Mushrooms & Magnets

Итан плыл по морю чëрной пыли, тëмная бездна вспыхивала холодными огоньками и трещала от странной наэлектризованности. Всë было везде, стимуляция переполняла его органы чувств, и тело ускользало от него. Как во сне, он смотрел глазами, которые не ощущал. Тягучий запах гниения издавал щëлкающие звуки, словно его мозг был грибной шипучкой. Вкус был единственным, что он мог явно, физически воспринимать. Где-то на далëком уровне существования его рот был заполнен чем-то отвратительным. Поддайся, — твердил голос со всех сторон, баюкая его в прохладных объятиях. Сейчас не было смысла думать о своëм старом глупом теле. Бесполезная штуковина умерла и пропала, а он был свободен. «Во рту будто кошки насрали, — задумался Итан. — С ноткой сливового ликëра». Это было неважно. Всë было неважно. Он свободен и теперь будет принадлежать. Принадлежать, принадлежать, принадлежать. «Кому?» — спросила часть его, продолжавшая бороться. Кажется, это потревожило те мысли, пытавшиеся окутать его. Какое ему было дело? Было бы намного проще, если бы он… «Нет, спасибо, Трус-Итан, — сумел подумать Обычный Итан. — Я, пожалуй, ещë немного побеспокоюсь и откажусь поддаваться и принадлежать непонятно кому, если ты не против». Он нечасто спорил с собой, но был вполне уверен, что Другая Сторона не должна внезапно срываться, как сделала это сейчас. Ты поддашься. Ты будешь принадлежать. Слова не были словами в его ушах, так как у него не было ушей, но мысль была кристально ясна и резала, как нож. Она хотела, чтобы он преклонил колени и отпустил, отбросил ложь и обнажил истинного себя. Его судьба уже была решена, так зачем сопротивляться ей? Зачем отвергать собственную природу? «Какую ложь? Что за хуйню я… ты несëшь?» Было легче обращаться к этим мыслям, как к чужим, даже если они звучали из глубины его сознания. Другой-Итан-Или-Что-Это-За-Поебота уступать, однако, не собирался. Что я? Я знаю это. Как я могу не знать, что я? «Я отец, — незамедлительно подумал Итан. — Я Итан Уинтерс…» Нет! Неправильно! Неправильно! Неправильно! И опять слов не было по-настоящему. Его мозг отчаянно старался облечь во внятные предложения чувство глубокой неправильности, пульсирующей в его душе, как переводчик, пытающийся написать музыку красками для глухого. Я есть. Поэтому я знаю, что я. «Разве? Я… Блять, нет, я не знаю! О чëм ты? Кто ты? Что ты?» Я есть, — ответили безмолвные слова, и Итан почувствовал, что они исходят от него. Он был бы рад признать, что сломался и окончательно двинулся крышей, но знал, что дело не в этом. Внутри него пряталась правда, и молчаливый голос вытаскивал еë на свет. Я есть. Оно во мне. Не просто в плоти и костях. В моëм сознании. Я — оно, а оно — это я. В мыслях промелькнуло лицо мужчины средних лет, в очках и с ледяным взором, какого он ни у кого больше не встречал. Добро пожаловать в семью, сынок. Потом была боль и темнота. Затем пустота приняла странную, пыльную текстуру, со сверкающими огоньками и тихим гудением, прямо как сейчас. Это место-время-измерение-уровень бытия-неведомая хуета… Оно было знакомым. — Знакомым, но не таким же, — прошептал другой голос. В мгновение несуществующего ока он оказался у холодной реки; силуэт маленькой девочки вырисовывался на фоне белого неба. — Эвелина? — спросил он, но это было ложью, и правда, разворачивающаяся внутри него, не приняла еë. Не Эвелина. Я. Я есть. Оно — это я, и я — оно. — Чëрт. Ты вирус? Ты пудришь мне мозги? Нет, тоже не то. Было в его сознании что-то ещë, что тыкало и ковыряло скрытую правду. Ему казалось, будто он съезжал