Сломанный крест. Такие дела

В доме были задраены все окна. Федька обошёл его кругом, оглядывая, потягивая сигарету. «Нет… – ясно и спокойно пришла мысль. – Я просто теряю тут время. Если бы Марк хотел меня видеть, то уже вызвал бы. Нужно действовать скорее…» Тут, словно в ответ на мысль, чуть приоткрылась занавеска. Тут же закрылась, но Федька успел заметить, кто именно выглянул. Сейчас наверное сам явится наружу. Хорошо, с этим можно работать, не подставит хотя бы из-за Анютки. Это, в конце концов, даже будет интересно. К тому окну ближе были двери в кухню, к ним Федька и подошел, миновав калитку за углом, увитым плющом. Шустро проскользнув через дверь и затворив ее за собой, перед Федором Алексеевичем замер совершенный подросток, худощавый и черноволосый. Огляделся и прислушался, убеждаясь, что «хвоста» нет, и спросил: – Дядь, сигаретой угостите? Алексашка, застывший во времени господин гимназист. Клетчатые брючки в обтяжку, ношеные высокие ботинки с круглыми носами и темная рубашка с каким-то значком на уголке воротника. Славное существо то ли из современного Лондона, то ли из Питера. Хотелось просто взять и затискать, но просили только о сигарете… Федька достал из кармана пачку и протянул ему. Сашка вытащил сигарету и склонился к огоньку зажигалки. Курил не взатяг, скорее понтуясь, как и положено школяру. – Хорошо выглядите, Федор Алексеевич. Лучше чем в сушеном состоянии и уж точно лучше, чем в кровавых бинтах. – Какая в доме обстановка? – Докладываю, – ухмыльнулся Сашка. – Скверная. Балеринка в истерике, Фред порывался копнуть по журналистским каналам, но Марк ему запретил светить морду – и свою, и Грирса. – А что сам? – Сам напрягает. У него же вроде как есть связи, но с подключением их к делу тянет. В итоге осмотрели местность и ждут. Вероятно, ждут ночи. Нюх и не только значительно обострятся… А еще у него на ковре Кьяра. Они почти час говорят наедине. – А она-то чем провинилась? – Подозреваю, слишком настойчиво уговаривала и Делию, и Аньку не передавать тебе информацию. – В смысле?.. – В смысле, хорошо соображала, чем все это закончится. Подбросила дрожжей. – Думаешь, могла все просчитать? – Ха-ха, дядя Федя. Она – то же, что и Марк, но без лишнего пафоса и с великолепным бюстом. – Интересно, почему Марк сам меня не вызвал. – Так пойдите, спросите. – Нет. Скажи, где Делия с Фредом жили. Сашка еще разок как бы затянулся, затушил сигарету об старинный каменный косяк и кинул окурок в ящик с мусором. – А давайте я вас отвезу, Федор Алексеевич? В мрачных заседаниях пока перерыв, меня сразу не хватятся. А пока Марк надумает, может, ты чего успеешь сделать. – Ну давай, Алексашка, отвези. Надеюсь, машину не у Марка свистнешь. – Обижаете. У меня свой транспорт. В сложившихся обстоятельствах выбирать не приходилось, но Федька едва удержался от того чтобы не засмеяться в голос. Почти удержался. – Транспорт. Я должен быть благодарен, что не самокат. – Федор Алексеич!.. – И не велик. Да. – Ну уж извините, не черная волга с мигалкой. Но я на такой красопеточке весь Париж в свое время объехал. Для старой Европы лучшего транспорта не найти. Сашка уселся в седло красной, поблескивающей хромированными деталями «Веспы» и надел шлем. Федька перекинул ремень сумки накрест через грудь, подтянул ее как рюкзак и сел сзади. – Как за тебя так взяться-то, чтобы не переломить? – вздохнул он, обхватывая Сашку. – Не беспокойтесь, Фёдор Алексеевич, не переломите. – А Шварцу в застенках удалось. – Только руку. И я тогда был не в кондиции. Держитесь, поехали! – Давай уже, Гагарин. На мопеде Федька чувствовал себя как на едущем табурете – полным идиотом. Однако нельзя было не признать, что школяр оказался правым – по старым улочкам эта табуретка проскакивала легко как лиса по норам, а движение по оживленным улицам давалось ей и вовсе легко. Для города, для старого европейского города такого было