Сломанный крест. Такие дела

2017 год, Рим – Ты останешься сегодня на ночь... Это даже не прозвучало как вопрос. – Да, останусь. Вообще говоря, ничего особенного не было в том, что она не останется ночевать в хостеле. Уже несколько раз не оставалась, мама уже перестала волноваться. Хотя, нет. Перестала спрашивать. Да и было ли ей дело до Ани, у которой тут друзья, а на плечах – своя голова, когда постоянного внимания требует Павлик. Проехавшись на пару экскурсий, мама стала с ним просто гулять по окрестностям и даже подружилась с продавщицей из овощной лавки, которая очень любила детей. Дружбе и любви к детям языковой барьер не мешал и Павлик все время приходил с прогулок, одаренный свежей клубникой. Продавщица даже верила, когда он, тыча пятернёй, уверял, что ему уже пять лет. Вечерами мама ему читала, смотрела с ним мультфильмы на планшете. Она, кажется, была очень рада, что и у нее наконец появилась ответственная работа – воспитание нового человека, и всю ее внутреннюю заботу и тревогу можно применить адресно. Однако, когда Аня заглянула к ним в комнату, чтобы сказать, что вернется поздно, мама вдруг насторожилась. – Ань, всё в порядке? – Да, – передернула Аня плечами. Нет, не в порядке, я психую! – Всё хорошо. Я просто уже опаздываю. Бегу. Пока, мелкий! – Пока! – помахал Павлик и снова залип на смешариков. Аня выбежала из хостела в римский вечер и пошла уже хорошо знакомой дорогой. До конца улицы на пятачок площади, пьяцетто, потом по улице-лесенке на большую шумную улицу, сесть в троллейбус, проехать четыре остановки, через мост, а потом – вновь по лабиринту старого Рима. В этот раз дом выглядел спящим, пустым. Может, она что-то перепутала? Может, вообразила невесть чего и никто ее там не ждет, особенно, сегодня?.. Но разве ее накажут, если она просто постучит в дверь? И Аня поднялась на старое, стертое шагом веков, каменное крыльцо и ударила о бронзовую пластину бронзовым же кольцом, которое сжимала в зубах медуза-горгона. Дверь открыла Кьяра. Она была в тунике и светлых джинсах, легкая накидка и сумочка лежали на столике перед зеркалом. Она собиралась уходить. Увидев Аню Кьяра улыбнулась. Украдкой, правда, окинула ее взглядом. Аня сообразила, что трусы надела нарядные, но платье и джинсовка на ней те же, что и почти во все дни здесь, в Риме. Аня смутилась. Да, она всё верно поняла. А вот Кьяру позабавило, в каком виде она явилась. Нет, итальянка не станет осуждать или болтать. Кьяра очень понравилась Ане еще во время их первой встречи в Москве и Аня была рада, что именно Кьяра встречает ее сейчас. Они обнялись. – Ты знаешь, куда идти? Аня только кивнула. Кьяра, видя, как она волнуется (наверное, даже слыша, как колотится ее сердце!), снова обняла ее и поцеловала в щеку. Потом подхватила свои накидку и сумочку, ступила на порог... – Больше в доме никого. Никого лишнего. – Все... в курсе? – Нет, разумеется. Все на ужине у Марка. Кроме Фреда и Делии – они пытаются разговорить Грирса и подружиться с ним. Не думай о них. Счастливо. Дверь закрылась. Аня осталась одна в доме. Да нет же, не одна! Она не знала, что ей делать. Просто взбежать наверх, позвать во весь голос: "Федька, кончай этот цирк, вылезай!"