Проверка на прочность

Над Сан-Криштованом стояло ясное утро, дожди нескольких последних дней отступили и ярко сияло солнце, почти высушив всё ещё влажную от ночного дождя землю. Латифа занималась обычными делами на кухне, однако занятые руки вовсе не значили отсутствие мыслей, а мысли постоянно возвращались к предстоящему вечеру. не давало покоя и щемящее ощущение в области груди, сопровождающее её последние несколько дней вместе с неизменной тревогой, стоило вспомнить о том, что уже очень скоро порог их дома переступит любимый ею мужчина и два мира, которые доселе не пересекались, наконец столкнутся. Неужели может быть такое, чтобы Зейн и Мохаммед увиделись и сели ужинать за одним столом, в этом самом доме? Не то чтобы они раньше не пересекались: Зейн бывал в магазине Мохаммеда, даже в их старом доме, и даже пару раз виделся с её мужем за эти годы, насколько она знала (думая об этом, всегда становилось немного не по себе; хорошо, что Мохаммед не слишком наблюдательный человек, иначе давно бы заметил странную реакцию жены, стоило ему вспомнить имя Зейна, впрочем, о приятеле своего брата он заговаривал довольно редко, не одобряя его образ жизни и род деятельности), однако ни разу не было такого, чтобы ей приходилось находиться в одном помещении сразу с двумя мужчинами, не считая, конечно, праздников в доме дяди Али, но на свадьбе её дяди, так и на свадьбе Саида, было столько людей, что яблоку негде упасть, потому это едва ли можно сравнить с тихим ужином в их не таком уж большом доме. Не хотелось сравнивать двух мужчин, чего она всячески избегала на протяжении последних нескольких лет, однако это будет неизбежным, увидев их рядом. И разве она сможет сравнивать справедливо? Как любила повторять мудрая Зорайде: если сердце не смотрит, то и глаза не видят. А сердце её больше не принадлежало Мохаммеду, оно целиком было в руках Зейна, и с каждым днём становилось всё сложнее видеть мужа в лучшем свете, а тот, признаться на чистоту, не так уж старался, словно и не слышал её крика о помощи. Это осознание оказалось для неё очень трудным, поскольку вразрез отличалось от всего, что она знала на протяжении всей жизни, но от правды невозможно убегать вечно, рано или поздно она тебя догонит. А любила ли она когда-то своего мужа? Этим вопросом Латифа задавалась изо дня в день и не находила ответа. В день своей свадьбы юная невеста убедила себя, что уже любит жениха, а со временем полюбит ещё больше, и по началу казалось, что так оно и будет, но время и судьба (как оказалось, та ещё любительница подшутить) распорядились их чувствами совсем иначе и слабый огонёк, который она зажгла в себе и всячески защищала от порывов ветра, не разгорелся, а потух, рассыпавшись пеплом неоправданных надежд. Если что и было у них с Мохаммедом, всё перегорело. Как любил повторять дядя Али, цитируя какого-то ливанского поэта: любовь, которая не возрождается ежедневно, ежедневно умирает. И к чему теперь выяснять, кто прав, а кто виноват? Ничего уже не изменить: Латифа твёрдо знала, что не любит Мохаммеда и уже никогда не сможет полюбить. Оставалось только решить, что с этим делать: заглушить голос любви и идти по течению, продолжать жить с Мохаммедом, находя утешение в сыне, или же рискнуть и пойти на поводу чувств, позволить себе раствориться в той любви, что так и переполняет её, попробовать построить совсем новое будущее с Зейном, но таким образом угрожая разрушить свою репутацию и отношения с семьёй. Почему не получалось так же потушить чувства к Зейну, как получилось с чувствами к мужу? А ведь она пыталась, сколько раз она пыталась выбросить этого человека из мыслей, но чем больше стен она выстраивала вокруг своего сердца, тем сильнее крепчало непозволительное, запретное чувство! Может дело в том, что права Жади? Невозможно полюбить по заказу. До чего сложно всё в её жизни: одному мужчине она не может отдать своё тело, тогда как сердце, душа и мысли всецело ему посвящены, а другому, которому по праву всё это должно принадлежать, может отдать только пустую телесную оболочку. И почему-то в душе укоренилась мысль, что обоих она так или иначе предаёт, поскольку не способна определиться. Она не обладала смелостью и беспечностью Жади, чтобы пойти не думая на поводу у своих чувств, но и жить, как жила прошедшие годы, будто бы на половину, утопая в трясине обыденной серости, не чувствуя ничегошеньки к спутнику жизни, она тоже не могла больше. Это просто выше её сил, особенно учитывая, что после побега Лары Назиры характер Мохаммеда стал до того негибким, что он напрочь отказывался её слушать и слышать, становился изо дня в день всё более похожим на сида Абдула! А ведь могло быть иначе! У Саида и Рамили, например, совсем по-другому, они слышат и понимают друг друга, чего уже очень давно не было в их с Мохаммедом отношениях. Почему же её муж не мог быть хоть немного более похожим на своего брата? Но где Саид двигался вперёд, к будущему и прогрессу, там Мохаммед двигался назад, не принимая малейших отступлений от древних обычаев! Ловко нарезая овощи, Латифа невольно вернулась в воспоминаниях к тем месяцем, что она провела в Фесе в ожидании рождения Амина. По телу девушки прошла дрожь, а румянец окрасил щёки, стоило вспомнить, как столкнулась однажды в доме дяди с приехавшим в Марокко Зейном, бросившем все дела, чтобы убедить её в своей любви, в том, что ей не следовало возвращаться к мужу только из-за ребёнка, что для них надежда ещё не потеряна. Ах, сколько раз она его выгоняла, кричала, говорила такие слова, что до сих пор стыдно вспоминать, а всё равно тайно надеялась, что он не уйдёт, не отступится! До чего глупое непокорное сердце! Но Зейну было её не убедить, потому что тогда она не хотела слушать, всячески избегала его общества, пряталась на женской половине дома дяди, притворяясь слабой и измученной, чтобы другие обитатели дома и родственники не заподозрили неладного. Пожалуй, такой она и была в те месяцы, поскольку накануне пережила столько событий, серьёзно изменивших что-то внутри неё, что не могла не чувствовать истощения, сопровождавшего её на протяжении всей беременности. Отнюдь не так она