Второй шанс на слабость

ДЖЕЙМС

      Мне не нужно было открывать глаза, чтобы понять: она ушла.       Честно, это единственное, в чем я сейчас был уверен. Потому что кроме этого, я уже ничего не понимал. Каких-то полтора года назад все было спокойно. Если не идеально, то хотя бы нормально. Я был квотербеком с отличными показателями, устойчивым процентом точных передач, большим количеством тачдаунов и ярдов в среднем за попытку. У меня была Элизабет, и единственное, что меня заботило в отношениях с ней, — это одержимость Оливера ею. Больше ничего. Но даже это толком не мешало, потому что в верности обоих я не сомневался.       А потом я отыграл ту дерьмовую игру в прошлом сезоне, и все пошло под откос. Я не знаю, откуда Хитч узнал о ситуации в моей семье, но не это имело значение, а то, что стоило мне выйти на поле, он посчитал приемлемым не только шантажировать меня, но и пытаться навредить физически. За что и поплатился. Не думаю, что для парня нормально так остро реагировать на подобное, но отчего-то это действительно меня задело. Никто, даже из близких друзей моей семьи, не знал о том, что произошло. Для всех мы переехали из-за работы отца. А в реальные причины были посвящены лишь наша семья и пара человек, задействованных в конфликте. До того момента, естественно. И до вчерашнего вечера.       Потерять место квотербека для меня было действительно высшей степенью наказания. После этого мне уже было откровенно плевать на учебу, друзей, девушек и прочую чушь, которая не имела никакого отношения к полю или мячу, который будто бы для меня был сделан. Баскетбол и плаванье в зимнем сезоне, и бейсбол в весеннем — меня не слишком привлекали, но помогали справиться с мыслью, что в следующем году вместо футбола я буду играть в пьесе.       Это сказалось и на общении с родителями, поскольку они перестали молча отсиживаться, а начали влезать в мою жизнь, несмотря на договоренность. Мать упрашивала остаться дома, даже после восемнадцати, пытаясь убедить меня в том, что все поменялось, что отец изменился, но меня это не волновало. Если я и был дома — всегда скрывался в комнате, но в основном я ночевал у Элизабет, редко у парней из команды и иногда у Оливера. В целом такой расклад меня более чем устраивал, и мне было плевать, что об этом думают родители. Их ведь не интересовали мои желания. Например, чего я хочу от жизни или где планирую учиться. Многие университеты предложили мне пройти собеседование, даже несмотря на инцидент последней игры, но родители решили, что я пойду в Корнелл, и это не подлежало обсуждению. Хотя я планировал попробовать поступить в Йель или Принстон, ведь там не учитывается способность семьи оплатить обучение, а рассматриваются реальные достижения абитуриента. Все это не имело значения, ведь мои дорогие мать и отец расписали всю мою жизнь наперед. Я и половины их плана не знал, так что, вероятно, мне нужно было расслабиться и плыть по течению, которое они заготовили для меня. Не удивлюсь, если они уже знают, сколько у меня будет детей и как я их назову.       Я всегда понимал, что этого не избежать, поэтому, нехотя, смирился. В отличие от Эмили, видимо, которая решила стать великим химиком и поджечь долбаный кабинет. Когда я услышал, что конкретно она сделала, — думал помру со смеху. Это и правда было на нее похоже. Мелкую никогда не удовлетворяла выбранная ее матерью судьба. И сейчас я, возможно, был этому рад, поскольку иначе бы она не оказалась здесь.       Хотя это и было спорно, потому что теперь видеть ее было не только тяжело, но и чертовски больно. Видеть своего друга, с которым я последний раз нормально общался до начала учебного года, настолько счастливого в ее объятьях, — неприятно. Видеть, как она влетела в него, чуть ли не сбивая с ног, и жадно целовала, поздравляя с выигрышем, что не состоялся бы без моего прямого вмешательства, — мучительно. Видеть выражение ее лица, которым она не одаривала меня никогда прежде, будто прощаясь, — невыносимо. И, конечно же, было больно не иметь возможности даже просто подойти и сказать хоть что-то, потому что сам оттолкнул ее и запретил приближаться ко мне.       