Качели для твоей чудесной шеи

Салли чувствовал ухом колючую траву. Она царапалась, оставляя на бледной коже красные следы. С трудом удалось разлепить глаза и наконец осознать, что тебя волочат за ноги по земле. Она была холодной и ещё влажной от дождя. Верхняя одежда совсем промокла. Стоило Салли попытаться высвободиться из чужих лап, как он понял, что не может этого сделать. Его руки плотно прилегали к телу за спиной и были неподвижны. За связанные лодыжки было достаточно просто волочить тело по земле. Стало безумно жутко, по затылку пробежала мелкая дрожь, не удавалось вымолвить ни слова. Вокруг шелестели опавшие лисья, хрустели ветки, которые попадались на пути чёрной фигуре. Она шла невозмутимо, не оборачиваясь, лишь иногда меняя руку, чтобы было удобнее тащить за собой трофей. Хотя Салли не был уверен, была ли это действительно рука или, на самом деле, — когтистая лапа. В голове стали прокручиваться самые худшие варианты событий: его сейчас убьют, кокнут прямо здесь, он больше не увидит день, не сможет попрощаться с близкими. Он вспомнил, что забыл покормить кота и куда положил счастливый медиатор. Вся жизнь промелькнула перед глазами. О чём стоит задуматься перед смертью? Наверное, о важном? Каждая деталь, пусть совсем мелкая, кажется важной, когда ты осознаёшь, что можешь лишиться всего. Такого расклада совсем не хотелось. Сквозь головную боль и головокружение Фишер издал то ли полу-шёпот, то ли полу-стон и попытался согнуть колени. Фигура в чёрном плаще остановилась, замерла. Небрежно, словно мешок, она бросила ноги Салли и развернулась в пол оборота. Свет от луны был направлен на затылок мужчине, потому разглядеть черты лица не представлялось возможным. — Мы на месте, — голос был низкий и тихий. Темнота стала отступать только тогда, когда незнакомец взял в руки спички и начал поджигать свечи, выстроенные заранее в небольшой круг на траве. И чем больше зажигалось свеч, тем больше Фишер понимал. Он узнавал почерк культа: пиктограмма, нарисованная кровью на земле, туша ещё недавно живого кролика, неподвижно валявшаяся у дерева, чёрные свечи, запах чего-то жжёного и тихий бубнёж на латыни. «Твою мать», — подумалось Фишеру. Его ждали в этом месте и готовы были оказать тёплый приём, однако он выступал скорее угощением, чем реальным гостем. И, как полагается главному блюду, оно было ощипано, приправлено и обезнадёжено. Голос словно пропал, из горла вырывался только кашель. На потуги Салли обернулись. Незнакомец наконец снял капюшон. — Трэвис? — неуверенно прокряхтел парень. — Какого ху… кха-кхэ-кх… — Не утруждай себя разговором, боюсь, он всё равно будет коротким. К сожалению, у меня нет другого выбора, — Трэвис задул почерневшую спичку. Салли округлил глаза в недоумении. Неужели Трэвис, его бывший одноклассник, как-то связан с культом? Ответ на его немой вопрос был дан поспешно. — Происходит то, что должно было произойти, голубоглазый демон. Мы предотвратим твоё вмешательство в наши планы. — Неужели всё это время… — говорить Фишеру было трудно, челюсть не слушалась его. — Да, ты правильно понял. Я и мой отец не позволим тебе испортить то, что мы так долго строили. Салли замотал головой из стороны в сторону, снова попытался поджать колени и перевернуться с бока на спину. Трава по-прежнему была сырой и холодной. Фишеру казалось, что это всё — одна большая шутка, розыгрыш, сюр. — Нет-нет-нет, Трэвис, ты не можешь, ты не такой человек, я знаю! — Откуда тебе знать?! Я тот самый человек, который возненавидел тебя, просто увидев! — Ты просто хочешь казаться, а не быть! — голос Салли совсем осип. — Просто пляшешь под чужую дудку… — Я — часть культа! И я собираюсь исполнить то, что было мне предназначено. — В