представляла себе месяцы ожидания долгожданного малыша и даже чувствовала себя виноватой перед ребёнком, потому что не могла не подумать по крайней мере пару раз, что уж очень несвоевременно Аллах решил их благословить, потому что в их браке уже не было чего спасать– эта мысль была совсем уж кощунством, потому Латифа никому не решилась её озвучить, ни любимой Зорайде, которая была посвящена во все её тайны, ни даже Жади. Сестра-то может и поняла бы её чувства, но начала бы с новой силой убеждать бросить Мохаммеда, на которого была бесконечно зла, скажи тогда Латифа сестре, до чего несчастной и разбитой себя чувствовала, вполне в духе Жади было бы сорваться в Марокко «спасать» её, вопреки всем рискам, вопреки даже тому, что сама тогда была в положении, Жади устроила бы скандал на весь мир и сделала бы только хуже, разрушив тогда ещё довольно хрупкое перемирие с дядей Али. И разве Латифа могла говорить откровенно, зная об этом? Правильно ведь говорят: пока таишь свою тайну, она твоя пленница, когда её выпускаешь – ты её пленница. Проще притвориться счастливой, куда проще плыть по течению, жить в давно знакомой среде, со смирением принимая своё несчастье, нежели начинать новую, неизвестную главу жизни, не зная, что из этого получится. – Амин, осторожно!– Латифа быстро вытерла руки бумажным полотенцем и подхватила на руки сына, который пытался добраться к верхним полкам кухонного шкафа, взбираясь по полкам, как по стремянке.– Сынок, сколько раз я говорила тебе так не делать?– вздохнула она, поставив ребёнка на пол и опустившись на корточки, чтобы смотреть ему прямо в глаза. Не хотелось даже думать, что было бы, отойди она куда-то, не заметив намерения сына. Он легко мог упасть, ведь этот шкаф не такой уж прочный! – Мама, но я хотел достать печенье!– тут же возразил мальчик. Его взгляд устремился к стоящим на верхнем уровне подносам с марокканскими сладостями. Он видел, как накануне его мать испекла и выложила на красивые блюда целые горки разного печенья, накрыв сверху фольгой, после чего поставила на верхнюю полку шкафа. Мама объяснила, что это печенье для гостей, но ему очень захотелось попробовать сладости прямо сейчас.– Хотя бы одно, то с фруктовой начинкой моё любимое... – Ну хорошо,– Латифа улыбнулась, не удержавшись, увидев взгляд ребёнка, перед которым не могла никак устоять, и достала пару сладостей, предварительно завернув их в салфетку, прежде чем вручить сыну,– только в следующий раз спроси у меня, если что-то стоит высоко, иначе ты можешь упасть. – Хорошо, мама,– кивнул он.– Спасибо, это вкусно,– заметил мальчик, пробуя до сих пор немного тёплое печенье.– А мы пойдём сегодня гулять на улице? Там солнце, и дождя нет... Латифа задумалась над вопросом сына. Пожалуй, она могла ненадолго отлучиться, ведь до вечера ещё полно времени, а у неё уже почти всё готово. Сладости выложены горкой на красивые марокканские подносы с причудливыми узорами, домашний хлеб она успела испечь накануне, останется только подогреть в духовке, баранья нога отмокает в специях, пока не придёт пора отправить её в духовку, почищенные и нарезанные овощи готовы к тому, чтобы заложить их в таджинницу вместе с маринованными в специях и оливковом масле морепродуктами (она решила приготовить рыбный таджин), а салаты можно нарезать ближе к вечеру. Может стоит потом приготовить ещё пирог с курицей и тёртым миндалём? Всё же принято, чтобы к приходу гостей в доме было достаточно еды. Впрочем, кого она обманывает? Латифа и сама понимала, что пытается "спрятаться" за домашними заботами от мыслей о том, кто именно будет гостем этим вечером, и это не очень-то помогало. Невозможно спрятаться от того, что так или иначе произойдёт. Но до чего же не вовремя вдруг приболела Рамиля! Саид накануне вечером вернулся домой без жены и сообщил родственникам, что Рамиля плохо себя чувствует и пару дней проведёт в гостинице, пока ей не станет лучше. Латифа может и удивилась бы с чего это ещё вполне бодрая утром Рамиля вдруг оказалась больной к вечеру, но все её мысли были заняты мыслями о том, что теперь ей придётся находиться в одиночку с тремя мужчинами, и думать как бы ни Мохаммед, ни его брат Саид не заметили её истинное отношение к Зейну, которого она и знать-то толком не должна, потому легко приняла объяснения Саида, не усомнившись в его словах. Да и зачем брату Мохаммеда врать им? Её мысли были полны опасений: предстоящий вечер с визитом Зейна, очередное появление пугающих деловых партнёров Мохаммеда, конфликт мужа с Назирой и с соседкой доной Журой (теперь в Сан-Криштоване почти каждый день были скандалы), отсутствие возможности увидеться или хотя бы поговорить по телефону с Жади (последний раз соседский мальчишка увидел её около телефонной будки и растрезвонил на весь район, а потом пришлось убеждать Мохаммеда, что она всего-то хотела заказать кое-что по почте, и Латифа сомневалась, что муж поверил; поговорить с Жади тоже не получилось, горничная опять ответила, что хозяев нет дома). Латифа потом позвонила Лидьяне по домашнему телефону (к счастью, муж не догадывался до сих пор о связи её подруги с Жади, потому разрешал им общаться) и узнала невероятную историю, только больше её взволновавшую: оказывается, сын Жади терялся и его искали по всему городу, а потом кузина и вовсе попала в больницу, поранив ногу на пляже. Она успела записать адрес больницы, но толком ни о чём распросить не удалось, потому что в доме появился Саид, в присутствии которого она, ясное дело, не могла больше говорить о Жади. И Латифа опасалась ехать в больницу, возможно, это глупо, но с тех пор, как Саид с женой приехали в Рио, она чувствовала себя, будто за ней кто-то постоянно следит, боялась, что её может кто-то застать в "неподходящей" компании и больше не получится потом встречаться с сестрой. Мохаммед вполне может начать контролировать её ещё больше, или и вовсе запретить выходить из дома, узнай он, что она смеет связываться с Жади, а Мохаммед до сих пор терпеть не мог её кузину. И разве посмеет она ослушаться? Но это ещё пол беды, куда хуже будет, если станет известно о её чувствах к другому мужчине, тогда уж ей точно конец! Девушка