился калачиком и хныкал от отчаяния и боли. Мама приходила к нему и успокаивала. Элизабет приносила ему его любимое печенье и свои самые лучшие куклы в охапке, чтобы братику было спокойнее. Папе было наплевать. Майк впал в депрессию. Мать хотела повести сына к психотерапевту, чтобы тот назначил курс лечения. Но Майк считал, что походы к «этим мозговправам» — пустая трата времени и денег. «Я что, по-вашему, псих?» И Уилла супруга пыталась затащить к врачу, но тот тоже упорно отпирался. Тоже не любил врачей, особенно тех, кто лезут ему в голову. В детстве он уже натерпелся бесконечными походами по врачам, ему хватило. «Яблоко от яблони…», — с горечью думала Клара. После смерти Кэссиди отношения в жизни Афтонов начали трещать по швам. Уилл с Кларой стали часто ссориться, конфликт мог разгореться из-за чего угодно, даже из-за малейшей ерунды. Уильяма посещали мысли о разводе, но его травмированному рассудку хватало сил на понимание того, что без Клары он не вывезет ни заботу о детях (если они вообще останутся с ним), ни заботу о себе. Не смотря на это, Клара всеми силами старалась сохранить брак. Депрессия не уходила, Майк постоянно лежал на кровати и смотрел в потолок. Спустя две недели после смерти Кэссиди, он полностью лишился эмоций. Он не плакал, не истерил — просто лежал и ни о чём не думал, будто находился в прострации. Было больно и нет одновременно. Клара очень беспокоилась о состоянии сына, в отличие от мужа. Она защищала Майка от нападков пьяного Уилла, спала с ним, когда он не мог уснуть из-за кошмаров. С Уильямом не раз пыталась поговорить, успокоить и уговорить его бросить пить и пойти к врачу — всё без толку. Клара делала всё, чтобы её мальчики поправились. Только вот они сами не горели желание справляться со своей травмой. Элизабет тоже очень тяжёло переносила смерть братика. Она много плакала и не могла спать одной. Мама спала с ней весь этот месяц, стараясь оберегать от нехороших сновидений. Она даже повесила ловец снов, чтобы кошмары реже посещали её малышку. Вскоре Элизабет оправилась и могла засыпать в одиночку. С Майком Элизабет не боялась контактировать, хоть и не сразу поборола этот страх. Она понимала, что он не специально стал причиной смерти их братика, и простила его. Элизабет — добрая душа, именно эту черту родители любили в ней больше всего. Уилла не отпускала депрессия. Он с трудом ходил на работу. Не ел, плохо спал, пил алкоголь и падал в обмороки от бессилия. Не было сил даже на гигиену, на которую всегда раньше уделял большое количество времени. Генри предлагал ему взять отпуск или больничный, но тот с завидным упорством отказывался. Только работа (помимо алкоголя) помогала ему хоть немного забыться. Клара и Генри очень переживали за Уильяма и за его состояние. Уилл был больше похож на невыспавшегося зомби, чем на человека. За своим здоровьем Уилл никогда не следил, поэтому этим пришлось заниматься Кларе и Генри. Несколько раз они пытались насильно повести его к врачу — получили поток брани, а Генри вдобавок — смачную оплеуху. Больше они пробовать не горели желанием, поэтому стали подсыпать ему в еду антидепрессанты, от которых ему стало ещё хуже. Клара и Генри надеются, что Уилл оправится. Похороны Майк практически не помнит. Это был пасмурный день, по небу проплывали подозрительно тёмные облака, ветер раскачивал голые деревья, а вся семья Афтонов была мрачнее тучи. Даже дедушка Юджин вернулся из Лас-Вегаса почтить память покойному внуку. В гробу лежал мальчик, возрастом семи лет и пяти дней в миниатюрном чёрном костюме и слишком большой для него чёрной галстук-бабочке. На лбу виднелись аккуратные швы. Майку иногда казалось, что из них течёт кровь, но стоит ему моргнуть — все ведения исчезают. В голове заезженной пластинкой играли крики и мольбы Кэссиди. Он просил его остановиться, но тот не слушал. Не слушал, потому что Майкл — грёбанный эгоист, ужасный сын и отвратительный брат. Как же это противно… Речь священника он не потрудился послушать. Поминки прошли в кругу семьи Афтонов и Эмили. За столом сидели шесть человек в чёрной одежде. Все вспоминали Кэссиди, все говорили о Кэссиди… А Майк сидел, пил вишнёвый сок (было бы всё иначе, он бы корчил из себя аристократа, представляя, что это дорогое вино), и всё ещё не мог поверить в то, что Кэссиди умер навсегда. Казалось, что вот-вот мальчик спустится со второго этажа и начнёт возмущаться, что все начали есть без него. Но никто так и не спустился. Из детской доносились всхлипы Элизабет, Чарли и Сэмми всеми силами старались её успокоить. Майку стало от этого ещё более отвратительно. Плакала Бетти, плакала мама, плакал папа… От этой гнетущей атмосферы Майк почувствовал невероятно давление в груди и ушёл в свою комнату. Он сидел на кровати и пересматривал рисунки, которые дарил ему Кэссиди на Рождество, день рождения, Пасху, день-самого-крутого-брата-на-свете, который Майк выдумал… Детские каракули вызывали у Майка ностальгию и горькие слёзы. Смотря на них, хотелось смять эту уже никому не нужную макулатуру, поджечь и выкинуть куда подальше, чтобы она больше не мозолила Майку глаза и не доводила до слёз. Но Майк не смог — рука не поднялась. В доме полно всего, что напоминало о Кэссиди: фотографии, игрушки, кружка с нарисованной акрилом рожицей, комната, находящаяся в двух шагах от комнаты Майка… И эти рисунки… Рисунки, нарисованные только для него одного. Они больше никому не принадлежат. Только Майку. И он бережно положил стопку рисунков в коробку из-под роликов и сунул под кровать. Слёзы душили Майка. Он никогда в жизни не плакал так много и так часто. Ему даже некому высказаться. У родителей есть Генри и Долорес, у Элизабет есть Чарли и Сэмми, а у Майка — никого. Из его прошлой шайки у него остался только один друг — Брайн, но сейчас он даже с ним не общается: на это нет ни времени, ни сил, ни желания. Сейчас всё, что он может — это лежать на кровати и безрезультатно пялиться в потолок пустыми глазами. Лежать и думать о том, где он в своей жизни свернул не туда. Почему именно он стал таким. Почему стал издеваться именно над Кэссиди. Ответов на эти вопросы не знал даже он. Сказали бы Майку два месяца назад, что он будет выглядеть так жалко — тот бы рассмеялся.***
— Иногда нам так тяжело отпустить прошлое, что мы без оглядки гонимся в попытках его исправить, совсем забывая о том, что в будущем нас может ждать счастливая жизнь, которая затмит наши неудачи из прошлого. Давно не спавший Майк с подозрением покосился на деда. Любит он пофилософствовать посреди ночи. Майк с Элизабет на выходные приехали к дедушке в Лас-Вегас. Бетти уже мирно дрыхнет на втором этаже, а Майкл давится солёным попкорном и бессмысленно пялится в чёрно-белый экран телевизора. — А если бы ты лишился дорогого тебе человека, и у тебя была бы возможность всё исправить, то ты бы не воспользовался ею? — чересчур безэмоционально спрашивает Майк. Юджин неопределённо пожимает плечами. — Я доверяю судьбе, и если она решила, что я должен потерять этого человека, то пусть оно так и будет, как бы больно и тяжело мне не было. Уверен, Кэссиди сейчас в лучшем месте, он не знает боли и страха и живёт счастливой жизнью на небесах… До ушей Юджина дошёл всхлип. — Ты плачешь? — Нет, — соврал Майк. — Слёзы — это не признак слабости. Слёзы — это показатель того, что у человека есть душа. Поэтому если хочешь плакать — не сдерживайся, не копи эмоции в себе. Это чревато. — Я мало плакал за всю жизнь, — признался Майк, утирая слёзы рукой, — Значит ли это, что у меня нет души? — Нет, — ответил дед, — конечно, нет, Майкл. Просто некоторые блокируют свои настоящие эмоции и свою душу под… несвойственными ему масками. Вот ты, например. Ты хороший парень, любящий свою семью и готовый на всё ради неё. Но из-за того, что ты внушил себе, что слёзы — это показатель слабости, ты начал запирать в себе свои настоящие чувства. Боялся показать себя настоящего. Уж не знаю, кто подтолкнул тебя на эту мысль, но, поверь, я тебя в этом очень хорошо понимаю. Майк взглянул на погрустневшего деда. О его жизни он знал немного, не любил дед откровенничать о своём прошлом. Майкл как-то выпытал у отца, что у Юджина были строгие родители. Он не получал от них любви и поэтому старался дать её своим сыну и внукам. — Чем больше человек плачет и показывает свои настоящие эмоции, — продолжил дед после минутной паузы, — тем свободнее и проще его душа. Твоя же скована прочными цепями, покрыта ледяными шипами и ядом. Ты ещё не готов открыться людям. Даже родным. Даже самому себе. Майк не сдержал ещё один всхлип. — А К-Кэссиди? — дрогнувшим голосом спрашивает он, и дед вздыхает. — А Кэссиди был открытым и наивным. Он никогда не держал ни на кого зла, всегда был добрым и невинным. Его душа была открытой и доступной, по ней можно было узнать всё о Кэссиди, как на раскрытой книге. Майк утёр слёзы. Взгляд зацепил фотографию в рамке, стоящую на каминной полке. Маленький мальчик неловко улыбался в камеру, прижимая игрушку Фредбера тонкими ручонками. Чёрная лента в