? Нет, не правильно. Аня стала тихо подниматься по лестнице. Ей казалось, что тени дома наблюдают за ней. Непривычна была эта пустота после царившей тут несколько недель суеты. Съехались все – вся семья. Или вернее было бы сказать "все семьи". Так же как все собрались пять лет назад. Тогда укладывали спать двоих, теперь будили... Аня видела Федьку и Майкла в двух соседних гробах в тот момент, когда их открыли. Она не смогла сдержать крика и отвернулась. Кажется, впервые в жизни чуть не упала в обморок. Она тогда подумала, что всё пошло не так, что эти мумии окончательно мертвы и никогда не проснутся. Кьяра тогда ласково объяснила ей, что все в порядке, высохли они правильно и скоро очнутся. – Брат Родриго в начале девятнадцатого века высох еще страшнее, при этом был в сознании. А с ними все хорошо. Положи руку своему Фёдору на грудь. Разве не чувствуешь? Аня ничего не чувствовала. Дрожащую руку положила, но не почувствовала ничего. Но Кьяре поверила. Пусть – раз та говорит, что всё будет хорошо, значит, знает. И потянулись дни пробуждения и исцеления. Это было отвратительно. Их клали в ванные со свежей свиной кровью, обертывали смоченными в крови бинтами, поили донорской человеческой... Этот кошмарный запах крови как на бойне, кажется, до сих пор витал в стенах дома. Пройдет еще время, он впитается в дерево, в ковры, в мебель, останется в его памяти. Аня поднялась к двери в угловую комнату на втором этаже. Сюда положили поправляться Федьку. Отсюда донесся Федькин стон. Его голос! Она тогда чуть не вбежала. Но испугалась. Может, он сам не захочет, чтобы она видела его таким? Или она искала оправдания? А ведь обещала ждать любым... Но ее все равно так и не подпустили к Федьке. Она говорила с ним дважды, недолго, практически в полной темноте и никак не могла понять – собственный страх отводит ей глаза от того, что можно было разглядеть, угадать, – или это делал сам Федька? А потом он сказал остаться на ночь. Попросил? Велел? Какая разница?.. Аня толкнула дверь. В комнате было непроглядно темно. – Входи, – сказал голос из темноты. Аня вошла. – Закрой дверь. Аня захлопнула дверь за собой. – Свет?.. – Не надо! Аня осталась в полной темноте, к которой глазам не привыкнуть. – Федя, ты здесь? – Да. – Как... – Аня осеклась. "Как ты себя чувствуешь?" Бред. Нормально, раз велел остаться. "Как ты выглядишь?" В темноте это неважно. – Что теперь... – Тихо, – сказал он так, словно нужно было прислушаться к чему-то важному, чему-то красивому... Аня замерла. Закусила губу, чтобы больше ничего не сказать, не вскрикнуть, не вздохнуть. Федька подошел совсем близко и, наконец, прикоснулся к ней. Сначала – просто лица кончиками пальцев. Пальцы, вроде, были целые. Потом просто обнял ее, очень крепко, так что Ане физически стало трудно дышать. Она уже не задумывалась, целый ли он и насколько – потому что поняла, что он без одежды. Вот совсем. Ее нарядные трусы, как и платье в горошек, оказались не то, что не нужны, а даже вовсе неинтересны. Они оказались сразу сняты. Федька действовал быстро – не слишком, а вовремя. Она не успевала подумать, чего она хочет или не хочет, а он уже делал так, как хорошо. А потом всё закончилось. Так скоро, что даже обидно. – Ну ты чего? – Оргазм будет дальше. – А типа "привет" когда будет? – Типа привет. – Вот зараза! – Я решил, что надо все сделать так, чтобы никто не волновался. – В темноте тоже, чтобы не волноваться? – Да. – А с чего ты взял, что я волнуюсь? – А я не знал на счет тебя. – Волновался? Ты?.. – Звучит весьма предвзято. – Мясом не до конца оброс? – А ты не нащупала? – Не успела. Да блин, я так