Добей здравый смысл

      Каждому знаком тот момент, когда кровать кажется сильнее гравитации, будто одеяло притягивают к твоему телу какие-то неестественные силы, что невозможно сопротивляться и подняться, хотя бы чтобы отключить этот проклятый звон будильника. Просто дотянуться рукой до тумбочки, ударить сверху по противному звенящему циферблату, либо же к черту его вышвырнуть в окно как в старые добрые. Но ладно, если препятствие только в виде несчастного пухового одеялка, а ведь поверх него еще бывает лежит кот или собака, или в данном случае любимый и самый-пресамый монстрик.       Накидывая на голову подушку, Альберто сонно, с явным нежеланием подниматься, бурчит:       — Лука, либо ты дотянешься и отрубишь это садистское изобретение, либо я скину тебя на него, выбирай…       И Лука с неким кряхтением сползает на свою сторону кровати, дотягивается своей худой ручкой до будильника, легонько бьет по двум металлическим чашечкам, заставляя часы отключиться и прекратить эти пытки для ушей. Не зря он называется будильник, потому что еще попробуй поспать с таким звоном в ушах. И, да, они пробовали однажды игнорировать звук данного аппарата, да только сдались они быстро. Пожалуй, рекорд по игнорированию пыточного устройства для ушей составил две минуты, если не меньше. Но так сказал Альберто, а он может и преувеличивать.       — Нам нужно вставать, — не менее сонно шепчет Пагуро, подтягивая к себе свою подушку.       — Может, ну его? — подняв вверх руку и резко опустив ее, Альберто ударяет ладонью по матрасу и зевает с причмокиванием.       От Луки слышится только вопрошающее мычание: парень не до конца уловил идею Скорфано. Кого «его»? Будильник? Завтрак?       — Ну, этот… институт, — наконец отвечает Ал, приподнимаясь слегка и всматриваясь в карие глаза напротив, что весь этот небольшой диалог разглядывали его.       Лицо Луки вмиг становится серьезным. Альберто помнит этот взгляд с детства, когда Пагуро чем-то недоволен и настроен решительно, то он не отступится и будет до конца отстаивать свое, хмуря так мило бровки и прищуривая глаза.       — Ладно-ладно, давай хотя бы пять минут полежим, м? — переворачиваясь на спину, Альберто раскидывает руки в стороны, шумно вздыхает и словно пытается за это время поспать еще пару часов. Все же когда-то пытались выспаться за пару минут до подъема, выучить весь-весь материал за час до экзамена, посмотреть фильм длинной в три часа за пятнадцать минут.       — Пять минут, — с улыбкой соглашается Лука и пододвигается поближе к Скорфано, чтобы насладиться этими минутами, почувствовать себя еще чуток счастливым.       И вот, пять минут превращаются в десять, потом в пятнадцать. Альберто не хочет двигаться, он знает, что надо, но не хочет. Теплая и уютная кровать намного приятнее, чем все, что за ее пределами.       Вздрогнуть заставляет оглушающий и неожиданный стук в дверь. Настойчивый, быстрый, будто следующий удар точно проломит насквозь несчастное дерево.       — Ragazzi, вы время видели?! — голос Джульетты уже не такой писклявый, он стал более мелодичный, плавный, взрослый, но все еще раздражающий для Скорфано. — Лука, если Альберто держит тебя в заложниках объятий, то просто дай знать! Просто вздохни!       Пагуро уже открыл рот, чтобы ответить подруге, но вот его затыкает горячая ладонь Альберто, который шикает и прикладывает указательный палец к своим губам. Лука спихивает со своего лица ладонь друга и подскакивает, еще раз глядит на часы. Пять минут пролетели быстро — вот как Пагуро чуял, что не надо поддаваться соблазну полежать еще немного! Однажды он просто моргнул, да так, что уснул на полчаса. Повезло еще, что в тот день отменили первое занятие — не пришлось оправдываться.       Вообще, очень везет парням еще с момента поступления в институты. Изначально идея поступать в высшее учебное в Геную пришла Франко. Белуччи настаивал, впрочем, только для Джулии, ведь он сам еще задолго до экзаменов был принят именно в этом городе на обучение, то ли по какой-то тайной договоренности его отца с деканатом, то ли из-за его достижений и успехов в учебе и спорте. Однако, пришлось запариться и с поступлением парней. Нет, у Луки были замечательные баллы, его даже учителя направляли на поступление в столицу, но вот Скорфано… Тому еле хватило, чтобы в ту же Геную отправиться с друзьями, и то не без лишних звонков в деканат со стороны семьи Белуччи. Кажется, со временем Франко для них стал неким человеком с полезными связями.       На руку и сошел вновь оживший роман между синьорой и синьором Марковальдо. Не без вмешательства одной рыжеволосой девочки и ее друзей-амфибий. Мама Джульетты не сразу приняла решение о переезде в Порто Россо, ведь продажей дома сколько придется заниматься. Джулия быстро смогла убедить матушку, что она, Лука и Альберто как раз могут жить там на время учебы, а то и работы, пока парни не найдут средства на свое жилье.       Попутно заправляя рубашку в черные брюки, Лука выбегает из комнаты в сторону кухни, скользит по полу на повороте и, чуть не падая, подлетает к столу. Джулия, стоя около окна и всматриваясь в улицу, по которой неспеша проезжали машины, тихонько отпивала из маленькой фарфоровой чашечки эспрессо. Да, Лука уже привык к запаху кофе с самого утра. Он не фанат, но вот Марковальдо без кофе утро не начинает. Кажется, девушка кого-то или что-то высматривает, ожидает.       — Ты с Франко поедешь? — с легкой улыбкой, практически счастливой, уточняет Лука. Поправляя воротник, Пагуро несколько раз вздергивает плечами и, выпрямив спину, подходит к хлебнице, чтобы сделать себе хоть какое-то подобие завтрака в виде пары бутербродов, заодно и Альберто парочку сделает.       — А? — Джульетта слышала вопрос, но издает вопрошающий звук раньше, чем переваривает полученную информацию. — Sí, — коротко кивая, она отставляет чашку на столешницу и поправляет на голове голубой платок, расписанный необычными цветочными узорами, оставляя за спиной длинные кучерявые огненно-рыжие волосы.       — Он никогда не опаздывает, — констатирует факт Лука, намазывая на хлеб джем поверх масла.       — Ты видел его волосы? Он же только три часа тратит на укладку! — раздраженно тараторит Джулия, взмахнув руками и разворачиваясь лицом к другу.       — В этом они с Альберто похожи. Но никак не в пунктуальности… — качая головой, Пагуро быстро закидывает на тарелку небольшие бутерброды, ставит на стол и, словно опомнившись, возвращается обратно в комнату быстрым шагом.       И ситуация, происходящая в этот момент в их общей с Алом комнате, заставляет Пагуро на минуту встать в небольшой ступор, озадаченно оглядывать любимого и выстраивать в голове множество оправданий его поступку. Скорфано, торопясь, ставит на место копилку-рыбу, подаренную Джулией Луке на Рождество, еще и с открыткой с подписью «На твои мечты». Альберто только что вытащил несколько купюр из копилки. Даже не из его собственной, а из копилки Луки! Нагло, без вопросов, еще и засунул в спешке в карманы бридж.       — Что ты… Ты воруешь мои деньги?! — просыпается от шока Лука и повышает сразу же голос на Скорфано. Он бы хотел спокойно обсудить, хотел бы понять, но как это вообще можно оправдать?       — Лука, я верну, обещаю, — Альберто пытается усмирить пыл Пагуро, выставляет руки вперед и плавно их опускает, надеясь, что вместе с этим движением утихнет и злость любимого.       Но Лука и сам делает глубокий вдох, закрывает глаза, собирается с мыслями. Потирает указательным и большим пальцами переносицу, цокает языком. Он не хочет ругаться, но иногда отношения того требуют.       — Если тебе нужны деньги, то почему просто не попросил? На что они тебе вообще? На обед? Так я тебе всегда покупаю, разве нет? — Пагуро скрещивает руки на груди, наклоняется на дверной косяк и хмуро всматривается в лицо Скорфано. Он ожидает хоть какого-то оправдания, в которое, конечно же, поверит, пусть не сразу, да и не полностью, ведь Альберто тот еще врун.       Зеленые глаза бегают по комнате, пытаются зацепиться за что-то, что станет его временным укрытием, той самой ложью, которую придется постепенно сделать правдой. И вот Альберто замечает над столом всякие записки, фотографии и прочие бумажки, которые Пагуро любит чуть что вешать на стену. Там даже календарь висит, где паренек помечает маркерами различные события, даже дату сдачи курсовых. И на одной из небрежно вырванной из блокнота бумажке было написано карандашом…       — Обсерватория! — выпаливает Скорфано.       Лука даже на секунду удивленно подкидывает брови.       — Обсерватория?       — Ты же хотел, я решил, что куплю нам билеты, но мне не хватает немного, не хотел у тебя просить и портить сюрприз, ну, знаешь, свидание, — потирая неловко затылок, Альберто мигом собирается и уже выглядит совершенно серьезно, говорит он убедительно. — Но теперь ты в курсе. Сюрприза не вышло.       Лука не успевает ответить, его перебивает Джулия, возникающая в дверях. Карие глаза при освещении желтого утреннего солнца кажутся практически красными, с легкой рыженой, они прожигают своим пламенем Альберто, вынуждают его замолчать, взывают к совести.       — Ты же не поверишь в это, Лука? — ставя руки в бока, Марковальдо не перестает буровить взглядом Скорфано.       — Не лезь, Джулия, — крайне недовольно шипит слова сквозь зубы Альберто.       — Ты пользуешься его доверчивостью, — Джульетта подходит к товарищу, тыкает его пальцем в грудь и не разрывает зрительный контакт. Она любит обоих ребят, они оба ее лучшие друзья, но девушка не потерпит в ее присутствии лжи и недомолвок.       — Не лезь в наши отношения, Марковальдо. У тебя для этого есть свои, если так хочешь поиграть в семейного психолога, — Скорфано наклоняется, почти рычит на подругу.       — У меня отношения?! — почти задыхаясь с возмущением вскидывает руками Джулия.       — Франко Белуччи, — в самодовольной ухмылке расплывается Альберто.       — Мы не встречаемся. Не говори то, чего не знаешь, Ал.       — Да? И чем докажешь? — совершенно незаинтересованно, скучающе спрашивает Скорфано, выпрямляется и убирает руки в карманы бридж.       — Да у меня те же причины, что и у тебя когда-то!       — Ты влюблена в Луку?       — Нет! Белуччи заносчивый, высокомерный, думает, что всё в мире решают деньги!       Альберто кивает на каждый аргумент девушки, якобы соглашается, якобы верит.       — Он зависим от общественного мнения, эгоистичный, самовлюбленный…        Хлопок входной двери заставляет Джулию резко замолчать, а всю троицу и в целом обернуться.       — Qual è il rumore, ma nessuna rissa?¹ — в своей привычной веселой манере интересуется Белуччи, подкидывая в руке ключи от машины и постепенно подходя к двери комнаты.       Джулия ловит этот хитрый взгляд Альберто, не предвещающий ничего хорошего. Только парень открывает рот, как Марковальдо подскакивает и затыкает его ладонью, угрожающе процеживая сквозь зубы:       — Молчи, а то шкварчать на сковородке будешь.       — Франко на тебя плохо влияет, — с неким наигранным недовольством закатывает глаза Альберто. — Лука…       — Все хорошо, мы же разобрались, — Пагуро вновь озаряет друзей своей теплой, такой милой и невинной улыбкой. — Ничего страшного, даже если ты хочешь что-то купить себе. Не последняя же у меня стипендия.       Джулия неодобрительно качает головой, но друга не переубедить. В чем-то Альберто прав — это только их отношения, в них не должны больше встревать ни Джульетта, ни Франко, ни кто-либо еще. Оставить их разбираться самим — лучшее решение. Если Луке нужен будет совет и мнение подруги, то он прислушается, спросит и поговорит с ней. Им давно не по тринадцать. Хотя насчет Альберто девушка сомневается все еще.       — Синьора Марковальдо, Вы не хотите отправиться на Вашу работу? — шутливо интересуется Белуччи, все так же бренча ключами.       — Scusa, certo,² — Джулия подхватывает тубус, перекидывает через плечо сумку и, надевая белоснежные босоножки, выпрямляется перед Франко. Невысокие каблучки не особо помогли поравняться ростом с парнем, все-таки, если в школьные годы Белуччи был выше не более, чем на пару сантиметров, то сейчас, как говорит Лука, нужно тащить стремянку или табуретку для Джулии.       Девушка еще какое-то время всматривается в нежно-голубые глаза брюнета. Он только что торопил ее, а сейчас сам стоит и чего-то ухмыляется.       — Что? Что еще? — уточняет Джульетта.       Из комнаты, где меньше пяти минут назад были разборки между друзьями, высунулись две мордашки, любопытно оглядывающие вставших у входной двери товарищей.       Франко лишь улыбается шире и поднимет ключи перед лицом подруги. Ожидает реакции.       — Мне наконец хватило денег на новую, — гордо заявляет Белуччи. Вот дайте ему волю и он на месте начнет прыгать от радости. Несмотря на финансовое состояние своей семьи, Франко еще со старших классов признавал только свой чистый доход, копил месяцами, записывал в записную книжку каждые затраты, отказывался от помощи отца и других родственников. Этим, пожалуй, он нравился Джулии. Самостоятельность, ответственность, вот они положительные качества Франко Белуччи.       — Ну, у кого выкупил? — ехидно косится Марковальдо на ключи и скрещивает руки на груди, желая лишний раз позлить друга.       — Из салона! Новенькая! Обижаешь, Джулия! Ты еще и первая проедешь со мной на ней! — не перестает хвастаться брюнет.       Пожалуй, все, что остается Джулии — отмахнуться и последовать за другом к машине. Удачно совпало, что она подрабатывает в небольшом цветочном магазинчике между невысоких красочных домишек, находящимся совсем недалеко от университета Франко. Да и ее художественная академия находится в шаговой доступности.       Как только дверь закрывается и рыжая кучерявая макушка скрывается за ней, Лука вновь возвращает свое внимание к Альберто.       — На кухне бутерброды, нам бы поспешить, — посматривая на настенные часы, громко тикающие почти над головой, Пагуро слегка нервничает из-за возможного опоздания.       — Не парься, успеем, — пихнув в плечо возлюбленного, Альберто поправляет на себе мятую футболку, достанную из самых глубин шкафа, и ушагивает в сторону кухни.       Потоки утреннего ветра бодрят лучше любого кофе: легкие, но прохладные, пахнущие свежестью и морским прибоем, который находится где-то далеко за спинами торопящихся студентов. Солнце начинает пригревать и слепить глаза, размеренно выползая к самому центру небосклона. В освещенном нагретом тротуаре мелькают длинные тени ног, слышится сбивчивый топот и шумное дыхание.       — Черт возьми, еще хоть раз я тебя послушаю, — кричит запыхавшийся Лука в спину Скорфано, недовольный и красный от бега. Он хочет указать на него пальцем, чтобы весь мир видел причину его проблем. Альберто наспех оборачивается и улыбается совершенно не сожалеюще. — Я же знал, что мы так опоздаем.       — Не бубни, пузырек, — кажется, для Альберто утренняя пробежка только в радость, как и забавное раздражение на лице Луки. — Зато мы подольше провалялись в постели, — мечтательно аргументирует он, ускоряясь, чтобы избежать дурашливого толчка в спину.       — Разные у нас с тобой приоритеты, — парень выдыхает, ощущая золотое солнце в волосах. Пожалуй именно то, что они такие разные, нравится Луке больше всего. Альберто открывал ему новый мир с самой первой встречи, и умудряется делать это до сих пор. Если небольшие опоздания — цена за свободную реальность, то Лука не против.       Торопясь, они добегают до кампуса, и Альберто придерживает Луке дверь. Они вихрем влетают в здание, мелькая студенческими перед лицом охранника, который даже не потрудился сделать вид, что ему есть дело. Парни, взъерошенные и разгоряченные, с ветром в кудрях бегут вверх по лестнице.       — У тебя другая аудитория, — Лука прочесывает пятерней пальцев волосы, придавая ветреной укладке более опрятный вид. На самом деле, он даже не думает, что Альберто смотрел свое расписание, поэтому учтиво напоминает ему: — тебе в триста пятьдесят пятую.       — Ага, — Скорфано глупо улыбается. Его щеки красные от пробежки, а грудная клетка заметно поднимается. — Просто хотел проводить тебя.       Лука сбивчиво смеется, поправляет галстук на шее своего бойфренда, завязанный наспех, и смазано целует того в щеку.       — Спасибо, — говорит благодарно он, подходя к нужной двери. — Не опоздай на лекцию.       — Ни в коем случае.       И дверь с красивой табличкой «143 кафедра астрономии» закрывается с тихим щелчком, но таком громким в пустом университетском коридоре.

***

      Несмотря на пронзительный звон из коридоров, преподаватель с важным видом поправляет очки и старательно не сбивается с темы, попутно делая замечание деловым особам, решившим скинуть все конспекты с ручками в портфель. «С такой экономией времени на знания вам нужно было поступать на экономический, господа!» — пренебрежительно говорил преподаватель при любой удобной (и не очень) возможности в своей брюзжащей манере. Лука лишь вздыхает и терпит, как положено прилежнему студенту, но мысленно отмечает, что Франко бы с ним точно поспорил.       Когда профессор забирает свою тяжелую папку, напиханную бумагами лекций, бросает на студентов высокомерный взгляд и небрежно оставляет что-то вроде прощания, студенты могут выдохнуть спокойно. Придирчивые преподаватели-нарциссы — заноза в заднице. Так говорит Альберто. И все с ним соглашаются.       Лука скользит взглядом по последним написанным фразам конспекта, где и без того мелкий угловатый почерк становится размашистым и кривым, и Лука удивляется, как вообще успел это записать: профессор Коломбо будто приходит рассказывать скороговорки с важным видом. Иногда Пагуро просто ненавидит лекции. Со смиренным выдохом он закрывает тетрадь, и ее содержимое вылетает из головы в ту же секунду. Когда последняя пара заканчивается, единственное, что крутится в голове, это как бы быстрее все скинуть в портфель и вылететь в прогретую солнцем улицу.       — Пагуро?       Теплые мысли о свободе прерывает деловой тон Фредерика Грассо — его имя звучит так же важно, как и его должность старосты, к которой парень относится, возможно, даже излишне серьезно. Укладке его волос не позавидует разве что Франко; взгляд у парня всегда серьезный, строгий, а галстук и костюм идеально выглаженные. Смотреть на него приятно и страшно, и слова из его губ всегда становятся приговором.       Лука успевает лишь поднять растерянный взгляд, не поднимаясь со своего места.       — Альберто Скорфано, — читает староста имя из своего такого же делового блокнота, и возвращает взгляд холодных бездонных черных глаз в растерянные карие. — Вы же вместе поступали, и он, вроде, твой сосед. Не могу сказать точно, — он поправляет очки и прочищает горло, чтобы продолжить говорить ровным глубоким голосом, — но меня попросили тебя как-то… повлиять на него? Ситуация у него складывается не лучшим образом. Говорят, еще чуть-чуть и его имя появится в списках на отчисление. Не думаю, что вы оба будете этому рады.       Он завершает свою речь и поправляет безупречную укладку, прикладывает блокнот к груди и ждет от Луки реакции, кажется, лишь из-за уважения, и Лука поспешит кивнуть, выходя из оцепенения.       — Спасибо… — севший голос звучит жалко и тихо, и спустя секунду Лука видит лишь удаляющуюся спину одногруппника. У Альберто проблемы? Пагуро в замешательстве хмурится. Каблук четко отбивает ритм, отдаляясь, и кажется, что это бьется его сердце. Альберто ничего ему не рассказывал. Говорил, что со всем справляется, и что Луке волноваться не о чем. Это очень радовало и обнадеживало. Лука вспоминает, как буквально неделю назад помогал Альберто с проектом. Это точно какая-то ошибка. Они вместе каждый день заходят в двери университета и встречаются во время обеда. Кроме сегодняшнего дня. Тишина становится настолько громкой, что выдергивает его из мыслей. Он так и остался сидеть в аудитории один, переваривая плохие новости.       С тяжелой головой Пагуро находит в себе силы сжать портфель и встать со своего места. Он так просто это не оставит. Уж слишком много было отдано за их обучение, за то, чтобы они с Альберто учились вместе, в одном университете. Он думал, что это их общее решение. Что Альберто этому рад. Обида разжигает в нем злость. Дверь аудитории закрывается с хлопком, шаги тяжелым топотом отражаются от коридоров и врываются будто в само сердце острыми режущими стрелами, будто это и не звук вовсе.       Дверь в деканат не кажется преградой, несмотря на то, как важно она возвышается и отбрасывает на Луку тень. Лука даже не засматривается на нее. Он чудом не сшибает дверь с петель, кажется, чуть не сбивая тихую секретаршу, у которой несколько бумаг вылетают из рук. Злыми встревоженными глазами Пагуро осматривает всех ошалевших в помещении и не замечает, как его дыхание становится как у запыхавшегося зверя. И сердце его будто останавливается.       — Синьор Пагуро! — врывается хрипловатый звучный голос в тишину, и Лука отмирает, а в кабинете вновь звучит печатная машинка и звук бумаги.       Через пару мгновений к парню выходит невысокий мужичок средних лет, одетый в деловой узористый пиджак, который явно ему не по размеру, и дружелюбную галстук-бабочку. Пыл Луки гаснет, но смотрит он так же серьезно и неумолимо, крепко сжимая в тонких пальцах портфель.       — Профессор Альфано, — кивает парень в качестве приветствия и получает торопливый кивок в ответ. Профессор наспех что-то улыбается своим коллегам и юркает за дверь, вытягивая Луку в коридор, и вот перед глазами мелькает закрытая дверь, а в голове лишь тихий шум университетского коридора. Мгновенье спустя парень оборачивается на мужчину, и тот, поправив седеющие волосы, плотно сжимает губы, и лицо его от этого будто становится квадратным и сложным. Лука напряженно хмурится и сглатывает. Синьор Альфано складывает пальцы в замок и не поворачивает на Луку головы, из-за чего последнему остается всматриваться в его лысеющую макушку. И как-то Луке кажется, что молчание между ними затягивается. Он начинает нервничать и бегать глазами по стенам коридора: отличники и выдающиеся педагоги, закончившие обучение с отличием и имеющие докторские степени смотрят на Луку будто с осуждением за то, что этот парень даже за парнем своим уследить не смог. Лука встряхивает головой. Все это бред, он верит Альберто. И решает начать диалог первый, прочищая горло.       — Альберто…       Его перебивают.       — Альберто Скорфано, — профессор оборачивается и смотрит на Луку снизу вверх. Галстук-бабочка больше не кажется Луке дружелюбной, а взгляд профессора заметно омрачнел. Луке вмиг становится тошно от того, с какой тоской профессор произнес имя. Синьор Альфано свой тяжелеющий взгляд отводит от невиновного студента и вздыхает словно между делом. — Вы с ним близки, я понимаю, — звучность в его голосе пропадает, и Лука понимает в ту же секунду: его ждали. — Я просто уже не знаю, что с ним делать. У нас, конечно, водились ребята и похуже, но они обычно не водились с такими образцовыми студентами, а ты, Лука, выходишь на повышенную стипендию раз за разом, университет поощряет такое усердие! Но Альберто он… Явно не приспособлен к тем знаниям, которые мы пытаемся в него вложить, — мужчина кладет на предплечье парня свою тяжелую ладонь и печально хмурит густые брови. — Я не хочу тебя обижать, — и в его голосе действительно слышится сожаление, — но я не хочу чтобы твои сомнительные знакомые закапывали твой потенциал.       Среди опустевших стен эти слова кажутся невозможно громкими и тяжелыми, и внутри Луки что-то будто взрывается.       — Это какой-то абсурд, — вырывается у него, и профессор морщится от такой пренебрежительной интонации. Лука отдергивает руку от чужой ладони и выглядит бомбой замедленного действия. — У него не может быть все так плохо. Я помогал ему с заданиями.       — Лука, твоего друга не видели в универе почти две недели подряд, — твердо ставит точку синьор Альфано. — Не видели с того самого момента, когда он стал задумываться об отчислении.       Лука замирает. Что?       — Дорогой Лука, послушай, — профессор вздыхает, — может, ему действительно пойдет на пользу найти себя в делах помимо университета?       — Это чушь, — парень нервно усмехается. — Мы каждый день заходим через одни и те же двери. Он провожает меня до аудиторий и…       — А ты когда-нибудь провожал его до аудиторий сам?       И все будто встает на свои места: Альберто не изучает расписание, пропускает обеденные перерывы, после занятий появляется дома не так, как заканчиваются у него пары. Он даже конспекты в университет не берет. Лука отшатывается. Слишком много всего, слишком много шокирующих вещей, и он уже не понимает, где правда, а где его наивные мысли. Он хочет верить Альберто больше всего на свете. Но больнее всего узнавать о таком не от него самого.       Луке хочется закричать и расплакаться. Он зол и он чертовски расстроен. Никогда в жизни он не чувствовал себя настолько преданным. Будто он не достоин знать, о чем Альберто думает, чем хочет заниматься и почему, черт его дери, не рассказывает ни о чем. Лука лишь сильно сжимает челюсти. Взгляд его стекленеет, голову вскруживает и он, плотнее сжимая ручку портфеля, тяжелыми шагами уходит прочь не говоря ни слова. И кажется, будто пол под ним дает трещины.

***

      Альберто тихо закрывает входную дверь, и атмосфера дома окутывает его знакомыми голосами и вкусным запахом еды. Он оставляет сумку в коридоре, чешет затылок и тихо выдыхает, смотря на свое лицо в зеркале прихожей пару мгновений. Отражение одаривает усталым взглядом, но уверенной улыбкой. Скорфано заводит волосы назад, вплетая руку в кудри.       — Смотри на график, тут все наглядно, — голос Франко слышится из кухни первым, а за ним — недовольный и отчаянный стон Джулии. — При отсутствие рыночной цены. Ну? — он вздыхает, закатывая глаза, когда в ответ отзывается лишь тишина. — Mio Dio, Giulia! Отраслевой спрос мог бы полностью покрываться за счет предложения остальных фирм. Значит, спрос на продукцию лидера при этой цене равен нулю.       — Я смотрю, у вас тут весело, — усмехается Ал, проходя в кухню, заставая всех друзей собранных за столом.       — Такое веселье меня до смерти доведет, — делится мнением Джульетта, схватившись за голову и рассматривая графики с тяжелым лицом. Франко стоит рядом, важно уперев кулаки в бедра. Взгляд его хмурый и вместе с тем почти безумный, а волосы, обычно идеально уложенные, растрепаны в разные стороны.       — Essere d'accordo,³ — Белуччи прикладывает ладонь ко лбу в нервном движении, — она не понимает ни слова из того, что я пытаюсь объяснить. Мне нужен чай, — парень отходит от стола, заливая воду в чайник и ставя тот на плиту. — Ciao, Вerto, — вяло машет в знак приветствия он, почти не поднимая на Скорфано головы и стоит возле плиты, уперевшись одной рукой в столешницу, кажется, прожигая чайник взглядом. Если вода закипит от выражения лица Белуччи, Альберто не удивится.       — Не пра-а-вда, — вяло упирается Джулия, отодвигая свой стул от стола. — Я понимаю, просто… Мне нужно время, чтобы мой мозг переварил этот экономический бред. А ты что думаешь, Лука?       Альберто, все это время облокачиваясь о косяк двери, наконец, встретился с Пагуро взглядом. И почему-то от этого пробежался колючий холодок иглами по коже. Альберто кажется, будто Лука смотрел на него с самого момента, как он появился в поле зрения. Смотрел своим холодящим взглядом, таким строгим и презирающим, — какого Альберто никогда раньше не видел — полного сухой злости и разочарования.       И пусть от этого хочется сквозь землю провалиться, но отвести глаза Альберто тоже не может: страшно. Кажется, будто он моргнет, и на него тут же набросятся. Скорфано громко сглатывает, потом что в кухне воцаряется тишина: все, словно сговорившись, решили в миг замолчать. Только чайник начинает свистеть, и Франко тут же отвлекается, засыпая заварку в чашку. Но когда тихое угрожающее поведение Пагуро начинает напрягать, Альберто, прочищая горло, все же осмеливается произнести его имя.       — Лука? Ты в порядке?       — Так же в порядке, как твое отчисление, — видно, как он стискивает зубы. Хмурится, встает со стула и твердыми шагами преодолевает расстояние между ними, не прерывая зрительный контакт все это время. Альберто выпрямляется, смотря серху вниз неуверенно. Страх парализует. Лука знает. Лука все знает. И он чертовски, чертовски зол. И угрожающая тишина бьет в самое сердце. А потом Лука замахивается, хмурясь сильнее, и звон от размашистой пощечины кажется последним звуком. За ударом, обжигая, приходит боль. И тишина вновь воцаряется на кухне, где Франко давится чаем, вытаращив глаза.       Все молча наблюдают, как Лука злыми быстрыми шагами удаляется в другую комнату.       — …Кажется, я не вовремя тут к вам пришел, — бормочет Белуччи в чашку, рассматривая чаинки. — Как обычно       Альберто лишь прикладывает ладонь к горящей щеке, растерянно смотря Луке в след.       — Когда ты собирался нам рассказать о своем отчислении? — прерывает напряженную и угнетающую тишину Джулия. Вопрос так и остается вопросом, повисает тяжелой тучей в мыслях всех присутствующих и... ничего.       После столь эффектного шоу для своих друзей со стороны Луки, Альберто даже не знает, как ему правильнее будет отреагировать: пойти за возлюбленным или...? Да какие, черт тебя, или?! Только пойти следом и разобраться, потому что пускать это все на самотек — самоубийство. Скорфано знает, к чему приводят такие ссоры с Пагуро, пусть они крайне редкие, но если сейчас Ал не поторопится, то останется без жабр утром. Однако, все попытки подойти к Луке хотя бы на метр увенчались кораблекрушением об острые скалы где-то посреди моря, так еще и шторм добивает обломки этого несчастного судна. Пагуро игнорирует, отмалчивается, все так же сурово прожигая взглядом уже не Альберто, а стены, мебель, бедные университетские учебники.       Не нужно и к гадалке ходить, чтобы понять, что сегодня не стоит лезть к Луке, если не хочешь проснуться закопанным в песок. И Альберто, словно нашкодивший мальчишка, шоркает ногами на диван, кидая не самую удобную и мягкую подушку на подлокотник — что Джулия одолжила, тем и придется пользоваться. Неуютно, неудобно, чувство вины пожирает изнутри, совесть скребет, и, вау, у этого юноши есть такие вещи? Джульетта уже пару лет твердит, что они атрофировались, а эмоций у Скорфано ровно столько же, сколько и у обычной зубочистки. Хоть не интеллекта, и то спасибо.       Может, за предсказанием к какой-нибудь местной цыганке Ал и не пойдет, но он точно знает, кто будет не менее хорошим экспертом в окружающих. Конечно, после самого Скорфано, он-то себя считает до сих пор самым прошаренным во всем монстром. И человеком.       Все это несчастное утро игра в молчанку. Ал сойдет с ума, если его будут игнорировать еще какое-то время. Лука упорно, гордо и обиженно задрав подбородок, проходит мимо Альберто, здоровается с Джулией, отставляет чашку после эспрессо и убегает на занятия. Он даже простого "ciao" не бросил, просто сделал вид, будто не замечает Скорфано! Даже не дождался его, вдруг какие-то ростки сожаления и совести проснулись и Альберто сейчас в срочном порядке побежит учиться.

***

      Нога по полу отбивает какой-то свой ритм, совершенно не подходящий играющей на заднем плане музыке. Невысокий, крупного телосложения мужчина уже полчаса наблюдает за нервным поведением своего работника. Альберто ходит кругами по помещению, просверливает дырки в полу одним своим недовольным взглядом, совершенно рассредоточенный. Это начинает слегка раздражать и самого хозяина лавки, который по доброте душевной принял юношу к себе работать. Его впечатлил энтузиазм, полная уверенность и открытость Скорфано. Возможно, Маттео Чиччи, тот самый владелец небольшого сырного магазинчика, увидел себя в поведении юного Альберто. Вот, совсем молодой парнишка переезжает с самого юга Италии, из небольшого городка у моря, и глаза начинают разбегаться от возможностей, хочется попробовать все, наслаждаться своей юностью, вечно носиться по узким улочкам между красочных, словно с картин, домов, подавать руку красивым девушкам в легких летних платьях и соломенных шляпках, встречать закаты и рассветы на крыше. Просто жить свободно.       — Тоскую я, лишенный равновесия, Пока стихии духа и огня Ко мне обратно не примчатся с вестью, Что друг здоров и помнит про меня.       Альберто вырывается из плена своих мыслей, стоит только услышать бодрый, как и всегда с ноткой веселья, голос Маттео. Без особого желания парень поднимает голову, наблюдает, как покупатель оставляет монеты в крупной руке продавца, кивает и произносит громкое "Grazie, buona giornata, Matteo!", а после выходит за дверь, скалдывая покупки в корзину велосипеда. Сам же Маттео никогда не ходил без улыбки на лице, он всегда доброжелательный, вежливый, позитивный.       — О чем Вы? — все же интересуется Ал, как только в лавке не остается никого, кроме них двоих.       — Ты сегодня сам не свой. Какой-то задумчивый, да и не в хорошем смысле. Что-то тебя тревожит.       — С чего Вы взяли? У меня все нормально, — Альберто сразу отводит взгляд, старается смотреть куда угодно, но только не в карие глаза Маттео, выглядывающие из-под густоватых рыжих бровей.       — Страх — всегдашний спутник неправды. Так Шекспир писал, — Чиччи говорит беззлобно, без каких-то упреков. Чаще всего он цитировал каких-либо писателей, ведь считает, что так проще донести что-то до кого-то, чем сочинять свое.       — Шекспир?       — Да, мне кажется, он очень умные вещи писал. И ладно умные! Они же наполнены смыслом, говорят о самой жизни каждого человека. Но что мы тут, будем с тобой о Шекспире говорить? Или ты расскажешь, что случилось? — Маттео усмехается, отходит в небольшую, спрятанную между стеллажами подсобку, и вскоре возвращается со стаканом воды. Делая два небольших шоркающих шага в сторону своего юного подопечного, он протягивает тому стакан. — Альберто, ты уже давно у меня работаешь, но я впервые вижу тебя таким подавленным. Что произошло?       Скорфано поджимает губы, куксится еще больше, чем ранее, сцепляет между собой пальцы рук и вновь начинает барабанить ногой по полу.       — Мой... друг злится, что у меня в учебе все плохо, — все же признается Альберто, хоть и крайне тихо, почти бубня себе под нос. — Я ему не говорил, но я раздумывал о том, чтобы бросить институт. Это не мое. Я не могу, как он, бесконечно читать что-то, изучать, а сидеть на его шее надоело. А он ведь постоянно говорит, как это важно, что он хочет добиться многого, и я... рад за него! Очень рад, но этот путь не для меня.       — У каждого из нас свой путь, Альберто. Свои цели, желания, мечты. Если у тебя не получается одно, то попробуй что-то другое! Не знаю, что там у тебя по математике, но тот же сыр ты ловко раскладываешь по полкам и рекомендуешь покупателям!       — Правда? — как-то удивленно поднимает глаза Скорфано на Маттео и все же берет стакан с водой, неспеша отпивая из него.       Но продавец хохочет, словно добрый волшебник из сказок, и продолжает:       — А сам подумай! Стал бы я нанимать тогда тебя? Ты хорошо справляешься!       — Но у Вас же самого есть образование!       — И что?! Посмотри на меня! У меня высшее образование, я знаю три языка, а работаю продавцом сыра! И я не жалею! Когда-то я решил, что открыть свою лавку будет хорошей идеей. И я не ошибся. Я не побоялся начать с начала, попробовать что-то другое, где моя душа будет петь.       — Ну, вряд ли я, если откажусь от образования, открою сырную лавку! Или рыбную! Или какую другую!       — Альберто, — протягивает мужчина, усаживаясь напротив парня на колени. — Ты найдешь себя в чем-то другом. Да и ты думаешь, что за один день я построил это место? Ушли годы, и это только на постройку! А сколько времени я ждал, чтобы покупателей было больше, чем трое в неделю! Нужно набраться терпения. И все получится, обязательно получится.

