***
В тот день — мне-Денки было около тринадцати, — когда мать, все же, решилась рассказать об отце, была сильная гроза. Настолько сильная, что весь район был обесточен. Для нас это, конечно же, не было особой проблемой — при должном желании мы вдвоём могли обеспечить электричеством наш город (а может и всю Японию), — но мать, вдруг, посчитала, что это отличный шанс пообщаться, не отвлекаясь на гаджеты, телик и прочую подобную ерунду. Уселись мы на кухне, и разговор сначала был вообще ни о чём: болтали обо всем подряд, говорили о любимых вещах, страхах… Короче говоря, ничего не предвещало серьёзного разговора. До тех пор, пока мне не стало любопытно о ее страсти к мотоциклам и тому пространному «решила вспомнить молодость». — Ма, так что там про мотоцикл и твою бурную юность? — шутливо спросила, направив на неё горлышко от бутылки — пили мы, кстати, пиво; мать тогда решила, что я достаточно взрослая для этого и что лучше уж дочь будет пить при ней, чем неизвестно, где — о чем сразу же пожалела. В одно мгновение ее радость сошла на нет, а лицо отражало невероятную тоску. Я тот час же попыталась все исправить. — Ты можешь не говорить об этом, если не хочешь! Зря спросила. Давай поговорим о… о животных… — Успокойся, Денки, — сказала она мне, откидывая со лба чёлку. — Об этом давно пора было поговорить, а я все тянула, надеясь отодвинуть этот момент… Мать задумчиво прокрутила в руке бутылку и посмотрела в сторону. На ее лице танцевали яркие пятна света от свечей, которые мы решили зажечь. Денатсу было больно вспоминать об этом — я видела это в ее глазах, напряжённых плечах и слегка подрагивающих пальцах. Видела боль в поджатых губах, складке между бровей и нервно постукивающей ноге… Мы молчали — она собиралась с силами, а я боялась нарушить тишину. За окном прогремел гром, и Денатсу вздрогнула. — Это началось, когда я была примерно в том же возрасте, что и ты. Всегда, сколько себя помню, была бунтаркой, а тогда особенно, — мать горько улыбнулась и облизала пересохшие губы. — В то время культура янки была достаточно популярной, мне не хотелось отставать от «моды», потому тоже решила стать гопницей, вступить в банду… Я не была такой уж наивной, но очень уж любила все романтизировать. Мечтала попасть в какую-нибудь крутую банду, бить всем морды и ночью рассекать по городу на байке. Однажды, мечта сбылась, и я вступила в «Суйсен». В моём городе они были самой крутой бандой, каждый хотел стать одним из них. Они были мстителями, борцами за справедливость в красивой голубой форме… Ох, как же я была рада, когда меня приняли! Она мечтательно закрыла глаза и улыбнулась. Я слушала ее внимательно, ловя каждое слово, и, кажется, даже не моргала. Денатсу отпила из бутылки, затем продолжила: — В банде меня не сразу приняли за свою. А, как же: девчонка, к тому же мелкая! Никто не хотел со мной считаться, все шпыняли и пренебрежительно относились… А потом появился он. Иори Зурузо. Он был не последним человеком в «Суйсене», и являлся единственным, кто отнёсся ко мне уважительно. Ему тогда было лет пятнадцать-шестнадцать, точно не помню. Именно Иори научил меня любить мотоциклы. Он проводил со мной много времени, осаживал придурков, которые лезли… Потом я, конечно, добилась уважения, когда все увидели меня в драке, но это неважно. Иори был добр, объяснял непонятные моменты… В общем, он был чудесным, и я влюбилась. Глупо и сильно. Но особо к нему не лезла — понимала, что моё внимание может все испортить, да и остальные могли посмеяться над этим. Поэтому молчала… Мать спрятала лицо в ладонях и ссутулилась. Я хотела было подойти к ней, обнять, но она, вдруг, встряхнула головой. Посмотрела на меня и засмеялась. — Несколько лет я молчала, скрывала… А на мое шестнадцатилетие он предложил встречаться! Слышала бы ты, как я визжала от счастья, — она хихикнула и допила пиво. Затем встала, взяла новую бутылку и села обратно. — Все было чудесно, даже лучше! Он забирал меня