"Legacy of Heaven"

      Если бы не знание сути, всё смахивало бы на обычную жизнь давно остывших друг к другу супругов, по инерции обретающихся бок о бок каждую секунду жизни, по инерции же делящих постель. Вот только жар ночей всё равно оставался неизменным. Как минимум, с одной стороны… Попытка показать сломленное сопротивление провалилась, едва на собрании совета я ощерилась на очередную бредовую идею Торендо, разнеся её в пух и прах. Мальбонте посмеивался, словно подтверждая мой статус похожего на него самого монстра.       И всё же я невольно радовалась, что никаких признаков беременности не было. Приходящий раз в неделю на данный момент лекарь проверял всё, вплоть до изменения энергии. Правитель злился, я внутренне посмеивалась от того, что как не завоёвывай «трофей», а если нутро не способно… Впрочем, он разделил мои опасения, вынудив проверить всё полностью. Лекарь разводил руками даже под угрозой казни — физически всё было в порядке. Придраться не к чему. Приглашённая из города повитуха, та самая, что уносила мою дочь, тоже не нашла ничего, что противоречило бы зачатию.       После шутки насчет того, что Мальбонте и самому не мешало бы сходить к лекарю, встретила такой шквал негодования, что в пору было записывать все реплики о скудности моего ума. Впрочем, в тот же день доподлинно выяснила, что пару лет назад у него тоже была женщина, которую постигла моя участь. Две беременности, обе закончившиеся умершими от Нестабильности младенцами. Тем страннее было слышать, что женщина была ангелом. Если взять за основу то, что в самом Мальбонте от света не осталось вовсе ничего, кроме отголоска крови Анабель, то видимо, влияет именно наследственность, а не только избранная сторона. Впрочем, была мысль и о том, что можно пытаться сходиться с Непризнанными. Те так и вовсе чистый холст — перенимают то, что в них вкладывает тот, кто рядом. С короткой усмешкой мне поведали, что это не так работает. Пояснять отказался.       Всё прочее вошло в колею с той лишь разницей, что впредь я не стояла за спинкой трона, положив руку на плечо Мальбонте во время суда над бессмертными и определения итогового наказания. Появился и второй трон. Меньше, скромнее, по правую руку от него, словно для того, чтобы при необходимости поймать готовую сорваться в гневе силу. А гнев… было с чего. Словно на подбор — каждый из тех, кто оказывался в зале суда, будто искажённое понятие чистоты ангелов. Демонов мне судить было сложно. Я понимала, что это заложено природой в них и менять то, что ею предписано, сложно. И всё же — злилась, начинала закипать, рисковала всё же разнести зал по кирпичику. Но ровно до тех пор, пока горячие пальцы не сжимали мои, унимая внутри бурю, забирая часть сил, растворяя их, не имея возможности впитать. Снова чёртов рубец…       Новость о прошедшей тайно свадьбе в столице была воспринята противоречиво. До меня долетали слухи, что в правдивость союза мало кто верит. Как и долетали слухи о том, что некоторые считают, что я становлюсь подобным Мальбонте чудовищем, и теперь поблажек не будет. И всё же… Когда на улицах в несколько раз уменьшилось количество виселиц и большая половина наказаний была заменена с казни на длительное заточение, роптания поутихли. Впрочем, кто может знать — быть может и припугнули особо болтающих. Опять же — с Мальбонте сложно быть в чём-то уверенной.       Сейчас же меня спокойно подтолкнули в сторону выхода на уже знакомый балкон за неприметной дверью. Долгожданный перерыв после очередного потока осуждённых. Уже знаю, что подготовили перекус. Даже если не слишком-то голодна — нужно. Вредить плоду нет никакого желания, если всё же всё случилось. Однако, быть ведомой, даже для тех, кто окружает, создавая видимость — тяжело. В голове раз за разом вертятся мысли о том, чтобы найти, как откачать чёртову силу, как её заблокировать, чтобы не умереть. Знаю, что ищет Генри, но его мало… Мне нужен кто-то более сведущий. Стоило бы задействовать Торендо, но всё же подорванное доверие невероятно сложно восстановить. Особенно в его случае.       Деликатная помощь с тем, чтобы устроиться на стуле, пододвинутом к аккуратно сервированному столу. Я с некоторым сомнением осмотрела содержимое, подумывая, чем бы перебить отдалённую перспективу голода. Порезала несколько фруктов, сок, гренки с джемом и мёдом… Непередаваемо хотелось чая. Того, который заваривала Мими. Несравнимый вкус, навечно отпечатавшийся в памяти.       Мальбонте неодобрительно покосился на содержимое моей тарелки:       — Тебе нужно питаться нормально, а не этим. Недостаточно калорий и энергии. Рыба, птица, мясо… — он обвёл рукой столик с пищей, — Всё есть, но неизменно эта мелочь, неспособная насытить, оказывается в твоём блюде.       Я приподняла бровь:       — Выходим на новый уровень: насчёт пищи мы ещё не скандалили.       — Ну, хочешь, будет морской дракон, — он поджал губы.       Меня передёрнуло от одного воспоминания о Лое.       — Нет. Этого точно не хочу.       — Тогда ешь, — не терпя возражений, заменил мою тарелку на какой-то стейк с лёгким соусом. — Нормально… Может, именно из-за этого не получается…       Закатывая глаза, всё же стянула с прежней тарелки дольку яблока. Больше, чтобы позлить. Сверкнул глазами, но ничего не сказал, переключившись на пищу и отдавая должное похожему куску мяса. Пришлось со вздохом подчиниться. Сносно, но всё же меня неизменно тянуло больше к растительной пище, нежели к животной. Вегетарианкой я не была никогда, но почему-то именно здесь, ещё со времён школы, всё стало иначе.       