по скользкому склону, а внизу его ждала яма с шипами. — Вирус — это ты, глупышка, — насмехался детский голосок, а силуэт стоял без движения, словно скульптура из снега. — Неужто ты не можешь понять, что — ты, а что не ты? — Отъебись, — огрызнулся Итан и почувствовал себя немного лучше. Мороз кусал его, несмотря на отсутствие тела, в этом месте зимы — месте зим — месте Уинтерсов — где тëплая мягкая ложь замерзает и разбивается. Он попытался сосредоточиться на вкусе в постороннем рту — капелька алкоголя жгла ему язык где-то очень далеко — но он не мог дотянуться до него. Смех раздался в его голове. В этом был Итан Уинтерс, ладно? Посылающий своë подсознание и не знающий ни черта о себе. Место зим не хотело с этим мириться. Он уйдëт отсюда поломанным и обнажëнным, с инеем правды на кончиках пальцев. — Думаешь, время пришло? Да. Ложь, так много лжи. Почему ты не видишь? Их что, теперь трое в его голове? Странное поддающееся нечто, двойник Эвелины и он? — Эвелина мертва, — сказал детский голос откуда-то с далëкой линии горизонта. — Ты знаешь это. Почему всë равно говоришь через неë? Она умерла и оставила меня одного. Мне надо принадлежать. Я был создан, чтобы принадлежать. Страху удалось пустить мурашки по несуществующему позвоночнику Итана. В эту мешанину добавился голос Герцога. Начните думать, Итан. «Заткнитесь все нахрен!» — громко подумал он, но безрезультатно. Место зим промораживало его до костей и напомнило ему о другом случае. О, как же было холодно, так холодно, когда он очнулся привязанным к стулу в жаркой болотистой Луизиане в середине лета. — Холодно, как в могиле, — прошептала Эвелина безжалостно. А вот и яма с шипами. Итан почувствовал, как его душа хрустнула, словно еë проткнули насквозь. Холод подступал к нему со всех сторон. — Нет. Это неправда, — возразил он, всеми фибрами своего существа понимая обратное. Я мëртв. Да. Я прожил свою человеческую жизнь и готов присоединиться к чему-то другому. Почему мне нельзя возликовать? — Да отвянь ты, — бросила Эвелина, закатив глаза. — У нас тут озарение. Вот так вот, Итан. Ты умер три плесневых-плесневых года назад. Он бы упал на колени, если бы он ими обладал. Умер. Слово гремело, как удар молота. Умер. Умер. Так холодно. Почему так холодно? — А что это меняет? — поинтересовалась Эвелина почти нежно. — Ты знал, что ты особенный. Тебя, как курицу-гриль, порезал приспешник Карла, а ты пошëл дальше. — Это меняет всë, — заныл Итан. — Я умер… тогда. Так что я один из них. Я заплесневелый. — Не совсем. Заплесневелые были моими марионетками. А я мертва. — Так же мертва, как и я? — съязвил Итан. Ребëнок рассмеялся, и ледяной порыв ветра ласково обошëл место зим. Казалось, оно смягчилось, довольное выявленной истиной. Итан продрог до мозга отсутствующих костей, до самого небьющегося сердца. Холодно, так холодно. — Мертвее. Меня нет. Ты знаешь, что это не я, правда же? Еë силуэт в месте зим трепетал, словно сильный ветер игрался с еë очертаниями. В одно мгновение она пропала, и Итан теперь пялился на самого себя; его внутренности скрутило от выражения смятения и ужаса на его лице. — Я — это ты, — сказала Эвелина его ртом. — Не часть тебя. Весь ты. Ты полностью состоишь из плесени с момента своей смерти. Начни думать, Итан. Как это работает? — Сеть, — прошептал он. — Связи. Плесень соединялась с Эвелиной. Плесень была Эвелиной, устанавливая сеть грибкового контроля над носителями. Но что случилось с сетью, когда хозяин исчез? — Она всë ещë здесь, — заявила Эвелина-Итан. — Конечно же, потому что она в тебе. Мия была отрезана от сети