углу заставила Майка заплакать снова. — Я так хочу снова с ним увидеться. Попросить прощения, сказать, что я очень его люблю. Жаль, что я осознал это так поздно… — Не стоит жалеть себя, Майкл, — дед обнял внука за плечи. — Нужно просто принять это всё и смириться. — Я так не могу, — в голосе прозвучала почти детская обида. — Ты сможешь, я в тебя верю. Ты сильный мальчик. Я тебя простил, мама и Элизабет простили. Папа тоже тебя со временем простит. — А Кэссиди? Юджин мягко улыбнулся. — Уверен, он тоже тебя простил. Майкл доверчиво улёгся на плечо деду и прикрыл глаза. Голова гудела, и единственное, что Майку сейчас хотелось — это спать. Не чтобы восполнить энергию и отдохнуть, а чтобы хотя бы на пару часов провалиться в небытие и забыть обо всей этой боли. Майк и не заметил, как грубые руки уложили юношу на диван и укрыли пледом. Юджин прошёлся по залу и остановился возле чёрного рояля. Провёл рукой по гладкой поверхности, о чём-то глубоко задумавшись. — Что ты хочешь сыграть? — зевок проглатывает вопрос Майка. — Как обычно, — с улыбкой ответил дед, открывая потрёпанную партитуру. — У тебя проблемы со сном, так ведь? Майк неуверенно кивнул. — Сон — это состояние, когда его мозг отдыхает и восполняет силы после тяжёлого дня. Каждый день — тяжёлый, ведь организм потребляет много энергии, тратит все силы, чтобы ты просто продолжал жить. — Я тебя понял, деда, — со вздохом произнёс Майкл. — Мозг отдыхает не только от приобретённой информации, — продолжил мужчина, — но и от испытанных за день эмоций. Это нужно, чтобы человек не словил выгорание и не впал в депрессию. — Играй уже… — снова вздохнул Майкл совсем не злобно и не раздражённо — скорее устало. Юджин, улыбнувшись, понял, что внук устал слушать его философские мысли и отвернулся к роялю. Когда нужная страница была открыта, Юджин размял пальцы и пару раз нажал на белые клавиши, проверяя их на звучание. Юджин настроился, и состаренные пальцы заходили по клавишам. Тихая, спокойная мелодия разошлась по всему дому. Лёгкий табун мурашек пробежался по телу Майка. Дед играл эту мелодию Элизабет, Кэссиди и ему самому, когда те были совсем маленькими. Он играл её и мелкому Уильяму, когда тот не могу уснуть. Дед прозвал эту мелодию «Семейной Колыбельной». Голова быстро налилась свинцом, а веки потяжелели. Колыбельная вытеснила все мысли, роившиеся в голове парня. Вся тревожность ушла на второй план, освобождая место спокойствию и умиротворению. Вся музыка, которую сочинял дедушка, имела некую магию, как говорил отец, хотя сам в магию не верит. Музыка будто оживает, как в глупых сказках, которые так любит смотреть Элизабет по ящику и читать в потрёпанных библиотечных книжках. Майку хватило пяти минут, чтобы окончательно сдаться и погрузиться в темноту. Впервые за долгое время сон был спокойным и без сновидений. Мелодия затихла, Юджин кинул добрый взгляд на спящего внука и улыбнулся. — Добрых снов, Майкл. Завтра будет новый день…***
Месяц сменялся другим, время неумолимо летело, никого не ожидая. И вот до Рождества считанные дни. Город светился всеми цветами радуги. Можно было подумать, его свет был виден из космоса. На площади взгромоздилась огромная ёлка, сверкавшая и радующая глаз. Счастливые люди ходили по магазинам, часами высматривая подарки для своей любимой семьи и друзей. Только в доме Афтонов царил безграничный мрак и тьма, словна сама Смерть поселилась в этом доме. Поселилась в освобождённой ею комнате с синими ковром и комодом, белым шкафом, большой кроватью и бесконечным количеством игрушек, в которые больше никто не поиграет. В комнате пахло смертью, хотя в ней никто не умирал. Уильям отправляет в путь третью бутылку виски. Раскрасневшийся от алкоголя он смотрел мёртвой точкой в стену, а возможно и куда-то сквозь неё. Во рту был тяжёлый привкус горя и сожаления от потери (Уилл был уверен, что это не алкоголь). «Это был несчастный случай», — говорил Генри, пытаясь успокоить безутешного отца. Отца, который потерял самое дорогое, что у него было. Сына. Кэссиди было всего семь лет. Он даже в школу не успел пойти, а уже так рано отправился на небеса. Он не успел познать настоящего счастья в жизни. Не успел обзавестись настоящими друзьями, с которыми они будут обсуждать всё на свете и строить планы на будущее. Не успел найти девушку, с которой он бы целовался за школой после уроков. Не успел понять, кем хочет быть в жизни. Не успел понять кто он. Хотелось выть от горя. От сердца словно оторвали кусочек. Теперь оно кровоточит, но продолжает биться. Как бы Уиллу хотелось, чтобы оно затихло хоть на мгновение. — Дорогой, — голос жены вытянул Уильяма из омута мыслей, что роились у него в голове беспорядочной кашей. Кажется, она звала его уже не первый раз. — Ужин готов. Мясо по-французски и жареная картошка, как ты любишь, — улыбнулась Клара. — Да, иду, — тяжело протянул Уилл, словно слова даются ему с адской болью. Супруга удалилась на второй этаж, видимо, чтоб позвать детей к столу. Уильям с трудом встал с дивана и пьяной походкой поплёлся на кухню вместе с начатой бутылкой виски. Сев за стол, он пододвинул тарелку к себе, взял вилку в руку и стал заинтересованно разглядывать её, словно это какой-то экспонат в музее. Спустя минуту, на кухню вошли остальные члены Афтонов. Элизабет в компании рыжей куклы в зелёном платье в белый горошек уселась за стол рядом с папой и сразу начала уплетать ужин за обе щеки. Майк, мрачный и бледный, с натянутым до носа капюшоном толстовки, сел на другой конец стола, подальше от отца. Он неохотно взял вилку в подозрительно дрожащую руку, но перед этим вдоволь посолил ужин. — Майки, я и так хорошо посолила. Много соли вредно, — хмуро заметила мать, садясь за стол со своей вегетарианской порцией. — Плевать, — хрипло выдал он, поморщившись. Он терпеть не мог, когда его звали «Майки». — Всем приятного аппетита, — проигнорировав сына, пожелала Клара и натянуто улыбнулась. — Спасибо, тебе тоже, мамочка! — улыбнулась Элизабет, уже измазанная в соусе. — Миссис Джейден тоже желает вам приятного аппетита! — Спасибо, — буркнул Майк. Уильям промолчал. Ужин проходил как всегда мрачно и неловко. Тишину прерывали лишь цоканья посуды и чавканье Элизабет. — Майк, — внезапно спросила Элизабет, глядя на брата. — А почему ты в капюшоне? Дома же не холодно. — Не твоё дело, — огрызнулся на сестрёнку старший. — Майк, — предупреждающе выдала Клара. — Не смей огрызаться на сестру, — прорычал отец, громко стукнув кулаком о стол, что аж тарелки взлетели. — Уильям! — А то что, снова ударишь меня? — Майк резко поднял голову, показывая миру смачный синяк под правым глазом. Элизабет вскрикнула, выронив вилку на пол. Миссис Джейден последовала следом. Клара охнула, прижав руку к груди. — Уильям, это ты сделал? — ошарашено спросила она, глядя на мужа. — Об дверь ударился, — пожал плечами Уилл, прильнув к горлышку бутылки губами. — Ну да, это же дверь бухает целыми днями, а не ты, — огрызнулся Майк, но тут же почувствовал сильную боль в голове. Полупустая бутылка виски со звоном разбилась о голову парня, и осколки полетели и на пол, стол и на самого Майка. Элизабет снова закричала, Клара вскочила со стула и быстро вывела дочь из кухни. У Майка потемнело в глазах, кончиками пальцев он почувствовал что-то тёплое и липкое на правом виске (он был уверен, что это не виски), по которому пришёлся удар. Пока он пытался прийти в себя, он не заметил, как к нему подошёл отец, взял за воротник толстовки и с силой прижал к стене. В живот последовал удар, который выбил весь воздух из груди. В глазах заплясали звёзды, а гул в ушах лишь усиливался. Стопы остро почувствовали на себе осколки безжалостно разбитой бутылки, а носки тут же пропитались алкоголем и выступившей из порезов крови. — Ублю-юдок, — пьяно протянул Уилл, опалив Майка запахом перегара, который уже просто впился в его кожу и одежду. — Как ты вообще смеешь здесь что-то вякать после всего того, что ты натворил? — Это был н-несчастный случай! — диктует слова Генри Майк, еле сдерживая слёзы. — Несчастный слу-учай, говоришь? — следующий удар приходится в нос, из которого тут же хлещет кровь. — Ой, прости-и… Это был несча-астный слу-учай, — последовал ещё один удар в живот. — Пож-жалуйста, прек-кра-ати, — взвыл Майк, слёзы градом посыпались из глаз. — Прекратить? — отец сильно сжал кудрявые волосы сына и поднял его голову к себе. — Кэссиди просил тебя тоже самое, но ты не слушал. Он кричал, умолял тебя перестать. И что же ты сделал? М? Отправил его на тот свет, жалкое ничтожество. — Я-я… Я не хотел этого… — Майк не выдержал и разрыдался. Слёзы буквально душили его, не давая сделать вдох. Как же жалко он сейчас выглядит. Послышался тяжёлый вздох. — Значит так, — угрожающе выдал Уилл, смотря на окровавленное лицо сына. — У тебя есть ровно десять секунд, чтобы свалить из этого грёбанного дома и не появляться здесь до рассвета. Мне соверше-енно всё равно, где ты будешь спать и пережидать эту ночь. Чтоб до утра я тебя здесь не видел. Ты меня понял?! — последние слова он