не могу. Где тут свет? Аня отползла в угол кровати и стала шарить рукой по стене и столику рядом. Наконец, в руку ей попался провод со скорлупкой выключателя. Уже щелкнув кнопкой, Аня сообразила, что лежит на смятом покрывале совсем без одежды. Запоздало натянула покрывало на себя и увидела, что Федька как раз аккуратно укрылся ало-золотой парчой и лежит как Эндимион. Только чуть сощурился от света. Федька... Целый, свеженький, как с конвейера. Аня отвернулась, чувствуя, что в носу и глазах свербит помимо всякого желания. – Скотина... Столько лет. Материализовался и всё, что можешь – это стебаться. Вот к папе в Москву вернешься, будешь его стебать. У вас хобби такое, я поняла... – Я тебя обидел? – тон у Федьки был ласковый. Мог означать и что он правда встревожен, и что стёб только начинается. Хотя, судя по тому, как он тронул ее плечо, скорее первое. Готов. К диалогу. – Да, обидел. – Извини. Я просто боялся, что ты за эти пять лет передумала. Я тут спал, а ты там жила. Думал – вдруг не придешь? Или придешь и скажешь, что мол давай подождем, чувства проверим? – Ага, понятно. Решил действовать на опережение. – Я тебе больно сделал? – Да нет вроде. Просто как-то... – А поговорить? – Ну да. – По опыту говорить лучше после. До совершенно бессодержательно получается. – Опыт не пропьешь... – вздохнула Аня. Тут же прикусила язык, но было поздно. – Он тебя смущает? Мой опыт... – Нет. Если бы ты его применил, может и смутилась бы. – Попозже. Так сходу мне показалось, что будет как-то... грязно. Аня забыла, что она обиделась и на что именно. Оглянувшись через плечо, посмотрела Федьке в глаза. – Ты сейчас вообще не шутишь? – Нет. Анют, я же реально очень старый. – А тараканы в башке, как рыбины, расти не переставали ни на день... – Именно. – А кто я для тебя? Федька взял пугающую паузу. – А кем ты хочешь, чтобы я был для тебя? – Вот сейчас не шути, пожалуйста. – Я не шучу. Так или иначе, мы оказались связаны между собой. И мне нравится быть с тобой связанным. Я буду тем, кем ты меня хочешь видеть. Желательно в пределах осязаемости. Обвенчаться у нас скорее всего не получится... – Че?.. – Если только в каком глухом углу корыстолюбивый старовер найдется, не признающий справок из загса. Аня чуть сползла под покрывало. – Какое "обвенчаться"? Мы ни о чем ведь не договаривались... – Да я же и говорю – в нашем положении вряд ли... – Да даже если б была какая-то вампирская церковь... – Не богохульствуй! – Ладно. – Но я все равно хочу у Андрея Палыча на наш с тобой дальнейший путь благословения попросить. – Федь... – Аня поуютнее прикопалась под покрывалом. – Ты ведь и правда вернешься? – Ты чего? Я уже вернулся! – И послезавтра с нами летишь? – Параллельным рейсом, с пересадкой. В Москве встретимся. Андрей Палыч мне выскажет всё, что думает. Марине Геннадьевне сюрприз будет. С мелким познакомлюсь. – А цэрэушник? – Его сдали Делии с ее американцем, чтобы социализировался. – И всё? – А что еще? Я его в Москву взять не могу, я же его так сдам с потрохами. – Да не... Просто как-то всё гладко выходит. – Гладко? Пять лет мумией пролежать, а потом отмокать в свиной крови – это гладко? – Нет. Но неужели он сам вот осядет и станет... социализироваться. Вольный вампир-цэрэушник. – Он мечтал найти других таких же. Нашел. Один из них даже америкос. Журналист. Они прекрасно найдут общий язык. – Федь... – Что? – Ты же сам не веришь. – Я?.. Конечно, всё