Страницы ненаписанных историй

Небольшая шкатулка постоянно попадалась ему на глаза. Сначала он старался отодвинуть её подальше, поставить за какими-то книгами, вещами, но та, будто по воле Архонтов, неизменно оказывалась на самом видном месте, отчего возникало желание просто взять и сжечь её вместе с содержимым. Дилюк в который раз отставил ту дальше, специально нагружая сверху какими-то листами, ненужными документами. Может, Аделинда каждый раз переставляла её, а может и правда это выходило случайно. Рагнвиндр устало потёр пальцами переносицу, садясь за рабочий стол и беря перо, окуная кончик в чернила. Вот только теперь мысли вновь были далеко не о закупках для винокурни. Они были об одном летнем дне… *** Теплые солнечные лучи приятно грели лицо, отчего лежащие на траве мальчишки чуть жмурились, блаженно улыбаясь. В тени деревьев было слишком хорошо, поэтому они оба слишком умело сбежали от забот, плюхаясь прямо в парадных рубашках на сочную зелёную траву, которая точно оставит пятна, выдавая их истинное времяпровождение. Аделинда вновь пожурит их, отчитает за прогул, обещая рассказать мастеру Крепусу. Но в который раз не выдаст, лишь отпустит мальчишек на кухню отрабатывать прогулы. Кейа очень довольно улыбался, слегка повернув голову в сторону слишком расслабленного Рагнвиндра. Тот не будет даже приоткрывать глаза, чувствуя чужой взгляд ничуть не хуже солнечных лучей на коже. Но всё-таки посмотрит на Альбериха, когда тот мягко потянет его за одну-единственную прядь, а после смерит каким-то слишком щемяще-нежным взглядом, от которого веснушки на щеках потонут в предательском румянце. — Думаешь, отец не заметит их? — Зачем-то спросил Дилюк, все ещё отводя взгляд в сторону, не признаваясь себе, что пальцы, которые мягко играются с его волосами, слишком приятно случайно касаются его щеки. — Всегда можно соврать, придумать какую-то нелепость, — Кейа звучал так беспечно, будто то, что подобное кто-то может заметить — не более, чем глупость. — Например? — Рагнвиндр всё же повернул голову, смотря на собеседника и то, как умиротворённо тот улыбался, все ещё чуть перебирая прядку. Дилюк тоже бы хотел коснуться чужой — небольшой, такой же, как у него самого. И совершенно точно не случайно — с левой стороны. — Можно приплести героя той книжки, что ты вечно читаешь ночами, думая, что никто не заметит, — задумчиво предложил Альберих, на что получил в ответ смущённо-недовольную хмурость на чужом лице, которую он не смог так просто упустить, наблюдая слишком внимательно. Дилюк резко привстал, цепляясь пальцами за чужую прядь, дёрнув за неё, отчего Кейа ойкнув, не успел опереться на руку, плюхнулся на Рагнвиндра, заставляя того удариться затылком о землю и тихо зашипеть. А после они оба не смогут сдержать смущённого смеха, который потонет в шуршании листвы, поглощая их уединение в тот летний день. *** В ночь, когда Дилюк смотрел на своё отражение в зеркале, слишком многое кончилось. Он сжимал в левой руке ненавистную, а ранее так бережно хранимую прядь, натянув её, подобно струне, тетиве лука, намереваясь отсечь одним резким движением. И клялся, что больше никогда не будет верить. Никогда больше не позволит никому подобраться к нему слишком близко. Сказка, которую он принимал за свою жизнь, треснула по швам, рассыпаясь осколками, будто красивый витраж не выдержал натиска времени. Только вот в его случае он мог лишь смотреть, как один за другим «отпадали» кусочки идеальной картинки, обнажая истинную личину, от которой хотелось зажмуриться, разорвать картинку перед глазами «в клочья». Резким движением он отсёк лезвием то, что после было сброшено на стол, а сам парень стремительно подошёл к окну, распахивая. Воздух неприятно «лизнул» кожу шеи, где всегда покоилась прядь, но теперь… Теперь Дилюк поклялся себе, что вместе с ней отсечёт и то, что заставляло все эти годы её хранить… *** Когда он вернулся, многое изменилось. Кто-то постарел, а кто-то вырос. Лавки сменились с одних на другие, люди тоже не оставались в стороне. Город свободы не был бы таковым, если б не сохранял волю своего архонта. Дилюк смотрел, как люди, увидев его, резко замолкали, а после начинали перешёптываться. Кто-то не сдерживал слёз, кто-то смеха, а кто-то оставался равнодушным. Он ожидал подобной реакции, был готов к любому исходу, но Мондштадт встретил его так, будто он не уходил. Будто он просто отлучился на пару дней. Рыцари, которых он успел уже принять лишь отчасти, смиряя их лишь взглядом с неким презрением, по привычке склоняли головы, ставили руки в приветствии. Бывшему капитану. Но почему-то в груди все ещё было слишком тяжело. Камень, поселившийся в нём ещё около Логова бури давил так сильно, будто собираясь тянуть его с каждым шагом к земле. И стало ещё тяжелее, когда он встретил того, с кем встречаться не хотел. Чужой холодный взгляд смерил его с какой-то обидой, горечью. Он сам не лучше — слишком уж ощутимо болели мышцы лица от того, как сильно он сдерживал себя. И стоило лишь чуть скосить взгляд, замечая на чужом левом плече слишком знакомое, понятное ему одному, как сердце слишком болезненно сжалось, заставляя рвано выдохнуть. Прядь Кейа не срезал… *** Дилюк вновь отложил перо, смотря на стопку книг. Он мягко потянул руку к своей шее, касаясь вновь отпущенной пряди, прикрывая глаза. Он не мог злиться на то, что вновь позволил себе слишком многое. Некоторые вещи слишком сильны, чтобы бороться с ними — остаётся лишь принять. Они оба слишком много всего натворили. Никто из них не остался тем самым светлым существом, который терпел издевательства просто потому, что был слишком добр. Оба друг друга стоили. Открыв глаза вновь, Дилюк медленно встал, сокращая расстояние до того самого заветного места. Бумаги отложены, а шкатулка резко распахнута, открывая миру перевязанный тёмно-синей лентой небольшой пучок волос. Рагнвиндр не смог сдержать тяжелый вздох. Не отпустил. Не смог отречься. И вряд ли сможет. Из мыслей его вывел тихий стук в дверь, а после голос Аделинды, которая спрашивала разрешения войти. Захлопнув шкатулку, Дилюк вернул ту на место, поворачиваясь к вошедшей. — Сэр Кейа ожидает вас внизу, — женщина явно была чуть взволнованее, нервнее, чем обычно. И всё потому, что она знала, к чему Рагнвиндр позвал капитана кавалерии на винокурню. Им нужно поговорить.