угрожающе прошептал в ухо сыну. — По-онял, — сквозь слёзы вымолвил Майк. Уилл грубо отпустил его и отошёл на два шага. — Ра-аз… — Майк словил флэшбеки с того-самого-дня. Мальчишка сорвался с места и побежал в коридор. Едва счёт дошёл до пяти, входная дверь громко хлопнула. Уильям оглядел свои окровавленные руки и брезгливо вытер их о футболку. Мужчина быстро прошёлся по всем полкам и ящикам и, не найдя ни капли спиртного, отправился исследовать холодильник. Там он обнаружил две банки безалкогольного пива. Чертыхнувшись, Уилл всё же взял их и поспешил удалиться из кухни. По пути в зал он встретил обеспокоенную и испуганную Клару. — Дорогой, ты куда? — с опаской спросила она, прижав руки к груди. — Пить дальше, — хрипло ответил мужчина, принимаясь опустошать пиво. — А где М-Майк? — голос дрогнул на имени сына. — Ушёл и, надеюсь, больше никогда не вернётся, — пьяно сообщил он, плюхаясь на диван. Клара замерла, словно статуя. Её сердце будто остановилось. Она часто заморгала, а потом кинулась в сторону лестницы. Последнее, что услышал Уилл, прежде чем она скрылась из виду, — это тихие всхлипы. Уильям тяжко вздохнул, продолжая поглощать пиво. — Надо что-то делать с этим мальчишкой… Он так просто не отделается. Мужчина не заметил, как опустошил уже целую банку. От большого количества выпитой жидкости стал болеть живот, поэтому вторую банку он решил оставить на завтрашнее похмелье. «А может дело и вправду не в Майке? Может я действительно погорячился?» Уилл замер и спустя несколько секунд, как ошпаренный, вскочил с дивана. — Кто это сказал?! — громко воскликнул он, вертясь в разные стороны, стараясь найти источник голоса. Взгляд был рассеянным, как бы Уилл не старался, он не мог ни на чём сфокусироваться: всё плыло и плясало перед глазами. Никого не увидев, Уилл помассировал виски и решил, что лучшим решением будет лечь спать. — Видимо у меня уже галлюны от всего этого дерьма, — проронил мужчина и выключил свет в зале. Сил подняться на второй этаж у него не осталось, поэтому он решил заночевать в зале. Уильям лёг на диван и укрылся пледом. Пьяный рассудок не давал ни одной мысли сложиться в единую картину. Глаза стали смыкаться, и мужчина провалился в глубокий беспокойный сон. Майк медленно шёл по пустым улицам Харрикейна. От головокружения он шёл, шатаясь из стороны в сторону, словно маятник. Единственное, что он надел — это ботинки. Куртку мать положила в стирку на выходные, когда Майкл как раз не планировал никуда выходить. Слегка трясясь, Майк обнимал себя за плечи, стараясь согреться. Ноги сами несли его к дому мистера Эмили. После того-самого-дня, Майк почти не пересекался с семьёй Эмили. Он помнил их только на похоронах и поминках Кэссиди. Пару раз Генри как обычно оставлял Чарли и Сэмми у Афтонов, когда уезжал по делам. Сразу было видно, что Чарли теперь ненавидит Майка за то, что тот сделал со своим братом. Как бы Генри не старался объяснить Шарлотте, что всё это — несчастный случай, она наотрез отказывалась в это верить и продолжала стоять на своём. Пока Майк размышлял об этом, он уже подошёл к небольшому двухэтажному дому. Из окон был виден свет мерцающих гирлянд. Как жаль, что в этом году такой красоты в их доме не будет. Майк замешкался и не решался позвонить. Вдруг ему будут не рады? Вдруг семья Эмили, как и его папа, считает юношу чудовищем. Монстром… Как бы дядя Генри не успокаивал Майка, объясняя ему, что это был несчастный случай, парню всё равно казалось, что в душе Генри его ненавидит. Майк собрался с мыслями, глубоко вздохнул и еле как нашёл в себе силы надавить на звонок. В глубине дома задребезжала дрель, а Майк принялся ждать, нервно переминаясь с ноги на ноги, хоть это и доставляло ему боль. Спустя несколько секунд дверь открыла миссис Эмили. Её русые волосы были убраны в высокий хвост, одета она была в сиреневый свитер и чёрные домашние шорты, на носу сидели прямоугольные очки. Их взгляды встретились. Сначала она не поняла, кто стоит перед ней, но как только юноша заговорил, женщина тут же узнала в парнишке Майка. — Зд-дравствуйте, миссис Э-Эмили… — дрожащим голосом проговорил подросток. Женщина будто зависла, но, увидев кровь у парня на лбу, опомнилась и крикнула: — Дорогой, тут Майк пришёл. — Иду-иду. Спустя пару секунд, в коридор вышел невысокий рыжий мужчина плотного телосложения, в зелёной клетчатой рубашке. Улыбка сошла с его лица, стоило ему взглянуть на юношу. — Боже, Майк, что случилось?! — Генри подлетел к Майку, скидывая капюшон толстовки. Засохшая кровь приобрела тёмно-бурый оттенок. — М-можно мне в-войти? — неуверенно спросил парень, как можно оттягивая неминуемый разговор, который казался ему смертным приговором. — Ох, конечно. Долорес, поставь чайник. Супруга Эмили растерянно кивнула и быстрым шагом удалилась на кухню. — Ты пока проходи в гостиную, а я принесу аптечку. Майк, хромая, прошёл в зал и застал бой подушками между Чарли и Сэмми. На шее близнецов завязаны пледы, играющие роль мантии, а на голове сидели самодельные короны из дешёвого картона. По всей гостиной были разбросаны подушки и игрушки, в воздухе летали перья. Первым Майка заметил Сэмми и тот остановился. Чарли, воспользовавшись замешкой брата, ударила его подушкой и тот упал. — Ха, семь-девять в мою пользу, — улыбнулась Чарли, но через мгновение перевела взгляд туда, куда смотрел её брат. Увидев Майка, она помрачнела. — Привет, Майк. — Привет, Чарли, Сэм, — поздоровался он и прошёл к дивану. — Надеюсь, я не помешаю вашему императерскому величеству и вы разрешите мне здесь на время обустроится, — усмехнулся Майк, присаживаясь на край дивана. — А мы не знали, что ты придёшь, — Сэмми нервно почесал затылок, испуганно уставясь на голову подростка. — У тебя кровь, ты в курсе? Что случилось? Ты подрался? — Да так, сцепился с батей по-пьяне, хах, — нервно усмехнулся Майкл. — А то и видно: от тебя алкахой несёт за километр! — поморщилась Чарли, брезгливо прикрыв нос рукой. — Ты на кой чёрт сюда бухим припёрся?! — Я не пил, — слова Майка походили на жалкие оправдания съевшего все сладости маленького ребёнка, который тщетно пытался выйти сухим из воды. — В меня батя алкашкой кидался, голову мне к хренам разбил, — парень очень старался выражаться как можно культурнее, но поток нецензурщины грозился вырваться наружу. — Так мы тебе и поверили, — не унималась Чарли. У Майка не осталось сил спорить с девочкой, поэтому просто откинулся на спинку дивана. Под неразборчивое ворчание сестры Сэмми что-то активно искал в горе подушек. Наконец найдя это «что-то», мальчик подошёл к Майку и вручил ему. — И зачем она мне? — спросил юноша, рассматривая презент со всех сторон. Это была помятая корона, сделанная из жёлтого картона. Детской гуашью были неаккуратно нарисованы драгоценные камни. — Как зачем? — шмыгнул Сэмми и утёр нос рукавом кофты. — Эта корона восстанавливает здоровье, если надеть её. Это Чарли придумала. — Сэмми! — Чарли покраснела не то от смущения, не то от злобы. — Хах, окей, — губы Майка расплылись в тёплой улыбке. Он надел корону на голову. — Чё-т я не чувствую, чтоб я похилился. Или у меня недостаточно маны? Мальчики рассмеялись, а Чарли раздражённо фыркнула. — Как бы ты не заболел, Майкл, — нахмурился вернувшийся Генри, неся толстое одеяло, чистую одежду и картонную коробку в руках. — На улице не очень-то и холодно, — буркнул Майк. Долорес вернулась с подносом с двумя чашками чая, пару кубиками сахара и печеньем. Она поставила поднос на кофейный столик и повернулась к супругу. — Мы, наверное, пойдём. Оставим вас наедине, — проговорила Долорес. — Да, идите, — скороговоркой проговорил супруг. — Пока, Майк. Корону оставь себе, — Сэмми помахал рукой и поскакал по лестнице. Чарли, ничего не сказав, удалилась на второй этаж. Когда женщина с детьми скрылись наверху, Генри повернулся к юноше. Майк пустым взглядом сверлил дырку в стене напротив. На бледной коже отлично отпечатался недавний синяк. Бледные веснушки совсем померкли на белом лице. Майк сжался от пронзающей боли в голове, будто его кувалдой стукнули. Генри среагировал и зарылся в аптечке. Майк взял в трясущиеся руки кружку с горячим чаем и отхлебнул немного. По горлу прокатилось тепло до самого желудка. Сразу стало теплее, и дрожь потихоньку унималась. Когда с чаем было покончено, Генри уже вытащил из коробки необходимые средства. — Ты пока переоденься, — сказал Генри. Майк незаметно кивнул и надел на себя серую футболку, которая была ему как платье и чёрные шорты, что тоже были ему слишком велики. Мокрую одежду он бросил на край дивана. Генри принёс с кухни мокрую тряпку и принялся аккуратно вытирать кровь с лица юноши. Парень старался не шипеть от боли, а Генри — не задевать раны. Когда с процедурой было покончено, Генри принялся обрабатывать раны перекисью. — Может, расскажешь, что произошло? — разрушил гробовую тишину Генри. — Снова, небось, подрался с кем-то? — Если бы, — хмыкнул Майк. — Это всё папа. Мужчина выронил ватку из пальцев. — Уильям? — удивлённо спросил он, не желая верить в