может пойти не по плану. Но проблемы будем решать по мере их поступления. Нет, я ни хера не понимаю, что происходит! Сначала ты на венчание рычишь, теперь вообще меня к цэрэушнику выгоняешь!.. У тебя жизненные цели сменились за пять лет? Не ну в Питере у тебя хорошая компания была. – Ах ты гад... Аня вскочила с постели, потянув покрывало за собой. Федька, не отпуская свой край, сначала переполз на ее половину, потом – встал следом. – Обидно? А мне не обидно? Я для чего на просушку сдался? Для кого я всё это время пролежал? Из гроба даже приглядывал. Ты же помнишь, мне же не приснилось, как ты ободранная по лесу шарахалась? Что ты тогда мне сказала? Аня замерла к нему спиной, по-дурацки пытаясь завернуться в покрывало с его текучей бахромой. – Сказала – вернись любым. – Любым. То есть облезлая мумия – это любой, а вот такой как есть – не любой? – Извини, Федя. У меня просто от... от переизбытка какая-то истерика случилась. Ты прав. Всё как ты сказал. Разреши я уже пойду на сегодня, ладно? Скоро увидимся. Федька выпустил покрывало и сел на кровать. Аня, завернувшись, стала собирать свои вещи – и платье в горошек, и лифчик, и нарядные трусы... На Федьку старалась не смотреть: уже не знала, кто из них прав и в чем, а самое главное было не расплакаться. Это на папу действует безотказно, а Федька может продолжить вредничать. Однако тот вредничать больше не хотел. – Анют... Ну ты тоже меня извини. Совсем не хотел, чтобы наша встреча вот до такого дошла... Но я в нормальных мирных человеческих отношениях как раз таки мало разбираюсь. Особенно со впечатлительными барышнями. Я старый злой дед. Анют, не уходи. Давай всё заново? Хочешь, вообще гулять пойдем? Он подошел сзади и обнял ее. Целовать в шею, конечно, было подлым приёмом. – Ну давай, говори, чего хочешь. Аня чуть наклонила голову вбок. Федька сообразил быстро. – Ага, начинаем с традиционного... Мягко и аккуратно, словно безе, прослоенное кремом, он надкусил ее кожу. Этот укус-поцелуй, лёгкая, почти заботливая боль, пробрали до печонок, до самого нутра. Бёдра сладко заныли. Свои вещи она вначале сжала сильнее, а потом ворохом обронила на ковер. Трусы упали поверх платья как на подушку. – Твою же ж мать, вот это Версаль! – заржал Федька, отрываясь от ее шеи, роняя алые капли ей на плечо, на покрывало и ковер. – Нет, ну ты скотина! – Аня, развернувшись, со всей силы толкнула его на кровать. Федька с хохотом упал, Аня взгромоздилась сверху, всё также, в покрывале. Утирая рот тыльной стороной ладони, Федька нагло улыбался. Аня ухмыльнулась, потом аккуратно оскалилась, показывая зубы, а потом сама укусила его – туда, где шея переходит в плечо. Сосредоточенно глотая, она почти заурчала. Федькина кровь отличалась от обычной человеческой, как егермейстер от сидра. – Вот так... – Федька провел ладонью по ее спине, стягивая ниже парчовый край покрывала. – До чего же славной... ты получилась. *** Наверное, по-настоящему состоявшейся поездку можно считать после прохождения паспортного контроля. Можно облегченно выдохнуть, начать ностальгировать и ждать встречи с домом. – Хорошо... Не, ну лучше бы в Крым поехали, – вздохнула мама, обмахиваясь посадочным талоном. – Павлик, куда ты лезешь, это мусор! – мелкий отступил от тройного цветного мусорного бака, и мама покосилась на старшую дочь. На ободраные колени, которые едва прикрывал край джинсового платья. – Ты так