Я проглотила первый кусочек, неожиданно даже для себя поинтересовавшись:       — Скажи, а прощаются всегда именно с погребальными кострами?..       — Всегда. Так было испокон веков. Даже смертные последнюю сотню лет всё чаще практикуют кремацию. Для бессмертных это больше дань символизму — возможность получить покой и заслуженный отдых после долгой жизни, — ответил Мальбонте, отпивая сок. — Почему ты интересуешься?..       Слова дались с трудом, но я всё же произнесла:       — Это нужно менять, мне кажется.       — Почему? — он удивлённо приподнял брови. — Или, точнее, каким образом?       Пожав плечами, сохраняя невозмутимую мину, я ответила:       — Прежде здесь молились Равновесию и Шепфа, верили в Небытие, дарующее покой, которого на деле не было. Умерших вспоминали в молитвах, не теряя подобия связи. Это облегчало боль утрат, горя и страхов смерти, — есть расхотелось окончательно, и я поджала губы, глядя в тарелку. — Сейчас… Сейчас стало в сотни раз тяжелее. Нужно место, куда можно относить свою скорбь. Оставлять её в отведённом месте, а не копить в себе. Разве ты бы не хотел найти могилы своих родителей?       Полукровка вздохнул, откинувшись на спинку стула и глядя в небо. Лицо, кажется, не выражало ничего, но я видела, как заострились его черты. Если тёмная половина, бодрствуя в Небытие, могла утратить воспоминания о семье хотя бы в каких-то деталях, то для светлой, многие события так и остались на поверхности. В такие моменты мне хотелось верить, что Бонт не растворился окончательно. Лишь ушёл на второй план в сознании, понимая, что согласия с тёмной частью не достичь.       Поджатые губы, взгляд на меня:       — Это едва ли возможно. Прошло больше трёх тысяч лет. Пожелай я излазить весь смертный мир, чтобы их отыскать… Хотя бы их прах — бесполезно. Энергии, и той не осталось, — взгляд стал неожиданно колючим. — В этом мире нет смысла иметь места поклонения покойникам…       — Но ведь были же Обелиски. Их ставили, когда было перемирие. Почему не вернуть эту традицию? Почему нельзя писать на сторонах обелисков имена тех, кто пал?.. — я чувствовала, как дрогнули руки, но максимально старалась скрыть волнение.       — Кого тебе необходимо оплакать? Дино? Он предал тебя, в какой-то мере. Попытки обезопасить, недомолвки… — собственные невысказанные мысли заставили моё лицо дёрнуться, но я смолчала, — Мать? Ребекка сама избрала свой путь. Ей, как и прочим, была предложена сделка, но она оказалась слишком чистоплотна. К слову, даже не понимала, кто перед ней. Впрочем, — он поджал губы, — возможно, именно потому она и была единственной, кто начал излишне активно противиться моему возвращению. А была бы умнее…       Я застыла, переведя на него взгляд:       — М-мама? Сделку?.. Почему?!       — Почему отказалась? — Мальбонте усмехнулся, повисла пауза, пока он нарочито медленно отрезал кусочек стейка, отправил в рот, прожевал и запил вином, играя на моих нервах. — Понятия не имею. Пришлось выставить сделку как её кошмар. Думал, что позабудет… Но, видимо, нет. Она была бы сильным союзником, но пощадила тебя, отдав свою жизнь. Кого ещё? Кроули? Ту светлоокую учительницу? Люцифера?.. Мальчишку с серыми крыльями? Кого?       — Фенцио… — хрипло ответила я.       Повисла пауза, Маль сморщился:       — Предателя и того, кто на весы правосудия положил сердце и справедливость, спутав последнюю с гордыней? Ты умеешь удивить.       Поджав губы, я отложила снятую с колен салфетку и поднялась из-за стола:       — Хочу пройтись. Аппетита нет.       — Сначала доешь, — тон был приказным, и я молча развернулась к двери и побрела на выход. В спину долетел вздох. — Чёрт с тобой. И всё же… Почему и его?..       Я сглотнула:       — Он был отцом моего первого мужа. И его руками я оказалась здесь. Кроме того… — я всё же обернулась, понимая, что могу уколоть давнишней мыслью, — Рискну предположить, что он не дал мне погибнуть во время ритуала из-за того, что меня любил Дино. Даже враг заслуживает снисхождения, если его поступкам есть первопричина…       Усмешка вслед:       — У Шепфа, выходит, она была?..       Дёрнув головой, я побрела вперёд, толкнув дверь, ведущую обратно в зал. В голове крутилось множество противоречивых мыслей, которые я старательно гнала прочь. Не выходило. Когда дверь за спиной с грохотом захлопнулась, я вздрогнула, но не стала оборачиваться. Шагов слышно не было, и на том спасибо. Не понимала, куда и зачем иду. Не понимала, чего в итоге хотела добиться от того, кто лишён покаяния и возможности поделиться болью и тяжестью воспоминаний с теми, кого давно нет рядом. И пусть… пусть со мной рядом место опустело не так уж давно. Но он прав… Я всё ещё жила критериями смертных, не учитывая проблемы совершенно другого мира. Мира, в котором обреталась последние годы и буду коротать последние часы и минуты своей жизни, прежде чем чёртова поглощённая сила возьмёт своё.       