В комнате было темно. Время уже давно перевалило за полночь, а я всё не могла заснуть. Я слышала шелест листвы за окном и тихое поскуливание собак. Спать в полной темноте — страшно;
«опасность, смерть». Спать при свете не получалось…
Па-ра-докс.
Заснуть я не могла, поэтому просто лежала на спине и, уставившись в потолок, старалась избавиться от мыслей. Они мешали спать, жужжали, как внезапно залетевшая в комнату муха, и
бесили-бесили-бесили… Страхи и мысли плотно засели в моей голове, отказываясь уходить и всё сильнее крепясь к нейронам. Это злило, это доводило до изнеможения. Это не давало мне спать.
Под одеялом было жарко. А ещё оно давило на меня (
«Могильной плитой»; «Заткнись!»). Я больше не могла так. Я скинула одеяло и босиком пошла на кухню. Мне хотелось сделать себе что-нибудь тёплое, сладкое, что успокоит и поможет уснуть. Искать успокоительное было бессмысленно — я давно уже прошерстила домашнюю аптечку, и ничего подходящего там не было.
С «подвала» прошла уже неделя. Над Окуаси уже прошёл судебный процесс, и его посадили в Тартар — на нём висело множество преступлений; похищение детей, к слову, было у него не первым, — где он теперь должен был отбывать пожизненное. Мать сказала, что переживать из-за него мне больше не стоит, и что она приложит все усилия, чтобы он или его люди мне больше не навредили. Как бы мне ни хотелось поверить ей, я не могла перестать бояться. Я, если мне всё же удавалось заснуть, спала беспокойно и вскакивала от каждого шороха. Я всегда носила с собой складной нож — его я тихонечко спёрла из кухонного ящика, в котором хранились ножи; мать, вроде, не заметила или сделала вид, что не заметила — и постоянно проверяла все окна и двери. Ещё мать всё же повесила на меня маячок (я была только за; всеми руками и ногами). Выглядел он как подвеска с голубым камешком на цепочке, и мало кто заподозрил бы что-то неладное в такой невинной вещице. Ну что такого может быть у ребёнка? В общем, я подозрительно относилась ко всему и всегда готова была отбиваться. Не скажу, что это хорошо сказалось на моём психическом здоровье, но, возможно, так было проще принять произошедшее.
На кухне всё было тихо и спокойно. Я включила свет и, после того как проморгалась, пошла к холодильнику. Где у нас там было клубничное молоко? Оно лежало на верхней полке, из-за чего мне пришлось притащить табуретку, залезть на неё и взять молоко, после чего оттащить её обратно. Греть его мне было лень, да и делать что-либо ещё тоже. Потому я пила клубничное молоко прямо из упаковки, сидя на кухонном полу, в два часа ночи. Именно так меня и застала мать. На неё в последнее время навалилось много работы — возвращалась домой она очень поздно, спала пару часов и вновь бежала на работу.
— Привет, — сказала мне она и присела рядом.
— Привет, ма, — я повернулась к ней лицом. Затем, немного подумав, протянула ей молоко. — Тут ещё много. Хочешь?
Мать усмехнулась, взяла в руки картонную упаковку и отпила. Мы сидели рядом, пили молоко. Мы молчали. Это не было той неловкой тишиной, когда случайно остался с незнакомым человеком наедине. Это была какая-то уютная тишина. Та самая, когда ты молчишь просто из-за того, что понимаешь — здесь не нужны разговоры, не нужна пустая болтовня или серьёзные слова. Просто м-о-л-ч-и-ш-ь.
Молоко уже закончилось, и пустая коробочка из-под него одиноко стояла на полу. Я положила голову матери на плечо. Она приобняла меня одной рукой;
мы с мамой тоже иногда так сидели. Мать пахла бетонной пылью, озоном и немного порохом.
— Пойдём спать?
— Пойдём, Денки, — мать легко поднялась, подхватила меня на руки и пошла в спальню.
***
В детский сад я не возвращалась. И на то было две причины: во-первых, мать не хотела меня туда отдавать, ведь воспитатели мало что могли противопоставить злодеям, если кому-то ещё взбредёт мысль меня похитить; во-вторых, мы переезжали.
Ситуаций, когда злодеи шантажировали или давили на героев через их детей или родственников, была уйма, и мой случай считался обычным делом. Поэтому были разработаны специальные кварталы — они были хорошо защищены и строились исключительно для героев и их семей. Там всегда была охрана, по периметру располагались камеры, была сигнализация и прочее в том же духе. В общем, были созданы все условия для спокойной жизни родственников «блюстителей закона». И именно туда мы и переезжали. Стоило это всё, конечно, немало, но герои довольно неплохо зарабатывали. Да и вопрос безопасности стоял острее.
Потому почти всё время я занималась сортировкой вещей и их сборами. Вызвалась на это дело я сама, чем несколько удивила мать, но она не возражала и сказала лишь одно:
— Постарайся ничего не разбить, когда будешь собирать посуду.