таком случае, если мне было предназначено уничтожить культ, я и буду тем, кто это сделает! — Ты не знаешь меня настоящего, — Трэвис присел на корточки рядом с Салли и заглянул ему в глаза, горящие ярким оттенком синего. — Да, — с уверенностью сказал Фишер. — Зато я знаю другую сторону тебя. Тогда, в школе, в одиночестве, когда ты думал, что никто не услышит, ты позволил себе быть обычным человеком. Человеком со своими переживаниями и чувствами. И то, что кроется глубоко внутри тебя, нельзя искоренить, — Салли продолжал смотреть в чужие глаза. — Сострой из себя хоть самую последнюю сволочь, а человек внутри будет всё так же рыдать и просить о помощи. Слова, по всей видимости, задели, и Трэвис схватил Салли за кофту, рывком придвинул его ближе к пиктограмме. — Да кто ты такой, чтобы меня судить?! Твои наставляющие речи вызывают у меня рвотный рефлекс. Фелпс подошёл ближе, наклонился и взял парня за волосы, придвинув ближе к себе искусственное лицо Салли. — Даже то, что я с тобой сделаю, не будет похоже на настоящую жестокость. Дёрнув головой и отбросив синюю чёлку, Фишер выпалил: — А что, тебе есть с, чем сравнивать, Трэвис? — сощурил парень глаза. — Познав боль, ты действительно получаешь удовольствие от того, что причиняешь её другим? Ты просто такая же жертва, как и я. — Не сравнивай меня с собой! Ты не знаешь, что я пережил! — О-о, я как никто другой понимаю тебя, — с полной серьёзностью сказал Салли. — Я знал и унижение, и боль, и презрение, и страх. А сейчас ты видишь страх в моих глазах? Его уже нет. Я настолько привык к этим чувствам, что они полностью растворились во мне, стали обыденностью. Ты такой же, ты измученный, ты жалок, ты — это я! — Фишер перешёл почти на крик: — Если тебе нужно самоутвердиться и сделать это посредством моей смерти, то давай, вперёд, сделай это! Убей себя! Убей того, кто пережил такую же боль! А потом наслаждайся этим ложным ощущением победы! Стань по-настоящему тем, кем ты себя возомнил! Трэвис ещё сильнее вцепился в волосы Салли. Его глаза были полны гнева и решимости. Рука так и тянулась к орудию расправы, а напряжение в воздухе просто уничтожало своим весом. Как же он хотел покончить со всем этим быстро. Глубоко вдохнув и издав жуткий рёв, Трэвис откинул от себя Фишера. В смятении он схватился за лицо: — Не могу! Я не могу этого сделать! Сукин ты сын! — опустошённый Фелпс сел на бревно рядом, качаясь из стороны в сторону. Его крик пронзил тишину леса. Салли, лёжа на земле, мог наблюдать полную луну, сияющую над макушками деревьев. Не отрывая взгляд от неба, парень сказал: — Ты ни в чём не виноват. Ты просто оказался не в то время не в том месте. Ты просто родился, просто дышал. Не у всех хватит смелости и сил перечить судьбе. У меня пока не получалось… Прости, если когда-то сделал тебе больно, — последовала пауза. — Кто-то же должен в конце концов сказать тебе это. Трэвис отмер, потерев лицо руками и истерически хихикнув. Он совершенно не ожидал такого расклада событий этой ночью. Душа рвалась на куски, а в горле застрял тугой ком. Он не хотел. Ничего не хотел. Фелпс встал, подошёл к Салли и, приподняв его, посадил на бревно. Сам же на корточках устроился возле и положил один локоть на колено Фишера, а другой рукой развернул голову с растрёпанными синими волосами на себя. Сильно сжал пальцы в районе чужого подбородка. — В твоих извинениях не будет смысла, пока преданный тебе друг находится рядом. Или вас уже нельзя назвать «просто друзьями»? — Трэвис все ещё помнил визит Ларри в часовню. Салли не сразу понял, о чем идёт речь. Его глаза округлились и пристально смотрели на Трэвиса. Оккультист не смог выдержать эту игру в гляделки и отодвинулся, отпустив Фишера. Ему ничего