Боже, да зарядить кулаком в морду братишки Хитча было не так больно. А, скорее, в удовольствие. Я и правда удивился, что этот олух не смог успокоиться и подослал родственника, чтобы саботировать мое поступление в университет. Будто они на самом деле уверены, что я настолько тупой и поведусь на это. Стычка была лишь мимолетной преградой к долгожданной победе, которая в итоге не принесла мне никакого счастья.       Я остался совсем один. Это не то чтобы сильно меня нервировало, но когда у меня была Элизабет, я хотя бы мог отвлечься от мыслей о Хилл, которые теперь заполнили большую часть моего сознания. Я не понимал, в какой момент она перестала быть просто некогда моей подругой, а стала той, которая даже во фрэндзоне держать меня не хочет, а мне на это не плевать.       Я бы мог сказать, что началось все с Хэллоуина, когда мы впервые поцеловались, но нет. Поцелуй был лишь своеобразным катализатором всех тех странных моментов, которые я не мог себе объяснить, и тех эмоций и чувств, которые я проявлял по отношению к ней ранее. Но чем больше я об этом думал, тем сильнее был уверен, что последней точкой, перевернувшей все с ног на голову, стала наша ссора на поле.       Вся неделя после вечеринки казалась какой-то несуразной шуткой судьбы, заставляющей не смеяться, а давиться от глупости ее сюжетных поворотов. Я думал, что все закончится на моем разрыве с Фауст, но все пошло не по плану, когда на мое: «Мне кажется, нам стоит расстаться», она ответила: «Только после бала». Первые минуты я правда верил, что она несерьезно. Возможно, она тоже самое думала про меня. Но когда она буквально в слезах начала твердить, что это нечестно бросать ее накануне бала, даже несмотря на то, что до него было еще гребаных два месяца, я сдался. Нас связывали долгие отношения, хоть они и не были слишком приятными, поэтому поступать с ней настолько дерьмово я не хотел. Пока она не поступила дерьмово с Эмили, добившись ее увольнения. Хоть она и уверяла меня в том, что ее вины в этом не было, я знал, что она врет. Пришлось поставить ей ультиматум: если она не вернет эту чертову тряпку Барлоу, я расскажу всем о нашем разрыве. Это вроде как подействовало, и она пообещала вернуть платье в среду, но, как оказалось, мелкая уже нашла себе новую работу.       Застать ее в кафе, в долбаной униформе, в лапах Оливера, буквально через час после «разрыва наших отношений» — было настолько предсказуемо, учитывая наше везение, но для меня это стало настоящей катастрофой. Ведь теперь я понял, что неважно, как именно она смотрела на меня на тренировке или что чувствовала раньше — она все равно будет с ним. И я сам в этом виноват.       Осознание всего этого прошибло так сильно, что стало просто физически трудно находиться с ней хотя бы в одном помещении. Мы же, черт побери, поменялись ролями. Я не мог перестать думать о ней. Или о том поцелуе, что я чуть было не углубил, наплевав на всех окружающих. Или о проклятом полотенце, которым она прикрывалась, когда я принес ей чай. Или о том, как сильно я ее хочу. Или обо всем сразу. Эта ирония не поддавалась никакому объяснению, но сильно давила на мое самообладание. Эмили же постоянно была на виду и только ухудшала ситуацию, что было крайне глупо с ее стороны, ведь я делал ей одолжение, исчезнув из ее жизни. Она могла расслабиться в отношениях с Льюисом и больше не трепать себе нервы вечными спорами со мной. Но она будто бы специально не позволяла мне переключиться на что-то другое.       А потом у меня появилась и другая проблема. Я продолжал делать вид для всех окружающих, что мы не расстались с Элизабет, но она истолковала мое согласие совершенно неверно. Я мог бы полностью погрузиться в эти фальшивые отношения, и позволить ей виснуть на мне не только на публике, но и наедине. Однако при первой же ее попытке меня поцеловать, мне пришлось объяснить, что все серьезно, и я не передумаю.       Мне не хотелось ее расстраивать, но и выбросить лицо Эмили из головы в такие моменты не получалось. Я был далеко не лучшим парнем в мире и хорошим человеком меня трудно было назвать, но заниматься сексом с ней, а представлять Хилл — было неправильно. Для них обеих. И это раздражало еще сильнее.       