Не поняла даже, как забрела в свою прежнюю башню. На удивление, ни бредущей по пятам Лейны, ни охраны. Даже дверь не заперта. Стоило её толкнуть, как меня прошибло ознобом — завешенная белыми покрывалами мебель, от которой оставались лишь очертания. Через плотные занавески, такие же белые, как и все ткани, пробивался рассеянный солнечный свет. Я сглотнула, не совсем понимая, зачем пришла сюда. Видимо, бессознательное желание побыть в тишине и номинальной безопасности от монстров этого мира…       «Ты сама не меньший монстр…» — внутреннее напоминание, от которого я вздрогнула.       Ещё раз оглядевшись, я подошла к туалетному столику, стягивая с него ткань. Пальцы прошлись по гладкому лакированному дереву, рассматривая нетронутое содержимое. Такое чувство, что Мальбонте пытался сохранить это место зачем-то. Всё, вплоть до использованной пуховки, на которой остались вкрапления пудры, кисть от подводки и ещё какая-то мелочёвка. Женский беспорядок…       Спешно пролетевшую в голове мысль, я отпихнула как можно дальше. О таком ещё было слишком рано думать. И всё же, рука потянулась к шкатулке. Перебирать содержимое не было нужды. Обручальное кольцо лежало ровно там, куда я его в гневе зашвырнула пару недель тому назад. Нерешительно взяв украшение… Теперь уже действительно украшение, а не мой символ брака и связи… Я замерла, глядя на золотой ободок, отмечая на внутренней стороне прежде не слишком важную гравировку заклинания. Не помню, почему раньше не обращала на неё внимание. Быть может, только потому, что с момента свадьбы снимала кольцо всего дважды. Один раз во время родов, второй — когда кольцо укатилось перед казнью.       Сжав его в кулак, я развернулась, так и не вернув ткань на туалетный столик, и покинула покои. В голове оформился отдалённый план. «И пусть, что это смертные традиции…» — вздохнул внутренний голос, когда я торопливо пробегала по винтовой лестнице, чтобы попасть в парк. Туда… В заброшенную часть с фонтаном. Я не была в той части парка с тех пор, как разнесла статую Равновесия. Не стыд… Просто времени и сил не было. «Или я снова оправдываюсь…» — ладонь, в которой лежало кольцо сжалась до вошедших в кожу ногтей. Я со вздохом вышла из высоких дверей, всё ещё не совсем понимая, почему меня до сих пор не взяли на заметку, почему никто не идёт следом, чтобы проконтролировать?..       Генри всё ещё бегал по поручениям, не жалея ног. Я ни единого раза не слышала от него жалоб или каких-то обиженных реплик. От того, кто привык к бумагам и исполнению канцелярских поручений по мелочи. От того, кто теперь вынужденно был моими ушами, глазами и носом, который теперь с отчаянностью мазохиста совался в самые сложные заботы. Отыскать яд, вызнать детали, невзначай расспросить…       И Лейна… Девочка, которую я изначально воспринимала надоедливым репьём, но которая всё равно осталась рядом, невзирая на то, что изначально я вела себя как бесчувственная амёба, срывалась на ней и нередко говорила дурные слова, о которых теперь сожалела. Она успевала так же сноровисто ухаживать, хранить мои тайны, показывать память и прятать некоторые вещи. Ту же отраву, например. Их было всего двое. Двое тех, кто доподлинно показывал лояльность некоторых бессмертных. И тем тяжелее было верить в то, что разделяющих их мысли не так уж мало…       За мыслями я почти добрела до фонтана, когда позади прозвучал знакомый оклик:       — Виктория?..       Подавив гримасу отвращения, я обернулась к Торендо:       — В чём дело?..       — Я… — серафим с опаской попятился, уловив гнев на моём лице, — Вы не в духе?..       — Хотела побыть одна. Это теперь не в чести?       Он со вздохом отрицательно качнул головой:       — Я могу составить вам компанию? — прозвучало неуверенно, словно он искренне верил в то, что я его прогоню.       «Будто поможет…» — внутренне прошипела я.       — Не припомню, чтобы прежде вас даже отрицательный ответ на подобный вопрос останавливал, — я усмехнулась и пошла дальше, не оборачиваясь. — У вас снова появились какие-то мысли, которые могут вывести меня из себя? Учтите, что Мальбонте не знает о вашем содействии тому, как был уничтожен балкон его покоев.       Торендо дёрнул плечом, но всё же пошёл следом:       — И всё же вы прислушались. Не до конца, но я рад, что в вас нашлись силы переступить через гордыню…       Я прикрыла глаза, старательно давя сарказм и гнев:       — Гордыню?.. Мне казалось, что это рабство. Позволение пользоваться своим телом для достижения «благой цели».       — Я ищу выход, — серафим поджал губы. — Просто… просто нужно время. Если вы не сделаете опрометчивых шагов…       Хмыкнув, я вышла на площадку с прежним фонтаном. Каменная чаша очистилась. Вода была прозрачной, лишь колыхался ил на дне. Но для этого требовалось поработать щётками и тряпками. Торендо недоумённо смотрел на открывшееся зрелище, не совсем понимая, куда мы пришли. Повисла длительная пауза, позволившая мне оглядеться в поисках того, что могло бы сойти за подобие памятника. Дерево — не подойдёт. Обломки статуи — слишком малы. Я застыла, сложив руки под грудью, продолжая оглядываться.       Взгляд зацепил средних размеров кусок камня, прежде, кажется, бывший то ли парковой скамейкой, то ли всё же наиболее крупной частью фонтана. Впрочем, образ было не угадать, но светлый массивный кусок смахивающего на кварц камня мне подошёл. Закатав рукава, я подошла к булыжнику, наклонилась и с натугой сдвинула его на пару дюймов, чувствуя, что даже от такой малости уже заныли мышцы.       — Виктория, вы что делаете?! — едва ли не гневно воскликнул Торендо.       