и не поделишься, почему хотела именно в Рим и куда шастала? – Я не шастала, я гуляла со знакомыми. Ты их не знаешь. И что за косые взгляды? Я упала. – Ладно-ладно. На ранку подуть? – Не надо. Анин смартфон пискнул и заерзал в кармане. – Знакомые? – Ну да. Сообщение было от Федьки. Он завел себе, как он сказал, "пенсионную" симку и они добавили друг друга в мессенджерах. Минувшие сутки то и дело кидали друг другу сообщения – в основном, о чем нужно будет поговорить, когда будут дома. Но сейчас он предлагал повидаться перед отлетом. Его рейс улетал раньше. – Мам, я скоро. – Аня! Вылет скоро! – Через час. – Меньше. – Через пятьдесят минут. Я успею. Я быстро. – Чего-нибудь еще по дороге не расшиби. Аня махнула рукой и умчалась. На самом деле, зона отлета в аэропорту Да Винчи была огромная, с пригородный торговый центр, и заблудиться можно было легко. Но Аня скакала по эскалаторам и переходам в полной уверенности, что дорога и туда, и обратно найдется сама собой. Снова зазвонил смартфон. Аня думала, что это Федька от нетерпения или мама в ожидании... Но звонила Делия Дево. – Алло... – проронила Аня, не останавливаясь, но замедляя шаг. С француженкой они особо не дружили, с чего бы вдруг та стала ей звонить перед отлетом? – Аня? Алё, – мурлыкнула она Hello на французский манер. – Аня, Фёдор с вами? – Рядом. Я сейчас к нему иду. – А... Вы не волнуйтесь. Майкл не с ним? – Чего? – тут Аня притормозила и даже огляделась – не выглядывает ли из-за угла цэрэушник, как в советском мультфильме. – Он что, не с вами?.. – Мы всё уладим!.. В трубке раздалось шуршание, а затем голос Кьяры: – Аня! Не волнуйся. Это не твоя беда. Ничего не говори пока Фёдору, летите в Москву. Может быть, всё и вовсе не так страшно, как мне изначально описала Делия. – Но... – Не бери в голову. Ты вообще не должна была узнать. Это дело остается в Риме. Незачем им двоим устраивать шпионские игры. Мы с Марком сами всё уладим. Ты поняла меня? – Да. Кажется... – Хорошо. Садись в самолет и лети домой. Спишемся. Связь оборвалась. Тут же возникло сообщение от Федьки: "Ты где? Меня скоро посадят". Аня побежала вперед. Они всё уладят. Царапнула мысль, что так говорят об аборте. Быстро решают проблему и спокойно живут дальше. Может, это и правда выход? Бесит же ее этот Майкл, из-за него она теперь... теперь вечно будет с Федькой. Да, чуть не умерла вначале, едва не превратившись в лютого зомби. К тому же, вольный вампир-цэрэушник – это же проблема? Что с того, если проблему решат так, как заведено в спецслужбах? А может, она вовсе сгущает краски. Еще немного – и они с Федей будут в Москве. Их встретит папа. И они еще хоть недолго побудут одной семьей, все вместе. Федьку она приметила в толпе издалека и, не сбавляя скорости, кинулась к нему, прямо на шею. – Ну вот, другое дело, а то я думал, не соскучилась. У вас всё в порядке? – Да. А что? – Свербит что-то... Сердце ёкнуло – дай, думаю, напишу. Слушай, а давай, пока время есть, Андрей Палычу позвоним? Сразу вдвоем, по громкой связи?.. Аня отошла – резко, аж оттолкнувшись от Федьки. – Федя, прости, я наверное, такая дура... – Тааак... Интересный поворот. Что такое? – Делия не должна была мне говорить, а мне сказали не говорить тебе... – Ну? Еще какая баба кому чего говорила? – Майкл свалил. – Чёрт! Вот чтоб его… Не, ну вот жопа моя многострадальная чуяла неладное. – Все плохо, да? – Ничего хорошего... А впрочем, раз