С каждым днем мне все больше хотелось заткнуть совесть и рассказать мелкой о том, что я чувствую, но видеть ее лицо в этот момент совершенно не хотелось. Эмили, скорее всего, и правда больше не была влюблена в меня, но тот поцелуй должен был что-то значить и для нее. Я надеялся на это, хоть и не хотел себе в этом признаваться. Но рушить ее отношения не входило в мои планы. До вчерашнего вечера.       Элизабет была шикарна в своем обтягивающем платье. Я знал, что она потратила много часов на его поиски, и это определенно стоило того. Уверен, на мероприятии все будут смотреть на нее и жалеть, что такая девушка находится в паре с другим, а не с ними. Мне даже стало стыдно, что она так нарядилась, а в итоге пойдет с тем, кому это неинтересно. Мне всегда нравилась ее идеально отточенная фигура, но сейчас я смотрел на нее совершенно равнодушно. Меня больше интересовало, сколько еще мне придется изображать ее парня, и в котором часу мы разъедемся.       — Почему ты не в белом? — укоризненно спросила она, стоя на пороге своего дома.       Прошла всего пара секунд, а я уже был в чем-то виноват, но это даже забавляло меня. За ее спиной стояла Анабель с фотоаппаратом и широко улыбалась, осматривая мой внешний вид. Да, я не то чтобы сильно старался, но выглядел нормально, я уверен. Но даже если это не так, мне было как-то все равно.       — Почему я должен быть в белом?       — Потому что мы не сочетаемся, — все также недовольно проговорила Фауст, но все равно затянула меня внутрь для невероятно долгой фотосессии.       Хотелось выпить, но я был за рулем. Это путало все мои планы, потому что я прекрасно понимал, чем может обернуться этот вечер. Игнорировать присутствие Эмили в платье на протяжении нескольких часов — невозможно без алкоголя. И я оказался прав, потому что стоило ее увидеть в зале, как пить захотелось в сотни раз сильнее. Я всегда подмечал, что ей безумно идет черный цвет, но в этот раз она переплюнула даже саму себя. Она не оставила свои байкерские замашки, надев платье с какой-то черной сеткой, покрывающей все ее открытые участки кожи от запястий до воротника шеи, и это сделало ее только сексуальнее. А эти длинные ноги из-под свободной юбки и чертовы каблуки... Я просто сходил с ума.       Впервые мне стало паршиво, что я даже не подумал о том, чтобы пригласить ее на бал. Она же столько раз звала меня, а я отказывался. Но, уверен, сейчас отказалась бы уже она. И, твою мать, как мне надоело все это дерьмо.       — Бет, прости, но я пойду, — прохрипел я, выпив какую-то сладкую фигню без градусов.       — Что?       Она задержала меня за рукав, не позволяя сделать и шага. Челюсть сжалась от неописуемого желания убраться к херам отсюда, но здравый смысл все еще пытался взять верх.       — Ты не можешь уйти, ты мне обещал.       — Я знаю, что обещал не расставаться публично до бала. И знаю, что бросать тебя сейчас — мерзкий поступок, но я просто хочу уйти отсюда. Все это — полный бред. Ты за это время могла найти себе кучу парней. Посмотри на себя, да с тобой любой захотел бы пойти.       Я снова попытался уйти, но она опять меня остановила.       — Мне нужен лучший, — тихо сказала она, едва не заставив меня рассмеяться вслух.       Я мог сейчас устроить скандал, потребовать объяснений той бредятины, что была между нами на протяжении двух лет, если она говорит такое, то все это с самого начала было ошибкой. И продолжать совершать ее я больше не стану.       Стоило свету погаснуть, я вырвал свою руку из ее вдруг усилившейся хватки и вышел из зала. По-хорошему я мог сразу поехать домой, но мне снова нужен был никотин. За последний месяц его доза увеличилась в несколько раз. Точнее, во множество раз. Я курил до тех пор, пока организм буквально не накрывало острое желание вывернуться наизнанку. А затем переводил дух и курил по новой. Эта дрянь когда-нибудь меня прикончит, но я, вопреки этому факту, лишь приближал этот срок.       В голове не было ничего, кроме Эмили. Я просто не мог остановиться и перестать вспоминать, как обнимал ее, после ужина с моими родителями, как прижимал к себе, пока мы спали вместе в ее комнате. Как тащил ее домой, пока она была в моей кофте, и как она смотрела на меня почти влюбленными глазами в больнице до того, как я все испортил.       