***
— Ей поверят, — рыкнул Сергей. — Гром — майор, героиня, город любит её. Ей точно поверят. «Не-а… А знаешь, почему?» — произнесла Серафима — «Потому что она ничего никому не скажет. Она была так близко, она почувствовала нас. И это приведет к её поражению». — Не смей! Я не позволю тебе навредить ей! Я лучше… Чумная, рассмеявшись, мягко коснулась кончиками пальцев алых губ, мягко обвела их, другой рукой поглаживая лицо, отводя рыжие волосы в стороны в хищной ласке. «О, душа моя, я не говорила о том, чтобы навредить ей! Просто…победить, не дать милой Инге поймать нас до того, как город будет очищен… И, кстати, в том большая твоя заслуга». — Сера, что имеешь ввиду? Чумная рассмеялась, когда рыжая макушка вскинулась, оседая на дне души.***
Гром простонала в сложенные ладони. Как она не поняла этого раньше? Фенхуань — Феникс, Чумной Доктор была воплощением стихии огня, словно в противовес еë тигриной сути. Гордый зверь поднял голову внутри Гром и она едва сдержалась, чтобы не мяукнуть, так сильно отзывался на пироманессу еë внутренний хищник. Майор порадовалась, что в такое время в управлении практически никого нет, не считая пункта охраны. В архиве было темно, тихо и пыльно, из-за чего чувствительный нос свербило. Тигра Инги не волновало то, что Чумной Доктор являлась преступницей, он получил приглашение Фенхуань и принял его. А когда зверь принимал решение, человеческой ипостаси оставалось лишь время для принятия этого факта. — Вот засранка, — вздохнула Гром, поднимаясь из-за стола. Она вернула на место все файлы и поднялась на первый этаж, лавируя между пустых столов и покинула здание управления полиции. Снаружи Инга сделала глубокий вдох и отчаянно чихнула. — Не болей, — хмыкнули из темноты и Гром дëрнулась, сверкнув звериными глазами, позволяющими отлично видеть при любом освещении. — Очень смело, — поморщилась Инга, но не двинулась с места. — Не погонишься? — поинтересовалась Чумной Доктор, облокачиваясь о стену управления. — Тут камеры, — как бы всуе заметила Инга, рассматривая знакомый костюм и расплывшиеся в улыбке тонкие яркие губы. — Они есть, — кивнула преступница, — но, какая жалость, не работают, — с поддельным сожалением поведала Чумной Доктор. Гром вздохнула, чувствуя, как звериная ипостась рвëтся проявить себя и с ужасом поняла, что едва удерживается от того, чтобы не лечь перед пироманессой на спину и доверительно подставить пузико, утробно урча. Такого предательства она не понимала. Ведь еë зверь считался символом воинской чести и доблести, он был справедливым и милосердным, будучи жесток с врагами. Но для Тигра Инги врагом был Стрелков, а никак не Чумной Доктор, которая позаботилась о возвращении майор на службу, пусть и настолько удручающим методом. — Ты должна уйти, — Инга сжала руки в кулаки, хмуро глядя на пироманессу и принимая решение. Раз еë Тигр недееспособен, она сама подаст рапорт на отстранение от этого дела. — С завтрашнего дня я не буду заниматься твоим делом, этим займутся другие, так что можешь собой гордиться, — едко хмыкнула Гром и быстрым шагом направилась в противоположную от Чумного Доктора, — можешь подавиться своим могуществом, птица плешивая. — она грубо отпихнула от себя растерявшуюся Чумного Доктора и, сунув руки в карманы джинс, прошла дальше, оставляя растерянную преступницу смотреть себе вслед. На следующее утро у Инги был неприятный разговор с дядей Федей, но она настояла на своëм и передала дело на рассмотрение другим следователям. Гром поступала совершенно для себя нетипично, но еë суть дралась с вбитыми догмами, причиняя почти физическую боль. Оставалось ещë одно дело, которое осталось завершить — отдать файлы покойного депутата, которые нашли на месте преступления, лично в руки Серафиме Разумовской. В бумагах не было ничего важного для следствия и прокуратура дала отмашку на передачу файлов. Это было последним, что нужно было сделать Гром и дальше она планировала взять небольшой отпуск, чтобы прийти в себя. Возможно даже покинуть на время город и успокоить своего зверя вдали от Чумного Доктора. — Сера? Опять она? — Нахмурился