И затем умчалась ловить беглых членов преступной группировки, которую она же недавно повязала. Спасибо за поддержку, ма.
Вещей, собственно, было не так уж и много. Кухонная утварь, посуда, всякая мелочёвка вроде фотографий, парочки картин, коллекции электроприборов матери и горшков с цветами, книги и личные вещи — вот и всё, что мне нужно было упаковать в коробки. Большую часть мебели мы оставляли в доме или продавали, но этим должна была заниматься мать, поэтому я не особо углублялась в этот вопрос. Я просто носилась по дому, откладывая нужные и ненужные вещи, заматывала хрупкие предметы в пупырчатую плёнку и познавала музыкальные тренды будущего (?). Наверное, я прозвучу, как какая-то старушка, но раньше было лучше! Музыкальные топы были полны попсовыми песнями на геройскую тематику — самой популярной темой была любовь между героем-гражданской, гражданским-героиней и так далее и тому подобное. Брр! Ужас, безвкусица, заезженная пластинка — именно так можно было охарактеризовать репертуар. Поэтому я с горем пополам отыскала что-то из разряда ретро-музыки и с огромным удивлением услышала там Лану. А затем Холзи, Бритни Спирс и Тейлор Свифт… Это несколько подтвердило мои подозрения, что этот мир или альтернативная реальность, или возможное будущее, или смесь первого и второго.
Может кто-нибудь из моих ещё жив?
Надежда ослепила меня на мгновение, но потом я поумерила пыл. Моя гипотеза может быть абсолютно неверной, потому я-прошлая-я могла просто-напросто не существовать. А моя заинтересованность могла привлечь ко мне внимание, что было бы очень и очень плохой штукой. Мне нельзя было отсвечивать и как-либо показывать своё отличие. Я не знала этот мир до конца, и, чёрт знает, что могли бы со мной сделать. Расклад был таков — от опытов над попаданцем до дурки для психованной девчонки, утверждающей, что окружающий мир — манга и аниме. Только этого мне не хватало! Поэтому я пока решила отложить этот вопрос до лучших времён. Хватит с меня пока «приключений»…
***
— Опять не спишь? — мать устало посмотрела на меня, откинув чёлку с глаз. Я перевела взгляд на неё. На её лице было полно мелких ссадин, а рука была туго забинтована. Снова задели…
— Не могу уснуть, — ответила я. Она сурово глянула на меня, требуя нормального ответа. Я тяжело вздохнула. — Кошмары.
Мать скинула куртку и села за стол напротив меня. Под её глазами залегли тёмные круги, залом между бровями стал ещё заметнее.
«Опять доставляю всем проблемы,» — подумала я и отпила клубничного молока. Мать работала днями и ночами, носилась за преступниками, накрывала наркопритоны, точки продажи органов и сбыта оружия. Она вертелась как белка в колесе, желая успеть всё. Денатсу была хорошей матерью. Да, неидеальной, пропадающей на работе, но всё же очень хорошей. А я такой не была. Я творила всякую хрень, не была доброй и отзывчивой. Я была плохой дочерью. И, честно, я не знала какие у неё были отношения с Денки, и потому мне всегда казалось, что я делаю что-то не то. Как и сейчас — я перекладывала свои проблемы на её и без того загруженные плечи. Я ужасна.
Ты плохая дочь.
Я соскользнула со стула и подошла к матери. Она сидела не шевелясь, безучастно уставившись в одну точку.
— Прости меня, — прошептала я и крепко обняла её. Мать встрепенулась, положила мне руку на голову и слегка потрепала.
— За что ты извиняешься? — я молчала. В носу защипало, слёзы сами по себе навернулись на глаза.
Слёзы, одна за другой, скатились по лицу. Я зарыдала так, как никогда раньше. Я захлёбывалась в собственных слезах, страхах и чувствах. Мне хотелось затопить всё, как Алиса, и рыдать, пока в организме не останется и капли воды. Я плакала, просила прощения и скулила —
жалкая, отвратительно лживая, мерзкая. Слёзы лились непрерывным потоком, падали на пол, образовывая, как мне казалось, огромную лужу. Я оплакивала все, что оставила в том мире. Я оплакивала Денки, ушедшую неизвестно куда. Я оплакивала свою наивность, веру во всё хорошее… Слабая, никчёмная и плаксивая — вот какая я на самом деле. Трусливая, лживая, глупая…
Я рыдала и рыдала в объятиях женщины, что считала меня своей дочерью.
«Я не она!» — хотелось мне закричать во всю глотку, но я молчала. Впрочем, как и всегда.
Я Каминари Денки. Я тварь, занявшая место маленькой девочки. Я грязная лгунья, бегущая от проблем. Я сволочь, бросившая всех своих родных и близких. И я ненавижу себя больше, чем кого-либо…