в последнее время не раз просыпалась с колотящимся от страха сердцем, ей снились не только какие-то непонятные образы, но и страшная – ужасная – сцена, где её тащили по улицам Феса, чтобы выпороть плетьми, а люди вокруг кричали и бросали в неё мусор, называя пропащей женщиной, был и потрясающий чётками возмущённый сид Абдул и разочарованный Мохаммед, удаляющийся куда-то с Амином на руках, как она ни звала сына. Сон был до того пугающим и реалистичным, что даже сейчас девушка вздрогнула и поёжилась, будто ей вдруг стало холодно, едва вспоминая об этом. – Мама,– повторил опять Амин, замечая, что мать опять о чём-то задумалась, и её взгляд опять прояснился, показывая, что она слушает,– так мы пойдём гулять? – Да, конечно, пойдём,– улыбнулась Латифа, целуя сына в тёмную макушку,– прямо сейчас и пойдём, подожди меня здесь, а я только поднимусь наверх, чтобы взять платок. Хорошо? – Хорошо,– кивнул мальчик. – Только не уходи никуда без меня!– на всякий случай предупредила девушка, хотя знала, что мальчик чисто физически не сможет самостоятельно отпереть замок на двери. Мельком Латифа успела осмотреть обстановку: стены и сводчатые арки тёплого цвета охры, колонны, колышущиеся занавески, отделяющие кухню от гостиной, занимающей почти целый первый этаж (по сути второй, потому что на первом были магазин и склад Мохаммеда), благоухающие в вазах букеты (их только недавно доставили, чтобы украсить дом к вечеру, и Латифа их расставила по вазам, пока муж и его брат завтракали перед уходом), маленькие вазочки, резные шкатулочки и бахурницы из Марокко, специальная табличка, указывающая направление на Мекку, кальян и большая ваза с фруктами на низком столике, красивый марокканский ковёр, подаренный им на свадьбу, вышитые покрывала на спинках светлых диванов и множество маленьких подушек, многие из которых Латифа смастерила сама. Всё было на своих местах и сияло чистотой, дневной свет проникал в комнату через окно, и тем не менее в это мгновение она поняла, как сильно скучает по прежнему дому. Ремонт там был вовсе не похож на нынешний, имитирующий восточную атмосферу, а почти вся мебель досталась от прежних хозяев, даже подушки и покрывала она мастерила, чтобы прикрыть чуть продавленный, но вполне удобный диван в гостиной. На той улице было довольно тихо, и хотя были любопытные соседи, как и везде, но в отличии от Сан-Криштована, в том районе можно было иметь хоть какие-то секреты. Именно в тот дом Мохаммед привёз её после свадьбы, когда они ещё были счастливы, когда Латифа верила в счастливое будущее для своего брака, верила, что любит парня, за которого она вышла замуж. Там она училась готовить и переживала свои первые неудачи на кухне (она даже рассмеялась, вспоминая, как едва не сожгла все кастрюли в доме, как прятала коробки из ресторана), танцевала свои первые танцы в качестве жены, и там же из счастливой жены превратилась вдруг в ту, что только мирилась со своей судьбой, там всё началось и закончилось для них с Мохаммедом: началось, когда двое юных супругов рука об руку переступили порог в надежде на чудесное будущее, ещё не познавшие никаких проблем, и там же закончилось, в день когда Мохаммед произнёс те слова развода, когда не остановил сида Абдула, именно тогда перегорели остатки чувств к мужу, то, что всё ещё оставалось в ней вопреки тому, что сердце пело для другого. Но даже после этого, в том доме сделал свои первые шаги Амин, там он впервые назвал её мамой. Как бы там ни было, а Латифа, уже зная, что разлюбила мужа, всегда старалась воссоздать в памяти первые дни после свадьбы, дни, когда верила в их брак, и это были хорошие воспоминания, которые могли стать началом большой истории, сложись всё иначе, наверное, чувства не погибли бы, они могли построить свою любовь, как заведено на их родине, не реши судьба вдруг разыграть иные карты и столкнуть её на улицах старого Феса с Зейном. В тот дом она вступила с надеждой на лучшее и эта надежда стала душой того места, а здесь она чувствовала себя чужой и никакие марокканские статуэтки и вышитые подушки не могли изменить того, что здесь она чувствовала себя чужой, такой же чужой, как ощущала себя, плотно закрывая глаза по ночам, будто так могла сбежать от ласк Мохаммеда. А ещё в прежнем доме был сад, её собственный маленький уголок Рая, где каждый клочок был её собственной заслугой, не считая единственного старого дерева, но и то погибло бы, не избавь она его от паразитов. Здесь сада не было, было одно только лимонное дерево и пара горшков с растениями на балконе, но и тот выходил на главную улицу, так что ей катастрофически не хватало воздуха, не хватало уединения. Её сад... Тот самый сад, где она чувствовала себя такой живой, сжимая руки Зейна за пару дней до того, как Мохаммед продал дом и перевез их с Амином в Сан-Криштован, где её руки горели от его мягких губ. Маленькая комнатка, где он как-то прятался, некстати явившись в дом перед приездом её родственников, перепугав суеверную Кариму, решившую было, якобы ей привиделся джинн. Девушка тряхнула головой, заставляя себя отвлечься от мыслей о человеке, который и без того достаточно их занимал, не говоря уже о том, что она была на него зла. Как можно было согласиться на предложение поужинать в их доме?! Неужели он не знал, как она будет себя чувствовать? И это после того, как она просила дать ей немного времени для размышлений! Объективно Латифа понимала, что она уже думает достаточно времени, и жизнь отнюдь не вечна, ведь прошло почти пять лет со времени их знакомства, но не так уж просто принять такое решение. Быстро повязав платок, она спустилась вниз и вместе с сыном вышла на улицу, перед этим запирая дверь, потому что в Бразилии всего можно ожидать, даже днём могут забрести грабители. Совсем недавно, скажем, забрались в дом соседки, живущей на соседней улице, и украли... попугая. Латифа сначала очень удивилась, и только потом узнала, что в Бразилии, оказывается, очень сложно достать и купить эту птицу, вот и поживились грабители домашним питомцем доны Марисы, которого её сын привёз матери из Штатов в подарок. На улице, однако, их ждал сюрприз. За одним из столиков в баре