Очередное напряжение рук:       — Серафим, катитесь нахрен… — я с натугой сдвинула камень в сторону раскидистого дерева.       — Да что вы себе позволяете?! — он возмущённо поперхнулся воздухом.       Со вздохом я выпрямилась, в упор взглянув на своего собеседника:       — Пока несколько меньше, чем хотелось бы, с учётом того, что недавно от вас узнала, — серафим поёжился под моим взглядом, и я вернулась к прежнему занятию, почти спокойно ответив. — Вы, бессмертные от рождения, давно утратили такое понятие, как «скорбь». Я достаточно пожила в мире людей, чтобы сохранить в себе это чувство. И мне…       — Виктория, вам нельзя таскать тяжести.       В очередной раз разогнувшись, я упёрла руки в бока:       — Ну так помогли бы! — он забормотал заклинание левитации, и я закатила глаза, желая поиздеваться, наконец. — Нет, серафим. Руками.       Торендо со вздохом прислонил посох к массивной чаше фонтана и закатал рукава, потеснив меня от камня. Раздалось натужное бормотание:       — Вы — вчерашние смертные слишком цепляетесь за то, что привыкли делать руками. В мире, где есть магия…       — В мире где есть магия, вы — бессмертные, имеете бесконечный почти срок жизни. Вы не осознаёте, какова жизнь смертных до тех пор, пока не начинаете испытывать страх, как сейчас, — парировала я. — Да, люди слабы, бескрылы и имеют короткую жизнь. И за неё нужно успеть всё. Вырасти, выучиться, родить и воспитать детей, дать им пищу, кров, одежду, внимание и многое другое. У нас куда меньше времени на ошибки. Но даже здесь, имея бесконечность впереди и позади, вы всё равно оступаетесь. И куда сильнее, чем мы… Но у вас есть время на то, чтобы допускать и исправлять ошибки бесконечно долго. В этом разница…       Серафим умолк, переваривая и наблюдая за тем, куда я указала ладонью. Камень двигался куда интенсивнее, чем если бы его толкала я. И всё же было любопытно наблюдать за метаморфозой златокрылого, который терпеливо поджал губы и выполнял требование. Немного понаблюдав за его манипуляциями, я вынула из кармана платок, завернула в него кольцо. Беглый осмотр по сторонам, и нашлись цветы. Захотелось зажмуриться — обычные ромашки. Такие же, как приносил Дино…       «Выходит, я неосознанно пришла именно сюда, где он их собирал для меня…» — пролетело в голове. Пальцы тронули мелкие бело-жёлтые цветы. Решив не рвать, я аккуратно извлекла один из побегов с корнем, и оглянулась на серафима, закончившего с моим «поручением», и устало облокотившегося о дерево, в попытке отдышаться. Торендо был ещё более бледен и молчалив. Кажется, я заставила его задуматься. Или же ему просто не хотелось вступать в перепалку, в которой он заведомо проиграет, поскольку последние недели у меня на одну его реплику было полсотни ответных, состоящих исключительно из сарказма и ехидства.       Хмыкнув, я подошла к камню и опустилась перед ним на колени. Шёпот заклинания, и на нём появились строчки с именем и датой смерти. Даты рождения здесь не фиксировались, как я знала. Книгу учёта бессмертных, после того, как мама вырвала из неё страницу, переместили в закрытое хранилище, куда у меня доступа не было. Неглубокая ямка, куда было уложено кольцо, следом, почти поверх, небольшой куст ромашки, и всё засыпала земля. Я подошла к фонтану, зачерпнула немного воды руками, и полила то, что получилось.       Торендо всё же не удержал язык за зубами:       — Странные традиции смертных перебираются на Небеса…       — Нет ничего странного, — я подняла на него серьёзный взгляд, спокойно поинтересовавшись. — В цитадели есть какие-нибудь вещи моей матери?       Серафим чуть сморщился, запустив испачканную руку за пазуху. Я с удивлением покосилась на протянутую шариковую ручку. Самую обычную. Пока я пыталась собраться с мыслями после такого «подарка судьбы», серафим с усмешкой проговорил:       — Полагаю, второй камень можно и магией переместить. И, да, можете назвать меня белоручкой… — он поджал губы, оглядываясь по сторонам. Спустя несколько минут в полуметре от первого камня лежал второй, — Этот предмет ваша мать случайно прихватила с задания. Действительно случайно — задумалась и забыла оставить на столе при по завершении поручения. Я нашёл её в зале уже после… — он тихо хмыкнул, словно опасаясь разозлить, — И, заметьте, надпись вы делали магией…       Я приподняла бровь:       — Я могла легко отправить вас за краской в ближайшую столичную лавку…       — Я не мальчик на побегушках, Виктория! — окрысился Торендо. — Не стоит переги…       — Неужели? То есть с Мальбонте вы от большой душевной дружбы и ради будущего этого мира?..       Снова тишина. Серафим полыхал негодованием. Я же нервно огляделась по сторонам, снова выбирая цветы. Разбиралась плохо, но всё же нашла какие-то желто-золотистые, так же пересадив на нужное место. Снова буквы. Здесь я доподлинно знала и дату рождения, и дату смерти. Обе из них. Отчего-то горло стянуло удавкой. «Выходит, мать я любила куда больше, чем Дино, который провёл со мной несколько больше времени, чем она. Пусть и только в этом мире…       Серафим поджал губы:       — И зачем это было нужно?..       Я подняла на него взгляд:       — Вам есть кого оплакать?       — Есть.       — Как вы это делаете?       