***

      Разговор с Маттео чем-то вдохновил Альберто, заставил слегка взбодриться, и поэтому под вечер парень на всех парах помчался в столь знакомое и почти уже ставшее вторым домом место — пекарню Белуччи. Время от времени они там засиживались, Лука писал какие-то проекты, читал учебники, Франко угощал всех выпечкой и вкуснейшим кофе, — боже, да во всей Генуе нигде лучше и не варят, — а Джулия, болтая ногами, делилась с каждым какими-то историями, притаскивала бумагу и рисовала карандашом всякие наброски, которыми хвасталась друзьям.       Звонкий колокольчик над дверью оповещает о посетителе, от чего Франко приходится отвлечься от своих важных дел и выбежать на звон, сообщая, что пекарня закрыта. Но вот стоящая на пороге фигура просто так не уйдет, Белуччи это знает.       — Берто, что тебе? — вытерев руки махровым белым полотенчиком, Франко откидывает его куда-то за стойку.       — Нужно поговорить. Ты же разбираешься в людях, мне нужен совет, — почти скороговоркой тараторит Ал, садясь за первый попавшийся стол.       — Нет-нет-нет, исключено, — перебивает Белуччи, не дослушивая речь своего друга. — Не сейчас. Во-первых, я уже ухожу, во-вторых, у меня на сегодня планы.       — Да подождет тебя Джулия, это поважнее ваших тено и киатров! — ударяя ладонями по столешнице, Альберто вскакивает и буровит взглядом собеседника.       — Кино и театры, Берто, — глубоко вздохнув, исправляет Франко, жестикулируя руками. И, приложив в итоге ладонь ко лбу, юноша прикрывает глаза с некой усталостью, то ли это от тяжелого дня после учебы и работы, то ли от слишком возбужденного состояния Альберто. — Да и я договорился с Пио и Пьетро. Давай, ты очень не вовремя, поговорим завтра, — положив руку на плечо товарища, Франко уже направил его к двери, надеясь, что после того, как он повернет ключ и покинет здание через черный вход для сотрудников, Скорфано побредет вдоль по улочке, хоть к морю, хоть домой, неважно, главное — подальше отсюда. Но план, конечно же, кто-то должен сорвать. Например, возникшая у порога Марковальдо.       — Ciao, Пио, ciao, Пьетро, — поднимая руку в приветливом жесте, саркастично здоровается с подругой Ал, чувствуя, как в его плечи больше не упираются руки Белуччи и не выводят за порог.       — Воздержись от комментариев, — замечает Джульетта, смотря на нервного Белуччи. Когда у этого парня кто-то срывает планы, он всегда начинает слегка дергаться и вздыхать, теребя рукава или воротник.       Но Франко ничего не говорит, он отвлекается на нечто другое, что пожирает весь его мозг теперь. Его старая спортивная кофта, еще со времен старшей школы. Этот красный бомбер с белыми рукавами — хотя, со временем они стали слегка сероватыми, — красуется сейчас на плечах девушки. Да и черт бы с этой кофтой! Белуччи разглядывает различные нашивки и значки, прикрепленные к этой самой вещице.       — Это же... — он указывает пальцем на свою любимую некогда, да и до сих пор, кофту. — Моя...       — Без. Комментариев. Франко, — чеканит Джулия, слегка хмурясь и сверкая карими глазами.       — Ты... Ты мне сказала, что я потерял ее в Порто Россо! Дай угадаю, она не терялась, — Франко обходит Альберто, буквально отодвигает его со своего пути и встает вплотную к Марковальдо.       — Какая разница? Она тебе давно мала.       — Большая! И что за нашивки? Ты будто так и планировала! Украсть у меня кофту и сделать из нее свою!       — Есть тема важнее, — вторгается Скорфано в диалог друзей. — Я и Лука!       — Это моя кофта, Берто, нет сейчас ничего важнее..!       — Мне казалось, что вы уже с Лукой разобрались, — Джулия наконец обращает внимание на Ала, игнорируя недовольные возгласы брюнета.       — Aspetta, Джулия, мы уже говорили об этом.⁴ Не лезем в их отношения, — Белуччи недовольно косится на Скорфано, а после и на Марковальдо, положив последней руку на плечо. — Им не по тринадцать, чтобы мы решали их проблемы, разве не так ты говорила мне день назад? Что изменилось?       — Да, я помню, но если мы его оставим, то ты сам понимаешь, что может произойти, — Джульетта практически шипит в сторону Франко, делает глубокий вдох и, усаживаясь за первый попавший столик, приглашает жестом Альберто сесть напротив.       И ведь Скорфано мигом устраивается, даже без особых предложений. Он тот гость, которого никогда не зовут, ведь он сам все равно придет.       — Ты сглупил, — начинает Джулия.       — Сглупил.       — И не хочешь его терять?       — Не хочу. Я уже столько раз извинился, а он игнорирует, не слушает, уходит. Что не так?       — Людям не нужны извинения, — Франко подтаскивает стул от соседнего стола и усаживается рядом. — Им нужно покаяние. Признание своих ошибок, неразумных действий. Это покажет, что ты видишь проблему, ты знаешь, в чем ты виноват. Извиниться любой может, а вот понять за что...       — Я понимаю, мне стоило учиться, ведь так хотел Лука! — спешит с выводом Скорфано, и раздается мученический и разочарованный вздох со стороны Белуччи.       — Ты не прав, — Марковальдо качает головой. — Дело не в том, как хотел Лука...       — Ты ему серьезно сейчас будешь объяснять его вину? — перебивает Франко подругу и потирает переносицу.       — Ты ему соврал. Ты должен был рассказать про отчисление, про проблемы в учебе, про работу. Ты это не сделал. Почему? Чего ты испугался?       Альберто молчит. Он всматривается в стол, будто пытается отвлечься на какую-нибудь соринку, найти ответ там, где-то на деревянном белоснежном покрытии. Но ничего. Он не может оправдать себя сам. Он просто врал любимому человеку, врал друзьям. И даже нет на то какой-либо причины.       — Он уйдет. Все вы уйдете. Потому что я снова вас разочарую, — еле слышно произносит Скорфано, сжимая кулаки и напрягая плечи.       — Ты разочаровывал нас так часто, что мы устали разочаровываться и поняли, что это просто ты, — Белуччи отшучивается, но получает за это в плечо неслабый удар от Джульетты. Он шипит и слегка отодвигается, но все-таки умолкает.       — Мы не уйдем. И Лука не уйдет. Тебе нужно лишь быть с ним открытым, быть собой. Он же за это тебя и любит. Ты та еще заноза, но ты ему нравишься, — Джулия, пожалуй, впервые так ласково и по-доброму улыбается. Обычно бойкая и грубая девчушка резко превратилась в нежный и добродушный цветочек. Она всегда была заботлива к друзьям, но как-то не утешала их такими теплыми, словно мягкое пуховое одеялко, словами.       — Ты когда последний раз был у синьора Гальярди? — Франко совершенно спокойно, с более серьезной и даже строгой интонацией интересуется, поворачиваясь к Альберто. Он ожидает ответа, видит, как сначала Скорфано хмурится, будто впервые слышит эту фамилию, а затем, вскидывая брови, готовится выдать что-то эдакое, в своем духе. И Белуччи не позволяет, он перебивает, выставляя ладонь перед лицом друга. — Не ври. Даже не думай. Я могу просто позвонить и выяснить всю правду. Лучше скажи ее сам.       — Пару месяцев назад, — сразу выпаливает Скорфано, но под вопросительное и слегка недоверяющее выражение лица Франко быстро исправляется: — Три месяца. Не больше.       — Тебе стоит посещать его чаще, чем раз в три месяца, Берто. Смысл от терапии, если ты на нее не ходишь? Будто тебе самому нравится разговаривать с Бруно! — Белуччи взмахивает руками и, может он звучит крайне недовольно, агрессивно, на деле же парень просто беспокоится. Да, Франко не признается открыто, но он волнуется за друзей. Ему не все равно их состояние. Наверное, поэтому юноша и договорился через связи отца с хорошим психотерапевтом. Он хочет помочь Алу, даже не то, что хочет. Он еще и может.       — Мы договорились, что я буду записывать все свои мысли и какие-то проблемы в блокнот.       — И ты записываешь? — заранее понимая, что ответ будет отрицательный, Франко устало откидывается на спинку стула и совершенно спокойно смотрит в зеленые глаза.       — Да, но... иногда что-то упускаю, отвлекаюсь или забываю.       — Вместо того, чтобы слушать свой голос в голове, послушай друзей, Берто. Тебе нужно поговорить с Лукой нормально, не просто оправдывать себя и извиниться! Расскажи ему все, черт тебя! — Франко ударяет ладонями по столику и подрывается на ноги. — Я... ладно, я подожду вас на улице. Я все сказал.       Покидая помещение, Белуччи вытаскивает из кармана пачку сигарет. Еще месяц назад он обещал друзьям завязать с этой привычкой, но вот такие ситуации вынуждают выйти на свежий воздух и нервно курить в сторонке. Противный горький дым обжигает горло, а после растворяется в воздухе. Какое-то время Джулия и Альберто сидят за столом, причем, как заметил через окна Франко, девушка пытается угомонить их вспыльчивого друга. Лично у брюнета нет такой выдержки, как у Марковальдо. Он не готов к таким долгим беседам с Альберто, может, потому что иногда Ал уходит в совершенно не ту тему, многое не понимает и не хочет понять. Белуччи делает затяжку, затем следующую. Пепел осыпается на тротуар около ног, и Франко лишь смотрит, его взгляд тускнеет. Белуччи погружается и в свои мысли. Он не так часто бродит по лабиринтам своего сознания, но когда все-таки это случается, то он спокойно плывет по этому течению, позволяет себе потеряться там. В какой-то момент сигарета просто тлеет в руке парня, он не подносит ее к губам, не вдыхает этот яд. Стоит и наблюдает за легким мерцанием уличного фонаря.       Из потемок души вырывает звон колокольчика, а следом и хлопок двери пекарни. Белуччи лениво, словно нехотя, смотрит на вышедших на улицу друзей. Он закрывает дверь заведения, убирает ключ в карман и, откидывая уже давно догоревшую сигарету, подходит к товарищам, чтобы выяснить, к какому умозаключению они пришли.       — А вдруг он решит бросить меня после этого, — внезапно взрывается Скорфано, подкидывая новую тему для обсуждения еще на несколько часов.       — Не бросит. Ты совершал столько глупостей последние пять лет, что эта точно не та, из-за которой вы расстанетесь. Вспомни хотя бы прошлую неделю.       — А что было на прошлой неделе? — тихонько включается в диалог Белуччи.       — Ты притащил тогда всякую выпечку нам, ну, Альберто заявил, что он не хуже и сможет удивить Луку чем-то получше, чем твои амаретти и канестрелли. Поэтому наш морской друг раздобыл рыбы, сделал из нее каким-то чудом нечто похожее на... — девушка делает паузу, чтобы придумать, как описать то, что она видела в тот день на кухне. — Я даже не знаю, какое-то пюре... И в итоге из него уже он додумался сделать джелато!       — Рыбное джелато... — Франко то ли впечатлен, то ли шокирован от идеи Скорфано. Нет, какой-то безумец наверняка делал из всякого мороженое. Но кто ж знал, что они живут с этим самым безумцем.       — Лука отреагировал примерно так же.       — Весь вкус испортила рыба! — встал на свою же защиту Ал.       — Да ты что? — Джульетта изображает удивление словам друга, скрестив руки на груди и слегка поежившись от представления этого самого вкуса. Нет, это слишком неприятно. Краем глаза девушка замечает, как и Франко слегка морщится просто от сочетания ингредиентов.       — Нужно было использовать не анчоусов, а тунца! — хмыкая своему же умозаключению, Скорфано довольно выпячивает грудь.       — Тунец бы не исправил этот кошмар, — шепчет Франко, прикладывая ладонь к лицу и шумно выдыхая.       Несмотря на переведенную в более позитивное русло тему, Альберто все еще предстоит серьезный разговор с Лукой. Франко ворчит, топает ногой и фыркает, смотря на время. Они действительно планировали с Джулией сходить в кино. Премьера нового фильма, которого они так долго ждали, удачно пропущена.       — Сходим в другой раз, — успокаивает Джулия, толкая локтем в бок друга.       Франко поджимает губы, косится еще раз на Альберто и, отпустив уже эту ситуацию, выпрямляется. Ему приходит в голову более интересная затея, чем отложенный поход на "Звездные войны". Конечно, Пио и Пьетро сходят сейчас без них, а завтра начнут специально рассказывать все самые интересные моменты, не боясь даже со стороны Белуччи кары.       — Можем тогда посмотреть что-то у меня, — отмахивается Франко и наконец расслабляется, окончательно забив на упущенную премьеру.       — Я с вами, — не растерялся Ал.       — Нет. Ты идешь разговаривать и мириться с Лукой. Я не собираюсь ставить постоянно на паузу фильмы, чтобы послушать твои терзания, — Белуччи сдувает упавшую на лоб прядь темных волос. — Ты и только ты можешь спасти ваши отношения. От твоих слов и поступков зависит ваше с Лукой будущее, — подходя ближе к Альберто, брюнет уже более мягко произносит эти слова. — Если ты сейчас убежишь, спрячешься от проблемы, то ты ее не решишь. Ты только построишь между вами новую стену. Возьми наконец свои плавники в руки и вперед!       Джулия налетает с объятиями на Скорфано, крепко-крепко прижимает его к себе. Она любит этих балбесов, это ее лучшие друзья и, несмотря на всю чудаковатость Ала, девушка ценит его и переживает за него. Она хотела бы сделать большее, но Франко прав — все зависит от Альберто, они не могут решать чужие проблемы вечно. Могут лишь дать совет, направить в этой кромешной тьме посреди океана в сторону теплого свечения маяка. Для чего еще нужны друзья? Указать на ошибку, дать совет, как ее исправить, быть рядом в трудную минуту и не отвернуться, да даже пропустить долгожданный фильм ради поддержки товарища! Вот они, друзья.       От солнечного теплого ветра не осталось и следа. Кажется его и вовсе не было: свежие холодные порывы воздуха путаются в кудрях и мыслях. Альберто одет неудачно легко для прогулки сегодняшним поздним вечером. Мурашки проползают по холодной коже, и Альберто, вздыхая, решает, что так даже лучше: холодный воздух отрезвляет и расслабляет, и ветер выдувает из головы все ненужные мысли. Он в смятении, он поник и озадачен. Душащее чувство вины окутывает со всех сторон холодным одеялом, из-за чего табун мурашек пробегает по веснушчатым плечам. Альберто знал, что не сможет врать и скрываться от Луки долго, даже сейчас, бродя по полупустым узким улочкам, он бессмысленно оттягивает неизбежное. Перед смертью не надышишься, — с этой мыслью Скорфано делает глубокий вдох вечернего воздуха и собирает остатки решимости в кулак.       