услышанное. Ему и так плохо от того, что его лучший друг запил, ещё не хватало, чтобы он на детях отыгрывался. Генри отлично помнил, как Уильяму было плохо, и он не хотел, чтобы через это прошёл и Майк. — Если честно, он уже второй месяц срывает на мне свою злобу. Сегодня на ужине снова повздорили, он бросил в меня бутылку, а потом избил. Генри поджал губы и, взяв себя в руки, достал новую ватку, продолжив дезинфекцию. — Он был пьян? — Очень. — А мама что? — Не знаю, — честно признался Майк, пожав плечами. — Она увела Элизабет, и больше я их не видел. Мужчина тяжело вздохнул. Он взял в руки бинт и принялся аккуратно обматывать голову юноши. — Как ты себя чувствуешь? — Всё ок, — соврал Майкл. Генри учуял ложь, но промолчал, не желая подрывать гордость юноши. — Ты не голоден? — Нет, спасибо. Вы не против, если я у вас переночую? Отец сказал мне до утра не возвращаться. Я не доставлю вам проблем, обещаю. — Конечно, оставайся сколько надо! А с твоим отцом я обязательно поговорю. Как только он протрезвеет… — Спасибо, мистер Эмили… Генри мягко улыбнулся, смотря на сына своего лучшего друга. С каждым годом сходство с отцом у него лишь усиливалось. Те же тёмно-русые волосы (кучерявость передалась от мамы), глубокие, голубые глаза, горбинка на носу. И характером они сильно не отличались: в молодости Уилл тоже был тем ещё проказником. Майк был словно уменьшенной копией Уильяма. «Весь в отца». Генри протянул руку к больной голове парня и осторожно потрепал его по волосам. — Не за что, Майкл. Генри протянул парню вторую кружку чая и настоял, чтобы тот её тоже выпил. — Спасибо, мистер Эмили, — улыбнулся Майк, принимая презент. — Можно просто Генри, мы давно знакомы — не надо формальностей, — улыбнулся Генри. Майк тихо угукнул и прильнул губами к краю кружки. — Я ещё кровью наследил малясь, — как бы невзначай сказал Майк, кивнув в сторону кровавых следов, ведущих из коридора в зал. — Я уберу. — Что с ногами? — последнее предложение Генри пропустил мимо ушей. — Наступил на осколки. Ещё любимые носки, блин, все в папином виски, — кажется, юношу волновала только испачканная вещь. Генри обработал порезы на ступнях и дал парню чистые носки. Оба неловко молчали: Майку было неудобно, а Генри закипал внутри от злости на Уильяма. — Расскажи-ка мне поподробнее о том, что произошло, — как можно спокойнее начал Генри, складывая всё обратно в аптечку. Майк неопределённо пожал плечами. — Да мы просто ужинали, а он заагрился на меня. А он бухой уже был: с обеда от бутылки не отсасывался. Кинул в меня своим виски, потом прогнал нахер. — Просто так на тебя разозлился? — проигнорировав нецензурное выражение, Генри продолжил расспрос. — Мм, ну, я Бетти слегка нагрубил… Само как-то вырвалось, я не хотел, — Майк нервно теребил край одеяла, в которое был укутан. — Ясно, — вздохнул Генри. — Вы тоже на меня злитесь? — серьёзно спрашивает Майк, даже не поднимая взгляд на мужчину. — За что? — Генри обнял юношу за плечи. — У тебя горе в семье, тебе от этого очень плохо и ты сильно переживаешь — как от такого не сдадут нервы? — Я сам виноват в том… что произошло, — слова сами вырвались из уст парня и словно осколки царапали горло. Генри вздохнул. — Уильям очень тяжело переносит стресс, и ты это знаешь. У него было тяжёлое детство. Потерять сына — это очень тяжёлый удар по его и так расшатанной психике. Я поговорю об этом с Кларой. Думаю, его стоит отправить к психотерапевту. Да и тебя тоже. — А меня-то зачем? — возмутился юноша. — Для тебя всё это — серьёзная травма. Если её вовремя не проработать со специалистом, то в будущем могут возникнуть проблемы с психикой. — Мне не нужен мозговправ. Отцу — да, мне — нет. — Майкл, — серьёзно обратился к юноше Генри, — твой юношеский максимализм доставляет тебе кучу проблем, которые тебе придётся разгребать в уже зрелом возрасте. Поверь мне, это сложно. Но лучше начинать бороться с этим сейчас, чем надеяться на то, что это пройдёт само собой. — Но… — И не надо делать вид, что у тебя всё в порядке и что у тебя нет никаких проблем. Поверь мне, Майк, любые — даже самые незначительные — непроработанные проблемы с возрастом превращаются в огромную кучу дерьма, — не сдержавшись, выругнулся мужчина. — Это как снежный ком: чем дальше он катится, тем больше он становится. — Я вас понял, Генри, — почувствовав, что его сейчас стошнит от нравоучений, сдался Майк. — Рад, что ты это понимаешь, Майк. И я надеюсь, ты будешь с этим что-то делать. — Я схожу к врачу, — нехотя согласился Майк. — Вот и славно. А сейчас тебе пора спать. Десять вечера. Майк никогда не ложился в такое время, но сейчас у него совсем не было сил и хотелось спать. Генри уложил Майка на уже разобранный диван и поцеловал его в лоб. — А Чарли не будет ревновать? — усмехнувшись, спросил юноша, смутившись от заботы мистера Эмили (то есть, просто-Генри). — Не будет, — подмигнул Генри. — Спокойной ночи, Майк. — Спокойной ночи, Генри. Свет в зале погас, и Майк остался один. Разговор с Генри выдался куда лучше, чем он представлял. Майк ожидал брань, презрение и даже ненависть, но Генри оказался с ним так мил. Отец тоже когда-то был с ним добрым, пока их отношения не стали трещать по швам. За окном бушевал ветер и бил в окна, желая пробраться в тёплый дом. Уличные фонари казались чьими-то глазами, но в этой уютной домашней атмосфере Майку было тепло (где-то на ментальном уровне), комфортно и уютно, совсем не страшно, как в своём доме… После того-самого-дня, дом Афтонов был похож на склеп, а дом семьи Эмили казался Майку райским уголком. Перевернувшись на бок, Майк закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на головную боль, и быстро провалился в темноту. Сон был спокойным и без сновидений. Хоть одна ночь без кошмаров…***
Уильям не мог придумать, на что бы разозлиться на этот раз, ведь нарушителем его сна оказались его собственные биологические часы. Несмотря на то, что он спал около тринадцати часов, Уилл совсем не чувствовал себя выспавшимся. Ночью его мучили кошмары и бред, а от выпитого алкоголя он обмочился во сне. Неприятно. В голове варилась каша, мысли путались, а головная боль от похмелья не давала здраво мыслить. Во рту было сухо, как в пустыне, а в глаза будто песка насыпали. Мысли в голове смешались в цветной беспорядочный калейдоскоп. На Уилла накатило чувство, что он вот-вот сблюёт, но сил дойти до туалета просто не было. Уилла не покидала мысль, что он натворил что-то ужасное, будучи пьяным. И его опасения оправдались. — Проснулся, пьяница? — прозвучал голос где-то сбоку. Уилл повернулся и увидел свою супругу со скрещенными на груди руками. Волнистые блондинистые волосы аккуратно завязаны в низкий хвост, одета Клара была в зелёную кофту и лёгкие фиолетовые штаны; взгляд её был суровым, не предвещающим ничего хорошего. — Что вчера было? — вяло спросил Уилл, взявшись за готовую взорваться голову. — Что вчера было? — издевательски переспросила Клара. — ТЫ ВЧЕРА ТАК НАЖРАЛСЯ, ЧТО НЕ ПОМНИШЬ, КАК ИЗБИЛ СОБСТВЕННОГО СЫНА И ВЫГНАЛ ЕГО НА УЛИЦУ?! — кричала она, — Что ж ты за отец такой?! Майк был прав, ты ничего не умеешь, кроме как заливать своё горе алкоголем… Ты просто ничтожество. — Клара, послушай меня, — взмолил мужчина, вскакивая на ватные ноги — в глазах тут же потемнело. — Я… я… — он тяжело вздохнул, было видно, что слова даются ему с ужасной болью. — Я просто… не могу смириться с тем, что Кэссиди больше нет… Я… я не знаю, что мне делать. — Смириться и жить дальше, — строго отчеканила Клара и смягчила тон. — Да, я знаю тебе больно, тебе очень тяжело, как и мне, Элизабет и Майку. Но нельзя же вечно жить прошлым и убегать от настоящего. Как бы нам не было плохо, надо продолжать бороться и жить счастливо. Кэссиди бы хотел именно этого. Как думаешь, он был бы рад, узнай он, до чего ты докатился? Сколько алкоголя ты выжрал, как ты отрывался на Майке… — Это он виноват в смерти нашего Кэссиди! — воскликнул мужчина, услышав имя старшего сына. Но что-то внутри него говорило ему, что Майк не виноват. Совесть? Призрак прошлого? Внутреннее «я»? Травма из прошлого? Ни один из этих вариантов Уильяма не устраивал, но где-то в глубине души ему хотелось послушать этот отголосок. — Это был несчастный случай, и ты это знаешь. Слёзы попали на фиксаторы, и пасть захлопнулась, прокусив ему череп. Эти слова впились в сердце Уилла острыми шипами. От мелькающих в голове воспоминаний на глазах защипали слёзы. — Если бы не он и его дурацкие розыгрыши, с Кэссиди было бы всё в порядке! Это он виноват в смерти нашего сына! Он и никто другой! — Успокойся, Уильям! Прекрати сейчас же! Это мы виноваты в том, что он таким вырос. Он не… — Мамочка, папочка… Клара вздрогнула от неожиданности и повернулась. В шаге от неё стояла Элизабет, прижимающую миссис Джейден к груди. — П-почему вы кричите? — тихо спросила девочка и расплакалась ещё сильнее. Клара, забыв о ссоре с супругом, опустилась на колени перед дочерью и заключила её в объятия. — Всё хорошо, Бетти. Прости нас. Мама с папой просто слегка повздорили. Уже всё