Торендо скривился:       — Никак. У меня нет желания тратить время на то, чтобы…       — И в этом снова разница между нами. Память — единственное что всегда живо в любом из миров. Вы предпочитаете забыть тех, кто был дорог. А это единственные молчаливые свидетели вашей исповеди, которые не предадут… — я снова развернулась к камням, опустившись на колени, и слыша удаляющиеся шаги, — Никогда…              Было ли какое-то облегчение после той имитации погребения? В какой-то мере. Сложнее, пожалуй, было заставить собственные мозги поверить в то, что там меня хоть что-то ждёт. Такова, видимо, человеческая натура, у которой ничего не остаётся, но она всё равно упорно ищет новую точку отсчёта, чтобы двинуться дальше вопреки прежним попыткам хотя бы устоять. Едва ли я была исключением. Выговорилась, попросила прощения у тех, кому на всё это плевать. Теперь плевать, но всё же груз внутри стал чуть более посильным.       Ещё и обычная дешёвая шариковая ручка… Я невольно улыбнулась от своих давно поросших пылью воспоминаний. Мама была бухгалтером, и нередко случалось так, что, задумавшись или заработавшись, приходила то с карандашом в волосах, то с ручкой за ухом. Тогда это было немного смешным. Теперь же показалось своего рода знаком — всё же оставалась частью себя прежней. Той, кого я помнила, той, кого видела в фонтане, обнимающей голубоглазую девочку. От девочки, как и от самой Ребекки Уокер, остались лишь воспоминания.       Добравшись до покоев, самостоятельно сменила платье, всё ещё несколько тревожась о своей помощнице, которой не видела с самого утра. Приходилось успокаивать себя тем, что могли возникнуть какие-то собственные дела. Я никогда не принуждала быть рядом постоянно. К тому же, могли прислать задания из школы. Она ещё не закончила обучение, и могла находиться в библиотеке цитадели, готовясь к сдаче экзаменов.       Заняться было особенно нечем, и я потянулась к стопке чистых пергаментов. Руки уже достаточно давно требовали порисовать, как и голова, которая в прошлом только благодаря рисованию и очищалась от избытка мыслей и страхов. Карандаш заскользил по бумаге, и я полностью выпала из реальности, занявшись тем, что любила прежде. Вот только мысли… мысли разбредаться не торопились. Мне нужен был третий камень. Третья могила, принадлежавшая тому, кто меня сюда и привёл. И, да… Всё же попросить прощения. За мать, за Дино, за то, что… За то, что не осознавала до конца, какую боль можно причинить словами.       Винила ли за собственную смерть? Да… Когда-то давно. И принимала поводы, причины, резоны. Я научилась это понимать уже значительно позже, оказавшись на вершине и тронув обжигающую звезду этого мира. Он не дожил до восхождения этой звезды. Умер у костра на глазах сына, который и при желании не смог бы помочь или попросить прощения…       И перед глазами снова вереница: Ади, Сэми, Лора, Мисселина, Мамон, Люцифер, Лой, Энди… Десятки, сотни… Камней сада вокруг цитадели не хватило бы для того, чтобы обустроить хотя бы какое-то подобие кладбища. «Да и надо ли?..» — интересуется внутренний голос: — «Едва ли у большинства из них остался хоть кто-то, кто мог бы прийти со своей скорбью. Едва ли кто-то вообще способен понять причины моего сегодняшнего поступка…». Я вздыхаю, бессознательно выводя миниатюры их портретов на чуть желтоватом листе пергамента.       Почему-то последней из миниатюр был Мальбонте. Вот только черты… Черты упрямо принадлежали Бонту. И снова непрошенная мысль: «Быть может, он всё ещё где-то внутри, но не может пробиться к поверхности, попросить о помощи? Как тогда… В башне…». От последней внутренней реплики кожа покрылась ощутимыми мурашками. В связи с последними поблажками у меня упрямо оставалась мысль, что какие-то зачатки светлой части всё ещё ищут выход на поверхность. Вот только злости и отчаяния в Мальбонте всегда будет больше. Словно в месть за то, что пришлось пережить, прежде чем он добился того, что имеет сейчас.       В дверь тихо постучали, и я оторвалась от рисунков:       — Да, войдите.       В проём деликатно просунулась голова стража:       — Госпожа, к вам пришли…       — Впусти, в чём проблема?..       — Ожидают, чтобы вы вышли, — архангел стушевался, поджимая губы и косясь через плечо. — Говорят, что срочно…       Отложив принадлежности, я поднялась из кресла, немного нервно направляясь к двери, за которой топтался белый, как простыня, Генри. Нервно прижатая к груди папка с документами, испарина на лбу. Зелёные глаза парня, кажется, готовы были выпасть из орбит от волнения и страха. Спинным мозгом чувствовалось приближение проблем. Я вышла из комнаты на лестницу, и пошла вниз, жестом попросив следовать за собой. Едва ли удастся поговорить вовсе без лишних ушей, но хотя бы не перед стражей — уже хорошо.       Пролёт, второй, третий. Я поджала губы, обернувшись:       — В чём дело?       — Повелитель вызывает вас обратно в зал суда. Требование срочное и приказано явиться незамедлительно, — он сглотнул. — И мне… тоже…       Предвкушение беды стало ощутимым физически. Я молча кивнула и побрела вперёд. Генри Семенил следом, вздрагивая от каждого шороха и вида стражи. В судебном зале оказаться хотелось и не хотелось одновременно. Было действительно страшно отчего-то. Первой мыслью было, что на чём-то поймали Мими, но как я знала, в школе всё тихо и спокойно. Чертовка выполняла свои обязанности блестяще, хоть это и не вязалось с прежним образом оторвы, проводившей каждый вечер в вагончике за бокалом глифта.       