Ноги ведут его к их общему дому, где, Альберто надеется, его ждет Лука.       Небо над головой темнеет, становится бездонным и широким. Альберто слишком суетлив, чтобы рассматривать сияющие звезды в глуби иссиня-черного неба; он не смотрит на дорогу, в голове хаотичным вихрем крутятся мысли. Какие лучше звучат? Что сказать Луке? С чего начать? Захочет ли Лука вообще с ним разговаривать? Альберто отчаянно выдыхает, опуская плечи. Ответственность за свои промахи плотным грузом тянет его вниз, к тоскливым мыслям, к тому, что он окончательно все испортил: смысла даже пытаться нет. Парень останавливается посреди дороги. Он хватается руками за голову и бездумно глядит вперед. Скорфано точно уверен, что если бы Лука сделал что-то неприятное, что-то несправедливое, он бы его простил. Он так думает. Лука первый и единственный, кто помог осознать Алу истинное значение свободы — помог ее прочувствовать и ощутить. И Альберто никогда этого не забудет.       На каждую смутную мысль и сомнение он находит ответ. Так, широкими шагами он добегает до небольшого домика, в окнах которого не горит свет. В груди зажигаются новые огни сомнения.       — Silenzio Bruno... — бубнит Альберто. Детская фраза становится мантрой, которую он повторяет почти бездумно. Альберто распахивает двери, даже не закрывая за собой, и влетает в коридор, в кухню. Он не включает свет. Замирает в полной тишине и темноте, когда паника охватывает разум. На втором этаже тихо, Альберто вслушивается, надеясь заметить скрип половиц. Но единственное, что разбивает вечное молчание — его нервное дыхание и сердцебиение. За одну секунду Альберто будто теряет всю жизнь, если бы... Не тихий скрип качелей с заднего двора. Как только Скорфано приходит в себя, он сразу же хватает старый шерстяной плед, чтобы бездумно выйти на улицу и застыть в одно мгновение.       Лука, ненавязчиво болтая ногой, съежившись, сидит на ржавых качелях. Он смотрит вверх, запрокинув голову и чуть приоткрыв рот, и щурится, всматриваясь в россыпь белых искр. Холодных, но манящих. В его руках ютится любимая чашка с созвездиями, в которой, пуская легкий пар, остывает черный крепкий чай.       Лука вздрагивает, когда на плечи опускается теплый плед.       — Не нужно так подкрадываться, — выдыхает с облегчением он, радуясь, что не пролил кипяток на свои ноги. Выражение лица Альберто замирает в сожалеющей растерянности, он похож на грустного щенка, который не знает, как исправить то, что натворил. Лука благодарно улыбается и кутается в плед. Дует на содержимое чашки прежде, чем сделать маленький глоток.       — Извини, я... Я не хотел, — опомнившись, Альберто сбивчиво оправдывается, ловя взгляд Пагуро. Томный, спокойный и слишком добрый для того, кто видит причину своих нервных срывов.       — Все нормально, я не испугался, — Лука посмеивается.       — Я не об этом.       Они молчат какое-то время, вслушиваясь в стрекот цикад. Альберто всматривается в натоптанную траву под ногами, на лицо Луки, освещенное лишь тусклым желтым уличным фонарем и луной. Скрип качели замолкает. Лука встает на ноги.       — Я налью тебе чай, — его интонация уютная и располагающая. Альберто оборачивается, но видит лишь его спину, окутанную цветным пледом. — Приходи, когда соберешься с мыслями.       И цветной плед исчезает с поля зрения. Лука уводит за собой терпкий аромат чая и соленого моря. Тусклый желтый фонарь перестает светить. Ночной ветер обдает свежестью и прохладой. Перед Альберто, словно миллион лампочек, открываются звезды, которые он игнорировал весь путь до дома. Он бездумно смотрит вверх, не всматриваясь. Лука действительно готов его простить. Это будоражит, обнадеживает и вводит в ступор: будто Альберто забыл, какой Пагуро милосердный, и открыл для себя это вновь. Но Альберто не нужна отсрочка для признания своей вины, он твердо решил — он все расскажет, и уж на этом этапе отступать нельзя. Другого шанса не будет, кажется ему, и широкие уверенные шаги остаются неслышимыми из-за глухого свиста чайника.       Альберто входит в теплую кухню, когда чайник уже молчит, а Лука сидит напротив второй чашки горячего чая. Скорфано охотно ловит этот шанс, усаживаясь за стол. Его глаза суетятся, не зная, за что уцепиться.       — Я тебя слушаю, — успокаивает Пагуро, но они оба продолжают молчать. Альберто опускает взгляд. — Слушай, — прерывает тишину он, — прежде, чем ты начнешь. Я обо всем знаю. Почти. Прогулы, вранье, отчисление... Знаешь, мне пришлось говорить с твоим куратором, — Лука наблюдает, как выражение лица Скорфано становится все отчаяннее и тоскливее. Он сжимается, будто нашкодивший ребенок под суровым взглядом взрослого, пусть и взгляд у Луки таковым вовсе не является. — Я просто хочу знать, о чем ты мне еще не рассказал, и почему все держал в тайне.       Это же... Сложно: держать все в себе, бегать из с одного конца в другой, всюду успевать и следить за каждым своим словом, — у Луки в голове никак не может выстроиться логическая цепочка, которой придерживался Альберто. Лука бы принял любое его решение, касаемо учебы. Они всю жизнь держатся друг за друга. Все не может измениться по щелчку пальцев.       — Я не хочу все... Портить, — вырывается севшим голосом. Альберто все еще отказывается смотреть в карие глаза; он теребит край майки и сидит, сгорбив спину.       Лука хмурится на такое откровение.       — Это же твоя мечта, Лу! — он взмахивает руками, ими же хлопая по столу. После затишья под напором собственной вины Альберто взрывается. — Ты хотел закончить университет, учиться, получить диплом. А я... Я просто не хотел портить твою мечту. У тебя все гладко шло, ты стал отличником.       — Ты считаешь, что если я о чем-то не знаю, значит этого не произошло? — Лука вскидывает бровь, по-прежнему не находя в этом смысла. Альберто лишь замирает со сложным выражением лица, не находя ответа. — Ты не портил мою мечту, — Пагуро трет переносицу. — Ни когда я не знал, ни когда я знал. Даже если бы ты рассказал мне все с самого начала. Ты испортил, разве что, мое доверие, Скорфано. А мои мечты, они... Тебя не касаются.       Лука думает, что звучит резко, но Ал не выглядит разочарованным. Они всегда были вместе, почти синхронизировались и стали единым целым: у них были единые мысли, желания, мечты. Но когда они выросли, каждый стал развиваться в своем направлении. Это не отдаляло их: наоборот.       — Ал, ты дурак, — беззлобно констатирует Лука, когда понимает, что Альберто сказал раза в два меньше, чем он сам. — Закончить университет — моя мечта. И ты не обязан за ней следовать. Следуй за своей.       Возможно, Альберто даже не заметил, когда решил, что обязан быть частью всех этапов жизни возлюбленного. Не заметил так же, когда его стало слишком много, когда он перестал различать в желаниях Луки свои собственные. И Лука в очередной раз открывает ему глаза.