хорошо, не плачь… Уильям с сожалением смотрел на плачущую дочь и сжал руки в кулаки. Вина ядовитой змеёй проползла по горлу. Он не хотел, чтобы Элизабет была свидетелем их с Кларой перепалки. Меньше всего он хотел видеть слёзы своей дочери. Она и так много плакала после смерти Кэссиди, а тут это… Телефонная дрель ржавой пилой прошлась Уиллу по ушам. Раздражённо вздохнув, мужчина поплёлся к аппарату. — Уильям Афтон слушает. — Добрый вечер, мистер Афтон. Вас беспокоят из больницы Харрикейна. Вы отец Майка Афтона, верно? — Да, — скрипя зубами, ответил Уилл. «Майк в больнице?» — обеспокоился голос совести в голове. — У вашего сына серьёзное сотрясение мозга. Вы не могли бы явиться в больницу? Уильям тяжело вздохнул. «Это я виноват…» — Да, конечно. — Отлично. Ваш сын находится на втором этаже в 205 палате. Ждём Вашего визита. — Хорошо, скоро приеду. Всего доброго. Уилл повесил трубку и повернулся к жене с дочерью. — Папа, а кто звонил? — спросила успокоившаяся Элизабет. — Неважно, — помято ответил мужчина. — Клара, мне надо кое-куда отъехать. Посиди с Бетти, ладно? — Как скажешь, дорогой, — неуверенно ответила супруга и перевела внимание на дочь. — Пойдём, пока папы нет, поиграем? — В куклы? — спросила Элизабет, на что Клара улыбнулась. — В куклы. Девочка тут же повеселела и ускакала на второй этаж. В это время Уильям переодел штаны на сравнительно чистые, натянул на себя какой-то несвежий свитер, от которого несло дурным запашком алкоголя и пота и направился в коридор. — А ты куда? — спросила Клара, последовав за ним. — К Майку в больницу, — отстранённо отозвался Уилл, натягивая сапоги и попутно надевая пальто. — О, господи, что с ним случилось?! — Сотрясение, — последовал короткий ответ. Уилл схватил с комода ключи от машины и вышел из дома, громко хлопнув дверью. Клара постояла минуту в коридоре и заплакала. Не за того Уильяма она выходила замуж четырнадцать лет назад. Она вышла за весёлого, неряшливого парнишку с чувством юмора, глупыми идеями и мечтами. Она вышла за парнишку, который превратился в убитого горем мужчину, потерявшего смысл жизни, который уже месяц не чистит зубы, не принимает душ и ходит под себя; который губит себя и своих близких, не осознавая этого; который делает своей семье больно… От этих мыслей Кларе становилось очень больно. — Мама, мы идём играть? — раздался детский голос из-за спины. Клара быстро вытерла слёзы рукавом кофты и с трудом сглотнула острый ком. — Да, малышка, идём… За окном мелькали светящиеся дома и фонарные столбы. Все дома и здания в городе были увешаны мерцающими гирляндами, наклейками, мишурой и прочей рождественской ерундой, которая мозолила Уиллу глаза. Город пропах рождественским настроением. В такой атмосфере хотелось снова стать ребёнком и пойти играть на улицу до позднего вечера. Хотелось снова окунуться в предпраздничную суету: украсить дом, купить подарки родным, написать письмо Санте… Как жаль, что Уилл больше не наивный ребёнок, а тридцатипятилетний алкаш, познавший всю боль и тяжесть суровой реальности. Это он ещё старается придерживаться рамок и оставить проблемы из детства в детстве. По улицам шли люди: кто-то домой, кто-то в гости, кто-то просто гуляет и наслаждается зимним днём. Эти счастливые лица так бесили Уилла, что хотелось выскочить из машины и превратить их физиономии в картофельное пюре. Зависть дождевым червём ползала у Уилла в печёнке, от этого противного чувства хотелось выть. — Почему у нас не может быть так, как у них? — горестно протягивает Уильям. — Почему в нашей жизни всё пошло наперекосяк? Это всё Майкл. Да, точно… — мужчина крепче сжимает руль. — Это из-за него Кэссиди больше нет с нами, — глаза предательски защипало. — Ну за что нам это всё?.. За что?.. «А может Майк и не виноват в этом?» — Нет, что я такое несу?! Это он виноват, он! — Уильяма забредило. «А может ты смотришь на ситуацию не под тем углом?» Уилл задумался над собственной (?) мыслью. Машина плавно остановилась перед пешеходным переходом, дожидаясь зелёного света. Есть время подумать. «Подумай над тем, что заставило Майка быть таким. Что им двигало?» Уильям почесал подбородок с недельной щетиной, пытаясь вспомнить, когда у Майка проснулись его бунтарские наклонности. Лет до пяти всё было нормально. Он рос хорошим, хоть и гиперактивным ребёнком. Любил пошалить, но меры знал. На рождение сестрёнки отреагировал хорошо. Только после рождения Кэссиди его характер в корне изменился. Майк стал меняться: стал грубым, отстранённым от родителей, завёл сомнительных друзей. Начал жестоко шутить и даже издеваться над детьми помладше. Соседские мамаши и мамаши из школы частились жаловаться супругам Афтонам на Майка, что доводит их детей до слёз. Под удар также встал и Кэссиди. Элизабет он не трогал, хотя она тоже младше и слабее него. Родители подумали, что это потому, что Элизабет — девочка, но нет — он издевался и над девочками тоже. Но Майк не всегда вёл себя так, но родители теперь видели в нём только плохое, от чего Майк сильно расстраивался. Может причина в этом? — Что так сильно могло изменить Майка? Что позволило ему стать таким? — размышлял Уильям, постукивая пальцами по пошарпанному рулю. Красный свет светофора нервировал мужчину. Ему не нравится красный цвет. Он напоминал ему кровь. — Его поведение стало меняться после рождения Кэссиди. Может в нём дело? Нет, Майк любил Кэссиди, хоть и по-своему. Может, он таким образом пытался привлечь внимание Кэссиди? Голос в голове рассмеялся. Загорелся зелёный. Словно загипнотизированный, Уилл вдавил педаль, и машина рванула с места. Майк нервно сжимал простыню потными ладонями. Он чувствовал себя приговорённым к смертной казни. Сердце неровно отмеряло удар за ударом. Скоро должен приехать отец, и это очень не радовало парня. Меньше всего он хотел видеть именно его. Генри сидел на стуле возле койки Майка и беспокойно отстукивал носком ботинка незамысловатую мелодию. В голове плыли тысячи различных сценариев, в каждом из которых он отчитывает Уилла за свою несдержанность по отношению к Майку. Горе горем, но сын — есть сын, и срывать на него свою злобу он не имел никакого права. Послышались три коротких стука, от которых сердце Майка совершило кульбит, и дверь отворилась. В палату вошёл отец. — Уильям Афтон, — Генри встал и выпрямился, смотря на друга снизу вверх. Полным именем он его называл, когда назревал серьёзный разговор. — Не потрудишься ли объяснить, что и какого чёрта ты натворил вчера вечером? Афтон встал в ступор. Кого-кого, а Генри он увидеть не ожидал. Уильям думал, что Майк пойдёт к кому-нибудь из своих друзей, но уж точно не к нему. Генри Майк побаивался, даже не смотря на то, что именно он защищал Майка перед судом и не дал тому сесть в тюрьму. — Не ожидал тебя здесь увидеть, Генри, — неуверенно начал Уильям. — Что ты здесь делаешь? — Что я здесь делаю? — переспросил Эмили. — Майкл вчера пришёл ко мне избитый и без одежды. Ты выгнал его из дома, зимой, в холод! А сегодня из-за твоей несдержанности он грохнулся в обморок с сотрясением. Ты травмировал своего сына, свою кровь, которую ты обещал любить и оберегать. Уильям, что за херня?! Я всегда считал тебя хорошим отцом и отличным мужем, считал тебя чуть ли не идеалом, старался равняться на тебя, а, как оказалось, ты просто грёбанный алкаш! — Войди в моё положение, Генри! — просит Уилл, стараясь утихомирить ярость Генри. — Я… я отец, потерявший сына. Что я должен, по-твоему, делать? — Смириться и жить дальше, — где-то Уилл уже слышал эти слова. — Клара тебе не раз предлагала сходить к психотерапевту, начать лечить свою депрессию и прорабатывать травму. Я знаю, что тебе противны эти врачи, но, чёрт возьми! — делай же ты хоть что-нибудь, чтобы продолжать жить счастливой жизнью. Только бухать за это время и научился. Алкоголь, знаешь ли, с того света ещё никого не возвращал. Может тебе ещё дорожку «успокоительного» перед носом насыпать, чтобы ещё больше скрасить твои будни в компании десятков бутылок с горячительным, а? Каждое горячее слово Генри било по сердцу Уилла тяжёлым молотком. Когда ему это говорила Клара, было не так обидно. В глазах защипали слёзы, а руки предательски затряслись. Хотелось подойти к другу и со всей силы вмазать по лицу, чтобы остановить поток брани из его уст. Но он отчаянно понимал, что Генри прав. — Ну чего молчишь? Неужто правда глаза режет, а? — язвительно спрашивает Генри. — Нечего сказать, да? — Прости, — наконец говорит Уилл, виновато опустив голову вниз, словно нашкодничавший кот. — Не передо мной извиняйся, — Генри демонстративно отошёл от койки Майка. Сам же Майк в их перепалку влезать желанием не горел. Он боялся отца, как огня. Боялся, что, как только Генри выйдет за пределы палаты, всё начнётся заново: крики, побои, унижения. Только перед Генри он старался строить из себя нормального отца, без психологических проблем и сдвигов в психике. Уильям замешкался, а Генри выжидающе сверлил друга взглядом. Ему хотелось провалиться сквозь землю, чтобы не видеть испуганного сына и