Марк меня пока не дернул, может и всё обойдется. По крайней мере, без меня. – Может, он сам вернется? – Может. – Что с ним сделают? – Спать, наверное, обратно положат. Не знаю, Марк что-нибудь придумает. Такой движухи давно не было, упыриное население разрослось. – Что нам делать? – Нам? Ничего. Анют, тебе точно ничего. И вообще в самом деле – забыли. Делия в курсе... А Кьяра? – Да. Она тоже со мной говорила. Только что. – Значит, в курсе и Марк. В эфире тишина. Всё. Мы летим домой. Аня снова подошла к Федьке и ткнулась лбом ему в ключицу. Мельком подумала, что он не в привычной косухе, а в весь в джинсе – в светлой, "варёной". Они оба получились как в униформе. – Прости. – За что? – Мы бы спокойно сели на свои рейсы и улетели... Но я просто не могу тебе лгать о том, что важно. – Мне тоже тяжело тебе врать, Анютка. – Поэтому я не верю, когда ты говоришь, что мы просто забудем и улетим домой? – Наверное. Это ведь правда опасно. Он слишком много знает. И по нашей, и по государственной линии. – Не так... Федь, опять не верю. – А как? – Ты его вытащил из прошлой жизни. Я тогда, еще в спальне поняла, что не получится его так запросто социализировать. У Делии с ее хахалем точно. Даже я бы с ними повесилась. И пофиг, что этот Фред американец. Майкл ведь на самом деле тоже к тебе привязан, так?.. – Так... – вздохнул Федька. – Не получится его взять и выбросить. Что выйдет? Не просто вольный цэрэушник, а одинокой и очень злой? А альтернатива?.. – Нет!.. Анька, ну как ты можешь? Ты же его терпеть не могла. – Он меня и сейчас бесит. Просто своим наличием в мироздании. Второй раз подряд мою жизнь спускает куда-то, примерно в унитаз. Ненавижу суку американскую. Но не сказать этого – остаться просто дочкой Андрея Палыча, которую надо пасти и опекать. А еще ты мне не простишь, если я поведу себя как овца. Послушаешь, не бросишь, но не простишь. Так? – Я хочу тебя снова покусать. – Не сегодня. Разберись с цэрэушником и повторим программу. Только постарайся не пять лет провозиться. – Не думаю. Так-то он парень неплохой, только... Аня схватила его за ворот и притянула к себе. Может, в Средневековье Федька считался высоким, но теперь был идеального роста – как раз, чтобы поцеловать по собственной инициативе. Федька впился в нее так, словно и вправду хотел укусить, так от души, как только на картинах рисуют. Уже отрываясь от него, Аня поняла, что кто-то стоит рядом и смотрит на них. Оказалось, это мама. Одной рукой она придерживала чемодан с взгроможденным на него Анькиным рюкзаком, другой – Павлика. – Мам, ты чего здесь? – Ничего. Нам ворота поменяли, вот и идём. Ясно, на кого ты так удачно упала. – Анька целуется, – ехидно заявил Павлик. Отпустив ручку чемодана, мама перекрестилась. – Марина Геннадьевна, это вы так рады меня видеть. – Да, Федя, поверь. Рада. Ты с нами летишь? Федька отпустил Аню из объятий и ответил: – Нет. Должен был... – Но возникли обстоятельства. Андрей в курсе? – Про обстоятельства не в курсе. Как раз собирались звонить... – Я вам помешаю? – Злая вы, Марина Геннадьевна. Аня, шмыгнув носом, достала телефон и стала набирать папу. Волновалась как после двойки на экзамене. Ко всему прочему, она чувствовала, что и мама, и Федька, и даже мелкий за компанию, сосредоточены сейчас на ней. – Папа?.. – нет, это было переподключение в каком-то дальнем цифровом узле. Еще несколько гудков. – Папа! Привет. Ты можешь