не оставалось, кроме как прекратить эту пытку. Трэвис откинул край плаща и достал из-за пояса необычный нож. На нём было множество символов, а углубления на рукояти были искусно заняты драгоценными камнями. Совершенно обыденно Фелпс поднёс острие к животу Салли и резкими движениями стал перерезать путы. Его раздражение зашкаливало: — Я оставил вам столько, чёрт тебя дери, посланий, столько записок, а вы до сих пор не добрались до нужного артефакта… Я не могу более ничего сказать, иначе станет известно, что кто-то выдал вам эту информацию. А если они доберутся до вас, то непременно узнают, кто предатель. Мне слабо верится в вашу самоотверженность, — дело оставалось за последней верёвкой на щиколотках. — Поэтому теперь всё зависит только от вас. Я больше не смогу вам помочь. Салли сидел, не двигаясь. Он не мог поверить в то, что Трэвис действительно был тем загадочным человеком, который оставлял им многочисленные подсказки. Хотя, с другой стороны, он никогда не сомневался, что внутри этого сухаря кроется что-то хорошее. Он не спешил скидывать с себя ослабленные верёвки и продолжал смотреть на Фелпса, сидящего перед ним на корточках с ножом в руках. Вздохнув, похититель добавил: — Только не попадись, прошу, — Трэвис поднял взгляд, — иначе, чтобы остановить это безумие, мне придётся стать настоящим убийцей. — Нет! Даже не вздумай! — У меня нет другого выбора! Не дёргайся! — потянулся Трэвис, чтобы окончательно избавить Фишера от пут. Он не успел. Его опередил крепкий удар кулаком в щеку.

* * *

Казалось, в машине совершенно не осталось свободного пространства. Оно было заполнено угнетающим молчанием, давило на голову, грудь, заставляло кулаки сжаться сильнее на руле автомобиля. Ларри паниковал и старался везти как можно быстрее, совершенно не обращая внимания на дождь и скользкую дорогу. В голове до сих пор эхом оставался странный чужой шёпот, Джонсон изредка крепко зажмуривался и тряс головой. «Неужели я сошёл с ума?!» — думалось Ларри. — «Что на меня нашло, чёрт его дери?!» Никто не дал бы ему ответа на этот вопрос, кроме него самого. Салли приподнял протез и вытер засохшую на носу кровь рукой, пару раз шмыгнул. Он пристально смотрел в боковое окно, стараясь не смотреть на Джонсона, так как был безумно зол на него. В таком же положении ему удобнее было наблюдать за задним сидением и состоянием Трэвиса. Он дышал хрипло, издавал стоны, но пока держался. «Главное, чтобы не было переломов и кровоизлияния куда, блять, угодно», — поставил диагноз Салли. — «В ином случае придётся непросто». До города оставалось совсем немного, ребята судорожно вспоминали улицы, ранее оставленные позади, искали больницу. Им посчастливилось найти её. Помог один случайный прохожий, что выгребал остатки чьей-то недавней трапезы из мусорного бака и почёсывал длинную бороду. — Ларри, останься здесь, я позову врачей, нам нужны носилки! — пулей выбежал Фишер из автомобиля. Джонсон остался наедине со своей паникой, тараканами в голове и полудохлым Трэвисом. Да, по сути он был не один, но сочетание придавало красок этому вечеру. Ларри мельком подумал, как он будет отмывать заднее сидение. Через две минуты Джонсон увидел Фишера, который бежал обратно, а за ним — два медбрата. Они погрузили жертву концерта на носилки, в скором порядке занесли его внутрь. Ларри и Салли остановились у дверей реанимации — дальше проход был невозможен. Оставалось только ждать и надеяться, что всё будет нормально. Однако ждать Фишер в больнице не хотел, особенно рядом с Джонсоном, который постоянно хрустел пальцами и топал ногой. Салли казалось — ещё чуть-чуть, и уже он разобьёт ему его длинный нос. Фишер вышел на улицу. Дождь уже прекратился, небо расчистилось