призирающего друга. «Как я мог так поступить со своим сыном? — думает Уилл с, наконец, проснувшейся совестью. Где-то в затворках сознания он понимал, что нельзя было так поступать с Майком, но эмоции после (и во время) стресса всегда брали вверх. Раньше бы он никогда до такого не опустился. —Нет, так не должно больше продолжаться. Я должен сделать выбор». Уилл всё же нашёл в себе силы и направился к койке. Ноги были словно приклеены к полу, а каждый шаг будто тянул его на дно, но он продолжал идти. Майк нервно сглотнул и прижал острые колени к груди, паникуя всё сильнее. Он зажмурил глаза до цветных пляшущих пятен. Он ожидал от отца чего угодно, но не тёплые объятия, в которые Уилл заключил сына. Майк выпучил глаза и недоумённо уставился на мистера Эмили. Тот был удивлён не меньше. — Прости меня, Майк. Прости меня, — звучит совсем не злобный, как в последние полтора месяца, голос. Такой родной и добрый, словно Майк переместился на два месяца назад, когда всё ещё было хорошо. Кэссиди был жив, родители не ругались, а Майк был всё тем же неугомонным приколистом и главным шутником компании. — Папа всё осознал. Прости меня, дорогой, прости-и. От папы неприятно пахло алкоголем и потом. Он сильно похудел, кожа стала болезненно бледной с земляным оттенком, длинные сальные волосы висели сосульками. Руки Уилла сильно дрожали, и Майк это чувствовал. Послышался всхлип. — Папе так жаль. Прости меня, Майк. Я… я обещаю измениться. Ради тебя… Ради Кэссиди… Майк сидел неподвижно, переваривая слова отца. Ситуация была до невозможности похожая на сказку. Слишком уж по-доброму ведёт себя отец. Зачем весь этот спектакль? Он специально выступает перед Генри, чтобы потом снова обвинить Майка во всём, что он совершал и не совершал. Но Майк уже не ребёнок и в сказки не верит. Поэтому к словам отца отнёсся скептически. — Пап, я… я не знаю, что сказать. Это всё так… неожиданно. Ты пьян? Принимал что-то? — неуверенно лепечет Майк. Уилл отстранился от сына, подняв на него заплаканные глаза. — Что ты такое говоришь, Майк? Я не пьян. И ничего не принимал. — Так я тебе и поверил! — не сдержавшись, крикнул Майк и толкнул отца в грудь. — Ты все эти месяцы только и делал, что унижал и бил меня! А сейчас просишь прощения?! Думаешь, я настолько тупой, что возьму и поверю тебе?! Ты ужасен! Уильяму эти слова ударили по голове — дышать стало тяжело. В глазах на секунду потемнело от шока, словно кто-то выключил свет. — Майк, я… — Слышать тебя не желаю! — вскрикнул подросток. — Ты грёбанный алкаш, ничего более! Извиняешься не ты, а алкоголь в твоей крови. И, возможно, дурь — кто тебя, блять, знает?! — Майк разозлился не на шутку. — Майк, послушай меня, пожалуйста, — взмолил Уильям. Майк взглянул на измученное лицо отца. Серо-голубые глаза, чьи белки покраснели от многих факторов, выражали боль и отчаяние, под ними залегли глубокие тени. На болезненно-бледном лице плясал нездоровый румянец. Отец выглядел не так, как раньше — жалко и измученно. Отца словно подменил плохо играющий свою роль клон. Майк смягчился и дал отцу высказаться. — Ты мой сын, Майк, и я очень тебя люблю, правда, люблю. Знаю, за это время я сильно изменился: запил, впал в депрессняк, срывал на тебе всю свою злобу и негатив. Один человек говорил мне, что это был несчастный случай, — Уильям обернулся и кинул короткий взгляд на мужчину позади него, — но я его не слушал, хотя он был прав. Я видел плохое только в тебе. И я, кажется, понял твои мотивы, в которых виноваты только мы с мамой. Мне так жаль. Я, правда, хочу стать для тебя лучшим отцом. Я хочу, чтобы Кэссиди был за нас счастлив. Майк не знал что сказать. Очень хотелось простить отца за всё, что он с ним сделать, довериться ему и продолжить жить счастливо. Но с другой стороны, это всё происходило уж больно быстро и неожиданно, что поверить в изменение отца за такой короткий промежуток времени было более чем нереально. Майк боялся снова доверять отцу, ведь всё доверие Уилл выбил из Майка, увы, в буквальном смысле. Подросток посмотрел на Генри. Он стоял неподвижно и анализировал данную ситуацию. Хотел бы Майк знать, что бы сделал мистер Эмили на его месте. — Ну, так что, солнце? — спрашивает Уилл, беря руки сына в свои. — Ты прощаешь меня? Майк молчит и снова смотрит на Генри. Тот еле заметно кивает. Генри знает Уильяма много лет, поэтому подросток явно ему доверился. Майк набрал воздуха в грудь и еле слышно шепчет: — Да. Уилл с облегчением вздыхает. — Я рад, Майкл, — и заключает его в объятия. — Я люблю тебя, Майк, ты это знаешь? — Угу. Подросток неуверенно обнимает отца в ответ. Ему до сих пор казалось, что вот-вот Уильям вставит ему нож в спину, вывернет руки и сломает их, ударит в нос, грудь, живот или во всё сразу. Но этого не происходило. Майку хотелось бы, чтобы так всё и было. Лучше сразу встретить наказание лицом к лицу, чем мучительно долго его ожидать. Но наказания не следовало. — Знаешь, а я ведь любил Кэссиди. Любил, люблю и буду любить, — слова сами сорвались с уст. Уилл дрогнул на имени сына. — Я всегда чувствовал себя паршиво, когда вы постоянно возились с мелкими, совсем забыв обо мне. Я же тоже ребёнок, мне нужно внимание и всё такое, — парень нервно водил пальцем по спине отца, вырисовывая незамысловатые узоры. — Я люблю своих брата и сестру, но Элизабет слишком девчонка для меня, а Кэссиди меня постоянно боялся и вздрагивал, когда я просто дышал. — Афтоны невесело усмехнулись. Майк погрустнел и опустил голову. — И вот я начал вести себя так… Пугал брата, смеялся над ним. Я просто не умею правильно вести себя с детьми. И, знаешь… Мне… ну, типа, хотелось, чтобы ты поиграл и со мной… как раньше. Ну, знаешь, в пиратов, стрелялки и всё такое. Хотелось, чтобы ты обратил на меня внимание, чтобы всё было как раньше. Я вырос эгоистом. И если бы не моё поведение, то Кэссиди был бы жив. Он умер из-за меня… Это я… во всём виноват… — голос Майка сломался, и он всеми силами старался не расплакаться, но гордость не позволяла. Догадки Уильяма оправдались. Он пытался привлечь внимание не Кэссиди. А твоё. — Какой же я идиот, — продолжал Майк, борясь со слезами. — Думал, что смогу вернуть то былое время, но я только всё испортил. Я вырос и не дал вырасти Кэссиди. Я так ужасен. Майк разрыдался, не в силах успокоится. Уильям не мог подобрать слов, чтобы успокоить сына. Прилив вины за все свои слова и действия в адрес Майка накрыла Уильяма волной. Хотелось подойти к себе из прошлого и как следует втащить по морде. «Как я мог поступить так со своим сыном? — думал Уилл. — Моя травма застелила мне глаза, и я слепо обвинял всех вокруг. Особенно Майка. Он же не хотел этого, — Уильям чертыхнулся в мыслях. — Годы у психотерапевта насмарку…». — Обещаю, я стану для тебя лучшим отцом, чтобы ты мной гордился. Ты мне веришь, Майкл? Едва успокоившись, Майк сглотнул острый ком и выдал тихое: — Я тебе верю… Уильям облегчённо вздохнул и прижал сына к груди, поглаживая по спине и успокаивая. Теперь всё будет иначе.***
Наступил новый год. И начался он с калейдоскопа событий. Уильям не выходит из мастерской уже второй месяц. Работает над каким-то очень важными проектами. Уилл был словно художник в порыве вдохновения, выплёскивавший все свои мысли и чувства на белоснежный холст. Работая над своим творением, он светился ярче солнца, предвкушая результат. Он даже не психовал как раньше, когда совершал ошибки. Работу он свою никому не показывал: сказал, что это секрет. Клара начала беспокоится, что супруг в тайне снова начал выпивать, а то и вовсе стал употреблять незаконные вещества, но муж был трезв и адекватен, что успокаивало женщину. Клара тем временем отправила Майка и Уильяма к психотерапевту — обоим поставили тяжёлую депрессию. Им прописали кучу лекарств, от которых они сначала с завидным упорством отнекивались. Но уже спустя неделю после начала приёма оба стали чувствовать себя лучше и перестали походить на овощей. Майк быстро пошёл на поправку и вышел в школу. Оценки он старался исправлять, ведь после того-самого-дня он стал много прогуливать, ничего не учить и заваливать тест за тестом. Восстанавливать пробелы в знаниях после пика депрессии оказалось не так легко, как он думал, но всё же старался изо всех сил. Уильям окончательно бросил пить, стал высыпаться и нормально питаться. После длительного запоя он с новыми силами вернулся к работе. Генри был этому безумно рад и не только потому, что в пиццерии скопилось много работы, которую он не мог разобрать без помощи друга. Отношения с отцом стали налаживаться. Уилл стал проводить больше времени с детьми. В свободное время помогал своей семье: Кларе с делами по дому, Майку с уроками, Элизабет в выборе наряда для миссис Джейден. Он хотел наверстать упущенные недели, в которые он практически отсутствовал. На праздники приезжал дедушка Юджин с, как всегда, дорогими подарками. Майку он подарил новую приставку, на которую парень давно пускал слюни, а для Элизабет он достал большую красивую вязаную куклу с тёмно-русыми волосами, карими глазами и