из академии (я тогда уже поступила на геройский) на байке: красивый, рыжий, с сигаретой в зубах… Все одноклассницы и другие девчонки тихо завидовали. Потом… потом он подарил байк и сказал мне уйти из банды. Я тогда чуть не расплакалась. Все спрашивала: «Почему?», а он отвечал: «Нечего личное дело портить». И щелбан давал. Лёгкий… За окном сверкнула молния, дождь с новой силой стучал в окно. Денатсу замолчала, задумчиво потеребила висящий на шее шнурок — я знала, что к нему привязана старая потрёпанная гайка с множеством царапин и странной гравировкой, которую мне никак не представлялось возможным разглядеть — и прикусила губу. — Честно говоря, я плохо помню причину, почему мы расстались тогда. Помню, что много ругались из-за его недомолвок… Потому, наверное, и расстались. А потом… потом его посадили. Иори помогал своему брату прятать труп, и их загребли. Я тогда и познакомилась с Шизукой, тем детективом, что тебя допрашивал, помнишь? Ему за пособничество дали лет пять. В тюрьме я его не навещала, иногда слала письма, иногда передачки отправляла, анонимно… Потом он вышел. Звонил. Пытался, по крайней мере. Я все звонки сбрасывала. Потом прекратил… На потолке что-то вдруг зажужжало, затрещало, и включился свет. Гроза больше не бушевала за окном, но дождь все ещё шёл. Мне пришлось зажмуриться от непривычной яркости, а Денатсу задула свечи. Затем, она подпёрла щеку рукой и, когда я проморгалась, продолжила: — Мы встретились вновь через год после его освобождения. Мне двадцать три было. Я тогда только начала заниматься преступными группировками, так что, на тот момент, занималась решением одного дельца про нелегальных продавцов оружия. По нашим сведениям, они продавали огнестрел одному клану якудза. Начальство очень хотело прижать тех мафиози, и единственным способом это сделать было — накрыть оружейников и допросить… Все шло как по маслу: нашли всю информацию про них, вышли на поставщиков и все такое. А потом нам стали вставлять палки в колёса. Якудза, естественно, очень не хотели, чтобы на них что-либо нашли, поэтому отправили охранять некоторых продавцов своих людей… Мы тогда пошли брать как раз таки одного из них. Здание оцеплено, все на своих позициях, я залетаю в бар, где продавец заседал… И там был он. Иори. Руки в татуировках, одет с иголочки, волосы зачёсаны… С якудза спутался гад. Я ему кричу: «Руки вверх!» А он смеётся. И цветы протягивает… Денатсу замолчала, застыла в ступоре, глядя в одну точку. Я нервно облизала пересохшие губы. — А дальше? — спросила, уставившись на мать, когда пауза затянулась. Она моргнула, словно очнувшись от транса, и грустно улыбнулась. — Убежал, поганец. Скрылся в переполохе, пристрелив продавца. А потом сам ко мне пришёл, ночью. Я ему нож к горлу приставила, сказала, чтобы ушёл… А он мне: «Я люблю тебя!» И поцеловал… Потом еще приходил, и ещё… А затем снова исчез, оставив мне букет, — Денатсу слегка покраснела. Потом посмотрела мне прямо в глаза и улыбнулась, — и тебя, Денки…***
— Так и сказала? — Ага, — отозвалась я и зарылась пальцами в волосы. — Ещё фотки показала, где вы молодые. Иори, не мигая, уставился в одну точку. За весь наш разговор он несколько раз менял свои позы и сейчас сидел, ссутулившись, поставив локти на колени и ладонями обхватив голову. Мне было смешно, и я с каким-то злым удовлетворением смотрела на его мучения. — Пиздец, — выдохнул он. — Не то слово, — согласилась я, криво улыбнувшись. — Прикинь, какая у нас семья: мать — герой, отец — якудза… Вы, смотрите, не подеритесь, когда будете определять мою «сторону»! В дверном замке заскрежетал ключ. Я улыбнулась еще шире. — А вот и мама, — протянула я и усмехнулась. Иори в ужасе застыл. Лицо его вытянулось в испуганной гримасе настолько смешной, что я не выдержала и громко захохотала. Я — Каминари Денки, по документам мне пятнадцать. Мой отец — мафия, и сейчас речь идёт не про настольную игру. Кстати, он вот-вот получит пизды от моей матери…