вполне достаточно. Вот на трассе, думалось Федьке, нужен был бы его старый мотоцикл. Как там он у Митьки, не укатал ли совсем? А если разбил? А то и вовсе убрал под брезент в гараж?.. Федька только вздохнул. Что уж горевать? Отдал так отдал. Приехали довольно быстро. Сашка едва успел по-французски обругать пару-тройку пешеходов, переходящих дорогу по фэн-шую, как подскочили к новому, начала двадцатого века, дому. Благородно розовый, с оплетенным плющом фасадом и приветливым светлым внутренним двориком, выглядывающим из арки. – Тут апартаменты, – сообщил Саша, стягивая шлем. – Делия с Фредом снимают те, что в мансарде, на самом верху. – Закрывают на карточку? – Нет, обычный замок. Ключи у консьержки. – Она тебя знает. – Да, видела. – Прекрасно, пошли. Базарь что-нибудь весёлое на вашем, на европейском, главное объясняй, что тебе сильно нужен ключ. – А вы? – А я рядом постою. И перестань мне «выкать». Саша как ни в чем не бывало пошел вперед. Заглянул в комнату консьержки и принялся лопотать по-французски, вставляя то итальянские, то английские словечки и фразы. Старушка вначале улыбнулась, затем растерялась – то ли от потока слов, то ли от появившегося за Сашей Фёдора. Впрочем, про существование Фёдора она мигом забыла и принялась участливо кивать в ответ на захватывающий рассказ о чрезвычайно важном выступлении мадемуазель балерины и о забытой в апартаментах счастливой бабушкиной броши. Когда Сашин сбивчивый рассказ уже грозил перерасти в сюжет триллера в духе Дарио Ардженто, консьержка под пристальным Федькиным взглядом кивнула в последний раз и протянула ключ. В апартаментах царил легкий беспорядок – следствие жизни танцовщицы и вольного журналиста. Федька прошелся по гостиной по спальне. Они были здесь – если не все то самые сильные. Кьяра, Марк… Присутствие Майкла, как отмеченного им, Федька тоже ощущал. Присутствие ощущал, а также видел оставленные вещи – почти все, кроме тех, что можно унести на себе. Эти же вещи и эту же сумку Федька видел в их общей комнате пять лет назад. Будто позавчера переехали. Но никакое чутьё – ни нажитое на службе, ни тёмное, «племенное», - не подсказывало ему, что здесь замешаны посторонние. Нет, никакого контакта со спецслужбами пока не было. Да каким бы образом? Майкл от своих ушёл довольно некрасиво, к тому же – не представлял, когда и как проснётся. Помимо гостиной, объединённой с кухней, и спальни, оставался длинный узкий балкон. Сашка уже вышел туда и, стоя в ажурной тени плюща, заползающего с фасада на балкон и крышу по протянутым тонким рейкам, любовался видом. И выедал завитушку марципана из прозрачного фантика. – И откуда ты конфетку взял? – У них целая ваза, самим много. Делии брат Родриго из Толедо привёз. Самый лучший марципан – из Толедо. А что? – Ничего, - только махнул Федька рукой. Жрать и пить в обыскиваемой квартире… Можно сразу фотографию с автографом оставить, а лучше – дарственную на что-нибудь. Но на самом деле уже сегодня их визит перестанет быть тайной для семьи, и то, что Делии с Фредом самим много толедского марципана, будет единственной проблемой, какую оставит по себе пустой фантик. Федька прошёл вдоль по балкону. Столик, плетеные стулья. На столе два бокала, под столом – пустая бутылка из-под вина. На спинке стула оставлено пастельно-розовое парео. Здесь коротала вечер парочка голубков. Делия почему-то представилась ему сидящей в кресле по-турецки, Фред – разумеется, со своим ноутбуком, который был ему как симбионт – закинувшим ноги на ограду балкона. Вот сюда, совсем рядом с ним. Как вариант вполне можно предположить, что он сейчас стоит именно там, где стоял бы Майкл, участвуй он в разговоре. – Алексашка. – Да, Фёдор Алексеич. -Сядь, как будто ты Фред. Сашка сел в кресло напротив того, что с парео, глянул на «свой» бокал и, естественно представив Фреда с ноутом, протянул ноги на ограду балкона. – Теперь говори, как