Олег, подходя к Разумовскому ближе. Рыжий застонал, опуская на стол голову. — Серафима… Она совсем обезумела, Олег. Как учуяла свою…нашу… — Парень снова застонал, мерно стукаясь головой о стол. В пламенные кудри, мягко массируя, вплелись ладони, сразу две, тяжёлая, мужская, и невозможно-горячая, по птичьи цепкая, женская. Разум скосил голубой глаз, смотря на них сквозь волосы. Серафима, его Птица, его душа, ласково смеясь, гладила его, сидя на столе, материальная настолько, что Олег неодобрительно на неё косился. Двадцать лет назад Питер сотрясло благое знамение: над городом раскинул крылья феникс, знаменуя золотой век развития города, его процветания. За мощнейшей магической вспышкой, побудившей даже душу города, быстро затерялись мелкие происшествия, вроде смерти трёх мальчишек. Нет, четырех. Сергей Разумовский прекратил существовать в тот день, зато родилась Серафима Разумовская: яркая, смелая, очень красивая девочка, почему-то жившая в мальчишеской спальне, вместе со своим другом Олегом Волковым. Тоже зверем, скрытым в людской оболочке, но не тем, что считали другие. Стать раем на земле, раз его феникс родился сразу в двух ипостасях: и Фен, и Хуан, самцом и самкой, пусть и в одном теле. И даже ему, Черному Воину Севера, в одиночку бороться против этой сущности глупо. Поэтому, Олег выдохнул, ободряюще сжав плечо друга. Птица курлыкнула перебираясь на колени своей мужской части, обнимая шею, зашептала сладко: — Фэн, мой Фэн! Скоро, скоро мы будем вместе с нею, Фэн! Я знаю, я чувствую! — Но для этого не обязательно было сжигать почти десяток человек, Серафима. — Грустно и устало выдохнул Сергей. Птица рассмеялась, обхватывая ладонями не по-мужски изящное, точеное, безмерно красивое лицо почти полностью повторяющее её собственное, с лукавыми и мудрыми очами феникса. Только голубыми, а не янтарно-желтыми. Ей нравилось это имя, смысл, который другая часть её в него вкладывала. Серафима… Пламенная, крылатая, божественная. Суть любви, её очищающий огонь. Как и они сами. — А кто ещё, Фэн? Кто ещё, Серёженька, как не мы? Этот город, если бы не мы, уже умер, но и до исцеления ему далеко. Мы либо дадим ране истечь гноем и ласково её прижжем, либо сожжем его дотла, чтобы он вместе с нами воскрес из пепла. Кто ещё на это способен, кому ты это позволишь, а? Сюань У? Он только отошёл от человеческой смерти, только к нам вернулся, у него не хватит сил, чтобы противостоять тьме, не поддавшись ей. Лун, ещё пару веков будущий дремать в своем яйце на речном дне близ Исаакия? Цилинь, которому вообще под страхом безумия ни одной живой твари нельзя причинять вред? Сера была права. Они, благословившие этот город своим рождением, обязаны были обеспечить его процветание, а значит — лично избавится от тех, кто мог этому помешать. — У них же даже душ не было толковых, так, огрызки, что пламя мигом раскусило. Я бы ни за что не позволила нашей милой Бай Ху травиться этой дрянью. — Мурлыкнула Серафима, прижимая его к себе. Фэн, её милый Серёженька, кивнул, прикрывая глаза. Любовь ширилась внутри них огненным комом, сливая суть воедино, сплавляя две мятущиеся души в одну. Сергей, мягко обняв её, грея лопатки ладонями, коснулся губами лба Серы, кивая, опуская веки. — Не ломай её. Пожалуйста. Иначе мы сами себе не сможем этого простить. Серафима кивнула, чувствуя, как тяжелеет тело, как скрипит кожа кресла под изменившимся весом, подстраиваясь под женские формы. Фэн уснул. Впервые за долгое время — добровольно, не измучившись борьбой, согласившись сам отдать судьбу города в её руки. Как и любовь. — Сер… Серафима, к вам гость. — Мгновение помедлив, сообщила Марго. — Кто же это? — с любопытством спросила Разумовская, бросая на Волкова вопросительные взгляды. Тот только пожал плечами и посмотрел детали на планшете. — Твоя тигрица, Инга Гром, — отозвался Олег, поворачивая планшет к лицу замершей в кресле Серафиме. — Моя кошечка, — Хуан с нежностью смотрела на вид с камеры в вестибюле, где ожидала майор полиции, словно сама душа города сводила их вместе. — Марго, — позвала Разумовская, — пригласи еë