Проклятье, как же хотелось вернуться в зал и потанцевать с ней. Это хотя бы на пару минут заставило бы меня возненавидеть эту жизнь меньше. Один чертов танец ничего бы не изменил для нее сейчас, но знатно помог бы мне с этой тяжестью в груди. И отравляющем желанием поцеловать ее при всех.       Я не знаю, сколько прошло с того момента, как я ушел, но последняя сигарета прибавила мне решительности. Да, я сказал ей не приближаться ко мне и сам же собирался нарушить этот бойкот. Да, она взглядом дала понять, чтобы я отвалил от нее и больше не втягивал в эту череду ссор и перемирий. И да, я так и поступлю, но только после одного гребаного танца. Больше мне ничего не нужно.       — Джеймс, — позвала меня Элизабет, но я не остановился.       В зале уже не играла медленная музыка, да и прожекторы портили интимную атмосферу, но мне хватило бы и этого. Нужно было просто подойти к ней и пригласить на танец. Нужно было просто найти ее, среди прыгающих голов и вытянутых рук. Нужно было...       Черт, да где же ты?       — Джеймс, — чуть строже прошипела Элизабет, разворачивая меня за локоть. Снова.       — Что?       — Давай отойдем и все обсудим?       Ее рука медленно прошлась по моему пиджаку, пытаясь будто нащупать там что-то, а затем перешла на торс.       — Что ты хочешь обсудить? — перехватив ее запястье, спросил я.       Глаза все еще бегали по залу, но ни Эмили, ни Оливера не было видно.       Твою мать, если они пошли трахаться в каком-то кабинете...       — Джеймс! — прикрикнула Элизабет, вырвав свою руку из моей. — Мне больно!       — Черт, прости, — нахмурившись, я вновь потянулся к ней, но она отпрянула будто от огня. — Я не хотел, это вышло случайно. Я не хотел причинять тебе боль. Извини.       — Если бы ты правда этого не хотел — не бросил бы меня после того, как поцеловался с другой.       Это была правда. Хоть и не целиком. Но я должен был расстаться с ней еще после первого раза, как в моих фантазиях появилась Эмили. И тем более, когда она вытеснила всех остальных.       — Мне на самом деле жаль. Нужно было закончить это давным-давно. Ты заслуживаешь...       — Что?!       Ее лицо исказилось гримасой ярости, и я вдруг пожалел, что не послушал ее просьбу и не отошел, чтобы поговорить наедине.       — Я думала, ты сейчас начнешь отрицать это, — еще громче воскликнула она, и я наконец стал оттаскивать ее к пустым кабинетам, пока она, не прекращая, била меня кулаками в плечо. — Ты чертов мерзавец! Из-за какой-то девки! Да кем ты себя возомнил?!       — Бет, успокойся, — прошипел я, закрыв за нами дверь. — К чему ты устраиваешь эту сцену, если сама заявила, что тебе был важен лишь мой статус?       — Да как ты... — Она снова ударила меня, но на этот раз сильнее. — Ты просто трус! Жалкий, подлый...       — Хватит! — Мне пришлось несильно оттолкнуть ее, чтобы появилась хоть какая-то дистанция. — Прости, но эти отношения уже давно не приносили мне удовольствия. Уверен, и тебе тоже, за что я прошу прощения. Но, черт возьми, я не буду извиняться за то, что хочу их окончить.       — Как ты можешь бросать меня из-за нее? Я же люблю тебя! Мы столько пережили, а ты бросаешь меня ради какой-то шлю...       — Не смей, — прошипел я, сделав шаг вперед. — Ты можешь говорить обо мне все, что хочешь, но она здесь не при чем. Ты вообще ее не знаешь.       — Ты тоже.       Поверь, я знаю ее намного лучше, чем ты думаешь.       — Это не имеет значения.       Стоило выйти из кабинета, мне пришлось пробираться через небольшую группу людей, околачивающихся около соседнего кабинета биологии. Готов поставить все деньги, что они слышали каждое наше слово, но мне уже было плевать. Я хотел напиться до той степени, что не только имя Эмили вылетит из головы, но и мое собственное. Нужно было всего лишь доехать до дома. Открыть шкафчик с алкоголем. Достать полупустую бутылку «Джек Дениелс». Открыть холодильник. Достать лед. И напиться. Достать еще бутылку. И напиться снова.       