одетая в зелёное клетчатое пальто и розовый берет. — Она похожа на Чарли, — замечает Элизабет. — А я люблю Чарли, а значит, буду любить и её! — она обняла куклу, дед нервно закашлял, а Майк засмеялся. Зимние каникулы Майк провёл с семьёй, хотя раньше всегда проводил их со своими друзьями. Афтоны смотрели фильмы, гуляли на улице, разговаривали обо всём на свете. Майк впервые за долгое время почувствовал себя счастливым и любимым. Казалось, их жизнь начала налаживаться, они смирились с утратой, и всё вернулось на круги своя. Если бы не одно «но»… У семьи Эмили произошло горе: одиннадцатого января пропал Сэмми. Он гулял во дворе, а домой уже не вернулся. Его ищут уже третью неделю — всё без толку. Генри запил, наплевав на свои принципы и свои же слова о вреде алкоголя, которые он говорил Уиллу. Генри и Долорес стали много ссориться и даже переносили свой негатив на дочь. Чарли была никакой, очень скучала по брату. Элизабет как могла отвлекала подругу от горя, но Чарли была безутешна. Уильям старался поддерживать друга, но Генри не желал никого видеть и целыми днями сидел в комнате. На работу он ходить перестал. На Уилла свалилась куча работы, в связи с отсутствием Эмили, поэтому он целыми торчал то на работе, то в мастерской, посвящая себя работе и своему проекту. Уильям снова перестал нормально спать, от чего под глазами снова залегли синяки. Даже не смотря на усталость, его энтузиазм не угасал ни на мгновение. Казалось, это работа всей его жизни. Уильям сидел в мастерской, сгорбившись над верстаком, и что-то припаивал. Глаза болели от напряжения, спина ныла, а голова не варила. Отбросив несчастный кусок проводов, Уилл потянулся — позвоночник смачно хрустнул. Пора бы сделать перерыв. Взгляд невольно зацепил рамку с фотографией, стоявшую в углу стола, практически полностью закрытую инструментами и механизмами. Рука сама потянулась к рамке. В ней была фотография Уилла и Генри, это был их день выпуска из колледжа. Оба были одеты в белую рубашку; у Уильяма был чёрный галстук, а у Генри красная бабочка (на чёрно-белой фотографии этого было не видно, но он запомнил это в деталях). В руках они держали дипломы. Друзья весело улыбались; Уильям высунул язык и показывал другу рожки, а Генри скрестил руки на груди и с улыбкой смотрел куда-то в сторону. Мужчина невольно улыбнулся, вспоминая их студенческие годы. В порыве ностальгии Уилл провёл рукой по запылённому стеклу и твёрдо решил, что прямо сейчас он поедет к Генри. Он должен с ним поговорить.***
Дом Эмили с отсутствием Сэмми стал походить на склеп. Всё это напоминало Уильяму те дни, когда Кэссиди только умер. Вот только у Майка и Элизабет есть Элизабет и Майк, а у Чарли нет никого. Не с кем поговорить, порисовать, поиграть в бой подушками, королевство, войнушку и ещё тысячи различных игр. Они любили играть, любили придумывать что-то новое и необычное. Они любили проводить время в компании друг друга. Чарли очень скучала по брату и не могла спокойно с этим жить дальше. А от бесконечных перепалок родителей становилось ещё хуже. Девочка не выносила одиночества, и даже лучшая подруга Элизабет не могла заполнить дыру в её душе. — Привет, Генри, — весело поздоровался Уилл. — Не против гостей? — Нет, — мрачно ответил Генри и поплёлся в зал. Улыбка поспешно слезла с лица. И чего он ожидал? В зале сидела Долорес в обнимку с чашкой чая. Она выглядела помятой и задумчивой. — Привет, Уилл, — поздоровалась она. — Прости, у нас небольшой беспорядок. Мы не знали, что ты придёшь. — Да я сам не ожидал, — соврал Афтон и почесал затылок. — Мимо просто проходил, решил заглянуть. Я не помешал? — Нет, что ты, — натянуто улыбнулась Долорес. Уилл чувствовал себя виновато, что из-за его бзика встретиться с Генри, им приходится строить из себя хорошую семью, у которой всё хорошо. Но поговорить с другом нужно обязательно. — Генри, нужно поговорить. Мужчина поднял уставший взгляд на друга. Под его глазами залегли глубокие тени. — Ты вроде просто так решил сюда зайти. — Ну-у… я уже давно хотел с тобой поговорить, и вот, ха-ха, случай подвернулся. — Ну, валяй, — Генри откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди, выжидая начала разговора. — Ну-у, Генри, здесь же девушка. А ты знаешь, что в мужских разговорах нет места девчонкам. Долорес захихикала, а Генри заподозрил что-то нехорошее. — Ладно, пошли в мастерскую. Уильям и Генри ушли в гараж, а Долорес осталась наедине со своими мыслями. После пропажи Сэмми она старалась оставаться на плаву, но беспокойство и страх за своего сына якорем тянули её на дно. В гостиную зашла Чарли. — Я слышала голос мистера Афтона. — Дядя Уильям приходил. Они с папой в мастерской обсуждают свои мальчишеские дела, — улыбнулась мама, но Чарли, в отличие от неё, не была такой весёлой. Она была склонна к пессимизму, как папа. — Мам, мне нужно тебе кое-что рассказать… — неуверенно начала Чарли, нервно теребя кончик волос. — Да, дорогая? — Долорес приготовилась слушать. — Я… я… — напряжение нарастало, а страх липкими щупальцами прилип к спине. Нужно рассказать всё здесь и сейчас. — П-пойду попью воды… — девочка быстро удалилась на кухню, Долорес проводила её удивлённым взглядом. Чарли налила воду в стакан. — Давай, Чарли, ты должна им рассказать! — корит себя девчонка. — Но они мне не поверят. Они посчитают меня сумасшедшей. Не могу же я сказать им, что я… — Чарли, что ты там бормочешь? — послышался мамин голос из зала. Чарли подавилась воздухом. — Ничего, всё в порядке, мам! — кричит девочка. Не понятно, кого она пытается убедить: себя или маму. Шёпотом она продолжила: — Я просто слышу голос своего брата вот и всё. Чарли поставила пустой стакан на столешницу и опустилась на пол. Она пальцами сжала русые волосы и сдавленно всхлипнула. «Чарли, мне очень холодно. Чарли, я здесь совсем один. Чарли, мне очень холодно. Чарли…» У Чарли не было ни малейшего сомнения, что Сэмми жив. Он всегда верил в то, что у них с Чарли, как у близнецов, есть способность связываться друг с другом. Раньше Чарли в это не верила, но сейчас она на сто процентов уверена, что её брат жив и даёт ей подсказки, где его искать. «Где-то, где он один и где ему холодно». «Может какой-то маньяк запер его в холодном, сыром подвале?» — от этой мысли у Чарли побежали мурашки. В зале послышались мужские голоса. Чарли осторожно вышла в гостиную и встретилась с обладателями этих голосов. — Здрасьте, мистер Афтон, — сухо поздоровалась она. — Ча-арли, ну сколько можно этих формальностей. Для тебя я давно уже дядя Уилл, — улыбнулся мистер Афтон, хотя выглядел нервным и явно чем-то расстроенным. — Меня так родители приучили, — пожала плечами девочка и повернулась к Генри. — Пап, а что вы делали? — Солнышко, — неуверенно начал Генри. Он покосился на друга, — мы с дядей Уиллом обсуждали кое-какие дела по работе. Девочка заметила тень раздражения и недовольства на лице отца. Ей казалось, что это как-то связанно с их с Уиллом разговором в мастерской. Но желания зацикливаться на этом у неё нет. — Шериф Бёрк не звонил? — спросила она в надежде услышать хорошие новости по поводу дела о пропавшем Сэмми. Генри отчаянно покачал головой. Глаза застелила пелена слёз. Опять никаких новостей. Это всё безнадёжно. Девочка прыжком поднялась по лестнице и юркнула в комнату. Она, всхлипывая, прошлась к двухъярусной кровати и села на нижнюю койку. Постельное бельё аккуратно заправлено и дожидалось, когда хозяин кровати ураганом ворвётся в комнату, смахнёт покрывало на пол, уляжется с ордой игрушек и уснёт глубоким сном, разбросав всех своих плюшевых друзей в стороны во время сна. Только вот хозяин не появлялся уже несколько недель. И, видимо, уже никогда не появится. Чарли уткнулась носом в подушку и зарыдала. Ох, как же ей не хватало Сэмми. Слёзы душили её острым обручем, дышать стало тяжело. Девочка в истерике схватила какую-то игрушку и бросила в стену. Раздался треск пластика. Чарли очнулась и взглянула на игрушку возле стены. Пластмассовый робот, собирающийся в машинку, лежал на полу, а рядом его отломанная рука. Чарли спохватилась и подбежала к игрушке. «Что же я наделала? Сэмми убьёт меня, это была его любимая игрушка!» — в панике подумала девочка, беря в руки куски игрушки. Чарли попыталась починить робота, надеясь, что рука чудом встанет на место, но ничего не выходило. Придётся приклеить, но тогда рука не будет сгибаться и робот не сможет собираться в машинку. Чарли расстроилась ещё сильнее и уже хотела заплакать с новой силой, но тут же взяла себя в руки. — Слёзы горю не помогут, Чарли, — проговорила она сама себе и вытерла слёзы рукой. — Если я хочу снова увидеть Сэмми, то мне нужно что-то делать! Эти тупые полицейские ничего не умеют, от них никакого толку! Чарли встала на негнущиеся ноги и подошла к зеркалу туалетного столика. В своём отражении она увидела заплаканного мальчика, так сильно похожий на неё. «Помоги мне, Чарли! Мне очень холодно…» Стоило Чарли моргнуть — и из зеркала на неё смотрела заплаканная девочка, так сильно похожая на её брата. Чарли со всхлипом прикоснулась ладошкой к зеркалу, оставляя на поверхности жирные отпечатки. Девочка в отражении повторила её движения. — Я найду тебя, Сэмми…***