У самого зала я остановилась, обернувшись к Генри:       — Будь рядом, никуда от меня не отходи. Надеюсь, просто какой-то рабочий момент. Встань за плечом. Если полезет стража… — я нервно усмехнулась, вспомнив последнюю выходку ангелов и её последствия, — Не думаю, что кто-то решится.       — Хорошо, госпожа…       Я кивнула, и со вздохом толкнула тяжёлые створки дверей зала суда. Почти пустого. Только Мальбонте, Торендо, Сандес, пара стражей, установленная на песчаном коробе плаха и демон-палач. При нашем с Генри появлении шепотки между советниками оборвались. Полукровка, с ленцой рассматривавший обручальное кольцо и соседствующий с ним чёрный перстень правителя, оторвался от созерцания, подняв на меня глаза. Мимолётная усмешка, от которой поползла очередная волна предвкушения беды.       «Кого на сей раз не миновала участь напоить землю кровью?..» — панически скачет в мыслях, когда подходила к своему креслу. Генри всё так же плёлся позади, встав за моей спиной, едва я устроилась на месте. Повелительное движение пальцев стражам, и один из них удалился, чтобы отдать приказ об ожидании провинившихся. Снова ожидание. В полнейшей тишине. Кажется, я слышала, как билось позади меня сердце секретаря. Спокойные советники, ухмыляющийся правитель, палач с ленцой водящий оселком по лезвию топора. Я только сейчас заметила четыре корзины около колоды. В ушах зашумела кровь.       Наконец явился страж, кивнув Мальбонте.       — Что ж, всё интереснее становится в подвластном мире. Доверие так легко утратить, так сложно приобрести. Многие оступаются, но сейчас следует всё же решить проблему жёсткой рукой, — проговорил Маль, с ленцой взяв меня за руку и погладив пальцы, словно успокаивая, но усмехаясь при этом откровенно. Взгляд на дверь. — Вводите первого…       В приоткрывшуюся дверь ввели бледного, словно штукатурка Йора. Архангел был вымотан, тощ и вымазан так, словно… «Дьявол, я ведь думала, что его уже казнили… А он всё это время сидел в камере, словно в наказание за болтливость. Ещё и без пищи, судя по тому, что едва двигается…» — я сглотнула, рассматривая высохшую фигуру в засаленной изгвазданной прежде белой мантии. Архангел поднял на меня затравленный взгляд, удержал гримасу отвращения, и словно назло расправил плечи.       Вперёд вышел Сандес, раскрывая свиток, и зачитывая постановление:       — За неоднократное нарушение регламента Цитадели, несоответствие занимаемой должности, инакомыслие, угрозы правящей семье, нанесение оскорбления Королеве и применение силы к вышеозначенной особе, архангел Йор приговаривается к казни…       — Протестую, — охрипнув от такого набора «обвинений», проговорила я. — Это не причина, чтобы лишать жизни. Настаиваю на дальнейшем заключении.       Полукровка хмыкнул:       — Если только неуважаемый архангел раскаивается… — насмешливый взгляд скользнул с меня на Йора.       Тот сплюнул на песок подле колодки, едва разлепив пересохшие губы:       — Горите в Аду… И ты и твоя…       Дальнейшие словоизлияния прервал палач, отвесивший архангелу удар в челюсть, заставивший того рухнуть на песок, почти носом в собственный плевок.       Короткая усмешка правителя:       — Что и требовалось доказать. Казнить.       Я сглотнула, наблюдая, как Йора подняли, будто щенка за шкирку, укладывая головой на колоду. Палач с ухмылкой и азартным блеском в глазах поднял топор, примериваясь. Занесённое лезвие, короткий свист… Я зажмурилась, слыша, как один удар отсёк голову от тела. Глухой шлепок на песок, чуть погодя, шелест одежды и второй — упало следом и тело. Я вздрогнула, уже подсознательно улавливая аромат крови. Впервые довелось видеть казнь так близко. Прежде всё происходило вдалеке, Будь то хоть плаха, хоть виселица. «Гуманные методы», как, посмеиваясь, говаривал Мальбонте.       Сжавшая крепче мои пальцы ладонь:       — Это лишь начало, Виктория, — воздух колыхнулся, следом знакомая реплика. — Следующий.       Всё ещё не открывая глаз, я слышала, как стражи убрали тело и положили голову в корзину. Дверь приоткрылась, и всё на время затихло. Чуть повернувшись, я попросила открыть окно, и Торендо, тоже бледнее, чем обычно, подрагивающими руками выполнил пожелание. В зал влетел прохладный ветерок, выбивающий из носа медный аромат крови, от которого начало беспощадно мутить за прошедшие несколько минут. Съеденный несколько часов назад обед начал отчаянно проситься наружу.       В приоткрытых дверях показался страж, ведущий за цепь кандалов женщину, в которой я с трудом узнала торговку из столичной лавки, у которой мать покупала отраву. По спине поползли мурашки и потёк ледяной пот. Я рассматривала женщину, которая едва стояла на ногах. Разбитые губы с запёкшейся кровью, растрёпанные волосы, за которые явно тащили. Вся измазанная в грязи заполоняющей зимние улицы столицы. Ещё одно подтверждение, что не церемонились.       Женщину подвели к колоде, распуская ворот платья, чтобы оголить шею. Чернокрылая, смотрела на меня с ужасом, словно надеясь на снисхождение. И только я понимала, что всё решено было задолго до того, как я пришла в этот чёртов зал. Хотелось уйти, не наблюдать этот фарс до конца. Словно в ответ на эту мысль, Мальбонте сжал мою ладонь так, что я едва не зашипела от боли впившегося в пальцы обручального кольца. Почти ленивое движение пальцев, чтобы отдать распоряжение на озвучивание приговора.       