сидела Лара Назира с мужем, на руках у неё сидела маленькая девочка, супруги над чем-то смеялись, и Латифа видела, как Мустафа, развешивая на витрине новые платки, с осуждением покачал головой, видимо осуждая поведение Назиры. Впрочем, разве Мустафа сам не ел поджарку в этом самом баре всякий раз, когда Мохаммед не видел, отправляясь проверить другой свой магазин? Мохаммеда не было видно, племянница сида Али про себя подумала, что её муж, видимо, опять спрятался на складе, якобы ради проверки документов, только бы не общаться с Назирой, которая непременно, хотя бы из вредности, заговорит с ним и устроит скандал, выговаривая скольким пожертвовала в своё время ради неблагодарных братьев, один из которых даже говорить с ней сегодня не желает. Не сосчитать, сколько раз это бывало за последние дни, Латифа слышала через приоткрытое окно в гостиной, или развешивая бельё и поливая цветы на балконе, и тут же пряталась, когда опасалась, что её присутствие будет замечено. Не только Латифа заметила золовку, Назира тоже заметила их с Амином и тут же, сказав что-то мужу, усадила дочь на свободный стул, вручив девочке один из пирожков, а сама неспеша направилась в их сторону. Латифа про себя вздохнула, понимая, что пришёл конец её попыткам избежать золовку, и не может же она вправду развернуться и уйти, не слушая женщину, как велел поступать её муж! – Латифа,– расплылась в улыбке Назира, остановившись напротив невестки,– как я рада тебя видеть!– голос женщины впрямь был радостным. Пожалуй, в прежние времена Латифа решила бы, что золовка замышляет против неё какую-то пакость (скажем, как в первый свой приезд, когда Назира нарочно спрятала любимые чётки Мохаммеда, а ещё убеждала Латифу, что она не умеет правильно стелить постельное бельё), но те времена давно прошли и Назире нечего было ей предъявить, тем более формально она немало помогла сестре Мохаммеда сбежать из дома, когда стало известно про отношения Назиры с Миру, пусть даже потом Латифа за это поплатилась, столкнувшись с неприятностями. – Я тоже рада вас видеть, Лара Назира,– Латифа улыбнулась, сжимая руку сына и одновременно незаметно оглядываясь в сторону Мустафы, который исчез в глубине магазина.– Вы хорошо выглядите!– она говорила правду, золовка ни капельки не постарела за прошедшие несколько лет, скорее наоборот похорошела, хотя косметики явно наложила чуть меньше, нежели в прежние времена; красивое длинное платье по фигуре отлично сочеталось с искусно накрученной чалмой, серьгами до плеч и туфлями на высоких каблуках, какие сид Абдул непременно назвал бы признаком одалисок. Даже морщинка на лбу, которая появлялась ранее, когда женщина ссорилась с родственниками, и та разгладилась. Латифа не удержалась и тут же поинтересовалась:– Вы счастливы, Лара Назира? – Счастлива ли Назира?– женщина повела рукой, будто хотела обнять целый мир.– О, Аллах, да я готова танцевать от счастья, Латифа, Назира не знала счастья, будучи ковриком для этих неблагодарных, которые зовутся моими родственниками! Теперь Назира очень счастлива, у неё есть семья, о которой она мечтала столько лет! Ты уже видела мою дочь, правда? Красавица, мой Миру от неё в восторге!– Назира повернулась к мужу, который тут же помахал им рукой, широко улыбаясь, а симпатичная девочка со смуглой кожей и густыми волосами, вьющимися на концах, правда на пару тонов светлее, нежели волосы самой Назиры, успела уже перебраться на руки к отцу.– Но я ещё рожу и сына, непременно!– добавила Назира в немного сварливой интонации, будто ожидала, что кто-то станет сомневаться в её словах. – Иншаллах, Лара Назира!– горячо согласилась Латифа и не думая возражать.– Пусть у вас будет много детей, как вы всегда мечтали! – Иншаллах!– кивнула женщина, вполне довольная реакцией жены брата.– У Назиры всё очень хорошо, а будет ещё лучше! И всё благодаря тебе и твоей сестре,– продолжала женщина, но тут уж Назира потрудились понизить голос,– Жади, конечно, одалиска, но я её простила после того, как она помогла нам с Миру. Я слышала, что потом у вас случилось, право слово, я готова придушить Мохаммеда! – Я рада, что вы счастливы, Лара Назира!– искренне ответила Латифа, правда не стала отвечать на слова Назиры про Мохаммеда, поскольку не хотела вновь вспоминать тот период в своей жизни, тем более, она была уверена: узнай Назира всю правду о Латифе, непременно встала бы на сторону брата, вопреки их ссоре. Впрочем, разве это не закономерно?– Я думала, вы живёте в Каире, была очень удивлена, когда узнала, что наша соседка, оказывается, знакома с вашим мужем, и вы приезжаете в Рио. – Мы здесь только на месяц, пока не закончатся соревнования, в них участвует шейх, которого тренирует мой Миру, а потом вернёмся обратно в Каир. У нас там чудесный домик с садом, а какие в Каире обычаи, видела бы ты местных женщин, Латифа, уж они знают, как за себя постоять! Но пока мы здесь, думаем купить дом в Рио, вон тот,– она указала накрашенным ногтем на дом на углу улицы, где жил раньше старый фармацевт, недавно переехавший к своему сыну,– Миру уже оформляет документы. Ведь контракт с шейхом на пять лет, значит осталось меньше двух лет, а потом мы вернёмся обратно в Рио, к тому времени закончится ремонт в нашем здешнем доме. Правда мы хорошо придумали? – Это здорово, что вы уже подумали о доме для переезда. Я в этом не разбираюсь, но читала как-то в газете, что цены на жилье в Бразилии с каждым годом увеличиваются,– про себя она подумала, в каком состоянии будет Мохаммед, когда узнает, что не так уж долго осталось до тех пор, когда его опальная сестра станет их постоянной соседкой. А увидит ли это она? Будет ещё к тому времени женой Мохаммеда? Латифа невольно удивилась сама себе, однако внутри знала так же хорошо, как знала своё имя, как ни старалась заглушить внутренний голос: их с Мохаммедом пути к тому времени разойдутся, и осталось до этого не так уж долго. Она не знала, как это произойдёт, но от некоторых предчувствий невозможно было убежать. – А ты как, Латифа?– Назира острым взглядом осмотрела невестку с ног до головы, делая заключение ещё до того, как Латифа успела даже рот открыть.