говорить? – Что случилось? – Ты только не волнуйся. Мы все целы. Мы целы все, пап... Я трубку передам? Федька взял трубку с таким лицом, будто тоже провалил экзамен. – Андрей Палыч, вы меня слышите? – Слышу, Федя. Как самочувствие? – Хорошо. А ваше как? – На плохое нет времени. Что у тебя случилось? – Андрей Палыч, я пока задерживаюсь. Я сегодня не прилечу. – Это я уже понял. Что случилось? – Да кот сбежал... – Какой? – Какой, какой... Полосатый. Звезданутый. Откачали, на передержку его пристроили, а он сбежал. – Надо было сразу кастрировать. – Рука не поднялась. Такой шикарный метис. Но найти надо. – Надо. Нам такой хвост не нужен. – Только ты теперь хоть о себе знать давай. – Буду открытки слать. Отчеты о дрессировке. – О дрессировке кота? – Да. – Фантазёр ты, Федя. Осторожней, вдруг он бешеный. – Есть осторожнее! – Анька тебе передала? – Что? – Значит, не передала. Вели передать. От меня. Правильно сделал, что дал ей с собой. – Сейчас распоряжусь. – Давай. – До свидания, Андрей Палыч. Кажется, я вас люблю. – Кажется, я тебя тоже. Всё, Федя, отбой. Федя сбросил звонок и улыбнулся. – Девочки, не ревнуйте. Ань, что тебе велели передать? Аня, уложив мобильный обратно в карман, полезла в рюкзак. Не заторможено, но обреченно. В дальнем кармане, где раньше носила и прокладки, а теперь только заначку крупных денег, лежала деревянная коробочка с тканевой подложкой. Увидев, что в коробке, Федька оцепенел и будто побледнел сильнее прежнего. В коробочке лежал его крест – целый, с едва заметным шрамом на месте разлома, на длинном шнуре. Аня взялась за шнур и надела крест Федьке на шею. Тот склонил голову, крест скользнул в джинсовый разрез и лег ему на грудь. Федька еще мгновение простоял, замерев, затем обнял разом и Аню, и, несмотря на вялое сопротивление, Марину. Потом и Павлика, наклонившись, сгрёб и крепко обнял. – Мама, – запищал мелкий. – А что это за дядя? Зачем он всех обнимает? – Это дядя Фёдор, Павлик. Он просто всех обнимает. Если что, слушайся его, Павлик. Федька, наконец, чуть отстранил Павлика от себя и всмотрелся в сосредоточенную моську. – Как живется, Павел Андреевич? – Пусти. Федька вначале расцеловал его в обе щеки, а потом уже отпустил. – Он после Аньки меня поцеловал... – сообщил Павлик, прячась не только за маму, но, на всякий случай, за чемодан. – Я всё папе расскажу. – Он стукач, – хмыкнула Аня. – Учти, Федь. – Я не стукач! – Стукач. Павлик, у нас в семье стукачей не любят... – Ну хватит! – велела Марина. – Не дразни его! Он в самолете не угомонится. Ты сама домой летишь? Аня кивнула. – Лечу. – Тогда пошли к нашим воротам. Аня посмотрела на Федьку. Федька – на Марину. – Кланяйтесь от меня Андрею Палычу. – Аньку быстро, словно боясь передумать, поцеловал. – Еще увидимся. Пиши пока на этот номер. Если что, дам знать. Развернулся и, поправив на плече спортивную сумку, почти побежал прочь. Ане так хотелось, ухватить его, удержать, крикнуть ему что-то или самой кинуться следом. Не верилось, что он только что был здесь, а теперь снова исчез. Да, еще минута и он исчез из виду, скрывшись за толпой людей. – Доченька, пойдем, – попросила Марина. – Пусть себе ищет золото партии. Ничего тут не сделаешь. Ане очень захотелось нагрубить в ответ на такую житейскую мудрость. Еще посмотрим, что тут можно сделать. В конце концов, все только начинается. Она сунула пустую коробку в рюкзак. – Пойдем на посадку, мама.