Но мне удалось прикончить только два с половиной разбавленных бокала, когда зазвонил телефон. Пить на голодный желудок было рискованно, потому я особо не торопился и растягивал «удовольствие», но увидев, кто звонил, понял, что напрасно осторожничал. Я явно уже валялся где-то в алкогольной коме и галлюцинировал.       — Эмили?       Слабый шум дождя прервал ее сиплый голос, заставивший на секунду прикрыть глаза:       — Да, Джеймс, ты... — Я так давно ее не слышал. — Не мог бы... Ладно, извини, я случайно.       И, видимо, не услышу еще столько же, потому что она сбросила. Какого черта она делала на улице в такую погоду? И какого черта звонила мне, если должна была в это время кувыркаться с Оливером в машине, общежитии или туалете кафе.       Кафе.       Лет с шестнадцати я пообещал себе никогда не водить в нетрезвом виде. И сдерживал это обещание до того момента. Я знал, что было крайне безрассудно ехать к Патрику, учитывая, что я даже не знал наверняка, была ли она там. Просто в этот день у нее по графику была смена, на заднем плане был слышен дождь, а ее голос звучал подозрительно хрипло. И этого, по всей видимости, хватило, чтобы сорваться и поехать к ней.       Неоновая вывеска была отключена точно так же, как и свет в заведении. Фонарь тоже не горел, и все это с каждой секундой все больше походило на глупый розыгрыш. Захлопнув дверь автомобиля, я раскрыл зонт и начал осматриваться в поисках хотя бы одного признака жизни. И наткнувшись на автобусную остановку, едва освещенную светом фар, расслабленно выдохнул.       Я несильно переживал, когда ехал пьяным один, но с кем-то — было куда страшнее. В этот раз мне была необходима вся моя концентрация и внимание к дороге, потому что теперь не только моя жизнь была в опасности, но и ее.       Эмили отвлекала, задавая множество вопросов и ожидая на них ответы, в то время, как я пытался довезти нас в целости и сохранности. И я, честно, старался отвечать по минимуму и не смотреть на нее, но когда она начала говорить об Элизабет, я едва не забыл о том, что нахожусь за рулем. В голове был туман, заслоняющий большую часть вечера, потому я не мог с точностью сказать, рассказывал ли я Фауст об Эмили или нет, но мне казалось, что я этого не делал. Она могла догадаться или я выпил больше, чем думал. Какой-то бред.       Но не это меня сейчас волновало, а тот факт, что они расстались с Оливером. Она не утверждала этого, но можно было сделать именно такой вывод, учитывая все, что она сказала и как выглядела. Будь я хорошим другом или хорошим бывшим другом, начал бы ее утешать и говорить, что они еще помирятся, но делать этого совершенно не хотелось. По крайней мере, пока я не был трезвым. Я и так выразил свое сожаление, касательно их разрыва с Ноа. Слишком много чести для моих друзей, которые даже не могут банально удержать ее.       И несмотря на то, что я, как бы низко это не звучало, был рад тому, что они расстались, я совершенно не знал, как себя теперь с ней вести. Сколько должно было пройти времени, чтобы признаться в симпатии? Вряд ли пара часов. Но если больше, то есть шанс их воссоединения. Я уверен, что Льюис не настолько тупой, чтобы злиться на нее так долго из-за сокрытия информации. Она же не изменяла ему, если не считать Хэллоуин, так что он мог предложить ей снова сойтись уже завтра. Я не хотел давить на нее, но она не могла принимать такое решение, не имея представления о полноте всей картины.       Черт, нормальные люди абсолютно точно так не рассуждают.       Переключиться не получилось, даже когда я рассказал ей про то дерьмо из прошлого, о котором на самом деле давно хотелось ей поведать. Еще в Лондоне я собирался использовать это как аргумент, почему ей не следует отворачиваться от меня, но посчитал, что очередная манипуляция сделает только хуже. Но, как оказалось, все и так было хуже некуда, и это все равно уже ничего бы не изменило. Зато было проще свалить из страны, оставив всю эту ситуацию позади. Одни плюсы, мать их.       Однако сейчас рассказать ей о том, что случилось, было правильно. Это не было манипуляцией или частью коварного плана. Это просто было желание наконец открыться перед ней, чтобы она перестала видеть во мне врага. Если это вообще еще возможно.       