– Выглядишь бледной и совсем исхудала, будто и не рожала никогда. И платье на тебе старое, оно было у тебя ещё до замужества! Я очень хорошо всегда запоминала такие вещи, Латифа! – Я...– девушка совсем растерялась, не зная, что ответить на такой "комплимент" со стороны золовки. – Неужели мой брат-осёл даже одежду тебе не покупает новую? Сначала они годами использовали Назиру, а теперь Мохаммед взялся за то же самое с женой, оседлал тебя, как лошадь, а ты молчишь! Не умеешь ты обращаться с мужчинами, Латифа, скоро такими темпами он тебя изведёт! О, Аллах, и как такое может быть с сестрой такой одалиски, как Жади! – Лара Назира...– Латифа успела понять, что разговор начат вовсе не с целью обидеть её, Назира всего-то захотела очередной раз отругать брата, но от этого не легче, она не знала, как остановить поток слов женщины. – Если бы ты только видела женщин Каира, Латифа, они никогда не позволят так с собой обращаться!– погорзила пальцем Назира.– Скажи, он наконец нанял служанок? Или ты до сих пор встаёшь в пять утра убираться и готовить завтраки?– она сама себе кивнула, уже зная ответ по растерянному лицу девушки.– Значит, нет! Так я и знала, он остался таким же скупым, как и раньше!– вещала Назира, удобно не вспоминая, что ей-то бережливость Мохаммеда в своё время не мешала тянуть из брата деньги. – Мама, а кто эта тётя?– спросил Амин у матери, не удержавшись. Когда та только подошла к ним, он позволил этой женщине обнять себя, потому что его мама никак не возразила, а потом на протяжении всего разговора взрослых задавался вопросом, кто же она такая, даже забыл о желании поиграть в песочнице с соседскими мальчишками, настолько хотел узнать ответ. – А ты разве не знаешь?– поразилась уже сама Назира, догадываясь впрочем, что Мохаммед, скорее всего, запретил говорить сыну о ней, и сам тоже не особенно говорил о родной сестре.– Я твоя тётя Назира, Амин,– объяснила она,– старшая сестра твоего отца и дяди Саида, а ещё у меня есть дочь, её зовут Надира, она твоя кузина. – Назира?– уточнил Амин.– Тогда я вас знаю! Я как-то услышал ваше имя и спросил у мамы, кто вы такая, но папа ответил раньше...– мальчик нахмурился.– Папа сказал, что вы очень плохая женщина и я не должен с вами говорить, а ещё сказал маме, что она тоже не должна с вами говорить. Мама,– он повернулся к Латифе, не знающей что и сказать после слов своего сына, как выйти из этой неловкой ситуации,– если тётя Назира папина сестра, почему же он сказал, что она плохая женщина? – О, Аллах...– пробормотала Назира. По виду женщины можно было догадаться, что она на эмоциях и кому-то не поздоровится, и этим кем-то будет отнюдь не её племянник, и даже не невестка. – Латифа!– послышался очень скоро обвиняющий голос Мохаммеда, выходящего из глубины своего магазина. – Амин,– девушка погладила сына по голове,– мама потом тебе всё объяснит, а пока иди поиграй, пожалуйста...– а сама вздохнула и медленно начала поворачиваться к мужу, уже зная, какое возмущение написано на лице Мохаммеда прямо сейчас, и сколько ей потом предстоит выслушать от мужа. Мохаммед впрямь был возмущен до глубины души, появившись на улице. Молодой человек намерен был объяснить жене, насколько он возмущен её самоуправством, вопреки тому, что он прямо запретил общаться с Назирой! «О, Аллах,– не прекращал возмущаться в уме Мохаммед, узнав от Мустафы, с кем разговаривает на улице его жена,– что происходит в моей семье? Моя козочка совсем перестала слушать Мохаммеда! Не иначе, на Латифу так действует жизнь в Бразилии! Прав таки дядя Абдул, что это страна порока! Но разве может Мохаммед теперь бросить свой бизнес и вернуться обратно в Марокко?– всё сокрушался марокканец, искренне тоскуя по своей родине.– Там всё было иначе, и даже в Сан-Паулу мы жили в мусульманской диаспоре, а здесь такого просто нет! Живи мы до сих пор в Марокко, может и Назира не испортилась бы? Это всё вольные нравы кариоки, они ударяют женщинам в голову и толкают на разные безумства и непослушание! Был ли у одалиски Жади шанс вырасти другой, если она с пелёнок видела вокруг себя этот беспредел? Нет, если у Мохаммеда когда-то будет дочь, она будет расти совсем иначе!» Мохаммед, однако, не успел окликнуть жену ещё раз, поскольку тут же встретился взглядом с Назирой, которая глядела на него в упор, сощурив искусно подведённые сурьмой глаза. Возмущение захлестнуло парня. Как она смеет так нагло стоять здесь и смотреть на него, когда так опозорила семью, спутавшись непонятно с кем?! Как смеет глядеть на Мохаммеда с таким возмущением, когда по её милости он пережил самые страшные мгновения в своей жизни, о чём ему до сих пор снятся кошмары по ночам?! Он было открыл рот, не зная ещё, что сказать, но в глазах Назиры что-то такое мелькнуло, будто она могла читать все его мысли, и стало ясно, что она зла на него и не намерена уходить без боя. – Ах ты осёл неблагодарный!– с ходу начала возмущаться Назира, хватая с витрины первый попавшийся платок и начиная лупить им опешившего напрочь Мохаммеда.– Значит, это я плохая женщина, со мной нельзя общаться, меня нужно обходить стороной, увидев на улице! Так ты обо мне говоришь моему племяннику? Вот какого мнения обо мне мой брат Мохаммед! Хотя, какой он мне брат? Предатель, и этим всё сказано!– Назира опять взмахнула платком, удачно задевая брата, который пытался было ретироваться.– Аллах, за что это на бедную голову Назиры? И это после того, как я потратила столько лет на его воспитание! Забыл уже, как прибегал ко мне и хватал за руки, забыл, как я всю юность истратила, бегая за вами! Но вы не захотели меня понять, когда мне улыбнулась судьба, вы осудили Назиру, вы хотели, чтобы Назира всю жизнь оставалась вашим удобным ковриком, который можно топтать и вытирать ноги! Вам не понравилось, когда рабыня Назира вырвалась на свободу! А теперь у тебя хватает совести делать вид, что не знаешь меня! – Аллах, что происходит?– сокрушался Мохаммед, пытаясь сбежать от сестры.– Чего хочет от меня эта сумасшедшая, которую я некогда имел глупость считать сестрой! – Это я сумасшедшая?! Ты говоришь, Назира сумасшедшая?! Не тому говорить про ум, у кого ума меньше, чем у осла! Предатель несчастный! – Это я предатель?! Аллах, эта одалиска совсем стыд потеряла!