подняться к нам. — Хорошо, — подчинилась ИИ, и передала указания на пункт охраны. — Мне уйти? — спросил Олег, принимая планшет из тонких рук. — Да, но я хочу, чтобы ты заблокировал двери, после того, как Инга войдëт внутрь. — Не думаешь, что это чересчур? — Волков вздохнул, понимая, что любые слова бесполезны по отношению к Фениксу, который нашëл свою пару. — Ты и сам прекрасно знаешь ответ на свой вопрос, — с лëгкой предвкушающей улыбкой отозвалась Разумовская. Когда Олег покинул комнату, Серафима поднялась из кресла, судорожно поправила волосы и футболку, которая измялась, когда Фен, еë мужская ипостась, бился головой о стол. Она выглянула в панорамное окно, не обращая внимания на вид города с высоты птичьего полëта, а концентрируясь на своëм отражении, чтобы понять, всë ли хорошо. Сзади послышались шаги и Серафима замерла, глядя перед собой. — Добрый день, — голос Инги был тихим и безучастным — Я майор полиции Инга Гром, — продолжило человеческое воплощение Бай-Ху, — Мне надо передать вам документы, обнаруженные на месте смерти депутата. Взгляни… те, — голос изменился, когда Разумовская повернулась к Гром лицом и волна аромата еë духов качнулась в сторону Инги, которая замерла с протянутой папкой, судорожно втягивая в себя воздух и смотря на Серафиму сузившимися зрачками ярких хищных глаз. — Здравствуй, маленькая, — улыбнулась Разумовская, делая шаг по направлению к замершей статуей Гром. — Даже звëзды благоволят нашему сближению. — Ты понимаешь, что я обязана тебя арестовать? — дрогнувшим голосом произнесла Инга. Серафима ярко улыбнулась, глядя на неë своими невозможно золотыми глазами Феникса и понимающе ответила. — Но ты не хочешь. Гром тяжко вздохнула и прикрыла глаза, опуская руку со сжатыми в них документами. — Ты ведь и сама хочешь этого, — Разумовская тихонько подошла к Инге и та вздрогнула, почувствовав как еë обвивают тонкие, но горячие и сильные руки. Гром издала звук, напоминающий мурчание и тут же яростно зашипела, подхватывая Серафиму под ягодицы и укладывая на стол, прижимаясь сверху. — Что-то мне подсказывает, что не одну меня глючит при наших встречах, — она развела бëдра Разумовской и прорычала той в шею, наблюдая, как румянец расползается по бледной коже, — Либо ты примешь мои правила, либо я уеду из города и никогда не сунусь обратно. Увезу с собой тëтю Лену и дядю Федю, перевод потребую, но увезу, а ты останешься тут со своими амбициями в горящем городе. Будешь гореть и возрождаться, но меня тут не будет, Хуан. Серафима вздрогнула и уставилась на тигрицу широко распахнутыми глазами, цвета янтаря. — Ты знаешь… — слабо шепнула она. — Я лучшая во всëм отделе и даже городе, — спокойно пояснила Инга, хотя это спокойствие давалось майор очень тяжело. Хотелось облизать Серафиму с ног до головы, потереться носом о шею, где запах был особенно сильным и размурчаться, лëжа на своей паре. Но Гром держалась, лишь позволив себе слабость, крепко держать Разумовскую за ноги, едва не закидывая себе на плечи. От жара нутро сводило до стона. Сера только и могла, что благодарить Сережу за то, что он подбирал одежду, удобную им обоим, и она, прикусив губу, мимолётно потерлась грудной клеткой о майор, томно выдыхая. Сквозь футболку острее проступили соски на свободных от бюстгальтера небольших (по сравнению с пышными вершинами её тигрицы, скрытых под лёгким свитером и спортивным топом), но изящных грудях. На глазах отрастающие волосы крупными кудрями легли на плечи, живым огнем накрывая их обоих. Втянув воздух, Сера облизала губы, едва удерживаясь от стона. Потянулась вверх, прогибаясь в спине, шире раскрывая ноги в стороны, так, что майор почти легла на неё. Разумовская выдохнула, почти касаясь чуть заостренного ушка губами. — Не могу, хорошая моя… — Сера всё же застонала, тонко, надрывно, ощущая, как хватка тигрицы становится крепче и горло майор подрагивает от рыка. Сера, тихонько поскуливая и мелко ерзая, обвела ушную кромку кончиком языка, после чего Хуан хныкнула, кротко, бессильно склоняя голову к груди, разом потеряв всё силы. — Инга, радость моя, небо моё, не