Толстый сборник

Инга поклонилась в пол, утыкаясь взглядом в княжеские сапоги. — Полно, подними очи, — мягко позвал Сергей и махнул своему стражу Волкову, чтобы покинул терем. Олег усмехнулся и подчинился, тихо прикрыв за собой дверь. Гром сжала губы и выпрямила гордый стан, отбрасывая за спину длинную толстую косу. Еë бедное чистое платье было цвета воронова крыла, плотное, но подчëркивающее тонкую талию и широкий, совсем неженский разворот плеч. — А теперь говори, зачем пришла, — в голосе Князя послышалась сталь, за которой он хотел спрятать волнение перед зоркоокой Ведьмой. — Срок подошëл, Княже, — отрезала Инга. — Ровно десять лет минуло с того момента, как меня тебе отец пообещал. Вот и явилась не по своей воле. — Коли не мил, то не держу, — Разумовский попытался сделать тон безразличным, но в нëм отзвучало задетое самолюбие. Ведьмачий народ гордый — их нельзя ничему заставить, только попросить. Сергей, тогда ещë очень юный, однажды на охоте с отцом Гром пересëкся, задружился молодой Княжич с видным Ведьмаком, с дочерью его играл, пока жизнь не разлучила. А перед тем, как Ведьмаку помереть случилось, попросил Разумовского за девочкой своей приглядеть. Сказал, что родственников нет, только друзья, что под опеку возьмут, но мир жестокий, а слово Княжеское веско. И Сергей согласился, отчасти из уважения, а отчасти из нежной привязанности к Инге. Вот только невзаимной, как на похоронах еë отца выяснилось. Инга неверяще сверлила Разумовского, внутри которого когтями обида скреблась, да печать проклятия стачивалась. Хотели девушку тëмные силы его души, жаждали, все десять лет ждали, но только и могли, что пустыми когтями загребущими щëлкать да каркать обиженно. — Что, вот так и отпустишь? — с сомнением произнесла Гром, опуская плечи и не до конца уверенная в том, что не ослышалась. — А куда я денусь, ежели ты не хочешь? — грустно улыбнулся Сергей. — Я отцу твоему пообещал, что позабочусь о твоëм благополучии, и слово своë держу. За кого хочешь выйдешь, если кто приглянëтся — и на приданное не поскуплюсь. Инга покраснела и опустила взгляд, словно услышала в его словах нечто такое, что постыдным посчитала. — За кого захочу, значит? — тихо произнесла Ведьма. — Что ж, пусть так и будет, а если не сдержишь слово — прокляну. Князь хохотнул, но поспешил подавить улыбку. Он и так был с рождения проклят, в ночи чудовищем крылатым обращаясь. — Будь по-твоему, — кивнул Сергей, под прищуренным взглядом светло-серых глаз. — Тогда вот тебе моë желание, — ухмыльнулась Гром, приосаниваясь, отчего еë внушительная грудь покачнулась, и Сергей смущëнно отвёл взгляд. — За того пойду, у кого глаза золотом, броня пером, когти мечей острее, а крик до дна души пробирает. Князь моргнул, чувствуя, как сердце сначала замерло, а затем быстро-быстро забилось. — Ты услышал меня, Князь? — с улыбкой поинтересовалась Ведьма, смотря внимательно и серьëзно. Разумовский кивнул, замирая на троне, как в личной клетке, под еë смелым взором. Словно не он Князь, а она Княгиня. Девушка развернулась, взметнув просторные юбки, и отворила дверь, покидая терем. — Отпустить? — сунулся Олег, и Сергей махнул рукой, мол, отстань, переводя задумчивый взор на окно, где гнедой конь Ведьму дожидался. — Волков, ты говорил, что никто не знает, что со мной в ночи творится. — Всë так, Серëж, — тихо отозвался Олег, подходя ближе к другу и Государю, трогая его лоб и проверяя самочувствие, больно он побледнел. — Она знает. — Угрожала? — Нет. — Просила? — Сказала, замуж пойдëт за того, у кого глаза золотом, броня пером, когти мечей острее, а крик до дна души пробирает, — Разумовский с надеждой повернулся к другу. — Но, может, всë снится мне, и есть на свете другой, кто с глазами золота, кто… — Нету, — прервал его Волков, расплываясь в довольной улыбке. — А ежели и есть, то проблемы не твои. Ночью к ней полетишь? — Боязно за неë, — шепнул Сергей, тяжко вздыхая. Олег натурально хохотнул. — С этой девкой остальным в пору бояться да под лавки прятаться. Всех женишков извела, одних сама поборола, других хитростью и мудростью отвадила. Так что не кручинься, Серëжа, раз такое дело, то лети, как солнце укроется, ждать ведь будет.