– вскричал Мохаммед. Парень едва не зацепился за слетевший с него на ходу тапок, а потом схватил этот самый тапок и замахнулся на сестру, не сдержавшись, на что Назира громко завизжала, привлекая к себе внимание, благодаря чему рядом с ней оказался не только её муж, но и половина зевак района, собравшихся посмотреть очередной "концерт". – Эй, парень, у тебя какие-то проблемы?– появившийся рядом Миру пристально посмотрел на Мохаммеда, который несколько стушевался рядом со спортсменом.– Хочешь драться? Так я могу это тебе устроить...– откровенно говоря, мужчина с трудом понимал родственников своей жены, но и остановить Назиру не пытался, понимая, что этим ничего не добьётся, да и ясно же, что его жена всего-то задета отношением брата, вот и придирается к парнишке. И что за семейка такая? Неужто они до сих пор не могли смириться с выбором сестры? Это было за гранью понимания самого Миру, пусть и принявшего ислам, но так и не осознавшего до конца менталитет арабов. – У Мохаммеда нет никаких проблем!– заявил таки уязвлённый до глубины души Рашид. Ему настолько надоела вся эта ситуация, внимание со стороны жителей района, только и делавших, что обсуждали его, что ему было всё равно даже на явную угрозу со стороны спортсмена.– Это у вас проблемы, а не у меня, вы женаты на одалиске! – Что?!– возмутился спортсмен.– Лучше выбирай слова, парень, раньше я был снисходителен к тебе, потому что мы родственники, но всему есть границы. Если я ещё раз услышу, как ты оскорбляешь мою жену... – Так и скажите своей...– на полуслове перебил зятя Мохаммед, поморщился, но таки выдавил из себя следующее слово,– жене, чтобы она перестала портить мой товар! Посмотрите, она извела несколько отличных платков, высокого качества! Я не знаю, чего хочет от меня эта женщина! Мохаммед её не знает!– парень пристально посмотрел на Назиру.– Она говорит, что она – моя сестра, но у меня нет сестры! У Мохаммеда нет сестры! Сестра Мохаммеда умерла несколько лет назад!– последние слова даже самому парню показались перебором, потому что не только его жена испуганно ахнула, а сама Назира как-то побледнела, не находя слов впервые в жизни, но и люди тут же зашептались. – Это вам не шутки...– издали наблюдая за скандалом пробормотала дона Жура, с осуждением качая головой. Мельком женщина заметила, как сеньор Фредерико за крайним столиком, скрытым от посторонних глаз, меняет плёнку в своём фотоаппарате. Неизвестно, что могло получиться из этого скандала дальше, если бы в это время на улицу не завернула жёлтая машина такси. Оттуда выбрался сначала водитель, вытаскивая из багажника сумки и коробки, а потом и сами пассажиры, в которых Латифа узнала с удивлением и огромной радостью собственных родственников: дядя Али и Зорайде, и маленькая Лейла. Появление родни из Марокко было сюрпризом не только для Латифы, но и для Мохаммеда, поскольку они не предупредили о своём приезде. Скандалы были тут же забыты. Все начали обниматься и приветствовать друг друга, радуясь встрече, Назира, разумеется, тоже не ушла никуда и заговорила и с сидом Али, и с Зорайде, и оба ей ответили, однако же, теперь и Назира, и Мохаммед оба демонстративно делали вид, будто не знают друг друга. Латифа же поприветствовала своего дядю, а потом бросилась в объятия Зорайде. Рядом с Зорайде она всегда чувствовала себя, как дома, спокойной и защищённой, чего бы ни происходило в её жизни. – Дядя Али, почему же вы не предупредили нас о своём приезде?– вопрошал Мохаммед, провожая родственника в дом. Латифа, подхватив пару оставшихся сумок, в свою очередь проводила в дом Зорайде и маленькую кузину; женщины слышали только обрывки беседы, поскольку Мохаммед говорил довольно громко.– Сообщи вы нам, мы бы встретили вас в аэропорту! Что вы, какие гостиницы? У нас найдётся ещё одна гостевая, в этом доме куда больше места, чем в прежнем! Саид? Мой брат отправился по делам, но он вернётся к вечеру, мы ждём в гости Зейна, это приятель Саида со времён учебы, вы его знаете, дядя Али!– услышав эти слова, Зорайде испуганно уставилась на Латифу, на что девушка только кивнула, тяжело вздыхая. Спустя где-то час Латифа юркнула наверх, куда накануне ушла Зорайде, чтобы разобрать вещи в гостевой. Она оставила мужчин в гостиной за чаем и кальяном, мельком по пути заглянув в детскую, где заново знакомились Амин и Лейла, играя в настольную игру с кубиком – один из подарков, которые её родственники привезли для Амина; остальные до сих пор оставались завёрнуты в упаковки, не считая одежды – пары милейших джеллаб и костюма,– которую Латифа сразу же сложила в комод сына. Девушка услышала из-за приоткрытой двери знакомый голос Зорайде, видимо разговаривающей по телефону. Мохаммед подключил новый аппарат в гостевой, пока она спешно готовила комнату для родственников, сменив постель и оставив стопки чистых полотенец, источающих тонкий цитрусовый аромат. – Слава Аллаху,– с явным облегчением в голосе вещала Зорайде,– тебе очень повезло! Скорее поправляйся! Пусть Аллах хранит тебя, Жади! Услышав имя кузины, Латифа поспешила войти в комнату, надеясь тоже поговорить с сестрой, но, к сожалению, Зорайде успела закончить разговор, опуская трубку в тот самый момент, когда дверь в спальню открылась. Латифа испытала досаду. Почему же она такая невезучая? Впрочем, Мохаммед явно ещё не раз отведёт куда-то дядю Али, то есть его дома не будет, и у неё будет возможность не раз поговорить с Жади. А если Мохаммед что-то скажет о распечатках звонков, она ответит, что это Зорайде разговаривала с Жади, ведь её муж ничего не может приказать или запретить жене дяди Али! Она порадовалась, что нашёлся выход из ситуации, а сама тем временем подошла и села напротив Зорайде на кровати. Для дяди Али с женой выделили милую гостевую с большой кроватью и удобным диваном, где вполне можно устроить спальное место для ребёнка; на окнах стояли цветочные горшки, а на стене над диваном висела яркая мозаика – работа марокканских мастеров, её буквально недавно привезли им в подарок Саид и Рамиля, и Латифа сразу нашла место для этой милой вещицы. Рамиля, листая