могу, не могу я позволить им разрушить наш город. — Как не могу позволить тебе уйти от нас. Аккуратно, но чувственно и сильно прикусив грудь тигрицы, Хуан рванула в сторону. Рыжие кудри, точно змеи, ожили, на несколько секунд сковав рыкнувшую от неожиданности майор. Их хватило на то, чтобы уже Инга оказалась припечатана к столу, а феникс, которую она продолжала удерживать, сидела на ней сверху, прижимая к столешнице собственным весом. Серафима крепче сжала ноги, стискивая её бедра, мелко потерлась взад-вперед, почти неощутимо для Гром через толстые джинсы, откидывая голову в долгом стоне. Воздух наполнял жар и дурманящий головы запах — кисло-сладкого яблока и пряной черной соли.Она пылала, она исходила соками, точно перезрелый запретный плод так, что собственные домашние брюки были влажными насквозь. Сквозь жар и гул крови, усиливая дурман, пробивался звук, мягкий, мелодичный, безмерно нежный, точно огонек, согревающий озябшего путника в ночи. Обещающий ласку любовь и заботу, приятный мужской голос манил к себе брачным зовом короля птиц. Хуан блаженно охнула, замирая. Фэн… Фэн был здесь, с ними, и, как мог, пытался доказать их гордой тигрице их любовь. Инга тонко мурлыкнула и у неë на голове показались белые тигриные ушки, в тëмную полоску. Еë природа отозвалась на зов Хуан и Фена, голос которого лился чарующими трелями, проникая в самую суть, где терзала себя тигрица. Она тяжело дышала и порыкивала, крепко придерживая Серафиму. — Моя природа жаждет тебя, — произнесла Гром, тяжело сглатывая, прикипая взглядом к вершинам сосков, которые были видны сквозь футболку. — Но я не могу. — Прошу, — Хуан умоляла, лаская Гром, а Фен утешающе баюкал, уверяя, что всë будет хорошо. — Мы никогда не тронем невиновных. Прошу, Инга, кошечка наша, — тихо шепнула Разумовская, приникая к таким желанным губам, чувствуя мгновенный ответ. Гром их хотела. Даже сейчас, ещë не сдавшись, она стремилась соединиться со своей парой также сильно, как к этому стремились Сергей и Серафима. Руки Инги, повинуясь жажде Бай-Ху, проникли под футболку и крепко сжали аккуратную грудь Хуан, заставив ту издать полувскрик, от которого Гром прижала уши и громко заурчала, подрываясь и крепко прижимая к себе Серафиму, начиная покусывать шею и судорожно стаскивать с Хуан одежду, чтобы скорее почувствовать прикосновения плоти о плоть. Фен проявил себя, отзываясь на страсть своей ипостаси и из обнажëнного торса Серафимы появилась вторая пара рук. Сергей тоже хотел прикоснуться к Инге, еë тело манило, а рык заставлял дрожать от эмоций. Мягкие штаны Разумовской недвусмысленно всторорщились, давая понять, что Феникс стал единым целым в двух своих противоположностях. Гром тяжело вздохнула и облизнулась от усиливающегося запаха феромон Феникса. На неë смотрело неуловимо изменившееся лицо обеих граней божественного существа. — Мы так тебя любим, — произнëс Разумовский, мягким голосом, не мужским и не женским, удивительно звучным и хриплым от оседающего желания. — Вы удивительные, — завороженно прошептала Инга, позволяя раздевать себя в две пары рук, пока один голубой, а другой жëлтый глаз, пожирали еë взглядом двух сущностей. Гром приподняла руки и ответила на поцелуй, после которого еë избавили от верхней одежды и стянули спортивный топик, обнажая объëмную грудь. Инга положила свои ладони на талию и бедро Разумовских, поглаживая кожу. Две руки, мужская и женская, взяли одну её, с удлиняющимися когтями в свою, мягко целуя каждый кончик и запястье, безмолвно благодаря, одновременно разминая кисть в ласке. Фэнхуан наклонился, зверовато потираясь лицом о щеки, выдыхая жарко в шею: — Наша нежность, как ты хочешь? Кого из нас? Мужчину? Разум мягко смял её груди с боков, прижимая одну к другой, массируя поцеловал ключицы, вылизал ямочку между ними, после чего наклонился ниже, одновременно прижимая таз вплотную к ней, давая в полной мере ощутить возбуждение своего мужского начала. Он облизал двумя дугами кожу под грудью, обдавая выдохом до стона, улыбаясь мягко и счастливо. — Женщину? — Мурлыкнула Сера, внезапно игриво прикусывая шею. Мягко