Конец февраля выдался тёплым. Жизнь радовала жителей Харрикейна новым солнечным днём. Майк понуро плёлся домой после школы. Физичка влепила ему двойку за невыполненное домашнее задание. Майк планировал уделить время выполнением домашней работы, но в магазин завезли новый комикс про супергероев. Поддавшийся соблазну Майк всю ночь провёл в комнате за чтением комикса. Читал он медленно, вдумываясь и анализируя поступки героев, зарисовывал понравившиеся моменты (читать как: обнажённых героинь), да и просто наслаждался рисовкой и запахом свежих страниц. Была бы физика не первым уроком, Майкл бы успел скатать у Брайна. Рядом с Майком так же молча шёл Брайн, пиная встречавшиеся по пути камни. Они учатся в одном классе второй год и живут по соседству. Брайн — тёмнокожий коротышка с чёрными кудрявыми волосами — его лучший друг. Они учились в одной школе, но сдружились всего полтора года назад. Даже после «Укуса 83» (как прозвала этот инцидент пресса), он всё ещё оставался его другом. Джейкоб и Алекс тут же слились и оборвали все связи с Афтоном и Андерсоном. — О чём задумался? — резко спрашивает Брайн, доставая из кармана пачку дешёвых сигарет и зажигалку. — Если ты из-за физички, то не парься. Я вчера крысу дохлую в подвале нашёл, завтра подложу этой жирной суке на стол, а лучше в сумку. Представляю, какие крики будут завтра, — усмехнулся Брайн и закурил. Он опять пнул камень. — Да я не из-за физики, — с почти детской обидой произнёс Майк. Снова наступила неловкая тишина. Брайн продолжил увлечённо пинать камень, а Майк смотреть в пустоту и думать о своём. Внутри от чего-то дёргался червячок беспокойства. Будто случилось что-то ужасное и скоро настигнет Майка. Такое ощущение было у него в первые недели после смерти Кэссиди. От этого чувства всегда становилось безумно страшно. Перед носом у Майка появилась протянутая пачка сигарет, выдернувшая того из прострации своим неожиданным появлением. — Я бросил. — С каких пор? — удивился Брайн, убирая пачку обратно в карман потрёпанных джинс. Майк тяжело вздохнул и прикрыл глаза, полностью отдаваясь воспоминаниям. — Майк, выброси это! Оно же вредное! — кричал круглолицый мальчишка, вертясь возле сидевшего на подоконнике брата. Юноша сделал затяжку и выдохнул клуб дыма в окно, затем прерывисто закашлял. — Вот видишь! — не унимался мальчик. — А вдруг ты чем-нибудь заболеешь? Мама говорит, что от сигарет может развиться рак лёгких! — Кэссиди, я уже не ребёнок, отвали от меня! — крикнул Майк, взмахнув рукой. Мальчик опустил голову, а его губы затряслись. Вот-вот заплачет. Майк раздражённо вздохнул. — Ну ладно-ладно, только не реви, — сдался подросток и выкинул полсигареты в банку с окурками. — С-спасибо, Майк, — всхлипнул Кэссиди, успокаиваясь. — Н-надеюсь, ты когда-нибудь бросишь курить. Я ведь переживаю за тебя. У Майка потеплело в груди. — Ага, когда рак на горе свистнет — тогда и брошу, обещаю, — плюнул он, сохраняя свою надменность. — А разве раки умеют свистеть? — удивлённо спрашивает Кэссиди. Майк посмотрел на него, как на идиота. — Вырастешь — поймёшь, — усмехнулся спрыгнувший с подоконника подросток, потрепал брата по волосам и спустился на второй этаж. Надо выветрить запах сигарет, пока родители не вернулись. А Кэссиди так и остался посреди пыльного, душного чердака и думал о необычном свистящим на горе раке. Но в груди было тепло, ведь Майк пообещал бросить… — Я бросил ради него… Чтобы больше он за меня не переживал, — медленно проговорил Майк, открывая глаза. Брайн протянул тихое «Мм» и сделал затяжку. Подбадривать он не умел. — Ну, вообще, я не считаю что то, что ты бросил именно сейчас имеет хоть какой-то смысл. Брата это тебе не вернёт, а во вред делаешь только себе. Ты всегда раздражителен без никотина, я тебя знаю. И вообще… Брайн ощутил на себе мрачный взгляд из полуприкрытых век Майка. Брайн, поняв, какую глупость он сморозил, смущённо отвернулся и сделал настолько глубокую затяжку, что аж закашлялся. Подбадривать он не умел вообще. — Прости, я просто хотел тебя поддержать, — окурок полетел на землю и тут же был придавлен кроссовкой. — Спасибо за старания. Брайн последний раз пнул измученный камень, когда парни остановились возле дома Афтонов, который Майку больше напоминал склеп. Брайну он тоже приветливым не казался. Казалось, что после того-самого-дня тучи только над этим домом и собираются. — Мм, не хочешь зайти? — из вежливости предложил Майк. — Думаю, родители будут не против, — он знал — родители будут против: сегодня особенный день. — Не, спасибо за приглашение. Мне с мелкой надо сидеть, — как-то виновато протараторил Брайн, почесав затылок. Он очень хотел остаться у Майка. Майк облегчённо вздохнул, хотя был всё равно расстроен. Он очень хотел, чтобы Брайн остался у него. — Ну ладно. Тогда до завтра. — Давай, до встречи, чувак, — Брайн кокетливо подмигнул, от чего Майк смутился. Они пожали друг другу руки и разошлись. Майк остался один на пустой улице. Дома ждут его мама, папа, дедушка Юджин и Элизабет. Сегодня у Элизабет день рождения, ей исполняется десять лет. Майк очень хотел верить, что это не та причина его беспокойства. Но он прекрасно понимал, что это не так. У Кэссиди тоже был день рождения, когда всё случилось. Эта мысль кулаком ударила парня поддых, дышать стало тяжело. Беспокойство сжало шею тугим обручем, заставляя парня задыхаться. Перед глазами заплясали разноцветные круги. Майк не мог дышать. Трясущиеся руки вынули из кармана рюкзака пластинку таблеток, которые прописал ему психотерапевт от панических атак, и бутылку воды. Выдавил на ладонь сразу две белые кругляшки, отправил их в рот и запил водой. Горьковатое лекарство противно прошлось по горлу, вызывая приступ тошноты. Простояв на месте ещё некоторое время, Майк начал успокаиваться. Беспокойство внутри постепенно ослабевало, но желание развернуться, убежать вглубь города и не возвращаться до утра до сих пор присутствовало. Руки перестали бешено трястись, а дышать стало легче. Перед глазами была всё та же картина: мрачный дом, подозрительные облака и тёмный силуэт на крыльце. Майк в ужасе отскочил на полметра и закрыл глаза. Когда он их открыл — никого уже не было. Сердце Майка, только успокоившееся, вновь забилось, как бешеное. Волосы неприятно липли к лицу от пота. Майк, не сводил взгляд с крыльца и старался не моргать. Никого. Но в голову закрался вопрос: а вдруг оно прямо позади меня? Майк собрался с силами и резко развернулся на сто восемьдесят градусов. Никого. Снова повернулся к дому — никого. Возле дома не было никого, кроме напуганного Майка. Когда Майкл нашёл в себе силы и вошёл в дом, в нос ударил сладкий запах свежей выпечки. Элизабет обожает булочки с вареньем, поэтому отказалась праздновать свой день рождения без них. Проходя мимо гостиной, до ушей донёсся звонкий смех Элизабет, и Майк невольно остановился у двери. Смех сестры был райской музыкой для парня. Элизабет с тех самых пор редко улыбалась и смеялась. Ему хотелось увидеть её — весёлую, счастливую Элизабет, которая никогда не унывает и веселит всех вокруг. Она — его единственная сестра, которую он сам себе пообещал защищать от всего на свете. От смеха сестры Майк полностью расслабился. На душе стало так хорошо и спокойно, словно он не видел никакую галлюцинацию, так сильно похожую на его покойного брата. Нет, это всё не по-настоящему. Уже всё хорошо, поэтому не за чем беспокоиться. Майк хотел сбегать в свою комнату за подарком, но так боялся, что, пока его нет эти полминуты, что-то случится — и будет уже поздно. Навязчивые мысли коготками скребли по разуму Майка, не давая здраво мыслить. Ещё минута подобных мыслей — и Майк снова утонет в этом с головой. Он так и не научился совладать этими бредовыми идеями. И всё же он переступил через себя и вошёл в гостиную. — О, привет, Майки! — воскликнула именинница и приветливо помахала брату рукой. — Привет, Бетти! С днём рожде… Майк запнулся, посмотрев на него. Мир сузился до силуэта маленького круглолицего мальчика с ярко-голубыми глазами. Он держал в руках куклы Бетти и выглядел так невинно и беззаботно. Он выглядел ровно так же, как и несколько месяцев назад. Выглядел так, как отпечаталось у Майка в воспоминаниях. Всё, о чём он размышлял минуту назад вылетело из головы, отдавая управление эмоциям. Не было ни малейшего сомнения в том, что это не галлюцинация. Майк уже не помнит, как оказался возле него, как прижал его к себе, как просил у него прощения. Всё накопившееся за эти месяца бессвязным потоком вырвалось наружу. Всё внезапно замерло, словно кто-то поставил жизнь на паузу. Заплаканный Майк отстранился от мальчика и взглянул в его глаза. Пустые, голубые глаза из пластмассы, отражающие лишь пустоту и безразличие. Они были живыми и мёртвыми одновременно. Когда в голове Майка всё встало на свои места, стрелой промелькнула мысль: «Это не Кэссиди…».