красочную книгу с цветными репродукциями Ван Гога, как-то обмолвилась Латифе, что обожает искусство и хотела бы иметь в своём доме картины, однако это вызовет осуждение сида Абдула, и без того ею недовольного (патриарх Рашидов серьезно относился к запрету изображать живое, и никогда бы не умолчал, заметь он картины в доме родного племянника), и приходилось довольствоваться разными мозаиками и цветочными композициями для украшения дома. – Ты говорила с Жади, Зорайде? Как она? Я узнала, что она в больнице, но у меня не получилось ни поговорить с ней, ни тем более увидеться! Сколько я ни звонила в их с Лукасом дом, а не застала ни Жади, ни её мужа! – С ней всё хорошо, Латифа, врачи говорят, она быстро идёт на поправку,– успокоила её Зорайде; она поняла, что девушка не знает, что происходило в жизни её кузины в последнее время, и не стала волновать, раз уж это позади,– позже Мохаммед уйдёт из дома и мы сможем опять позвонить Жади, и вы поговорите. – Да,– с облегчением отозвалась Латифа. Зорайде тоже чувствовала себя немного спокойнее, поговорив с Жади. Перед отлётом она пыталась было дозвониться девушке по тому номеру, что дала ей накануне Жади, отыскав съёмную квартиру, но никто не поднимал трубку, а потом пришла пора уезжать. На протяжении всего перелёта она была сама не своя, а в Париже, ожидая посадки на рейс, не удержалась и снова набрала номер с телефонной будки. На сей раз ей ответили, но не Жади, к телефону подошёл Лукас. Именно от него Зорайде узнала краткое изложение недавних событий, так и то, что молодые супруги успели помириться, а в квартире он находился, чтобы забрать оттуда вещи. Однако же, часть её разговора услышал сид Али, и пришлось рассказать часть правды мужу: частично рассказать, что Жади и Лукас что-то не поделили и были какое-то время в ссоре, не упоминая однако, из-за чего произошла ссора; Зорайде убеждала мужа, что ничего не знает, и в итоге он перестал спрашивать, женщина не была уверена, поверил он, или же понял, что это один из секретов между его женой и племянницами. Зорайде не нравилось скрывать что-то от мужа. Но как она могла выдать своих девочек? – Латифа,– поинтересовалась она между распаковкой вещей, пока девушка восхищалась тканью изумрудного кафтана, который ей привезла в подарок Зорайде,– что это за история с визитом Зейна в ваш дом? – Зорайде, я...– растерялась Латифа, пряча глаза от женщины.– Это Саид его пригласил, а Мохаммед согласился, я же не могу... Я говорила Зейну, что мне нужно время... Как только он мог на это согласиться...– лепетала она смущённо, подхватив стопку вещей, чтобы сложить в шкаф. – Латифа, ты снова видишься с этим парнем...– кивнула сама себе Зорайде, понимая из отповеди девушки куда больше, нежели та желала признаться.– И ты его не забыла, ты его любишь... – Зорайде,– Латифа повернулась, хватая верную соратницу за руки, умоляюще посмотрела в её глаза,– умоляю, хотя бы ты меня не осуждай... Я этого не вынесу, Зорайде, если и ты меня осудишь! Меня принесут в жертву, как барашка... Клянусь, я пыталась, но ничего не могу с собой поделать, не могу справиться с этими чувствами...–она понизила голос до шёпота.– Я больше не люблю Мохаммеда, Зорайде, если когда-нибудь любила и вовсе, уже давно не люблю... Мне так плохо, я задыхаюсь здесь, рядом с Мохаммедом. Знаю, что так нельзя. Он неплохой муж и так любит Амина, я знаю, это я виновата, что у нас не ладится, я не люблю его больше, потому всё так и происходит, но я не могу изменить свои чувства,– девушка залилась слезами и бросилась в открытые объятия Зорайде.– Не осуждай меня, Зорайде... – Да поможет тебе Аллах, Латифа...– вздохнула мудрая женщина, успокаивающе обнимая племянницу.– Не кори себя, такова твоя судьба – мактуб, ничего не поделаешь... Никто не может пойти против своей судьбы...

***

Саид и Рамиля стояли около палаты в частной больнице, супруги о чём-то тихо говорили между собой, ладонь девушки лежала поверх рук её мужа, инстинктивно поглаживая. Девушка была одета в длинную сорочку и халат светло-голубого цвета, какие носили все пациентки клиники. На сегодня была назначена подсадка и ещё накануне её оформили в клинику, чтобы подготовить к процедуре, а сегодня Саид вновь пришёл навестить жену, поскольку не мог присутствовать в нужное время из-за предстоящей деловой встречи. Он хотел отменить встречу, однако Рамиля твёрдо настаивала, чтобы он этого ни в коем случае не делал, и именно об этом они спорили прямо сейчас. – И всё же я думаю, что мне стоит быть с тобой в такой день...– Саид был в смятении, однако всячески старался скрывать это от жены. – Нет, Саид,– уверенно покачала головой его жена,– я не хочу, чтобы ты менял свои планы из-за этой процедуры...– на самом деле Рамиля боялась, что ничего не получится, от того и хотела продолжать делать вид, что ничего необычного не происходит, словно от этого меньшей будет боль, если ничего не выйдет. Потому девушка твёрдо решила вести себя, как в любой другой день, иначе она точно сломается, и таки заплачет, этот комок в горле, зуд в глазах превратится в истерику нервной женщины, какой она быть не хотела, Рамиле хотелось быть сильной. Брюнетка мягко коснулась щеки мужа, замечая тревогу, то и дело мелькающую в его глазах, и тёмные круги усталости под глазами. Только ли в предстоящей процедуре дело? Этим вопросом невольно задавалась Рамиля.