будто ты Фред. – На тему? – Ну о чем бы ты говорил с Майклом? Саша положил руки на бедра, побарабанил пальцами, будто по клавиатуре и стал говорить. Говорил хорошо, по-британски, старательно изображая грубый американский акцент. Шпарил что-то без остановки про плавильный котёл, про «Большое Яблоко», про Нью-Йорк, который никогда не спит, и ночь на Бродвее наполнена светом неона. Ввернул что-то и про разборки мафии в тридцатые, но о них он знал только по популярным, даже не слишком нуарным фильмам, так что быстро перешёл к вопросам про службу в ЦРУ… Понятно было, что настоящий Фред, В отличие от пародии на самого себя не спрашивал бы так грубо настолько в лоб, но, конечно же, не мог не спросить, хотя бы не подколоть, не упомянуть. И ясно было что Майкл в приятельской беседе прореагировал бы так же, как и Федька в эту секунду – отступил бы от края балкона и отошёл бы в сторону. Просто утомившись этим разговором, просто прогуливаясь. За очередной рейкой, оплетенной плющом, был оставлен третий бокал. Прекрасно. – Hey, Mike! – вальяжно окликнул Саша. – А теперь давай за Делию, - велел, не оборачиваясь, Федька. – Серьезно? – Серьезно. Саша перебрался во второе кресло и завернулся в парео как в плат. – А, теперь я Наташа! – Я сказал – серьезно! – напомнил Федька, оглядывая вид между домами. Улица, на которую выходил задний фасад дома, взмывала резко вверх и вливалась в другую, вероятно, вообще в какой-то проспект. Едва Федька взглянул, между домами проехал, сверкнув сизым боком большой автобус, словно гиппопотам. Дальше побежали машины, мопеды и даже троллейбус. Сашка, уже просто накинув парео, позади лопотал по-французски, ожидаемо, как на родном – курлыкал что-то про театр, вворачивая что-то про танец, про арабески. Федька французский в общем понимал, но скоро ему просто надоело вникать. Он просто следил за потоком машин. Проскользнула еще пара «гиппопотамов» - уже в другую сторону. – …Но а в целом грустно, и, я бы даже заметил, обидно, когда стараешься, а тебя не слушают, - завершил Саша свой поток сознания всё также на французском. Он замолчал, скинул парео обратно на кресло. – Федор Алексеич? Он тоже подошел к другом у краю балкона и замер рядом с Федькой. – Что там? – спросил тот, указывая вперед и чуть влево за дома. Тут же, словно по велению его руки, между домами проскользнул высокий автобус – похожий на туристический, но не такой приветливый и глянцевый. – Автовокзал, кажется. Сашка припомнил, что когда Фред с Делией только въезжали, хозяйка дома расписывала это как одно из преимуществ. -Думаешь, он пошел на автовокзал и просто уехал? -Рассмотрим варианты, - предложил Федька. – Слушая этих двоих – ньюйоркского журналюгу и мамзель – лично я либо сиганул бы с балкона… - он сделал паузу и поглядел вниз. Сашка следом опустил голову. Внизу, на плитах двора, в лучах закатного солнышка, лежал, словно в коматозе, полосатый тощий кот. – Либо захотел бы просто уйти и свалить от них. Только бы услышать собственные мысли. Особенно после всего, что было. Сашка почесал репу, оглядываясь, желая сказать что-то нужное или спросить что-то умное. Но тут в его кармане забился мобильник. Чуть побледнев, он вытащил его и не сразу решился взглянуть на дисплей. – Марк? – спросил Федька. Сашка мотнул головой. – Филипп. – Он снял трубку. – Hi, dad! У меня срочное дело внезапно возникло. А что, все хватились? Прикройте меня вместе со Славиком там? Я скоро… Он сбросил вызов и сунул телефон обратно в карман. – Ты скоро, – кивнул Федька. – Подбросишь меня к автовокзалу и дуй домой. Можешь рассказать, как и что было. Фора у меня уже будет. В краже марципана тоже можешь сознаться. -В этом – в первую очередь, - пообещал Сашка. Закрыв за собой все двери и окна они ушли из квартиры. Ключ отдали консьержке, медитирующей на старенький телик, в котором бурлили нешуточные мыльные страсти. Уже когда садились