Сандес подрагивающими руками развернул поданный Торендо свиток:       — За подпольную торговлю зельями, порошками и отравами различных свойств на территории столицы, за нарушение запрета абортов, приравненных к детоубийству на территории Рая и Ада, демоница Адилья приговаривается к казни через отрубание головы…       Я не могла открыть рта, глядя на женщину, взгляд которой плыл от нервов, мечась от одного к другому. Всё ещё надеялась на спасение, на помилование. До меня доходили слухи, что многих изнасилованных женщин вынуждали рожать. Детей отдавали в ясли неподалёку от цитадели или в полные семьи, если они не были полукровками. Только полукровки, словно выращиваемая личная армия Мальбонте всегда были обособленной кастой младенцев, которую отслеживали и наблюдали с первого вздоха и крика от рождения.       Не дождавшись от меня реакции, Мальбонте спокойно подытожил:       — Привести приговор в исполнение.       — НЕТ! Пощадите!.. Поща… — звонкая пощёчина, даже меня оглушившая, заставила её заскулить, повалившись на песок и умолкнуть, — Я не…       Страж брезгливо взял её за крылья, укладывая головой на плаху. На сей раз я даже не смогла зажмуриться. Словно Мальбонте проговорил знакомое заклинание, лишающее воли. Снова занесённый топор, короткий свист, удар погружающегося в плоть лезвия. Тошнота плескалась уже на поверхности, но я проглотила комок, застрявший в горле — палач сбился с траектории удара, перерубив не шею, а плечи, перерубив позвоночник и крылья, но не лишив жизни. Демоница завопила и захлебнулась кровью в крике. Второй замах, и голова покатилась на песок.       Всё тот же страж поднял голову за волосы, убирая в корзину и захлопывая крышку. Вошли ещё двое с носилками, палач пинком спихнул с колоды обезглавленное тело, которое минуту спустя скрылось за дверью, оставляя на полу багряные капли крови.       Из прострации вывел насмешливый голос:       — Вы бледны, моя дорогая супруга… Отвратительное зрелище, не так ли? Но обстоятельства требуют, — он усмехнулся, когда я повернула голову, бросив на него полный отвращения взгляд. — Политика должна быть строгой, чтобы приносить результат. Править следует жёсткой рукой.       «Чудовище…» — в очередной раз едва не срывается с губ, но вспоминаю уговор, что оскорблений при свидетелях быть не должно. Молча поджала губы, наблюдая за очередным повелительным взмахом руки венценосного мужа. По залу перетекая мешались ароматы крови, лавров и оружейного масла, которым пахла ветошь, используемая палачом для чистки топора. Снова шелест оселка по лезвию в ожидании следующего приговорённого. Палач на меня не смотрел, только на Мальбонте, периодически на Торендо и Генри. У меня застревал воздух в лёгких, перемежаясь с подкатывающими рвотными позывами.       Поднявшись с места, я опёрлась о предплечье Генри, отходя к окну. Кислорода не хватало катастрофически. Секретарь взволнованно протянул вынутый из кармана платок, и я только тогда поняла, что лоб покрыт испариной до липнущих к лицу волос. Позабыв о собственном страхе, он попросил принести воды, и, о чудо, Мальбонте отдал необходимое распоряжение. В руке наконец оказался кубок с прохладной водой, сумевшей не на долго согнать дурноту. Голова продолжала кружиться.       В отдалении гулко послышались шаги, и пришлось вернуться на своё место. Всё так же с помощью Генри, покорно вставшего обратно за спинку моего кресла.       Уже предвкушала, кого увижу, и всё же, когда ввели Лейну, я вздрогнула, дёрнувшись в сторону Мальбонте:       — Прекрати… — голос сорвался на змеиное шипение.       — Не думаю, — бескомпромиссно ответил он, кивнув серафиму. — Огласите обвинение.       Голос Сандеса чуть дрогнул, но он покорно развернул очередной свиток:       — За покупку запрещённых зелий, участие в подпольном сопротивлении и инакомыслие, хранение запрещённой литературы, за отравление воды и пищи Королевы противозачаточным порошком, сопротивление при аресте… Непризнанная Лейна приговаривается к казни через отсечение головы.       — Протестую! — я вскочила с кресла, шатнувшись, но устояла на подгибающихся ногах. — Это… Это я просила!..       — Вот как? — Мальбонте прижёг меня взглядом. — Нет, моя дражайшая супруга. Её память прочли… Собственная инициатива…       Лейна вздёрнула подбородок. В отличие от остальных, она держалась с достоинством и даже не выглядела встрёпанной:       — Ложь. Я не добавляла ничего в пищу и воду госпожи. Без её просьбы даже зелья, прописанные лекарями, не подавались. Вы можете спросить у торговки! Я брала в лавке только сиропы для воды госпожи и нейтрализатор ядов прежде, когда…       Поднятая рука полукровки, и девушка умолкла. Он криво усмехнулся:       — Боюсь, упомянутая торговка больше никому ничего не расскажет, — отмашка палачу. — Казнить.       — Нет! Я не… — очередная попытка встрять, но Лейна только незаметно качнула подбородком, словно прося не мешать, но меня уже несло, — Я настаиваю на ссылке!       По залу пролетел смех Мальбонте:       — Она Непризнанная. Подобная кара возможна только в отношении бессмертных. Так что, увы…       Снова дёрнутая шнуровка на платье, открывшая шею. Она единственная без понуканий опустилась на колени, но голову на плаху положить не торопилась. Взгляд с отвращением прошёлся по той части зала, где стояли серафимы и остановился на полукровке, с любопытством натуралиста, наблюдающего за очередной казнью. Губы Лейны скривились в усмешке.       