сывороткой, но ты — нет. Плесень — это ты, а ты — плесень. Ты мог бы стать следующей мной. Идея вызвала у него такое отвращение, что он чуть не материализовал кулак, чтобы дать своему доппельгангеру по морде. — Но нет, ты не стал. Ты взял и заделал ребëнка, а потом готовил суфле для соседей. А Амбрелла… Они наблюдали, и наблюдали, и наблюдали, целых три года, неужели они не казались тебе разочарованными, когда проводили тесты? Он отбросил воспоминание о крисовых учëных, изучавших его в лаборатории с нежно-голубой краской на стенах. А он всë гадал, чего же они ожидали, что не показывали результаты… — Ты единственный оставшийся заплесневелый, Итан. Так что теперь ты капитан. Все покинули паб, а ты наследовал ключи. — Я не хочу этот паб, — жалобно пробурчал он. — Конечно, хочешь. Благодаря нему ты на ногах. Иначе тебя бы уже не было. — Но что я такое? Чем это меня делает? Я… больше не человек? Нет, — прозвучал иной голос в месте зим, как ветер, дующий с другой стороны света. Ты как я. Поддайся и увидишь. Здесь ты будешь принадлежать. — Ах, да, — медленно проговорила Эвелина. — Стоило нам помириться… — Помириться? — Я — это ты, тупица. Ты говоришь сам с собой. И ты знаешь, что док посоветовала бы тебе перестать использовать мой образ и отделяться от неугодного тебе дерьма. Я не очередная часть тебя. Я. Это. Ты. — Я буду использовать тот облик, который, чëрт возьми, захочу, — огрызнулся Итан. Почему-то было проще слышать эти мысли от Эвелины. — Ладненько. Как пожелаешь. —Так что насчëт… второго? Того, который мечтает, чтобы я поддался? — Блин, даже не знаю. Может быть, это Иисус говорит с тобой? Детский голосок сочился сарказмом, и Итан фыркнул, когда место зим начало трескаться вокруг него. — Получается, часть меня — выëбистая девочка-подросток? — Попробуй сказать, что не похоже, — хихикнула она, и его снова поглотила пыльная темнота. К сожалению, было очень похоже. Итан осмотрел сияющие в черноте вспышки света. Казалось, что он находился внутри электроцепи или, может, мозга, где нейроны загорались, передавая друг другу информацию… — Не может. Так и есть. — Но это не мой, — рискнул предположить Итан. — Вроде бы… знакомо, но не то же самое. Это не моя плесень. — Нет. Твоя плесневело-мозговая сеть намного менее активна. Звучало обидно, но это было правдой. Здесь было так много огоньков, так много пространства вокруг. Эта штука, отчаянно убеждавшая его в том, что он еë часть, эта штука… Эта штука была обширной, объëмной и старой. Очень старой. — Păstrător, — прошептал Итан. — Вот он. Это хранитель. Главный Гриб, источник силы Миранды и деревенских… диковинок. Как, блин, он умудрился вляпаться в это? И почему оно притворялось частью Итана, когда это, слава богу, не так? Нет. Я — это оно, а оно — я. Я принадлежу. — Прекрати говорить от первого лица, будто ты — я, — процедил Итан. — Ты не я. Думаешь, я совсем дурак? Нет! — запротестовал внутренний голос. Он был скорее непонимающим, чем агрессивным, и было странно вот так ругать себя. Не дурак. Я должен уже понять, что принадлежу здесь. Поддаться и быть. Почему ещë нет? — Да, Итан, почему ты до сих пор не послушался гигантского вечного гриба-пришельца и не слился с ним? — насмешливо проворчала Эвелина. — Потому что меня ждëт дочь, — ответил он, не стыдясь того, что это действительно было главной причиной. Он был измождëн. Он был один. Поддаться и принадлежать, наконец-то, было предложением, которое стоило рассмотреть, но он не мог. Не сейчас. Не сейчас? Что мне нужно сделать, чтобы поддаться? — Отличная идея. Давай вступим в переговоры