обратно на мопед, Федька заметил: – Занятно, как ты его зовешь. По-русски «Филипп», по-аглицки «dad». Трудности гибридизации? – Да нет. Я его на самом деле Филиппом и зову. А «dad» так, по приколу. Самый смак это когда в людном месте скажешь ему «all right, daddy» и в щечку – чмок. У окружающих аж глаза вылезают. Правда, в последние годы все реже. Федька заржал и обхватил Сашку покрепче. – Захочешь, чтобы у окружающих гарантированно глаза вылетали, обращайся! – Дяденька, что вы такое говорите? Мне всего двенадцать! – Чего? – Десятков. Наконец Саша приостановил мопед у тротуара. Федька слез и, прежде чем отойти, оперся о руль, заглядывая Сашке в лицо. – Не могу так, сними шлем на минуту. Саша послушно снял. Федька продолжил. – Вы с Анькой вроде как подружились… – Очень милая девочка. Компанейская. – Учти, ты мне нравишься, но не вздумай… – Я присмотрю за твоей невестой, раз ты ей не доверяешь, Фёдор Алексеич. – Ну и наглый же ты! Марк тебя избаловал. – Да. Я – анатомическая редкость. – Ладно, бывай. Они пожали друг другу руки, Сашка натянул обратно шлем и укатил, нырнув в поток машин на старых улицах… У Федьки в телефоне нашлась фотография Майкла. Правда, еще прижизненная, но мало ли развелось косплееров и умельцев фотошопа? Пятый или шестой водитель автобуса его узнал. Парень без вещей, иностранец с крупными деньгами, взял билет до Флоренции, но вышел раньше. Подскочил как ошпаренный и велел остановиться. Велел так, что нельзя было отказать, сославшись на правила… Федька спросил, когда следующий рейс и есть ли места. Оказалось, через час и мест полно. Федька обещал заплатить как за билет до Флоренции с условием остановки в пути – там, где вышел американец. Торговались как на базаре – в окружении остальных водителей и арабской уборщицы. Главным переводчиком выступил водитель-украинец. Наконец, договорились, Федька сунул в руку водителю деньги и сел в дальний конец автобуса ждать отправления. Постепенно салон заполнился почти на две трети – туристами и теми, кто едет домой или в гости к родне. Когда автобус выезжал с территории вокзала, Федька осторожно выглянул из-за занавески – не нагоняет ли его машина с Кьярой за рулем и Марком на пассажирском сиденье? Нет. И лучше не уточнять, по какой причине и чего ждать в дальнейшем… То скользя по асфальту, то трясясь по брусчатке как по стиральной доске, автобус ехал прочь из Рима. Солнце уже скрылось за домами и город наполнялся электрическим светом – фонарей, подсветки древних камней, окон домов. Поняв, что покидает Рим, Федька попытался оглянуться через высокое заднее окно автобуса. Но и окно было слишком пыльным, и очередной поворот скрыл край вечного города. Не вышло прощания. Значит, еще увидятся… *** Чутье вело лучше любой карты или навигатора. Будто шёл, держась за натянутую струну. Вернее, ехал, откинувшись на просевшее, слегка засаленное кресло. И вдруг эта струна, издав тихий звон, оборвалась. Случилось ли это до того, как он увидел запруженный, затянутый ряской и тиной ручей с нависшей над ним каменной мордой – или после? Но несколько секунд спустя автобус затормозил. – Hei, russo! Несколько туристов – пара немолодых дам и парень с девушкой – напряглись и стали выглядывать со своих мест. – Граждане, сохраняем спокойствие, – велел Федька, пробираясь по проходу. – Ciao! Он вышел через дверь в середине салона, дверь за ним мягко закрылась и автобус тронулся дальше, в ночь. Скоро наступила пригородная сумеречная тишина. Где-то залаяла собака, значит, живут люди. Подумав, Федька вернулся чуть назад, к запруженному ручью. Почему чутьё так отметило его? На самом деле ручей был жив – по другую сторону дороги он вытекал из бетонной трубы, но уже тощий, тихий. А запруженная часть и вправду напоминала болото. На нее уже стекались струи тумана, заволакивая склонившиеся над тёмной водой ветви деревьев. Темнело стремительно и нависшая