Бокал снова был наполнен на треть и даже не разбавлен куском льда. Нужно было срочно отключить мозг и не думать о том, что будет, если я зайду к ней в ванную. Я бы все равно этого не сделал, но воображение считало иначе. И эти картинки было чертовски сложно отключить, потому что вовсе не хотелось этого делать. Особенно, когда она вышла в моей футболке и моих шортах.       Господи.       Сейчас она выглядела даже сексуальнее, чем в платье и на каблуках. Тело моментально напряглось, а во рту собралось слишком много слюны. Нужно было сконцентрироваться на ровном дыхании, но при этом не обращать внимание на запах моего шампуня в ее волосах, который я чувствовал, даже находясь в трёх ярдах от нее. Это было слишком трудно. Но труднее было игнорировать румянец на ее щеках от моего комментария, слетевшего с губ быстрее, чем я сообразил, что сказал это не у себя в голове. И только резкая смена направления нашего разговора в сторону моей нетрезвости избавила от навязчивой мысли перейти от фантазии к действиям.       Мне льстило, что Хилл переживает обо мне даже больше, чем, кажется, о самой себе, но ее упоминание Элизабет все испортило. Потому что теперь уже я был тем, кто говорил все, что придёт в голову. Даже если это что-то, о чем я не планировал ей говорить вообще. Или, по крайней мере, не так рано.       Я не собирался рассказывать, что расстался с Элизабет, потому что эта тема слишком остро соприкасалась с темой моего отношения к Эмили. И не собирался говорить, что это случилось почти сразу после октябрьской вечеринки. И да, я вовсе не решил, стоит ли признаться ей в том, что чувствую, или лучше повременить, но я все равно все это рассказал. Она просила этого не делать, а меня было уже не остановить. Боже, я и правда слишком сильно хотел сказать ей об этом. Просто, чтобы она знала, просто, чтобы задумалась и взвесила все прежде, чем приняла бы решение. И, черт возьми, мне стало гораздо легче. Пока она, конечно, не переключила режим доверия на полное его отсутствие и не начала доказывать мне, что это неправда.       Глупая, как вообще это может быть ложью?       Чем ближе я подходил, тем сильнее меня опьяняло желание поступить с ней так же, как, по ее словам, всегда поступал Ноа. Боже, она так рьяно отстаивала свою точку зрения, совершенно не замечая как именно я на неё смотрел.       Брось, мелкая, я не настолько хороший актёр, чтобы подстроить такое.       Мне казалось, я слишком очевидно пожирал ее взглядом, с трудом улавливая суть разговора и пытаясь понять, в чем конкретно она меня обвиняла. Однако она была слишком увлечена выяснением отношений, и я, в какой-то момент, просто подался вперёд, опережая то мгновение, в котором она сказала бы что-то такое, что точно смогло бы меня остановить. Темно-зелёные глаза широко распахнулись, демонстрируя едва уловимую нотку страха и замешательства, а губы, будто бы повторяя их действие, приоткрылись, чтобы, вероятнее всего, приказать мне отодвинуться. Но я не стал дожидаться этого и просто поцеловал ее.       Просто едва не потерял контроль, вжимаясь в ее тело так, словно собирался пробуравить ею стену. Просто наконец-то зарылся рукой в волосы правильного, каштанового, цвета, а не любого другого. Просто начал задыхаться от моего запаха, моей одежды и моих долбаных рук на ней.       Пальцы стремительно мокли от холодных капель, но это совершенно меня не остужало. Воображение просто не позволяло успокоиться, рисуя картинки, как Эмили проводит ногтями вниз и кладет дрожащую руку на мою ширинку, как она смотрит на меня и закусывает покрасневшую губу, а затем закатывает глаза и громко стонет.       Дьявол.       Сжав пряди в кулак и едва не зарычав, я оттянул их вниз, получая пламенное удовольствие от глубины и жадности долгожданного поцелуя. О да, черт возьми, мне нужно было именно это. Ещё с гребаного Хэллоуина, а то и того раньше было необходимо почувствовать мягкость и податливость ее языка своим. И, Боже, как же это было восхитительно.       — Хочу тебя… сильно… Охренеть как сильно… Господи, — хрипел я в ее губы, неконтролируемо пытаясь усилить трение между нами.       