ласкаемую мужскими руками грудь по граням ореолов обвели женские пальчики, перед тем как остро сомкнуться на сосках, прищипывая их Гром аж выгнуло от острого, резкого удовольствия, срывая с губ стон вперемешку со звериным рыком. — Хочешь полюбить нас? Или наказать? — Склоняя голову то в одну сторону, то в другую, уточнил на два голоса Фэнхуан, медленно, терпеливо изводя двумя руками, пока ещё две расстегивали джинсы. Феникс заклокотал, откидывая голову назад, когда увидел, частично, но её белье. Мужская ладонь легла на лоно поверх, надавливая, легонько потирая, чуть вздрогнула, ощутив липкую влагу. Женская —взметнулась вверх, касаясь чувствительного звериного уха. — Как ты хочешь нас? — Феникс затарахтел, плавно соскользнул с неë и приподнял за бëдра, избавляя от джинсов и трусов. Гром прижала уши, беспомощно глядя на своих любовников и проскулила, жадно впиваясь в искусанные губы. Ей было слишком хорошо, чтобы выбирать. — Хочу обоих, — наконец произнесла Инга и сжала пальцами основание тëплого члена, который дрогнул под еë прикосновением. — Как пожелаешь, наша радость, — они мягко отстранились и наклонились, чтобы поцеловать еë между ног, отчего Инга дëрнулась, выгибаясь дугой на поверхности тëплого дерева и развела ноги шире, довольно заурчав и расцарапав стол выпущенными когтями. Фенхуан водил языком по лону, двумя руками придерживая Гром под бëдра, другой парой рук массируя тяжëлую грудь Инги, чувствуя вибрацию стонов и довольное мурлыканье любимой Бой-Ху. Язык Разумовских надавливал на клитор, вызывая сладкую дрожь во всëм теле и вырывая всë более громкие стоны. Фенхуан оторвался от лона, потянув за собой нитки смазки, каплями стекающими по подбородку. — Я хочу вас, — с мольбой попросила Инга и обе пары рук подтащили Гром к себе поближе, плавно насаживая на мужское начало Фен. Разумовские синхронно простонали в губы вскрикнувшей тигрицы, которая крепко обняла Феникса, стараясь не задеть острыми когтями звериной сути. — Наше чудо, наше счастье, — шептали Разумовские, начиная двигаться в рваном ритме, едва сдерживая желание. От запаха яблок, соли и звериного мускуса вело, словно от алкоголя.Фэнхуан вскрикнул, входя глубже, прикусывая губу, окрапляя золотой кровью кожу, по которой уже побежали темные тигриные полосы. Сера рассмеялась между стонами, размазывая жидкое золото по губам. Четыре руки поместились во время поцелуя, поднимая Ингу в воздух перед тем, как окончательно насадить на возбужденную плоть феникса ещё глубже, вырывая утробный, голодный стон. Черные когти вонзились в плечи, раздирая хрупкую человеческую оболочку, по бокам заметался полосатый, чёрно-белый хвост, подстегивая их обоих. Зов ширился, рос, соединяя души и тела в вечной клятве удовольствия. Бай Ху, Владычица Запада, распахнула глаза с вертикальными зрачками, устремляя взор в огненный узор алых крыльев, смыкающиеся над ней куполом, ощущая, как горячее, точно лава, точно слезы феникса семя поглощается её оголодавшим до ласки, до любви чревом…***
Олег, для порядка постучав, вошёл, не отрывая взгляда от бумаг. — Так, кажется, я нашел Цилиня.— Произнес он и вдохнул. Зря — от запаха яблок и мускуса повело так, что пришлось вцепится в стену. Волков покосился на стол: на столешнице, свесив лапы, расположилась огромная белая тигрица, окружённая двумя воркующими фениксами. Бай Ху поочередно облизывала обоих, да и те, как могли, приводили её в порядок, не прекращая мягкого, сердечного пения. — Так, давайте только не в этих формах. Питер обожрется энергией, да и маги тогда точно с нас не слезут. Фениксы то ли возмущённо, то ли насмешливо курлыкнули, а тигрица просто закрыла лапой морду, выдыхая. Олег хмыкнул и продолжил. — Трудно в это поверить, но…судя по всему, это Гречкин. После его «смерти», магический фон в окрестностях его дома стал девственным, словно два века нога человека не ступала, а акции его отца поднялись на двадцать один пункт. Один из фениксов курлыкнул и Олег кивнул. — Понял, сейчас проверю, заодно и заберу. Развлекайтесь, извращенцы. Вслед ржущей черепахе полетел файербол, но не попал.