над запруженной частью каменная морда уже едва виднелась. Она венчала собой свод выхода другой, старинной трубы, сложенный из обтёсанных камней, а не отлитый из бетона. Федька обошел по берегу и, включив фонарик, склонился к камням и к морде. Морда скалилась, прижав грубо вытесанные уши. Конечно, это была морда волка, только показалось, что собаки. Когда-то здесь или поблизости, наверное, была вилла, вот и украшали даже канавы. Остатки прежней роскоши. Неужели одна эта морда привлекла его внимание? Нет. Болото. Он понял, что этот запруженный ручей похож на болото со склоненными над трясиной деревьями. А морда лугару это так – вишенка на торте. Майкл увидел ее в предрассветный час, когда туман уже развеивался, но повинуясь почти такому же импульсу, велел остановить автобус… Он на верном пути. Оставалось только надеяться, что, постояв немного на шоссе, американец не рванул дальше автостопом – по Италии, а то и по Евросоюзу. Но пока стоит поискать здесь. Федька снова прошел вперёд, туда, где остановился автобус, затем – дальше. За следующим поворотом от большой асфальтированной дороги побежала в сторону другая. Окруженная акациями и редкими высокими пиниями, она вела наверх, на высокий холм с темной и выщербленной короной старой крепостной стены. Внутри нее, вокруг колокольни, теснились домики с черепичными крышами. В редких окнах горели огни. Хорошо. В городке живут люди. Раз не туристический, значит, войти можно будет свободно. По-крайней мере, бесплатно. А раз есть колокольня, то есть и старая церковь, где можно будет пересидеть ночь. И Федька пошел наверх, в кружевном лунном свете, льющемся сквозь кроны пиний. Как же хорошо становилось с наступлением тёплой ночи! Внизу дороги, под деревьями виднелось что-то похожее на пару маленьких домиков – это оказались прикрытые на ночь лавочки. Местные продают у дороги фрукты, а может, и домашнее вино. Постепенно вырисовывалась картина тихого городка, чья слава, если и блеснула в какой-то момент истории, давно миновала, и только остатки стены и каменная церковь с колокольней отличали его от глухой деревни. Хотя, нет, в Европе и в глухих деревнях церкви строят из камня. С лесами напряжёнка. В городок оказалось и правда легко войти – через портал, давно лишенный тяжелых ворот. Внутри оказалось, что в городе вполне себе имеется ночная жизнь. На центральной площади, неровной и пологой, с колодцем посередине, сосредоточились все главные заведения города парикмахерская, магазин и кабачок для своих. Теперь магазин и парикмахерская были закрыты, зато кабачок словно вытек из дверей – музыка играла из открытого окна (надрывалось радио, каким-то из хитов последнего Евровидения), несколько дородных сеньоров сидели за массивным деревянным столом у крыльца, а молодежь расселась на пластиковых стульях, на ограде колодца, а первый парень на деревне – на сиденье своего мопеда. Тут же были видны и местная королева любви, и бабушкина внучка, вышедшая рядом постоять, и дружки «первого парня», и пара пубертатных шкетов, мечтающих таковыми стать. Из кабачка тянуло домашней стряпнёй, но Федька чувствовал, что горло начинает саднить от совсем иного голода. Досадно, что пришлось уехать, толком не перекусив, но времени не было. А ведь если так вдуматься, клыки он ни в кого не всаживал как раз лет пять – после пробуждения питался донорским суррогатом. Что ж, в любом случае придется задержаться здесь на пару суток и перекусить кем-то из представленной публики. Кстати, меню весьма недурное. Пока Федька осматривался, меню в полном составе прекратило болтовню и обернулось на него. – Buona sera! – улыбнулся Федька, махнув рукой. – Americano? – поинтересовался один из дородных сеньоров. – No! Russo. – Почесав в затылке, Федька развел руками, словно досадуя, что не может что-то найти или увидеть. – Americano? Perfavore… Местные озадаченно переглянулись. Похоже, Майкл