– Всё в порядке, Саид? – Да, конечно,– кивнул парень, стараясь улыбнуться как можно безмятежнее, чтобы она не заметила его внутренней борьбы. Рамиля не должна была лишний раз волноваться, она и без того тревожилась достаточно, не нужно ей знать ещё и о его метаниях. Чем ближе была подсадка, тем чаще он задумывался о своём поступке, а именно о том, что он подкупил лаборанта в клинике, по сути присвоив клетки Жади, по какому-то неловкому совпадению тоже оказавшейся пациенткой больницы, куда обратились он и Рамиля для решения репродуктивных проблем. Он метался между желанием иметь девочку, всё чаще приходившую в его сны в последнее время (почему-то он был твёрдо уверен, что родится именно эта девочка – Хадижа, и получить её он может только использовав клетки Жади), и более рациональным решением – остановить эту затею пока не поздно, пока не зашло всё слишком далеко. Можно ведь найти другие яйцеклетки! Стоила ли игра свеч? Впрочем, даже осознавая, что по сути совершил преступление, украв яйцеклетки, которые официально должны были уничтожить, он не чувствовал вины перед Жади, а уж тем более перед её бразильцем. Стоило только вспомнить, какую игру они с ним сыграли в своё время! Аллах не зря позволил ему услышать этот разговор между Жади и её подругой, значит Он тоже считал, что ему позволена некая компенсация за его прежние страдания. Если уж ему не досталась эта девушка, у него по крайней мере будет ребёнок от неё! Жади могла стать его женой, матерью его детей, но она сбежала, а потом вышла за Лукаса и родила бразильцу двоих детей, и за всё это время ни разу, должно быть, не задумалась какую боль причинила в своё время ему – Саиду. Она ведь даже не позвонила, не написала письмо, чтобы хоть как-то объяснить свой отказ от свадьбы! Неужели он не имел права хотя бы на такую малость? А ведь она вернула ему ожерелье, некогда подаренное им в знак помолвки, отправила как-то по почте, но не приложила к нему никакой, даже самой короткой записки! Неужели нельзя было хотя бы извиниться? Разве он ей сделал что-то плохое и не заслужил извинений за позор, упавший в своё время на его голову? Нет же, он открыл ей своё сердце, искренне хотел дать ей всё на свете, любые блага, а в ответ получил только разочарование. Нет, он не чувствовал вины перед этой девушкой! Только один вопрос занимал ум Саида прежде всего. Не потеряет ли он Рамилю, узнай она правду, кто является биологической матерью их ребёнка? Он знал, что любит свою жену и не сможет жить без неё (правда он не понимал, как это может уживаться с так до конца и не исчезнувшими чувствами к опальной племяннице сида Али), потому не хотел даже представлять свою жизнь без Рамили. Но ведь выбор состоял не в том, чтобы иметь ребёнка либо от Рамили, либо от Жади (этой девушки, чей образ так упрямо въелся в его сознание и ни в какую не желал оставлять, вопреки тому, что судьба развела их по разные стороны, вопреки тому, что она сама отказалась от свадьбы с ним, повергнув его в бездну боли и разочарования), всё было вовсе не так: его жена не может иметь собственного ребенка, врачи утверждали, что очень мала вероятность получить яйцеклетку Рамили, скорее всего, они потратили бы несколько лет на лечение и в итоге ничего не получили в итоге, так что сама Рамиля отвергла этот вариант, тоже просмотрев результаты своего обследования, после чего заявила совершенно спокойным голосом, что этот вариант – нечто из рода фантастики. Даже доктор удивился выдержке молодой женщины перед ним, прямо восхитившись её силой духа и смирением перед неизбежным, чего часто не бывало и в женщинах куда более зрелых, однако Саид чувствовал, как дрожала её рука в те мгновения, знал, какую боль должна была испытать его жена, и чего ей стоило пойти на подобное ради рождения ребёнка. Думая о том, что он совершил, Саид не мог не испытать глубокий стыд, вспоминая её дрожащую ладонь в его крепкой хватке. Стоило ли говорить, что избранный ими способ был крайне необычным для людей их религии и воспитания? Но оба знали, чего хотят, и готовы были пойти на это, единогласно согласившись однако, что никто не должен узнать правды о зачатии их будущего сына или дочери, особенно дядя Абдул,– он подобного никогда не поймёт и только больше ополчится против Рамили, что очень хорошо понимал сам Саид. Никому не нужно вмешиваться в их личную жизнь, главное, что он и Рамиля готовы были пойти на этот риск. Вот только получилось так, что Рамиля больше не знала, на что она идёт на самом деле... – Я люблю тебя, Саид...– прошептала Рамиля после минутной паузы; понимая, что муж лукавит и чего-то ей не договаривает, она тем не менее не стала устраивать ему допрос. Она обняла его, прижавшись к широкой груди мужа, вдыхая знакомый аромат его одеколона. – Я тоже тебя люблю...–он мягко поцеловал её в волосы. Саид говорил правду, и тем не менее жгучая вина горела где-то внутри. Разве его жена заслужила такого предательства? Может рассказать правду? Но тут же перед глазами появился расплывчатый образ девочки из сна. Ведь он может иметь их обеих – очень заманчивая перспектива. Разве он не может иметь чуть больше, раз уж он всё равно потерял Жади? Неужели Аллах не пойдёт ему навстречу? – Тебе уже пора...– спустя несколько минут твёрдо объявила Рамиля, поправив галстук мужа, прежде чем мягко поцеловать его в губы. Наблюдая, как его спина удаляется, она не удержалась и окликнула его.– Саид! – Да, дорогая?– он тут же повернулся. – Ты уже с ней виделся, Саид?– просто спросила она, не желая ходить вокруг да около. Саид растерялся, потому что прекрасно понял, о чём спрашивает его жена, и он мог бы сделать вид, что ничего не понял, но это было бы оскорблением её интеллекта, потому что он знал, насколько много она на самом деле понимает. А смог бы он вот так жить, ни разу не упрекая даже полусловом, не ожесточившись сердцем, просто любить, зная, что часть сердца любимого человека принадлежит кому-то ещё? – Нет, я с ней не виделся,– просто ответил Саид и быстро кивнул жене, поспешно удаляясь, не в силах выдержать её взгляд. Он не знал, что впервые за время их брака Рамиля позволит себе целый час горько рыдать, точно дитя, после его ухода. Карман Саида "сжигал" невинный клочок бумаги, где был записан адрес больницы и номер палаты, где нынче находилась Жади Феррас. Не зря таки он следил за женой Мохаммеда, знал же, что Латифа не такой человек, чтобы отвергнуть сестру! Рашид долго метался, не зная, как поступить, однако совсем не удивился, когда спустя какое-то время его рука уже лежала на ручке двери, служившей единственным препятствием между ним и его бывшей невестой. Сколько раз он представлял себе их разговор? И тем не менее, он никак не ожидал, что первой реакцией Жади, чьи глаза распахнулись от шока, едва она увидела его в своей палате, будет выставленный в его сторону канцелярский нож, который до этого использовался, дабы открывать им конверты. И во что он ввязался? Знать бы ему самому.