от туч. Стали виднеться звёзды. Похолодало. Салли сделал глубокий вдох и опустил плечи, задрал голову вверх. Позади скрипнула дверь. Фишер не сомневался, что пришли именно по его душу. — Чего тебе? Ларри ничего не ответил, он понимал, что сейчас бессмысленно извиняться или оправдываться, на него ещё слишком злы. Джонсон медленно поравнялся с Фишером, пошуршал в кармане и достал оттуда помятую пачку. Там чудом выжили три сигареты. Одну он быстро раскурил и с удовольствием выпустил кольцо дыма. Вторую протянул Фишеру. Салли принял подачку вместе с зажигалкой. Он курил не часто, однако сейчас был весьма подходящий для этого момент. — Ты поступил как последний идиот, — бубнил Салли себе под нос. — Ещё бы немного и… Ты реально начинаешь меня пугать. Раньше ты не был таким. В последнее время ведёшь себя очень странно. На той неделе чуть не прибил Гизмо вазой, за то, что он нагадил в ботинок. Это была любимая ваза Лизы! А пару дней назад расхуярил половину своей комнаты, — последовала пауза. — Ты ничего не хочешь мне сказать? Фишер сделал большую затяжку. Глаза он не поднимал, поскольку побаивался смотреть на Джонсона. В машине, когда в виски бил адреналин, было не сложно орать и раздавать команды. Но теперь, когда наступило затишье, Салли охватил ужас от воспоминаний получасовой давности. Эти бешеные глаза и звериный рык, от которого вставали волосы на затылке… всё это вводило в ступор. Он допускал возможность того, что Ларри был ошарашен увиденным, но сам выглядел не лучше. Тревога в груди Ларри тоже никак не утихала, руки слегка подрагивали. Он пытался заткнуть голос в своей голове. Выходило так себе, потому на лице растянулась паническая ухмылка. — Тебе смешно?! — выбросил Салли недокуренную сигарету. — Псих, блять! — снова начал закипать Фишер. — Знаешь, что? Пока ты не возьмёшь себя в руки и не объяснишь, что значит весь этот цирк, можешь катится отсюда и играть в молчанку, сколько влезет. Машину верни отцу, а до дома я сам доберусь, как только Трэвис придёт в себя. Я всё сказал, — парень развернулся на пятках и зашёл в больницу. Лёгкий ветер подул Джонсону в лицо, стерев с него улыбку и нарушив равновесие застывшей слезы на краю глаза. Она скупо покатилась вниз по щеке. Внутри всё сжалось. Хотелось догнать Салли, кричать о том, что происходит. Но каждая мысль, приближающая к разгадке, заставляло тугое кольцо на шее Джонсона сжиматься, перекрывать воздух. Инстинкт самосохранения и чувство страха вырвать из живого существа было невозможно. Ларри медленно побрёл в машину, собираясь дождаться возвращения Салли. Он бы никогда не оставил его здесь одного в незнакомом городе. Ждал час, два. Безумно клонило в сон. В очередной раз подняв упавшую голову, Джонсон осознал, что близится рассвет. На краю неба виднелись проблески зари. Он оглянулся по сторонам, но Фишера нигде не было видно. Джонсон покинул машину и направился к дверям поликлиники. Подойдя на ресепшн, чтобы узнать информацию о недавно поступившем пациенте, он получил ответ — тот пришёл в себя, и они, вместе с другим молодым человеком, вызвали такси и уехали. — Хах, — вырвался нервный смешок, — всё понятно, спасибо, — Ларри медленно развернулся к выходу. Словно на ватных ногах, Джонсон вернулся к авто, облокотился о капот. Его взгляд был полон апатии и непонимания. «Почему он уехал?! Почему? Что я такого сделал?!» — плечи подрагивали от злобы, холода и подступившей истерики. — «Неужели я заслуживаю этого?!» С грохотом ударив по машине, он прислонился к ней лбом. Хотелось исчезнуть. Из-за рёва сигнализации другой рёв совсем не было слышно. — Нет, дорогой мой, ты не заслуживаешь этого, — шептал высокий голос внутри черепной коробки. — Я готов тебя выслушать.