сюда и правда наведался. Нутром Федька чуял, что он рядом. А с чего бы жителям тихой европейской провинции радоваться, что к ним зачастили американцы и русские, пусть даже в количестве «одна штука»? Наконец, с седла поднялся «первый парень» и, отойдя от остальных, кивнул в сторону, к одному из выходов с площади. И пошел туда сам, не спеша, но и не мешкая, походкой вразвалочку, ожидая, что «russo» следует за ним. – Grazie, – улыбнулся Федька остальным и поспешил за своим провожатым. Камни древней брусчатки площади были подогнаны плотно и ровно как чешуйки и чуть поблескивали от протянутой поперек площади гирлянды фонариков и от света в нескольких окнах. Фонарей на здешних улицах не было, парень впереди шел по узкой улочке, поднимавшейся лестницей вверх, привычно, зная ее как свои пять пальцев, а Федька – следом за ним, чувствуя, почти видя исходящий от него жар. Вот зачем вспомнил, что пять лет толком не пил? Теперь еще сильнее захотелось… Промелькнула шкодливая мысль – не закусить ли прямо здесь, прямо сейчас, прямо в аутентичном средневековье? Сюда, на эту каменную лестницу, кажется, даже окна не выходят. Даже если выходят, то сейчас там темно, никого. Федька сдержался. Выдержки потребовалось всего-то на секунду – после поворота каменного коридора они вышли на широкую и ровную улочку. По левую руку она упиралась в каменную стену, опоясывающую городок, по левую – спускалась вниз лестницей. Посредине этой улицы напротив друг друга стояли церковь и двухэтажный домик с крохотным садиком. Горел свет внутри церкви, горел фонарь над входом, мерцал телевизор на втором этаже домика. – Americano, – парень указал на церковь. Затем на домик: – Padre. Развернулся и ушел. Местный альфа сделал все, что в его силах и даже чуточку больше. Федька не стал тревожить падре, пошел сразу в церковь. В церкви шел ремонт. Ярко светила лампа, похожая на маленький прожектор, воткнутая в тройник, хвост которого тянулся в угол, в ризницу, да догорали несколько свечек у подножия статуи Девы Марии. Лампа лежала на свободном пятачке меж раздвинутых скамей. Рядом стояла стремянка, на стремянке, босиком, в джинсах и чужой заляпанной футболке, с валиком на длинном шесте в руках, стоял Майкл Грирс. – Етить твою мать, профессор! – не сдержавшись выпалил Федька и тут же сам зажал себе рот, услышав, каким чистым эхом разнеслись его слова по старой церкви. – Прости Господи дурака, – перекрестился он. – Майк, ну ты чего? Все бегают как раненые олени, думая, что он на явку с ЦРУ пошел, а он тут гастарбайтером устроился. – А почему ты думаешь, что я не назначил явку с ЦРУ? – Где, здесь? Ну ты идиот что ли в такой малолюдной местности явку устраивать? Ты первый американец, я – первый русский, что здесь побывали. Все гости наперечет. Не, уж лучше на вершине уединенной горы зимней ночью. А серьезно – что ты делаешь? – Потолок крашу. – Зачем? – За еду и ночлег. Думал, ты, как уроженец Средних веков, поймешь такую нехитрую схему, – Майкл усмехнулся недобро, но уже не настороженно. – Где остальные? – Пока только я. Хвоста вроде не было. Но скоро наверняка понаедут. – А зачем приехал ты? Ты же должен быть в Москве со своей Анной. – Ты не поверишь, Майк. – Федька кинул на одну из скамей свою сумку, за ней – куртку, оставшись в сувенирной футболке с римским орлом. И полез на стремянку. – Увидел ее – и понял, всё, остыло. Улетай, говорю, Аннушка, без меня, променял я тебя на американца. Майкл огляделся, понимая, что единственный путь к отступлению – спрыгнуть со стремянки высотой в собственный немалый рост на каменные плиты, устеленные газетами. Или попытаться скинуть Федьку, но тогда не факт, что стремянка устоит. – Слезай, – сказал Майк. – Не могу, радость моя. Только тебя нашел… Майкл мазнул перед лицом Федьки валиком. Тот успел увернуться и запачкал только нос. – Эй, ну ты чего? – Слезай, а то упадем оба. Но Федька, утерев