с, напоминаю, гигантским вечным грибом-пришельцем. — Ты сегодня здорово мне помогаешь, моя дорогая внутренняя стерва-подросток, — произнëс Итан абсолютно искренне. Он обратил свои мысли к пульсирующему организму, раскинувшемуся, как мир, вокруг него. — Зачем ты связываешься с людьми? Чего ты хочешь? — Не думаю, что оно что-то хочет, — задумалась Эвелина. — Оно просто… есть. Это сеть. Это в еë природе. Принадлежат, — прошептал голос, внезапно распадаясь на тысячи голосов. Итан начинал страдать от мигрени в нематериальных висках. На далëких губах чувствовался привкус пота, холодной сигары и крепкого ликëра. Он мысленно повернулся к одному из сияющих огоньков, который послушно подлетел к нему и погрузил в море ощущений. Хлеб во рту и кожа под ладонями, длинные волосы, струящиеся по спине, и зыбкая улыбка в зеркале. Он вынырнул обратно, словно его толкнули в бассейн с электрическими угрями. Задыхаясь, он дрогнул. Жизнь. Он только что дотронулся до жизни. Они принадлежат. Все принадлежат, — тихо произнëс голос. — Вот, значит, что оно делает, — заметила Эвелина любопытно и беспристрастно. Очень полезно было перенаправить все логические рассуждения на неë, пока он испытывал малюсенький нервный срыв остатками своего разодранного сознания. — Хранитель. Буквально. Полагаю, оно работает, как библиотека душ. Веками собирает людей, впитывает информацию и сохраняет их память в своих клетках. Как же удивительна эта хренотень. — Да, — прохрипел Итан. — Чудо науки. Но скажи-ка мне вот что. Память определяет личность, не так ли? — О да. — Значит, то, что оно здесь хранит, не просто база данных из составленных фрагментов. Это… люди. Души, как… в настоящих людях. Разумные, возможно. Это зал… призраков. — Это наш звëздный час, — проговорила Эвелина. — Боже, если мы выберемся отсюда, нужно будет опубликовать это в каком-нибудь журнале. — Оно собирает души. И теперь хочет меня в свою коллекцию? — Нет, я думаю — кстати говоря, вообще-то ты думаешь — оно хочет тебя, потому что тоже знает, — выдала Эвелина. — Оно знает, что вы похожи. Это было уже слишком. Нервы сдали, и Итан расхохотался, когда ещë одна частичка души засверкала рядом с ним. Он внезапно стал девушкой, и Итан увидел лошадь между еë ног и кровь, хлещущую из еë брюшной полости, пока копье, пронзившее спину, высасывало из неë жизнь. Ребëнок толкнулся внутри живота, язык обожгла похлëбка, мягкая ткань коснулась лица… — Ой, я ненавижу всë это. Это неправильно. Почему нет? Все принадлежат здесь. Поддайся, и будешь принадлежать тоже. — Как насчëт нет? — спросил Итан. Он отчëтливо помнил слова Андрея, из другого воспоминания другого человека. «Думаешь, мы можем уйти?», — проревел разозлëнный мужчина, мужчина, который оставался мудрым, когда мир сошëл с ума, мужчина, с которым он хотел бы познакомиться… — Не уверен, что могу тебе помочь здесь, малой, — прозвучал в его сознании подобный грому голос. Сеть искрящихся огоньков собралась плотнее, когда призрак широкогрудого мужчины, бородатый и полупрозрачный, скрестил руки в темноте. Он был похож на созвездие лесоруба на нереальном небе. — Ну и ну, кто это тут такой особенный? — прогудел Андрей. — Он же до тебя ещë не добрался, правда? — Нет, — произнëс Итан. — Заманчиво, но… — Не надо. Думаю, ты знаешь, что делать, малой. Очень надеюсь, по крайней мере, потому что я не могу сообщить тебе ничего нового. Понимаешь, я на самом деле не здесь, — сказал призрак, указывая на себя. — Но и не там. Заплутал между мирами. Он рассмеялся тем громким грудным смехом, который Итан услышал в иллюзии целую