Не останавливай, Эмили. Не останавливай меня.       Руки сами пытались чуть ли не разорвать на ней одежду, но я и не собирался их одергивать. Мне нужно было больше ее. Я хотел почувствовать ее целиком. Хотел, чтобы она просила меня прикоснуться к ней и умоляла не останавливаться так же отчаянно, как я безмолвно упрашивал ее об этом.       Это какое-то сумасшествие, помешательство. Это просто не поддавалось никакому объяснению. Сука, я так хотел попробовать ее на вкус, прикусить ключицу, оттянуть кожу на шее. Хотел коснуться ладонями ее груди и сильно сжать, но оторваться от этих губ было просто нереально. Нельзя было отвлекать ее, можно было только наслаждаться. Пока она не остановила бы. Пока разрешала. Пока…       Твою мать.       Ее сладкий жалобный стон перехватил мое дыхание, а тело, оказавшееся еще ближе, практически заставило меня кончить. Эмили так терлась о мой член, что мне стоило нечеловеческих усилий не подхватить ее прямо сейчас и не войти настолько глубоко, насколько она позволит. Мир растворялся в ее объятьях, ее холодных, нежных руках на моей шее и в волосах. Я не мог поверить, что она отвечала так страстно, так пылко и горячо. Это сводило с ума, просто выносило мозг. Малышка хочет этого. Меня. Так сильно и охренительно возбуждающе. Едва ли не тая в моих руках, стремящихся коснуться каждого дюйма ее потрясающего тела. Мягкость ее кожи будоражила сознание, а температура подогревала интерес. Черт, она божественна. Ее рёбра, живот, талия, задница…       Сука.       Я сорвался. Мое имя. Мое, чертово, имя на ее губах звучало так красиво, что это просто отключило разум. Эрекция больно уперлась в бедро Хилл, пока я бешенно напирал на нее, едва ли осознавая, что делаю. Перед глазами снова была ее голая грудь, совершенно неприкрытая полотенцем, снова была задница и красивый живот. Я больше не мог ждать. Я еще никогда не был так безумно возбужден. Она должна почувствовать, насколько сильно я затвердел из-за нее.       Эмили, я хочу тебя так сильно.              — Господи.       Едва я приоткрыл глаза, мне сразу же пришлось их снова закрыть от яркого света. Все тело лихорадило, пот намочил футболку и заставил ткань неприятно прилипнуть к коже. Стояк ныл так сильно, что я не задумываясь оттянул топорщащиеся трусы и обхватил его рукой.       Плевать, она ушла.       Злость заставила быстрее двинуть рукой и несильно закатить глаза от удовольствия. Губы слегка открылись, а голова уперлась в жесткий подлокотник дивана. Если бы она была здесь, если бы тогда не остановила меня... Боже, это было нечестно. Видеть желание Эмили в воображении, когда вчера оно сочилось из каждого ее действия и движения. Но самому доставлять себе удовольствие…       Джеймс...       Твою мать. Этот голос. Она будто бы пробралась глубоко внутрь мозга и больше не позволяла думать о ком-либо еще. Ее запах повсюду, а на языке все еще призрачный, но такой ощутимый вкус. Сладкий и мягкий, чертовски возбуждающий.       Движения замедлились, как если бы это была ее рука. Как если бы она сейчас сидела здесь и целовала мою шею, оглаживая пальцами скулу, зарываясь в волосы и ощутимо царапая кожу. Томно шептала бы в ухо о своем желании и тихо стонала от того, как я нажимал бы на ее сосок большим пальцем и слегка дул холодным воздухом. Просила бы продолжать, обнимать ее талию и усаживать на колени, чтобы она почувствовала, как сильно действует на меня. Плавилась бы от моих жадных прикосновений, сжимающих кожу до мольбы ускориться. Прижималась бы сильно, терлась бы медленно. И дышала громко, с моим именем на губах.       Джеймс...       — Да, маленькая, — простонал я, подчиняясь воображению.       Она прижалась бы ко мне грудью, взяла мою руку в свою и опустила бы ниже, скользя по нежной коже живота. Дюйм за дюймом ее тела, пока я не ощутил бы ее влагу на своих пальцах.       Ноги дернулись, дыхание сбилось, и я сильно зажмурил глаза, чтобы не видеть перед собой ее поникшее лицо, смотрящее с обидным недоверием. Рука медленно остановилась, и я наконец открыл глаза, ощущая полное опустошение. Достав из-под дивана пачку салфеток, я вытер живот и уставился в потолок.       — Я в дерьме.