нос, лез дальше. Ступеньки кончились, и он схватился за ноги Майкла. – Здесь живут небогатые люди, и мне не хочется ломать их имущество, выражая свое отношение к тебе. – Купим им новое имущество, получше старого. А тут вон какая романтика – ночь, тет-а-тет, свечи горят. – Мы в церкви. – Да брось, она же католическая. – Вообще-то я крещеный католик. – Что, серьезно? – По настоянию бабушки. – Ну тогда ладно. Небезнадежен, – Федька полез обратно. – А если серьезно, давай поговорим? Майкл глянул на него так, словно хотел метнуть валик как копье. – Сейчас. Кусок докрашу. И поговорим. – Нет, ты серьезно тут подвизался?.. – Здесь я слышу свои мысли. В отличие от того ада, в котором ты меня оставил. Надеялся, что раз ты улетел, у меня будет хоть немного времени. – Всё-всё! Крась. Я тут тихонько тоже о чем-нибудь подумаю. Федька пошел от стремянки вдоль по нефу к алтарю. В темноте он миновал статую святого – судя по силуэту бородатого мужчины, держащего ребенка, это был Святой Христофор. Мимо сумрачного, скромно убранного алтаря, прошел к статуе Девы Марии. Богородица была старая-престарая, из глухого Средневековья. Свечи, оплавившись, уже едва тлели. Хорошие свечи – теплая белая масса пахла настоящим воском. Тут же был и ящик с целыми свечками, и ящик для оплавленных. И еще ящик для пожертвований. Пока еще бились несколько огоньков, Федька кинул нашаренную в кармане монетку, взял новую свечку и, перекрестившись, зажег. Поставил на верхний ряд, поближе к статуе, и в полумраке храма теплый свет огня тронул простые каменные одежды. Так, только потрескивал свежий фитилёк, шуршал валик по потолку и чуть жужжала лампа. Только от этих, едва слышных звуков, уши не закладывало от тишины. Ночные посиделки на площади были отсюда совершенно не слышны. Федька вздохнул поглубже… – Господи, воззвах к тебе, услыши мя… Вонми гласу моления моего, внегда воззвати ми к тебе… Серебряный тенор разнесся по церкви мгновенно, как вспышка света. Майкл, пошатнувшись на стремянке, чуть не упал, сбалансировав с шестом валика как канатоходец. – What a?... What? – Чего? – искренне удивился Федька. – Что тебя колбасит? А говорил, что крещёный… Тут в дверях церкви появился силуэт. Невысокий, всклокоченный, с растопыренными руками и в широких одеждах. Вошел и воплотился в старичка в пижамных штанах, майке, халате и шлёпанцах. – Это кто? – Это падре. Майкл присел на верхнюю ступеньку стремянки, наблюдая за происходящим. Старичок изумленно огляделся, посмотрел на Майкла, потом – на Федьку, потом – снова на Майкла. Майкл указал на Федьку и сообщил падре: – Cantare. – Стукач, – довольно усмехнулся Федька. Падре осторожно подошел к нему, украдкой оглядываясь на Майкла. – Americano? – Russo, – ответил Федька. – Bello! Belcanto! – Grazie. – Angelo! Angelo!.. – Ну не! Старенький падре заговорил быстро и взволнованно, и Федька перестал улавливать смысл. Падре понял, что его не понимают, и в итоге оба уставились на Майкла. – Он спрашивает, правильно ли он уловил, что это православное церковное пение и хочет, чтобы ты и завтра спел что-нибудь уже для всех. – Ой, да переведи ему, что на здоровье! Мой обалденный первый парень, от которого у историков до сих пор каблуки заворачиваются, научил меня огромному количеству прекрасных душеспасительных песнопений, – последнее Федька, мило улыбаясь, сказал прямо старому падре. Майкл, разумеется, перевел только согласие в общем. Падре радостно хлопнул в ладоши. Потом внезапно обнял Федьку и, все еще в растерянных чувствах, кинулся бежать прочь. Уже у самого порога Майкл окликнул его, быстро спросив что-то. Падре, махнув рукой ответил, «Si!» и ушел, наконец, спать. – Ты приносишь хаос, куда бы ни пришел. – Зато красиво. Что ты ему сказал? – Что мой друг останется ночевать. – Мммм… – Милый старик. Пусть думает, что ты мой друг. – Сейчас всё обсудим, Майк. – Сейчас. Только кусок докрашу.