вечность назад. — Сломан, но не совсем мëртв. Больше похож на себя в этом отголоске, чем там, живя в теле, чей мозг был промыт тысячелетней лисичкой и еë ебанутой прислугой. Чистилище — это просто ад под прикрытием, сынок. Не чистилище, — возразил голос внутри Итана. Нечто другое. Далеко за пределами понимания человеческих умов, но он поймëт, когда поддастся, и тогда он будет существовать вечно и принадлежать… — Закрой своë грибное хлебало, — выплюнул Андрей в черноту. — Не ведись, малой. Вот всë, что могу тебе сказать. Не поддавайся. Знаешь почему? Должен ведь знать. — Потому что… — протянул Итан. — Потому что, если оно просит меня поддаться, значит, у меня есть выбор. — Именно. В отличие от всех нас. Ты ступил в деревню — тебе конец. Неважно, ел ли ты каду. Споры в воздухе, споры в воде, споры везде. Оно нас захватывает. Никто не может уйти. Ползучий ужас облепил итановское сознание. Даже его внутренняя Эвелина не могла придумать едкий комментарий на этот счëт. Все были обречены с первого дня. Все, кто был рождëн здесь, кто наткнулся на деревню в поисках убежища, — все попали в западню и были прокляты. Не из-за жестокости, не из-за недоброжелательности. Не со зла. Просто потому что гигантский вечный гриб-пришелец тусил здесь, занимаясь своими делами. Отчего-то это было даже хуже, чем зло. — Никто не может уйти, — повторил Итан разбито. — Кроме… меня. Потому что я не человек. Потому что я… Я такой же. Я своя собственная плесень. Хранитель не может просто… взять меня. — О мой бог, я точно вакцинировала тебя! — обрадовалась Эвелина. — Не можешь теперь заразиться, и благодаря кому? — Ага, я не буду говорить спасибо воспоминанию этой маленькой суки, даже если я использую еë голос для внутреннего диалога. Прости. — Справедливо. — Зачем тогда оно хочет, чтобы я поддался? Если оно знает, что я не человек, почему оно пытается поглотить меня? — Грибочки так делают, — пояснила Эвелина. — Помнишь ту документалку? Они могут сливаться и делиться воспоминаниями. Думаю, оно подкатывает к тебе для какого-то сексуального плесневого взаимодействия. Не сливаться, — поправил голос. Принадлежать. — Но принадлежать не месту. Принадлежать тебе, — заявил Итан. — Ты хочешь, чтобы я стал частью тебя. И никак иначе. Я есть всë. Ты поддашься и будешь принадлежать, как и все, — миролюбиво просвистел голос. — Не, я так не думаю. Лучше я останусь самим собой и буду самостоятельным грибным организмом, если ты не против. Против. Ты будешь принадлежать, — настаивал голос. — Абсолютно уверен, что нет, — любезно ответил Итан. — И поддаваться тоже не буду. Уинтерсы так не делают. — Так его, — пробурчал Андрей с широкой улыбкой. — Передай Карлу, что он прощëн. И удачи в бою, вы двое. Он поднëс три пальца к виску, призрачно отдавая честь, и его свет погас. Пыльная ночь вокруг Итана пришла в суматошное движение. — Точно, — поняла Эвелина. — Потому что если ты не потерянная овечка, готовая быть проглоченной, если ты не маленький безобидный грибочек-дружочек… — То я соперник, — закончил Итан своим голосом. — Враждебный организм. У-у-у, это будет интересно, — проворковала Эвелина, призывая воображаемое ведро попкорна. Последний шанс, — отозвался голос в его мозгу, его сердце, его костях. Поддайся. Итан взял паузу, чтобы взвесить ответ, и, осторожно подбирая слова, выдал: — Иди и выеби себя, огромная мухоморная пизда. Что-то загромыхало, и шипящая энергия вспыхнула в его сознании. А затем ночь взорвалась, и голос, не злой, даже не презрительный, до противного невозмутимый и древний, как сама жизнь, проронил: Тогда умри.