По залу пролетел даже не подрагивающий голос:       — Будучи смертной я не встречала справедливости. Попав сюда, верила, что может быть иначе. Вот только тут ещё хуже. Смертные верят в Бога, а не в тварь, что занимает его место, — по залу прокатился острый удар энергии апельсиновых цветов, и она рассмеялась. — Чудовище на вершине гибнущего мира. Будь ты проклят…       Лейна умолкла, снова презрительно скривившись, энергия улеглась, и она опустила голову на плаху. Молчаливое движение пальцев правителя… Словно в замедленной съёмке — поднятое поблёскивающее в тусклом свете лезвие топора. Точный удар и покатившаяся голова моей помощницы, отсечённая одним ударом. Я продолжала смотреть, всё так же стоя, не решаясь открыть рот, шевельнуться. Даже вдохнуть… Внутри плескался такой гнев и такая ненависть, что даже сквозь подавляющее зелье бурлила сила. Тем более, рука Мальбонте больше не сжимала мою, гася в зародыше любой всплеск.       Вернувшаяся тошнота от вида убранной в корзину головы, тихий всхлип Генри за моей спиной. Кажется, с того момента, как привели Лейну, он даже не дышал. Сейчас же вернулся страх и… что-то ещё. Оборачиваться не было сил, да и нужды. Мимолётная влюблённость, или что-то большее — не имело значение. Я замечала их общение, невольно радуясь тому, что нашли друг друга. И сейчас очередная затапливающая волна ненависти, головокружение, тошнота.       Мальбонте хмыкнул, когда тело Лейны вынесли и протянул руку, куда Торендо вложил очередной свиток, сделавшись ещё бледнее. Полукровка поднялся, поигрывая скрученной бумагой, вставая напротив меня:       — Это последний на сегодня. И, полагаю, даже приводить никого не нужно. Обвиняемый в зале.       У меня дрогнули руки, предвкушая, что сейчас и Генри ждёт та же участь, но Мальбонте даже не взглянул на него, продолжая всматриваться в моё лицо, словно в поисках очередной волны отчаяния. Я же, кажется, обратилась в скульптуру. Недвижимую и застывшую во времени и пространстве. Колючий взгляд сместился на свиток, который он распечатал одним движением, сорвав сургуч. Взгляд скользнул по строчкам, шевельнулись губы, зачитывая приговор:       — За несоответствие занимаемому посту, прелюбодеяние, растление, мздоимство и ненадлежащее исполнение своих обязанностей, — он выдержал паузу, наслаждаясь напряжением в зале. — Советника, серафима Сандеса, приговариваю к казни через отсечение головы.       По залу прокатился вопль. Серафим пытался отшатнуться, что-то кричал, но я уже не слышала, упав в кресло и закрыв лицо руками. Звуки повторялись, въедались в память. Кровью пахло нестерпимо… Рвущаяся наружу сила требовала снести всё и вся на своём пути, разнести цитадель, уничтожить всех, кто был в зале, но на запястьях сошлись горячие пальцы. Я втянула голову в плечи, ожидая, что внутри всё осядет, но сила продолжала плескаться, толчками пробираясь к поверхности.       Дёрнувшись в сторону окна, я почти оттолкнула Мальбонте, подбегая к подоконнику, и свешиваясь с него наружу. Вода, обед, до дурноты, словно в попытке избавиться от внутренних органов и костей. Пальцы вцепились в раму окна, пока меня выворачивало на изнанку. Голова раскалывалась от боли, страха и паники. Где-то фоном слышалась затихающая возня очередного вынесенного тела.       Повелительная реплика, пробившаяся, будто сквозь толщу воды:       — Остальные свободны. Торендо, подготовь список из трёх претендентов в совет. Срок — до конца недели. В пятницу необходимо это решить.       За спиной послышались неторопливые шаги. Мне казалось, что так звучат стрелки в старинных часах. Уверенно, упрямо, чётко. Направляясь ко мне. На плечи, собирая волосы, легли горячие ладони. Уже бежала желчь по губам, слезились глаза. Меня рвало и скручивало спазмами. Лицо жгли слёзы, всхлипнуть даже шанса не было — не успевала вдохнуть. На подоконнике появилась салфетка и кубок с водой.       Спазмы заканчивались медленно. Я продолжала молча глотать слёзы, кривя губы в беззвучном плаче. Мы со смертью встречались не раз. На моих глазах убивали, я сама убивала. Но именно сегодня, кажется, последний рубеж был окончательно преодолён. Чудовище за моим плечом молча помогло разогнуться, чуть придерживая. К губам прижался кубок, и холодная вода обожгла горящий после рвоты пищевод. Глаза открыть не могла и не хотела. Снова видеть это лицо, зная, что все поблажки — фарс. А сегодня был упреждающий удар…       Мягкая салфетка стёрла слёзы, остатки желчи с губ и подбородка. Прошелестела, сворачиваясь чистой стороной в горячих пальцах, скользнула по вискам и лбу, стирая испарину. Привлекающее в объятие, словно ничего не произошло, движение, в котором я сжалась и замерла, не в силах вывернуться и сбежать — ноги не слушались, и голова продолжала кружиться.       — Запомни этот день, Виктория. И помни, что предателей и ублюдков, нарушающих законы, я не щажу. Кем бы они ни были. Будь то ангел или демон, серафим или Непризнанный… — проговорил он, почти задевая губами край моего уха, поглаживая затылок пальцами, — Я не могу казнить лишь тебя… Но помни, что каждая твоя ошибка — смерть того, кто с тобой рядом…